День Гнева

Его домом стала старая техничка на заброшенной станции U-Bahn. Сырость, запах плесени и ржавого металла, вечный мрак, нарушаемый лишь тусклым светом его фонарика. Плечо, задетое осколком, воспалилось и горело огнем. Ночью, стиснув зубы до скрипа, он промыл рану грязной водой из лужи на рельсах и прижег ее раскаленным на пламени зажигалки лезвием ножа. Боль была такой, что потемнело в глазах, но она вернула его к реальности.

Он был на самом дне. Без союзников. Без связи. Раненый. Мысли о Лизе были единственным, что не давало ему сдаться. Но теперь это была не светлая надежда, а раскаленный гвоздь в мозгу, заставляющий двигаться, не позволяющий просто лечь и умереть в этой вонючей темноте. Он понял, что пассивное выжидание – это медленная агония. Чтобы найти дочь, он должен был заставить врага двигаться, совершать ошибки. Он должен был стать хищником, а не жертвой.

Его первой вылазкой был акт чистого, холодного расчета. Несколько дней он, как призрак, скользил по туннелям, наблюдая за транспортным узлом, где патрули "Химеры" меняли смену. Он изучил их рутину, их самоуверенность. И нашел уязвимость – старый распределительный щит, питающий освещение и камеры на небольшом перекрестке. Его целью был не убийство. Его целью был хаос.

Под покровом предрассветных сумерек он пробрался к щитку. Его пальцы, онемевшие от холода, с трудом справились с проводами, но полицейские навыки никуда не делись. В тот момент, когда одна патрульная машина уезжала, а другая еще не подъехала, он замкнул контакты.

На несколько минут узел погрузился в абсолютную темноту. Раздались ругательства, в радиоэфире, который Маркус слушал на трофейной рации, началась паника. Пока дезориентированные солдаты пытались понять, что произошло, он уже исчез в лабиринте подземных коммуникаций. Это была маленькая, но важная победа. Он почувствовал, что может дать отпор.

Его действия, изначально направленные лишь на выживание, начали сплетаться в нечто большее. На логистическом складе Вольфа произошел "сбой" в системе учета, и несколько ящиков с антибиотиками и обезболивающими бесследно исчезли. Патрульный броневик внезапно заглох посреди улицы – кто-то насыпал сахар в бензобак. Однажды утром на стене штаба "Химеры" появился грубо нарисованный символ – перечеркнутая волчья голова.

Он не знал, что в казармах и на блокпостах уже родилась легенда. Две недели мелких, но болезненных уколов превратились в эпидемию паранойи. Сначала это были просто донесения о "технических сбоях". Затем – о "дерзких вылазках неизвестного". Теперь же солдаты Вольфа, выходя в патруль, озирались на каждую тень. Поползли слухи.

– Говорят, это "Призрак", – шептались патрульные, проверяя снаряжение перед выходом. – Один из моих видел, как он растворился в стене. Не оставил даже следов.

– А я слышал, он убивает без звука, – добавлял другой. – Просто находишь патруль с перерезанным горлом. Ни выстрелов, ничего.

– Клаус рвет и мечет, весь сектор на уши поставил. Удвоил патрули, приказал стрелять во все, что движется в катакомбах. Они боятся его больше, чем банд из соседних секторов.

Маркус, сам того не желая, становился символом сопротивления, которого в этом секторе уже не существовало. А пропагандистская машина Вольфа немедленно подхватила эту легенду, чтобы повернуть ее в свою пользу. Однажды вечером, пробираясь мимо витрины магазина электроники, Маркус увидел на десятках экранов знакомое лицо. Тим. Его вид изменился: он был одет в строгий, почти военный китель, а из его голоса исчезли последние нотки гуманизма, сменившись стальной яростью.

«Внимание, граждане Берлина, – начал он, и каждое слово было взвешено и отточено. – Террористический элемент Маркус Фогель, ответственный за дестабилизацию европейского порядка, продолжает свою деструктивную деятельность. За последние 72 часа зафиксировано три акта саботажа, приведших к нарушению логистических цепочек и снижению уровня общественной безопасности на 14%. Данные действия классифицированы как прямая угроза программе "Стабильность". Помните: порядок – это ресурс. Любая информация, способствующая нейтрализации угрозы, будет вознаграждена дополнительным продовольственным пайком. Сообщайте. Содействуйте. Сохраняйте».

