День Гнева

Эмили осторожно продвигалась по коридору, её пистолет был наготове. Гул оборудования становился все громче, а писк детектора – настойчивее. Коридор вывел её к широкому проему, за которым открывалось огромное помещение. Одна из стен этого помещения была сделана из толстого, тонированного бронестекла, как в аквариуме.

За стеклом Эмили увидела нечто, отчего кровь застыла у неё в жилах. Это была стерильно чистая, ярко освещенная лаборатория, больше похожая на декорации к научно-фантастическому фильму. Несколько человек в белоснежных халатах с уже знакомыми логотипами OSIRIS на спинах молчаливо передвигались между сложными приборами, напоминающими медицинские МРТ-сканеры, и рядами компьютерных терминалов с мерцающими экранами.

Но самое страшное ждало её вдоль дальней стены лаборатории. Там, в несколько рядов, стояли небольшие, прозрачные капсулы или кювезы, похожие на инкубаторы для новорожденных. В каждой из этих капсул, подключенный множеством тонких проводов к сложной аппаратуре, лежал ребенок. Дети были разных возрастов, от младенцев до подростков. Их лица были безмятежны, почти восковые, но это была пугающая безмятежность кукол, лишенных воли и сознания.

Эмили увидела, как один из «ученых» в белом халате подошел к одной из капсул, специальным сканером провел по запястью ребенка, где виднелся QR-код. Тут же на большом настенном мониторе появились сложные графики и ряды цифр – показатели мозговой активности, уровень кортизола, скорость обработки входящих данных, статус интеграции в нейросеть OSIRIS.

Она поняла с ужасающей ясностью: это были не просто заложники. Дети – живые компоненты машины Осириса. Их мозговая активность, обрабатываемая квантовыми серверами, формировала основу для ИИ.

Наблюдая за происходящим из-за стекла, Эмили почувствовала, как её захлестывает волна тошнотворного ужаса и ярости. Она заметила, что большинство «ученых» сосредоточились на одном из терминалов в дальнем конце лаборатории, обсуждая какие-то данные на мониторе. Это был её шанс.

Она вспомнила о ключ-карте, которую сняла с пояса одного из охранников Фаланги, которого ей удалось бесшумно обезвредить в одном из внешних коридоров – короткий удар рукояткой пистолета по затылку. Карта сработала на небольшом считывающем устройстве у служебной двери, спрятанной в нише. «Слишком легко,» – мелькнула тревожная мысль, но отступать было поздно.

Затаив дыхание, Эмили проскользнула внутрь лаборатории. Воздух здесь был холодным и стерильным, пахло озоном и какими-то химикатами. На одном из мониторов Эмили замечает открытый файл – фрагмент дневника или манифеста, подписанного инициалами “О.”: «…человечество как вид зашло в тупик. Взрослые особи неисправимы, их разум – помойка из эгоизма, страха и лживых идеологий. Моя собственная жизнь, мои… потери… лишь укрепили меня в этом убеждении. Только tabula rasa, чистый лист детского сознания, способен вместить семена нового мира. Я стану садовником этого мира, даже если для этого придется выкорчевать весь старый лес…»

Она старалась двигаться бесшумно, прячась за стойками с оборудованием. Её целью была ближайшая к выходу капсула.

В ней лежала девочка лет семи, может, восьми. Темные, спутанные волосы обрамляли бледное, исхудавшее личико. Но её глаза… они были широко открыты, огромные, невероятного, теплого янтарного цвета, и смотрели прямо перед собой, но, казалось, ничего не видели. На её худеньком запястье, опутанном проводами, Эмили увидела такой же имплант-чип OSIRIS, как тот, что она извлекла из тела бойца, только этот чип пульсировал слабым, ровным голубым светом.

Необъяснимый, иррациональный порыв заставил Эмили действовать. Она не могла спасти их всех, но эту девочку… она должна была попытаться.

Внезапно девочка слабо шевельнула пальцами. Эмили показалось, или в глубине её янтарных глаз на одно короткое, бесконечное мгновение промелькнула искра осознания, слабая, почти неуловимая мольба о помощи? Головная боль Эмили резко усиливается, превращаясь в мигрень с аурой.

