Deus Ex… Книга 2

– Это неправда, – пробормотал одними губами. – Это неправда. Неправда.

Но он знал, что это правда.

– Я больше не заставлю тебя плакать, Кайлин, – стоя на коленях, словно перед алтарем, поклялся он, понимая, что она не услышит. – Я не хочу причинять тебе боли. Мальчик… и тварь… они мои. Ты не должна расплачиваться за них, любимая. Никто не должен. Кроме меня.

Внезапно ему подумалось об Ириллин. О верной, все понимающей Ириллин, которая тоже его любила, в отличие от первой жены. И которая в последние лета без конца плакала. Нужно с ней поговорить. Сейчас же. Она поможет разобраться.

Стараясь производить как можно меньше шума, Рогар поднялся с колен и выбрался из покоев деи. Ириллин отыскалась внизу, в казарменных помещениях, все еще выполняя обязанности хозяйки, она следила за раздачей завтрака кнестам. Рогар втянул в себя запах густой наваристой похлебки, но даже слабого приступа голода не испытал. Такое случалось с ним всегда: стоило проклятой радужной стене запеть, и он лишался аппетита, сна и последней способности ясно соображать.

– Мой дей, – Ириллин бросилась к нему, стоило показаться на пороге. Ее глаза испуганно расширились. – Что случилось? Ты хромаешь сильнее, чем раньше. Вчера такого не было. Нога?..

– В идеальном порядке, – раздраженно процедил он сквозь зубы и сделал знак кнестам-десятникам, которые принимали пищу вместе со своими десятками, что ждет их во дворе для начала тренировок. Затем перевел взгляд на Ириллин. – Зачем ты дала Кайлин сон-чай?

– От бессонницы, – пожала женщина плечами.

Он зажмурился. Все обманывают. Все.

– Мой дей, ты себя совсем не жалеешь, – понизив голос и выйдя с ним из обеденной залы, заговорила Ириллин. – Я понимаю, что стена вот-вот откроется, но ты бы поберег силы для сражения…

Они стояли в пустом гулком коридоре одни, и Рогар позволил себе проявить то, что она давно заслужила: погладить ее по гладко уложенным волосам и смягчить тон.

– Ты не устала обо мне заботиться? За все эти годы? Я мог бы отпустить тебя в Паррин, к Симону. Или куда пожелаешь еще. За все те слезы, которые ты из-за меня проливала.

Ириллин тут же отшатнулась от него руки.

– Но я не хочу уезжать! Я сделала что-то не так? Впала в твою немилость, мой дей?! С чего вдруг ты меня отсылаешь? Или Кайлин…

– Никаким образом на это решение не повлияла, – прежним раздраженным тоном перебил ее он. – Я хотел сделать что-то хорошее для тебя. Отблагодарить за всю любовь, которую ты мне дарила. И за все те слезы…

Ириллин мягко, смущенно улыбнулась и вновь прильнула к его руке.

– Все, что мне нужно, это быть с тобой рядом, я же говорила. Мы друзья, Рогар, разве нет? Друзья не ждут благодарности. Может, я все же разомну твою ногу? И твои волосы пора бы подрезать… – она подняла руку и провела пальцами по его затылку, а затем вдруг порывисто приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам.

И медленно, со вздохом сожаления опустилась на полную стопу обратно.

– Что ж, ничего не изменилось. А мне-то показалось, что сегодня ты впервые почувствовал, что устал от Кайлин.

Он пристально посмотрел ей в глаза и ответил после долгой паузы:

– Сегодня я ощутил кое-что другое.

– И что же?

– Что, несмотря на то, что ты клялась мне в вечной верности и искренности, есть кое-что, что ты утаиваешь от меня.

– И что же? – заметно побледнела она и сглотнула.

– Действительно, и что же? – ухмыльнулся он, развернулся и пошел прочь.