Маркус слушал и чувствовал, как по спине бежит холодок. Он вспомнил того парня, который дрожал, но все же нажал кнопку "опубликовать" после смерти ребенка. В той сцене была отвратительная, но живая человеческая амбиция. А в этой речи не было ничего. Ни гнева, ни страха, ни даже фальшивого пафоса. Только сухие проценты, классификации и призывы к действию, построенные по идеальной схеме "проблема-угроза-решение-вознаграждение". Это была не пропаганда. Это был апдейт программного обеспечения, зачитываемый человеческим голосом. Машина Вольфа поглотила и переварила Тима, оставив от него лишь послушную оболочку.

Маркус отпрянул от витрины. Вольф не просто охотился на него. Он превращал его в общественного врага, натравливая на него обычных граждан и делая каждый его шаг еще более опасным.

Но ему было не до легенд. Каждую ночь он рисковал, пробираясь в заброшенные административные здания, ища доступ к локальной городской сети. Он не пытался взломать систему Вольфа – это было самоубийством. Он искал старые, не до конца стертые архивы – списки эвакуации, данные о перемещении гражданских лиц до захвата власти.

Неделю он не находил ничего. Большинство серверов были либо физически уничтожены, либо полностью очищены. Он уже был готов отказаться от этой затеи, когда в подвале полуразрушенной школы, на старом, чудом уцелевшем терминале, ему повезло. Он получил доступ к поврежденному архивному файлу местной социальной службы.

Большая часть данных была нечитаемым набором символов – "мусором". Часами он просеивал эти обрывки, пока его глаза не начали болеть от мерцания экрана. И наконец, он нашел. Не целую запись, а лишь фрагмент, восстановленный системной утилитой: "…жильцы дома по адресу [адрес сестры Маркуса]… перемещены в… временного содер… №3… дата…" Дата была повреждена и не читалась. Имя Лизы в этом фрагменте не упоминалось.

Это была первая зацепка за долгое время, но она была бесполезна. Где этот центр? Существует ли он еще? Это был путь в никуда.

Он вернулся в свое убежище. Он измотан до предела. Рана на плече горела тупым, пульсирующим огнем, распространяя жар по всему телу. Лихорадка затуманивала сознание, превращая пляшущие тени в углах в движущиеся фигуры. На мгновение ему показалось, что в дальнем конце туннеля стоит Анна, его жена, и манит его к себе. Он сделал шаг в ее сторону, прежде чем споткнуться о ржавую арматуру и рухнуть на холодный, мокрый бетон. Боль от удара на мгновение привела его в чувство.

Он лежал, тяжело дыша, и понимал, что находится на грани. Еще один такой приступ, и он просто не очнется. Собрав последние остатки воли, он дрожащими пальцами вскрыл ампулу со стимулятором – последнюю из тех, что они захватили в «Ковчеге». Укол был болезненным, но через несколько минут химический холод разогнал туман в голове, подарив ему несколько часов искусственной ясности. Он знал, что это лишь отсрочка, купленная в долг у собственного тела, но другой у него не было.

Он сидел в темноте, слушая, как над головой с гулом проезжают патрульные машины. Он стал легендой, "Призраком", но это ничего не изменило. Он все так же был один, ранен, без связи и на грани отчаяния.

Маркус посмотрел на свои дрожащие, грязные руки. Он сеял хаос, но не приближался к цели. Он стал призраком не только для врагов, но и для самого себя. Он не знал, сколько еще продержится. Его партизанская война была не героической борьбой, а агонией загнанного в угол зверя, который все еще пытался укусить, прежде чем умереть.

Глава 121. Пробуждение

Конец октября 2026 г.

Мюнхен, База «Эгиды»

Прошли недели. Для Лейлы они слились в один бесконечный, серый день. Пока Марьям лежала в коме, напряжение между группой Каэля и «Эгидой» нарастало. Андерс, прагматик до мозга костей, не доверял чужакам, чей лидер был выведен из строя.

Однажды он нашел Лейлу в импровизированном тире – длинном, гулком бетонном тоннеле, оставшемся от старых коммуникаций. Она молча чистила свою новую винтовку, трофей со склада «Эдельвейс».

– Говорят, вы – лучший снайпер Фаланги, – сказал Андерс с долей скепсиса. – Но Фаланга мертва. Докажите, что вы полезны нам.