Она осторожно начала отсоединять тонкие провода от датчиков на висках и запястьях девочки. Внезапно на панели ближайшего прибора, к которому была подключена Амина, замигал тусклый красный светодиод, и раздался едва слышный, но настойчивый писк – локальный сигнал тревоги, не общий, но достаточный, чтобы привлечь внимание любого, кто окажется поблизости. Сердце Эмили ухнуло в пятки. Она лихорадочно огляделась – ученые все еще были увлечены своими мониторами в дальнем конце. Быстро найдя на панели кнопку экстренного отключения звука, она с силой нажала на нее. Писк прекратился, но красный огонек продолжал тревожно мерцать. Система зафиксировала вмешательство. Времени почти не оставалось.

В тот момент, когда последний провод был отсоединен, Амина судорожно вздохнула, и показатели на маленьком портативном мониторе Эмили, который она успела подключить к девочке, резко упали. Пульс стал нитевидным, дыхание прерывистым. Паника охватила Эмили. Неужели она ошиблась? Неужели резкое отключение от системы было для ребенка смертельным? Забыв на мгновение об опасности, она склонилась над Аминой, проверяя зрачки, делая непрямой массаж сердца. Секунды растягивались в вечность. Наконец, девочка снова вздохнула, глубже, ровнее, и показатели на мониторе медленно поползли вверх. Жива. Но драгоценное время было упущено. И этот тревожно мигающий красный огонек на панели не давал ей покоя.

Она осторожно взяла ребенка на руки. Девочка была очень легкой, почти невесомой, её тельце было холодным.

Эмили начала отступать тем же путем, которым пришла, прижимая к себе спящую или находящуюся в коме девочку. Едва она выскользнула из лаборатории в коридор, как услышала приближающиеся шаги – тяжелые, размеренные, явно принадлежащие охране. Не тот патруль, который она засекла ранее, а другой, внеплановый, или же тот самый, но вернувшийся раньше. Их подозрения, видимо, вызвал тот самый сбой в системе.

– Стой! Кто здесь?! – раздался крик из-за поворота.

Не раздумывая, Эмили рванула в противоположную сторону, к запасному выходу, который она приметила на схеме. Завязалась короткая, яростная перестрелка в узких коридорах. Эмили, отстреливаясь из-за штабеля проржавевших бочек, удалось ранить одного из бойцов. Второй, опасаясь попасть под огонь своего же напарника, замешкался, и этого мгновения хватило Эмили, чтобы нырнуть в узкий проход между контейнерами и скрыться в ночном лабиринте порта. Она слышала за спиной крики и новые выстрелы, но они становились все дальше. Она сама получила легкое ранение – пуля чиркнула по плечу, оставив жгучий след, но адреналин пока не давал почувствовать боль в полной мере.

Добравшись до заранее намеченного укрытия – старой, полузатопленной баржи у одного из дальних причалов – Эмили наконец смогла перевести дух. Она осторожно уложила девочку на груду старых мешков и осмотрела её. Ребенок все еще был без сознания, но дышал ровно, пульс был слабым, но стабильным.

Эмили аккуратно осмотрела чип на её запястье. Он действительно отличался от того, что она видела раньше – более тонкий, с дополнительными микроскопическими сенсорами, плотнее прилегающий к коже. Она достала из рюкзака свой модифицированный, защищенный планшет и набор самодельных интерфейсных кабелей с миниатюрными зондами, которые она разработала специально для анализа таких устройств. Часть оборудования – компактный высокочастотный сканер и анализатор сигналов – ей удалось вынести из «Асклепия» перед тем, как залечь на дно. Это было не лабораторное оборудование, но лучшее, что можно было достать и приспособить в полевых условиях.

К её удивлению, ей удалось, используя сложный программный алгоритм, обойти часть защитных протоколов и получить доступ к некоторым зашифрованным данным, хранящимся в кэш-памяти чипа. Это были фрагменты протоколов того, что система называла «коллективным детским сознанием» – обработанные и агрегированные потоки данных, поступающие от тысяч таких же чипированных детей. Она видела, как их эмоции – страх, радость, любопытство, боль – классифицировались, анализировались и использовались для обучения центрального ИИ Осириса, для предсказания поведения больших групп людей, для создания новых, еще более изощренных пропагандистских нарративов, идеально бьющих по самым уязвимым точкам человеческой психики. Это знание ужаснуло её до глубины души, но одновременно дало новое, страшное понимание методов Осириса и, возможно, ключ к тому, как с этим бороться. Она вспоминает о кольце Карима и его словах о возможной деактивации чипов. Она должна сохранить этот чип, изучить его… и девочку.  Её пальцы нащупывают кольцо на цепочке на шее. Возможно, это шанс не только понять, но и разрушить эту систему изнутри.