– Мой дей! – устремилась за ним Ириллин. – Рогар! Подожди! Что с тобой происходит? Ты же помнишь, что разлом уже на нас всех влияет? У тебя на шоссах кровь… ты разбил ногу? Что с твоим коленом? Поговори со мной!

– Нет, это ты поговори со мной, – яростно прошипел он ей в лицо, разворачиваясь. – Единственный мой друг на Эре, женщина, которой я всегда безоглядно доверял, скажи мне, наконец, всю правду. Ведь это так просто! Правда – это все, что я хочу услышать от тебя!

Она, конечно, все поняла, но лишь стиснула побелевшие губы.

– Скажи мне в глаза! – заорал он тогда что есть мочи, наплевав на то, что их могут услышать. – Скажи мне, что я безумец! Конченый псих! Скажи, что ночью я пытался убить Кайлин! Женщину, которая спала в моей постели! Которая мне доверяла! Будущую мать моих детей! Своими собственными руками! Как, должно быть, ей было страшно, раз пришлось пить сон-чай, чтобы уснуть!

С каменным выражением лица, стиснув кулаки, вытянувшись в струну, Ириллин стояла перед ним и не двигалась с места, и гнев Рогара схлынул так же внезапно, как и вспыхнул.

– Впрочем, – язвительно ухмыльнулся он, понимая, что прячет за этой ухмылкой укол совести за то, что снова незаслуженно ее обидел, сорвал на ней дурное настроение, которое в последнее время стало его привычным состоянием, – возможно, что ничего такого я и не делал. Возможно, мне все это только снится. И ты тоже часть этого сна. Ведь я могу выбрать наименее неприятную из реальностей. Правда?

Усмехнувшись выражению крайнего недоумения на ее лице, он отступил в сторону, потому что завтрак закончился и по коридору потянулись кнесты. Развернувшись, Рогар пошел вместе с ними. Впереди его ждал долгий, полный забот день. Какую из реальностей не выбери – ко всему нужно быть готовым.

– Что ты решил насчет Шиона? – крикнула зачем-то ему в спину Ириллин.

Отвечая, Рогар даже не обернулся.

– Ничего.

***

– Ну все, недолог оказался век нашей деи.

– Нашей? Деи?

Смех.

– Это действительно смешно звучит. То, как приказано называть ее.

– Но она-то верила, что это правда.

Смех.

– Поделом ей, парринской иххе. Здесь ей не Паррин.

– Поделом-то поделом, только госпожу Ириллин жалко…

Молчание.

– Ничего, отольются кошке мышкины слезки. Вот увидите, бабоньки, скоро парринская ихха отправится обратно, откуда явилась. Сама не захочет, так мы поможем.

– Да. Вещички ей соберем. Вот закончится иххоран, потухнут меаррские костры, и она с обозом остальных ихх и уедет…

– Думаете, выгонит он ее?

– Он ее уже выгнал, Урла! Как еще назвать это, если мужчина больше не желает брать женщину в постель? Более того, выставляет ее за дверь! Да она не ихха, а хуже последней иххи! Видимо, настолько не сумела его удовлетворить, что он взбесился. Я же рассказывала вам, как недавно, ночью, мы ходили убирать его спальню. Говорю вам, бесит она его.

– Госпожа Ириллин это понимает, потому и молчит. Дей попользовался парринской сучкой, потешил мужскую потребность, разочаровался и потерял к ней интерес.

– Ты говоришь о дее, Мисима, словно он обычный кнест-десятник!

– А что, нет? Хозяйство у него вполне мужское, значит, и потребности не сильно от человеческих отличаются. А то что бог…

– Ш-ш-ш! Кто-то идет.

– А правда, что парринская ихха господина Шиона опоила чем-то, и потому он стал сам не свой?

– Ш-ш-ш, Федра! Потом поговорим.

Обычным серым зимним днем, в закутке двора цитадели женщины стирали белье. Подогретая вода исходила паром в лоханях, споро мелькали натруженные красные руки, влажно шлепала мокрая ткань.