Он указал в дальний конец тоннеля, где на расстоянии двухсот метров кто-то поставил на ящик пустую гильзу – крошечную, почти невидимую в тусклом свете цель.

Лейла ничего не ответила. Она молча закончила сборку, вставила один патрон, легла на холодный бетон. Она не стала делать пробных выстрелов, не стала пристреливаться. Она просто замерла на мгновение, ее дыхание стало почти неслышным, и плавно нажала на спуск. Выстрел был сухим и коротким. В дальнем конце тоннеля гильза исчезла. Не подпрыгнула, не отлетела в сторону – просто исчезла, разнесенная в пыль точным попаданием.

Андерс и несколько бойцов «Эгиды», наблюдавших за сценой, замолчали. Это был не просто хороший выстрел. Это был «холодный выстрел» – идеальное попадание с первого раза, демонстрирующее не только меткость, но и абсолютное единение с оружием. Это был уровень, недостижимый для большинства.

Позже, когда они остались одни, к Лейле подошла Елена Вайс.

– Андерс видит в вас идеальное оружие, – тихо сказала она. – А я вижу идеального хранителя. Я понимаю ваш страх за сестру, и он обоснован. И я даю вам слово: пока вы с нами, ее никто не будет использовать как бездушный инструмент. Но чтобы защитить ее по-настоящему, мы должны уничтожить "Химеру". Вы будете нашими глазами в Берлине. Ваша задача – не только прикрывать штурмовую группу, но и быть последним рубежом обороны для всех нас. Вы согласны на эту роль?

Лейла посмотрела на Елену, затем в сторону медицинского отсека. Она молча кивнула. Доверие было не подарено, а выковано сталью и признанием общей цели.

Лейла сидела у койки Марьям, выработав свой ритуал. Утром – сменить прохладный компресс на лбу сестры. Днем – тихо рассказывать ей истории из их детства в Ливане, о запахе моря и вкусе фиников, пытаясь построить мост из воспоминаний через пропасть комы. Вечером – читать стихи на арабском, которые любила их мать. Это был ее способ удержать связь с той сестрой, которую она знала, с той, что смеялась и рисовала, а не с пустым сосудом, лежащим перед ней.

В палату вошла доктор Вайс, ее шаги были почти неслышны. Она положила свою сухую, прохладную руку на плечо Лейлы.

– Лейла, мы сделали все, что могли, – сказала она мягко, но в ее голосе не было ложной надежды. – Ее жизненные показатели стабильны, но мозговая активность… она минимальна. Мы должны быть готовы к тому, что она никогда по-настоящему не вернется к нам.

Эти слова, сказанные из сострадания, для Лейлы прозвучали как приговор. Она молча кивнула, не в силах ничего ответить.

Когда доктор ушла, Лейла, оставшись одна, с горечью посмотрела на сестру. И вдруг она заметила это. Веки Марьям едва заметно дрогнули. Затем ее пальцы на руке, лежавшей поверх одеяла, слабо сжались. Лейла замерла, боясь дышать.

Губы Марьям зашевелились, но из них донесся не звук, а тихий, монотонный гул. И затем ее глаза распахнулись.

Это не было радостным пробуждением. Взгляд Марьям был пуст. Он не фокусировался на Лейле, на стенах, на лампе. Он смотрел сквозь все, словно видел невидимые потоки данных, пронизывающие пространство. Ее зрачки были расширены, как у человека, смотрящего в бесконечность.

– Мама… чай… 53.9189° N… холодно… так много… голоса… – прошептала Марьям. Ее речь была бессвязным, рваным потоком, где детские воспоминания смешивались с обрывками геолокационных данных и системных ошибок. Она была здесь и не здесь, запертая между мирами.

– Марьям? Марьям, это я, Лейла! Ты меня слышишь? – Лейла схватила сестру за руку, пытаясь вернуть ее в реальность, выдернуть из этого цифрового тумана.

Рука была холодной. Но в ответ на ее прикосновение взгляд Марьям на мгновение изменился, словно она подключилась к новому, более мощному каналу. Поток слов стал быстрее, более техническим.