Её собственная головная боль после непосредственного контакта с активным, «сетевым» чипом усилилась до тошноты, перед глазами плясали цветные пятна. Но Эмили, стиснув зубы, заставила себя сосредоточиться на копировании и анализе данных, пока у неё была эта хрупкая, украденная у врага возможность. Она знала, что это знание может стоить ей жизни, но остановиться уже не могла. Она была слишком близко к сердцу тьмы.

Глава 26: Огненные письмена на Эльбе

(Джамал Оченг)

Германия, окрестности Дрездена, заброшенный железнодорожный мост через Эльбу. 15 мая 2026 года.

00:30 ночи.

Временный лагерь небольшой диверсионной группы Фаланги, укрытый в густом лесу на высоком берегу Эльбы. Несколько низких, замаскированных веками палаток, тусклый, приглушенный свет от портативного генератора, упрятанного в вырытую яму.

Джамал Оченг не мог уснуть. Остальные трое бойцов его группы, измотанные многодневным переходом, спали в палатках, но его сон не брал. Он сидел у едва тлеющего костра, пламя которого отбрасывало пляшущие тени на его сосредоточенное лицо, и методично чистил свой верный АКМ. Воздух был влажным и прохладным, пахло речной водой и прелой листвой.

Воспоминания, как назойливые мухи, кружили в его голове. Берлинская школа, залитая солнечным светом, и детские рисунки на доске. Девочка с QR-кодом на тонком запястье и её испуганные, но доверчивые глаза. Лицо Ани Шульц, агента Осириса, искаженное ледяным фанатизмом в момент, когда она целилась ему в спину. И приказ, полученный несколько часов назад через его черный браслет OSIRIS, – четкий, бездушный, не оставляющий места для интерпретаций: заминировать старый, выведенный из эксплуатации железнодорожный мост через Эльбу к рассвету. Этот мост, хоть и заброшенный для поездов, все еще был пригоден для переброски тяжелой техники и являлся ключевой артерией, которую правительственные войска могли бы использовать для быстрой реакции на начало операции «Час Х» в Дрездене.

Джамал понимал стратегическую важность задания. Но мысль о новом разрушении, о неизбежных жертвах, которые повлечет за собой их операция, ложилась тяжелым, свинцовым грузом на его душу. Он снова и снова вспоминал Абиолу, своего друга, погибшего в Кении. Его последние слова, хриплые, прерывающиеся: "Не дай им.… превратить наших детей… в таких же монстров, как они…" Кем он сам становился, выполняя приказы Осириса? Инструментом разрушения? Или, как твердила пропаганда Фаланги, акушером нового, лучшего мира?

Джамал достал из нагрудного кармана маленький, грубо вырезанный из темного дерева амулет в виде головы льва – подарок Абиолы, сделанный им еще в учебном лагере. Он крепко сжал его в загрубевшей ладони. Рядом с ним, поджав ноги, сидел самый молодой боец из его группы, едва достигший совершеннолетия парень из Судана по имени Халид. Он с тревогой и немым вопросом смотрел на своего командира. Джамал лишь коротко кивнул ему – мол, все в порядке, отдыхай. Но Халид не уходил, словно чувствуя его внутреннее смятение.

02:00 ночи.

Подходы к заброшенному железнодорожному мосту через Эльбу. Мост, черным силуэтом вырисовывающийся на фоне чуть более светлого ночного неба, перекинут через широкую, полноводную реку. Тишина, нарушаемая лишь тихим плеском воды у опор и шелестом прибрежных камышей.

Джамал и его группа бесшумно, как тени, выдвинулись к мосту. Каждый нес на себе тяжелые сумки со взрывчаткой – пластидом C-4, детонаторами и мотками проводов. Луна скрылась за плотными облаками, играя им на руку.