Какие они могут быть жестокие, эти женщины. Кайлин замерла, жалея, что ступила неосторожно и под ногой хрустнул снег. А может, так даже лучше? Сколько бы еще она стояла так, в тени под навесом конюшни, и слушала их ехидные, злые речи? Вздрагивала бы от каждого незаслуженного обвинения, морщилась от обидного прозвища, которое они дали ей. Ихха. В Меарре так называли женщин, которые приходят в цитадель, когда в деревне жгут костры и поет радужная стена. Чтобы кнесты потом дрались с исчадиями Подэры отчаяннее и смелей. С пустыми яйцами мужчинам легче умирать.

Кайлин снова вздрогнула и поежилась от этой мысли. Они считают ее игрушкой бога, эти женщины. Как и Ириллин. Но ведь это не так?

Или это так.

Она зажала ладонью рот, прижалась спиной к деревянной стене конюшни, стараясь не издавать ни звука. Все так же плескалась вода, скрипел ворот колодца, женщины, одна за другой, развешивали на веревках чистое белье и уходили заниматься другими делами. Тяжелые ворота, ведущие к разлому, стояли распахнутыми, оттуда доносился звон мечей. Дей пропадает там, с утра до ночи, или запирается в кабинете кастеляна со старшими кнестами, что-то решая. Никто не знает, когда он ест и спит. Возможно, не делает ни того, ни другого вовсе.

Кайлин вспомнила, как беспробудно он пил, когда совершал поход по Эре. В цитадели он просто меняет один способ забыться на другой. Теперь-то Кайлин знает, почему. Она бы вмешалась, она бы убедила его поесть и отдохнуть, но что-то в нем поменялось. Поменялось с той ночи. С тех пор дей не приходил к ней по вечерам, не играл с Лауром у камина, а единственный раз, когда она набралась смелости и сама постучала в его дверь, он разговаривал с ней так холодно, что никакие меаррские морозы бы с его голосом не сравнились.

«Ты обещала, что никогда не встанешь между мной и Подэрой, – сказал он ей тогда. – Держи слово, которое дала. Это единственная причина, по которой я разрешил тебе остаться».

И захлопнул перед ее носом дверь.

Наверняка одна из служанок оказалась поблизости, застала сцену и разнесла слухи по всей цитадели, породив лишний повод поглумиться над чужачкой, но не в этом Кайлин видела главную проблему. Чем она его рассердила, что сделала не так? Разве недостаточно расплатилась за прошлое, разве не доказала, что хочет быть с ним? Им же было так хорошо вместе, и она ни словом, ни взглядом не упрекнула его, не призналась, какой страх испытала той ночью, когда он чуть ее не убил! Может, Ириллин сказала? Но чутье подсказывало Кайлин, что ворона охотнее бы сообщила, что это новоиспеченная дея пыталась убить бога, чем подтвердила бы обратное. Да и вообще, Ириллин он вроде бы тоже теперь избегает.

Кайлин поняла это, потому что ее покои и комнаты дея находились на одном уровне, дверь в дверь. Колокольчик бы она точно услыхала. И он так хромал… У нее сердце кровью обливалось, стоило увидеть его хотя бы издалека. Кайлин помнила, как выглядит его нога, как ощущаются эти рубцы и узлы мышц под пальцами, и с трудом представляла, какую боль дей испытывает, если теперь хромает сильнее, чем прежде. Но жалеть его было нельзя, и плакать в своих покоях, при Лауре, тоже, поэтому она при любой возможности слонялась по цитадели, прячась в укромных уголках.