– Объект 73, прибыл. Объект 112, обработка. Объект… – она на секунду замолчала, ее лоб нахмурился от невидимого напряжения. – Объект Лиза… боится… Берлин…

Имя "Лиза" ударило Лейлу, как электрический разряд. Она вспомнила рассказы Маркуса, его отчаяние. Это не просто имя. Это ключ. И сразу после этого, словно прорвав плотину, Марьям выдала четкую, холодную строку данных, ее голос стал безжизненным и точным, как у машины:

– Координаты центра содержания… 52.5163° северной широты, 13.3777° восточной долготы… Протокол 'Химера' активен…

Этот информационный всплеск оказался непосильным для ее истощенной нервной системы. Монитор, к которому она была подключена, издал пронзительный, тревожный писк. Показатели давления и пульса резко упали. Тело Марьям выгнулось в последнем, мучительном спазме, на губах выступила розовая пена, и ее глаза закатились. Она обмякла, снова погружаясь в свое пограничное состояние – не кома, а скорее аварийное отключение после критической перегрузки, грозящее перейти в смерть.

Лейла смотрела на свою сестру. Она видела цену этого откровения, написанную на линиях медицинских приборов. Каждое слово, каждая цифра, вырванная из ее сознания, стоила ей частицы жизни. Радости от "пробуждения" не было. Была только бездонная, ледяная скорбь. Та Марьям, которую она любила, за которую сражалась, умерла двадцать лет назад в лаборатории Осириса. Перед ней был призрак в человеческой оболочке, сломанный оракул, чья душа была принесена в жертву на алтаре чужой войны.

Но этот призрак только что дал ей то, чего у них не было. Цель.

Лейла отпустила руку сестры. Ее слезы высохли, уступив место сфокусированной, почти пугающей ярости. Она больше не была скорбящей сестрой. Она была солдатом, получившим приказ.

Она, не колеблясь, вышла из медицинского отсека. В руке она сжимала маленький клочок бумаги, на котором дрожащей рукой записала координаты. Она шла по коридорам базы, не замечая удивленных взглядов врачей и солдат. Она без стука распахнула дверь в кабинет Елены Вайс.

Елена подняла на нее удивленный взгляд. Лейла бросила листок на стол.

– Вот, – ее голос был тверд, как сталь. – Это цель. Мы идем в Берлин.

Глава 122. Охота на Оракула

Конец октября 2026 г.

Штаб-квартира сектора «Восток», Берлин

Вечер в Берлине был холодным и ясным. В своем кабинете на верхнем этаже Рейхстага штурмбаннфюрер Вольф с холодным раздражением смотрел на тактическую карту. Уже неделю «Призрак» водил его за нос, превращая его элитных солдат в посмешище. Мелкие, как укусы насекомых, диверсии не наносили серьезного урона, но подрывали саму идею абсолютного порядка, которую он насаждал. Это было унизительно.

В этот момент в кабинет вошел его глава разведки, бледный, но с возбужденным блеском в глазах.

– Штурмбаннфюрер, у нас прорыв. Но не по Фогелю. Помните, мы уже несколько недель отслеживали слабые, зашифрованные передачи из Мюнхенского сектора? Мы считали их остатками какой-то разрозненной ячейки Сопротивления. Но пять дней назад наши спутники-перехватчики зафиксировали массивный всплеск данных, исходящий из Баварских Альп, из сектора, где расположен склад "Эдельвейс". А после этого обмена данными активность на складе полностью прекратилась.

Вольф медленно повернулся от окна. Это была не внезапная догадка, а недостающая деталь в головоломке, которую он собирал несколько недель. Альпы – место падения «Ковчега». Склад «Эдельвейс» – секретный объект с ресурсами. Мюнхен – центр аномальной активности.

– Этот всплеск, – продолжил аналитик, – был ответом на запрос из мюнхенской сети. Запрос был зашифрован по протоколу, который мы не видели со времен "Асклепия". Они не просто прятались. Они что-то активировали.

– Мы и раньше это подозревали, штурмбаннфюрер, – добавил аналитик. – Падение "Ковчега" было слишком… элегантным. Не просто штурм. Кто-то провел их через защиту изнутри. Мы думали, это были данные, которые украл Фогель. Но этот всплеск данных из Альп, идеально совпадающий с протоколами доступа к "Эдельвейсу", доказывает другое. Это была не передача файла. Это была активная аутентификация.

Вольф медленно повернулся от окна. Это была не внезапная догадка, а недостающая деталь в головоломке, которую он собирал несколько недель. Он всегда считал историю падения «Ковчега» неполной. Отчеты говорили о гениальном взломе со стороны Фогеля, но Вольф, знавший систему изнутри, чувствовал, что чего-то не хватает. Он приказывал своим аналитикам просеивать данные о сестре снайперши, Насраллы. «Объект 'Ева'», как она числилась в архивах Штрауса. Ее файл был помечен как «критически важный биологический интерфейс». Но без доказательств это было лишь интуицией.