Джамал, как самый опытный сапер в группе, лично осматривал стальные фермы и массивные бетонные опоры моста, выбирая оптимальные точки для закладки зарядов. Он работал быстро, сосредоточенно, его движения были отточены годами службы в кенийской армии и последующими тренировками в лагерях Фаланги. Но в его действиях не было прежнего боевого азарта, только холодная, почти механическая исполнительность. Он словно отстранился от того, что делал, превратившись в безупречный механизм.

Один из молодых бойцов, парень по имени Рашид, споткнулся в темноте и едва не уронил сумку с детонаторами.

– Осторожнее! – шикнул Джамал, его голос был резким, как удар хлыста. Он мгновенно оказался рядом, проверяя содержимое сумки. – Одна ошибка – и мы все взлетим на воздух раньше времени, не выполнив задания. Сосредоточься. Думай о том, что делаешь, а не о своих страхах.

Рашид виновато кивнул, его лицо в слабом свете фонарика Джамала было бледным. Джамал вздохнул. Эти мальчишки были еще слишком зелены для такой войны. Но Фаланга не выбирала – она брала тех, кто был готов сражаться, тех, у кого старый мир отнял все.

03:30 ночи.

Центральная, самая массивная опора моста, уходящая глубоко в воду. Джамал, закрепившись страховочным тросом, спустился по скользкому бетону почти к самой воде.

Джамал устанавливал основной, самый мощный заряд на бетонной «ноге» моста. Работа была сложной и опасной – опора была покрыта склизкими водорослями, а течение Эльбы здесь было довольно сильным. Луч его налобного фонаря скользил по влажной, потрескавшейся поверхности, и вдруг он заметил что-то, выбивающееся из общей картины – свежие следы краски. Он подтянулся на тросе, приблизившись к этому месту.

Это было грубое, но отчетливое граффити, нанесенное ярко-красной краской. Несколько стилизованных, как бы нарисованных детской рукой, горящих деревянных щепок. И под ними, такая же неровная, но ясная надпись на немецком: «Щепки горят» (Holzsplitter brennen).

Присмотревшись внимательнее, Джамал заметил под основной надписью крошечный, едва заметный дополнительный символ, нанесенный той же красной краской, но гораздо тоньше. Это была маленькая, закрученная спираль, очень похожая на те, что рисовали мелом дети в берлинской школе, и на элементы, которые он видел в сложных, многослойных голограммах самого Осириса. И тут он вспомнил. Обрывки инструктажа, который проводил один из высокопоставленных идеологов Фаланги, специалист по «психо-акустическим технологиям OSIRIS». Он говорил о «спящих агентах», внедренных глубоко в общество, о пассивных имплантах, которые активируются при совпадении двух факторов: визуального триггера – определенного символа, вроде этой спирали, – и специфического низкочастотного звукового сигнала, который может транслироваться с пролетающих на малой высоте дронов OSIRIS или через скрытые акустические излучатели, замаскированные под городскую инфраструктуру. «Символ открывает замок, звук поворачивает ключ», – так, кажется, говорил тот идеолог, демонстрируя на голограмме, как визуальный паттерн спирали в сочетании с определенной аудиочастотой вызывает резонанс в микросхеме импланта, переводя его в активный режим. – «И тогда наша армия теней пробуждается, получая новую боевую программу прямо в сознание, загружаемую через локальную сеть OSIRIS». Значит, этот мост – не просто тактическая цель. Это еще и точка активации для кого-то из «спящих», которые должны были получить сигнал в момент взрыва или сразу после него, когда внимание будет отвлечено. Осирис не оставлял ничего на волю случая.

04:45 ночи.

Высокий, поросший кустарником берег Эльбы, откуда Джамал и его небольшая группа наблюдали за теперь уже заминированным мостом.

Все заряды были установлены и соединены проводами с главным детонатором. Джамал, еще раз проверив все соединения, выставил таймер на небольшом пульте дистанционного управления – взрыв должен был произойти ровно в 06:00 утра. Это было синхронизировано с другими диверсионными акциями в регионе, призванными создать максимальный хаос и парализовать реакцию властей перед началом «Часа Х» в Дрездене.