Опасаясь, что и теперь ее кто-то увидит, Кайлин скользнула в конюшню. Там пахло прелым лошадиным потом и навозом, а еще – душистым сеном, которое в теплое время заготавливали на меаррских лугах жители деревни. Жующая что-то в дальнем стойле лошадка показалась небольшой и смирной на вид, и Кайлин дала волю чувствам, обхватив крупную теплую шею животного, зарывшись в густую гриву пальцами и обильно орошая ее слезами. Дрожала всем телом, тихонько подвывала, ощущая, как конский волос забивается в рот, и знала, что потом надо будет умыться холодным снегом и как ни в чем не бывало идти дальше. Никто не должен видеть ее слез.

Может, действительно лучше уехать? Что, если она и правда надоела ему? Ведь так бывает – мужчина хочет сломить сопротивление женщины, которой не интересен, а когда та уступает, сам теряет к ней интерес. Рогар сделал все, чтобы она уступила. Заставил ее сердце сжиматься от любви и боли, проволок ее через невыносимые тернии страданий к звездам своей страсти. Но он ведь не такой? Или такой? Разве Симон не доказывал, что для бога из цитадели существует лишь один вариант бесконечной и верной любви – любовь к Эре?

Кайлин раскрыла ладонь и бездумно начертила на ней пальцем знак другого бога. «Распорядись им с умом, дитя». Симон просил позвать, если дей сойдет с ума, а разве той ночью Кайлин не убедилась воочию, как он безумен? Она крепко стиснула ладонь в кулак. Рогар не простит ей предательства. Но сейчас, как никогда, ей хочется отправить в Паррин это письмо…

Но, с другой стороны, чем Симон ей поможет? Он – друг Ириллин, еще один из многих, островная девчонка ему чужая, так же как и всем остальным. Кайлин в последний раз всхлипнула, откинула голову и поморгала, чтобы прогнать последние слезы. Как же ей хочется обратно на Нершиж. Как же ей хочется жить по простым и понятным правилам среди родных людей, которые не желают ей дурного. Но ведь это мечты. Она никогда не вернется обратно на Нершиж.

– Моя дея?

Она резко, даже испуганно обернулась на голос и увидела молодого кнеста, который растерянно топтался у входа в стойло. Поймав на себе ее взгляд, он густо покраснел и потупился.

– Почему вы плачете? Вас кто-то обидел? Если так… – его рука легла на рукоять меча, голубые глаза сверкнули.

Как же он молод, подумала Кайлин и спохватилась. Пожалуй, он ее ровесник. С каких это пор она стала ощущать себя старше своих лет?!

– Меня никто не обидел. Поклянись, что никому не скажешь, как видел меня здесь, – напряглась она. Вот только не хватало порадовать сплетниц еще больше.

– Клянусь, – кивнул он с таким видом, будто присягал на верность самому дею.

Кайлин смерила его взглядом и отвернулась, сделав вид, что сосредоточенно перебирает лошадиную гриву. Хоть бы он скорее ушел, этот мальчишка, которого, как и прочих, привезли сюда умирать. Ей вспомнились ее собственные братья-через-одну-кость, их нелепые, бесполезные смерти на палубе барга дея. Сколько крови… сколько крови вокруг проливалось из-за него. А она умирает от мысли, что он больше на нее не смотрит.

– Я – Ерик, – не отставал назойливый кнест. – Вы, наверное, не помните меня? Я прибыл недавно, и вы были с госпожой Ириллин, когда она раздавала нам похлебку.

Ну да, те жалкие потуги быть полезной хоть в чем-то. Ворона быстро и умело пресекла их, и с тех пор Кайлин не повторяла попыток. Может, стоило бы? Может, Рогар разлюбил ее, потому что она – самое бесполезное существо в Меарре? Но здесь же не Нершиж…

Если бы только она забеременела! Принесла ему пользу хотя бы этим. Все было бы по-другому. Он бы носил ее на руках. Он бы не захлопнул перед ее носом дверь, как в одном из худших ее кошмаров.