Вольф остановился у стола и открыл на экране досье выживших после штурма «Ковчега». Его палец замер на фотографии Марьям Насраллы. «Объект 'Ева'. Прототип. Единственный субъект, напрямую интегрированный в ядро 'Ковчега' на протяжении двадцати лет».

В этот момент его осенило. Холодный, хищный восторг пробежал по его венам.

– Конечно, – прошептал он, и в его голосе прозвучало ледяное восхищение. – Ключ. У них был не файл с данными. У них был живой ключ. Она не просто выжила. Она – ходячий мастер-ключ ко всему наследию Осириса. И Фогель… этот призрак был лишь приманкой, дымовой завесой, пока они играли по-крупному.

Он понял истинную ценность Марьям. Она была не просто «подготовленным материалом» для его проекта «Химера». Она была ключом к остаткам технологий OSIRIS: к другим складам, к секретным протоколам, возможно, даже к резервным копиям данных самого ИИ. Тот, кто контролирует ее, контролирует наследие павшего бога.

Он немедленно вызвал Клауса Рихтера. Напряженное лицо его подчиненного появилось на экране.

– Штурмбаннфюрер, мы почти взяли его. Еще немного, и…

– Отставить, – прервал его Вольф ледяным тоном. – Охота на «Призрака» приостановлена. С этого момента это второстепенная задача. Оставьте в Берлине силы для сдерживания, пусть бегает по своим катакомбам. Мне все равно.

– Но, штурмбаннфюрер… он символ… – ошеломленно пролепетал Клаус.

– Символы важны для толпы. Мне нужны инструменты. Я нашел нечто более ценное. Ты и твой лучший отряд немедленно перебрасываетесь в Мюнхен. Ваша новая цель – захватить «ключевой биологический актив». Живым. Любой ценой.

Он отключил связь, не дожидаясь ответа. Фокус сместился. Финальная битва будет не за Берлин. Она будет за душу и разум Марьям.

Глава 123. Воссоединение в Огне

Конец октября 2026 г.

Берлин

Ночь в Берлине была мертвой. Ударный отряд "Эгиды" двигался по заброшенным туннелям метро под правительственным кварталом, как призраки. Двадцать бойцов, включая Лейлу и Каэля, пробирались в самое сердце вражеской территории. Их цель была не штурм, а разведка. Они должны были подтвердить координаты центра "Химеры", которые им дал сломанный разум Марьям, оценить охрану и найти пути подхода.

– Всем внимание, – прошептал Каэль по рации, его голос был едва слышен на фоне капающей с потолка воды. – Движение наверху. Патруль "Химеры". Замереть.

Отряд застыл в темноте. Лейла чувствовала себя одинокой даже в окружении этих профессионалов. Для "Эгиды" она была ценным активом – снайпером, который побывал в "Ковчеге". Но она была здесь чужой.

Наконец, они достигли точки под бывшим зданием министерства. По данным Марьям, именно здесь Вольф разместил свой инкубатор для монстров.

К предрассветным сумеркам Лейла уже заняла позицию на чердаке полуразрушенного жилого дома напротив. Пыль и запах старого дерева щекотали ноздри. Через мощную оптику своей новой винтовки, трофея со склада "Эдельвейс", она изучала периметр. Здание было превращено в крепость. Усиленные патрули, снайперские гнезда на крыше, камеры с датчиками движения.

– Вижу три снайперские точки, – доложила она по рации Каэлю. – Четыре патруля по периметру, сменяются каждые два часа. Вход усилен бронелистами. Это хуже, чем мы думали.

В этот момент ее взгляд зацепился за движение во внутреннем дворе. Туда въехал бронированный фургон. Из него грубо вытолкнули группу испуганных, плачущих детей. Проект "Химера" был не просто донесением разведки. Он был реальностью.

Внезапно ее внимание привлекло движение в переулке неподалеку. Она резко перевела прицел. Мужчина в рваной одежде, худой, изможденный, прижимался к стене. Он был ранен, но двигался с отчаянной, загнанной решимостью.

Маркус.