Он сидел на земле, прислонившись спиной к стволу старой сосны, и смотрел на темный силуэт моста, на мерное течение Эльбы, отражавшей первые, едва заметные признаки рассвета на востоке. Граффити «Щепки горят» не выходило у него из головы. Он – одна из этих щепок. Лейла, Маркус, Эмили, о которых он слышал отголоски слухов в сети Фаланги, – они тоже щепки, каждая по-своему. Но кто на самом деле поджигает этот всепожирающий костер? И ради чего, во имя какой конечной цели горит этот огонь, пожирающий Европу?

Сомнения, которые он с таким трудом старался подавить после событий в берлинской школе, снова подняли голову, как ядовитые змеи. Но приказ был отдан. И от его выполнения зависел успех всей операции Фаланги в этом секторе, а возможно, и жизни десятков, если не сотен, других бойцов, которые верили в Осириса и его обещания.

Его браслет OSIRIS на запястье коротко завибрировал, выводя на маленький экран светящееся сообщение: «Статус объекта "Эльба-1": готов к инициации. Подтвердите активацию протокола “Эльба-Огонь”». Джамал на мгновение замер, его палец завис над сенсорной кнопкой подтверждения. Это мгновение показалось ему вечностью. Затем, с тяжелым вздохом, он нажал. Система требовала подчинения.

05:30 ночи.

Небо на востоке медленно светлело, окрашиваясь в нежные акварельные тона – розовый, жемчужный, бледно-голубой. Птицы в лесу начали подавать первые, еще неуверенные голоса. Джамал поднял свою группу. Пора было уходить, растворяться в предрассветных сумерках, пока их не обнаружили.

Он еще раз, в последний раз, посмотрел на мост. С этого расстояния граффити уже не было видно, но он знал, что оно там, на холодной бетонной опоре, как огненное письмо, оставленное кем-то в ночи. «Щепки горят». Он все сильнее чувствовал, что этот простой, на первый взгляд, лозунг, этот грубый символ разрушения – на самом деле нечто большее. Возможно, ключ к пониманию истинных, многослойных планов Осириса, которые выходили далеко за рамки простой смены политического режима или мести «старому миру».

Предчувствие грядущей бури, еще более страшной и непредсказуемой, чем та, которую они сами готовили своими руками, охватило его с новой силой. Он должен был выжить. Не только ради Абиолы, не только ради своей совести. Но и для того, чтобы понять. И, возможно, если представится шанс, попытаться что-то изменить в этом безумном танце огня и смерти.

Когда они уже скрывались в лесной чаще, Джамал обернулся. Ему показалось, что последний, самый слабый луч его гаснущего фонаря на мгновение выхватил из темноты, с опоры моста, ту самую маленькую, загадочную спираль под основным граффити. Она словно подмигнула ему, эта спираль, – живая, пульсирующая, как скрытое око всевидящей и всезнающей системы, наблюдающей за ним, за каждой его мыслью, за каждым его сомнением.

Глава 27: Дрезденский реквием и лицо из прошлого

(Лейла Насралла)

Дрезден, Германия. Утро 16 мая 2026 года.

05:30 утра.

Пыльная, заваленная голубиным пометом мансарда старинного здания на углу площади Альтмаркт, с идеальным видом на главный вход и боковые подходы к Дрезденской ратуше. Город под ней еще спал, окутанный предрассветной дымкой, лишь редкие фонари отбрасывали тусклые желтые пятна на мощеную брусчатку.

Лейла Насралла уже несколько часов находилась на своей снайперской позиции, которую оборудовала предыдущей ночью. Её модифицированная СВД – настоящее произведение искусства сумрачного оружейного гения Фаланги, с утяжеленным стволом из вольфрамового сплава и сложной адаптивной оптикой, способной компенсировать даже сильный боковой ветер, – была надежно закреплена на импровизированной треноге из обломков стропил. Сектор обстрела был выверен до последнего миллиметра.

После интенсивных, почти бесчеловечных тренировок в Чехии, где из новобранцев выжимали все соки, готовя их к роли «расходного материала» для «Часа Х», её срочно перебросили в Дрезден. Задание было конкретным и не допускающим провала: ликвидация мэра города, Германа Фогеля. По данным разведки Фаланги, полученным через внедренных агентов и взломанные сети, Фогель был ключевой фигурой, активно мешающей установлению «нового порядка» в Саксонии. Он не только открыто противодействовал влиянию ультраправых партий, которые Осирис тайно поддерживал, но и готовил пакет жестких законодательных мер против любых «антиправительственных элементов», что могло серьезно осложнить планы Фаланги в регионе. Его устранение должно было стать громким сигналом для других несговорчивых региональных лидеров и частью многоходовой стратегии «мягкой силы» Осириса, предшествующей более масштабным и кровавым действиям.