– А я вас сразу запомнил, – продолжил Ерик и смутился, – то есть… естественно, что вас запоминают все, вы же дея, а я…

Он окончательно запутался в том, что хотел сказать, и умолк. Кайлин вздохнула. У нее уже были мужчины, которые смотрели на нее влюбленными глазами и путались в речах, но все плохо кончили. Тан лишился головы, и Шион – почти что тоже. Не трепетный мальчишка ей нужен, а искалеченный безумный бог. Который теперь почему-то в ней больше не нуждается.

– Вот именно, Ерик, я – дея, – тихо произнесла она, не поворачиваясь, – поэтому тебе лучше не заговаривать со мной первым.

– Я бы и не стал! – испугался он. – Вы не подумайте, я не хотел… я не думал…

Кайлин снова вздохнула.

– Я только хотел, чтобы вы не плакали, – он вдруг схватил ее за руку и сунул в пальцы что-то шуршащее. – Стена откроется скоро, и я умру, я знаю. Но я сделаю это не ради дея. И не потому, что меня заставили. Ради вас.

С этими словами он выскочил из конюшни, и его шаги быстро затихли. Кайлин разжала ладонь. Там, на клочке бересты, углем был намалеван ее портрет. Неужели она действительно так красива? Или это глаза художника приукрасили ее? Ведь не зря говорят, что красота – в глазах смотрящего. Кайлин знала, что сильно изменилась после Дворца Счастья, ее волосы больше не выглядят пыльными, а ее наряды сшиты по последней моде и ничем не напоминают глупые платья, расшитые рыбьей чешуей. Но все же… на рисунке у нее были такие огромные глаза. И такие грустные. Неужели эта печальная одинокая красавица – девчонка с Нершижа?!

Рогар никогда не говорил ей, что она красива. Но он смотрел. Таким взглядом, что у Кайлин дыхание перехватывало. И когда он благоговейно проводил грубыми пальцами по ее телу, занимаясь с ней любовью, когда ласкал ее губами и языком, осыпал поцелуями с головы до ног, она чувствовала, что сводит его с ума своим видом. Впрочем, Эра тоже сводила его с ума. И Подэра. Как же сложно оказалось конкурировать с ними! Может, она переоценила свои силы, когда доказывала Симону, что выдержит все?!

Со двора послышался шум. Ржали лошади, цокая копытами по камню, грохотали колеса повозки. Опасаясь, что сейчас в конюшню придет кто-то еще, Кайлин сунула портрет в карман полушубка и поторопилась выйти на воздух и смешаться с остальными людьми, встречающими обоз. Опять прибыли кнесты, а с ними какой-то груз из Паррина от Хозяина Дворца. Огромные сундуки теснились один на другом, туго стянутые бечевой для устойчивости, а когда мужчины попробовали их снять, оказалось, что это не так-то просто.

Сложив руки на груди, Кайлин наблюдала, как они пыхтят сначала вдвоем, затем втроем, потом вчетвером, пытаясь снять хотя бы один сундук. Проклятья так и сыпались с уст раскрасневшихся мужчин. Наконец им удалось поставить на землю один, но второй тут же покачнулся и рухнул вниз, едва не придавив неловких носильщиков. От удара крышка слетела и на серый камень цитадели щедро высыпалось мелкое, золотистое, похожее на муку или пыль. В груди у Кайлин екнуло, несмелыми шагами она подошла поближе, присела, запустила пальцы в образовавшуюся горку.

От удовольствия она зажмурилась. Даже среди этого низкого неба и тяжелых туч, среди мира, лишенного прочих красок, кроме белого и серого, среди лютого холода природы и человеческих сердец песок казался теплым, словно нагретым щедрым солнцем. Кайлин зарылась в него по самое запястье, беспричинной улыбаясь, а другой рукой подцепила крохотную ракушку с ребристой внешней и перламутровой внутренней стороной.

– Что это такое? – вскинув голову, спросила она у возницы, косматого старика, судя по одежде явно парринца, которому тоже было неуютно среди меаррской зимы.