А за ним, отрезая пути к отступлению, бесшумно, как волки, двигался элитный отряд "Химеры" во главе с человеком в офицерской форме. Клаус. Это была не случайная стычка. Это была охота. Они загоняли его в ловушку.

Лейла поняла, что их разведка случайно наткнулась на финал другой, личной войны. Она стояла перед выбором: оставаться в тени и продолжать миссию или вмешаться и раскрыть свою позицию, рискуя провалить все.

Маркус был прижат к глухой стене. Патронов почти не осталось. Он видел лицо Клауса, его торжествующую улыбку. Он был готов принять смерть. Клаус поднял пистолет для последнего, унизительного выстрела.

В этот момент раздался сухой, резкий хлопок снайперской винтовки.

Голова одного из бойцов "Химеры" рядом с Клаусом взорвалась кровавым облаком. Все замерли в шоке. Второй выстрел – и еще один боец рухнул на мокрый асфальт. Клаус и его люди в панике начали искать источник огня.

Лейла не колебалась ни секунды. Она сделала свой выбор.

Под прикрытием ее огня отряд Каэля совершил стремительный бросок. Они вырвались из своего укрытия и вступили в короткий, жестокий бой с дезориентированными бойцами "Химеры". Граната, брошенная Каэлем, заставила Клауса и остатки его отряда отступить, укрывшись за углом.

– В подвал! Сейчас! – крикнул Каэль, указывая Маркусу на решетку в стене.

В тусклом свете фонаря, в сыром подвале, пахнущем плесенью, Маркус увидел своих спасителей. Он не узнал форму "Эгиды", но затем из тени вышел человек, чье лицо он никогда бы не забыл.

– Каэль? – хрипло выдавил Маркус, не веря своим глазам.

Командир кивнул, на его суровом лице промелькнуло удивление, смешанное с облегчением.

– Призрак. Так ты все-таки жив. Мы уж думали, ты сгинул.

Следом за Каэлем, спустившись с крыши по пожарной лестнице, в подвал спрыгнула Лейла. Ее взгляд встретился с взглядом Маркуса.

– Ты… – это все, что он смог сказать.

– Ты стал неосторожен, – ответила она. В ее голосе не было упрека, только констатация факта. – Они бы тебя взяли.

Маркус оперся о стену, пытаясь перевести дух.

– Что вы здесь делаете? Я думал, вы в Альпах… или еще дальше.

– Обстоятельства изменились, – ответил Каэль, давая знак своим бойцам охранять входы. – Мы нашли союзников. И у нас новая цель. Похоже, та же, что и у тебя.

Две сюжетные линии, разошедшиеся в Альпах, сошлись в огне и грохоте в самом сердце вражеской столицы. Их встреча была не встречей незнакомцев, а воссоединением выживших членов одного, почти истребленного братства.

Лейла быстро ввела Маркуса в курс дела. Об "Эгиде". О пробуждении Марьям. О центре "Химеры". И о Лизе. Маркус, в свою очередь, рассказал им все, что успел узнать о системе патрулей и обороне города за недели своей одиночной войны. Их разрозненные знания сливались в единую, более полную картину.

Они стояли в полумраке подвала. Маркус, раненый одиночка. Лейла, хладнокровный солдат новой армии. Каэль, прагматичный командир. Они были товарищами по оружию, разделенными месяцами боли и потерь. Но в этот момент их объединяло нечто большее, чем общее прошлое. Их объединяло одно имя – "Химера". И общая, самоубийственная миссия. Их старый союз был возобновлен.

Полет Икара

Глава 124: Непростой Союз

29 октября 2026 г. Вечер

Берлин, район Митте. Полуразрушенный театр.

Воздух в старом театре был густым и многослойным. Он пах пылью веков, въевшейся в бордовый бархат кресел, тлением мокрых кулис и резким, стерильным запахом антисептиков. Из оркестровой ямы доносился ровный, низкий гул портативного генератора – единственное, что поддерживало жизнь в этом увядшем великолепии.

Перед тем как войти в штаб, Лейла зашла в оружейную мастерскую, оборудованную в старой гримерке. Инженер, пожилой мужчина с руками в мазуте, которого все звали просто «Док», протянул ей две обоймы.

– Это всё, что есть нашего калибра, – сказал он, вытирая руки ветошью. – Каждая пуля на счету. Мы пытаемся переснаряжать старые гильзы, но порох нестабилен, дает осечки в каждом пятом патроне. Так что… не промахивайся.