Лейла была внешне спокойна, её дыхание было ровным, почти медитативным. Мысли о Марьям, о том тревожном сообщении от старого контакта дяди Али, она заперла в самый дальний уголок сознания. Сейчас был только приказ, только цель, только выстрел. Профессионализм, отточенный годами на полях сражений Ближнего Востока, брал верх. Сомнениям здесь не было места.

Рядом с ней на пыльном полу лежал небольшой тактический планшет, на экране которого тускло светилась карта центра Дрездена с отмеченными на ней путями отхода и точками экстренной эвакуации, если что-то пойдет не по плану. В её ухе тихо шипел миниатюрный наушник, по которому изредка доносились короткие, зашифрованные команды от местного координатора Фаланги, скрывающегося где-то в городе.

06:55 утра.

Площадь Альтмаркт, перед зданием Дрезденской ратуши. Первые лучи восходящего солнца начали золотить шпили знаменитой Фрауэнкирхе, видневшейся вдалеке.

На площади, нарушая утреннюю тишину рокотом мощного двигателя, появился кортеж мэра – черный, как смоль, бронированный «Мерседес» и неприметный седан сопровождения с затемненными стеклами. Машины остановились у бокового, менее парадного входа в ратушу. Из «Мерседеса», кряхтя, выбрался сам Герман Фогель – плотный, краснолицый мужчина лет шестидесяти, в дорогом, но слегка помятом костюме. За ним последовали двое короткостриженых телохранителей в одинаковых темных костюмах и его личный помощник – молодой, нервный человек с тонкой папкой и объемистым кожаным портфелем в руках.

Фогель, очевидно, направлялся на какое-то раннее, незапланированное совещание. Лейла знала из донесений разведки, что последние несколько дней мэр был на взводе из-за серии «анонимных угроз» и «мелких провокаций» в городе – все это было частью тщательно спланированной кампании Осириса по психологическому давлению.

Лейла плавно, без единого лишнего движения, повела ствол своей винтовки, следуя за фигурой мэра, приближающейся к дверям ратуши.

– Объект «Саксонец» в зоне видимости, – раздался в наушнике бесстрастный голос координатора. – Действуй по индивидуальной готовности. Группа поддержки «Искра» наготове для создания отвлекающего маневра после твоего сигнала. Чистого выстрела, Сокол.

Лейла коротко кашлянула в микрофон – условный знак «принято». Она заметила, как Фогель что-то раздраженно выговаривал своему помощнику, активно жестикулируя. Он выглядел уставшим, не выспавшимся и явно недовольным необходимостью так рано быть на работе. На площади почти не было людей – редкие дворники да спешащие на раннюю смену служащие. Идеальные условия.

06:58 утра.

Лейла сделала глубокий, медленный вдох, затем такой же медленный выдох, полностью расслабляя тело, кроме тех мышц, что были необходимы для удержания винтовки и прицеливания. Мир для неё сузился до точки в перекрестье прицела её сверхточной оптики. Дыхание замерло. Палец, нежно обхватывающий спусковой крючок, начал плавное, едва заметное движение.

Приглушенный, сухой хлопок выстрела её СВД, оснащенной массивным глушителем, был почти не слышен на фоне просыпающегося города. Он больше походил на звук лопнувшей автомобильной шины или упавшего с крыши куска черепицы.

Пуля калибра 7.62x54R, выпущенная из её «кастомного» ствола, настигла мэра Фогеля в тот самый момент, когда он, закончив отчитывать помощника, повернулся, чтобы войти в здание. Удар пришелся точно в левую часть груди, чуть ниже сердца, как её и учили для целей в бронежилетах. Фогель мешком осел на гранитные ступени, его тело конвульсивно дернулось и замерло.

Телохранители на мгновение остолбенели, не сразу поняв, что произошло. Затем один из них, более опытный, бросился к мэру, пытаясь затащить его в укрытие, другой начал беспорядочно озираться, выхватывая пистолет и пытаясь определить направление, откуда пришла смерть.