– А это вы у дея, госпожа, спросите, – проворчал тот, конечно же, не поняв, с кем говорит. – Кто их, богов, разумеет? Был заказ: собрать морского песка в три телеги. Да еще и срочно. Мы всей рыбацкой деревушкой три оборота солнца его грузили, полберега изрыли, чтобы насобирать нужное количество и доставить сюда. Зачем?

С красноречивым видом он пожал плечами.

***

– Мой дей?!

Рогар вскинул взгляд и сразу догадался, куда они все смотрят. Он сидел в привычном тяжелом кресле во главе стола, на котором располагалась искусно вырезанная из дерева копия «бутылочного горлышка», стены и долины Меарра, и в тысячный, пожалуй, за время его существования на Эре раз наблюдал, как его кнесты-десятники обсуждают план очередной атаки. Разговоры всегда велись одни и те же: он врал им в глаза, что у них есть шанс выжить, они врали ему, что не боятся смерти.

Все врут.

Все.

Увлекшись этой мыслью, он крутил и крутил в пальцах нож, тот самый, который когда-то вручил рачонку вместе со всей своей жизнью – а затем забрал. Острие так маняще сверкало, а разлом пел все громче: Рогар мог поклясться, что различает каждую отдельную вибрацию, каждую переливчатую ноту…

И вот теперь они все, старательно пряча изумление, уставились на кончик его ножа. Рогар хмуро перехватил их взгляды, вынул его из уха и выпрямился в кресле, раздраженным жестом велев продолжать обсуждение. В прошлый раз он отнял у себя глаз, чтобы иметь вечное напоминание о расплате, но теперь, отняв слух, испытает лишь блаженство. Правда, глупым людишкам этого не объяснишь.

Смотрят на него, как на безумца.

– Если Подэра снова выпустит это… это создание… – старший кнест-десятник откашлялся в густую бороду, чтобы скрыть страх и смущение.

– «Малыша»? – Рогар потер то, что осталось от правого колена, и усмехнулся прозвищу, которым сам же и окрестил громадного монстра. – Не думаю, что Подэра сможет выдать такого два раза подряд. Она ограничена в ресурсах, а на его создание их требуется слишком много, это же очевидно. То был ход конем. Нет, думаю, в этот раз нас ждет обычное меню. Готовьте баллисты и «скорпионы», а также проверьте, чтобы заграждающие рвы…

Договорить он не успел, потому что дверь в кабинет кастеляна распахнулась, и на пороге возникла женская фигурка в теплом полушубке и со снежинками, застрявшими в медных волосах. Нутро Рогара тут же скрутило – от страсти, от раздражения. Он думает о ней каждую секунду, думает даже тогда, когда сидит перед копией прохода к разлому и должен направлять мысли именно в это русло, думает и днем, и ночью: непозволительная роскошь для такого, как он.

Бесконечная мука – лелеять подушку, на которой она когда-то спала в его кровати, и окунать пальцы в порез на перине, который оставил его меч. Любить ее – и понимать, что не любить было бы лучше. Отрывать себя по кусочку от Эры, которой он так нужен сейчас, и все равно не иметь возможности подарить их любимой женщине, как того бы хотелось.

Кайлин застыла на пороге, раскрасневшаяся с мороза, с алыми искусанными губами, следами слез на холодных щеках. Каждый раз, когда она плачет, это разрывает ему сердце, потому Рогар и мечется в своих комнатах, как зверь в клетке, зная, что рачонок ждет за дверью, и запрещая себе к ней выходить. Когда-нибудь она еще скажет ему спасибо. Когда-нибудь разлом закроется, и он снова сможет спать с ней рядом без страха ее убить. Когда-нибудь… но не теперь.

Его дея. Кнесты-десятники, суровые, грубые мужики, уставились на нее во все глаза, тоже позабыв обо всем. Никто не смеет входить сюда во время проведения совета перед атакой Подэры, но вот рачонок вошла – и им даже и в голову не приходит спорить. Стоят, открыв рты, и таращатся на нее.

Тяжелая, темная волна поднялась в глубине его груди. Нестерпимо захотелось убить их всех. Одним ударом. Их, так необходимых ему, столь тщательно натренированных, самых лучших, надежду его Эры – уничтожить, чтобы не оскверняли его женщину своими сальными взглядами. Убить – и остаться ни с чем. Проиграть схватку. Примитивный мужчина в нем теперь без конца борется с высшим разумным существом, и исход противостояния до сих пор не ясен. Нет, победит разумный, конечно же. Нельзя позволять себе роскоши и отдаваться во власть низшим чувствам.

«Ты и представить не можешь, чему она обучилась во Дворце Счастья. Понятия не имеешь, какой успех она там имела». Встряхнув головой, Рогар усилием воли отогнал воспоминания о рассказе Шиона. Не стоило ходить к нему в темницу, порыв жалости и сочувствия к воспитаннику ни к чему хорошему не привел. Ему и так хватает бесконечной борьбы с мальчиком и тварью, не хватало еще прислушиваться к наветам человека, который ненавидит его всей душой.

«А почему он тебя ненавидит, ты знаешь? Ты – отвратительный отец, Рогар. И еще более – отвратительный муж».

Под глазами у Кайлин залегли темные круги. Они появились с той самой ночи, когда все между ними пошло наперекосяк. До чего он довел женщину, которую любит? Она стоит перед ним на пороге, дрожит, кусает губу. Боится его. Не осмеливается заговорить первой. У него дурной характер, а последние события, разлом, нога, только прибавляют ему злости. Даже Ириллин уже с трудом может его терпеть. Он не дурак, все понимает, может взглянуть на себя со стороны. Но изменить ничего не может.

Как не мог изменить тот факт, что вынужден идти в разлом вместе с первым отрядом Подэры.

Как не мог вытравить в себе некую червоточину, извечную «моральную небезупречность».

Со вздохом Рогар отложил нож на стол. Нужно собраться с силами и рявкнуть сурово, выгнать ее вон. Но не успел. Кабинет словно солнце озарило – это Кайлин улыбнулась, светло, искренне, сквозь недавно высохшие слезы. И кнесты-десятники, как последние идиоты, тоже расплылись в улыбках. Она подняла руки, маленькие стиснутые кулачки, а между пальцами прямо на пол сыпались и сыпались тоненькие струйки. Затем резко разжала ладони, демонстрируя всем оставшиеся кучки песка.

– Вон, – процедил Рогар, стиснув зубы.

– Я не уйду, – покачала она головой, внезапно осмелев, и даже вроде как ножкой топнула. – Это ведь для меня, да? Этот песок для меня! И его приказал привезти ты.

– Вон! – гаркнул он, поднимая взгляд на кнестов, и те наконец опомнились, один за другим поклонились и прогрохотали сапожищами в дверь мимо деи, которая, продолжая улыбаться, лишь посторонилась.

Слыханное ли дело – ради женщины он только что распустил военный совет. Но с угрызениями совести по поводу судьбы Эры придется разобраться позже. Как только дверь за последним из кнестов захлопнулась, Кайлин подбежала, легонько присела ему на колени. Рогар отвернулся, она обхватила его лицо и заставила снова встретиться с собой взглядом. Песчинки, прилипшие к ее ладоням, покалывали ему щеки.

– Я думала, ты разлюбил меня, – несмотря на улыбку, в ее голосе опять послышались слезы.

Что он сделал с ней? До чего довел? Отвратительный отец. Отвратительный муж. Все, что у него отлично получается – так это лишь стоять на страже у разлома.

– Как ты могла такое подумать? – совершенно серьезным голосом спросил Рогар, глядя в глубину ее янтарных глаз.