День Гнева

Глава 113. Ноша Сокола

Конец сентября 2026 г.

Альпы

Путь на запад был бесконечным. Дни сливались в серую, изматывающую рутину. Подъем на рассвете, скудный паек, состоящий из остатков протеиновых батончиков, и снова – медленное, мучительное продвижение по заснеженным горным тропам. Они шли, часто останавливаясь, чтобы перевести дух в разреженном воздухе. Каэль и его бойцы, сменяя друг друга каждые полчаса, несли импровизированные носилки с Марьям. Это была тяжелая, неудобная ноша, которая выматывала их физически и морально.

Состояние Марьям было ужасным. После инъекции нейроблокатора она больше не бредила кодом, но ее тело, казалось, вело собственную, тихую войну. Она горела в лихорадке, ее дыхание было едва заметным, а пульс, который Лейла постоянно проверяла на ее тонком запястье, был слабым и прерывистым. Иногда Лейла замечала, как на бледной коже сестры подкожно проступают странные, едва заметные геометрические узоры из посиневших вен – призрачные следы нейроинтерфейса, который двадцать лет был ее телом и кровью.

Бойцы Каэля выполняли приказ, но их молчание было красноречивее любых слов. В их взглядах читалась въевшаяся усталость и глухое сомнение. Они тащили через горы полумертвую девушку, которая могла быть причиной их гибели, к мифическому бункеру, которого, возможно, и не существовало на свете.

Ночью они нашли укрытие в неглубокой пещере, защищенной от пронизывающего ветра. Разведя небольшой костер, они сидели, грея онемевшие руки. Лейла, как всегда, дежурила у носилок.

Именно тогда это началось снова.

У Марьям начался приступ, но на этот раз он был другим. Никаких судорог. Никакого машинного голоса. Она начала тихо, монотонно бормотать, не открывая глаз. Лейла в страхе замерла, ее рука инстинктивно потянулась к последнему шприцу с ингибитором.

Это был хаотичный поток информации, бессвязный, как эфир умирающей радиостанции.

– …температура ядра плюс ноль-три… протокол "Дельта" не отвечает… сорок семь… пять девять… ... запрос на биометрию Штрауса… десять… восемь три…отчет по погоде в Лиссабоне, 2024 год… ошибка синхронизации… альфа семь…  список поставок протеина в сектор "Бета"…

Сначала Лейла не поняла. Она решила, что это просто бессмысленный набор чисел, порожденный больным, горячечным мозгом. Но что-то в их ритме, в их настойчивом повторении заставило ее замереть. Она достала из кармана коммуникатор Джамала и, поколебавшись, включила функцию записи голоса, поднеся устройство к губам сестры. Она держала коммуникатор, как змею, молясь, чтобы среди этого потока мусора не проскочила команда активации какого-нибудь протокола слежки или автоматический сигнал бедствия, который засекут спутники Вольфа. Каждый сеанс был игрой в русскую рулетку: они могли найти карту сокровищ или случайно нажать на красную кнопку.

Каэль, дремавший у огня, проснулся от тихого бормотания. Он увидел, как Лейла сидит на корточках над сестрой с коммуникатором в руках. Ее лицо было напряженным и сосредоточенным.

– Что там? – шепотом спросил он.

– Слушай, – ответила Лейла и протянула ему коммуникатор с одним наушником. – Это каша. Но в ней что-то есть.

Каэль вставил наушник. Он слушал десять минут, потом еще десять, прокручивая запись, пытаясь уловить закономерности. Большинство данных было мусором: обрывки старых отчетов, системные ошибки. Но некоторые цифровые блоки повторялись, хоть и с искажениями.

– Вот, – сказал он наконец, указывая на экран коммуникатора. – Эти два числа: "сорок семь… пять девять" и "десять… восемь три". Она повторяет их чаще всего. Это похоже на координаты. Если предположить, что это один и тот же объект, мы можем вычислить примерный район.

Он начал вводить усредненные значения в тактическую карту. На экране появился размытый круг диаметром в несколько километров.

– Сектор "Бавария-Юг". Неточно, но это лучше, чем ничего.

– А это? – Лейла указала на другие повторяющиеся фрагменты. – "Альфа семь… глубина…"

– "…сто… сто пятьдесят…" Да, тоже плавает. Но "Альфа-7" – это код экстренного доступа к складам. Джамал писал об этом. Мы не знаем точных координат, но мы знаем, что и как искать. У нас появился вектор.

В этот момент Лейла все поняла. Она посмотрела на свою сестру, горящую в бреду, затем на экран коммуникатора. И до нее дошла чудовищная, ошеломляющая правда. Шок от отключения и инъекция ингибитора не просто вызвали бред. Они запустили в ее мозгу хаотичный процесс, похожий на дефрагментацию поврежденного жесткого диска. Система пыталась восстановить утерянные данные, и в этом потоке случайных битов и фрагментов кода на поверхность всплывали цельные, незашифрованные блоки информации – координаты, пароли, директивы. Ее мозг был "черным ящиком", и сейчас он выдавал свои секреты. Она – ключ. Ключ к обломкам старой системы: к ее оружию, базам данных, кодам доступа, секретам. И этот ключ мог открыть как дверь к спасению, так и ящик Пандоры.

Каэль молча показал экран своим бойцам. Они смотрели на Марьям с новым выражением. Страх и сомнение в их глазах сменились смесью благоговейного ужаса и жадной надежды. Она больше не была бесполезной, смертельно опасной обузой. Она была их самым ценным активом.

Лейла видела, как меняются их взгляды, и ее охватил ледяной холод. Она видела этот блеск в глазах мужчин, когда они смотрят на новое, мощное оружие. Она поняла, что только что ее сестра превратилась из пациента в инструмент.

Она подошла к Марьям и поправила на ней брезент, закрывая ее от любопытных и алчных взглядов. Она прикоснулась к ее горячему лбу. Ее ноша стала неизмеримо тяжелее. Раньше она несла свою сестру, которую нужно было спасти. Теперь она несла ключ к арсеналам, которые могли либо вооружить их для дальнейшей борьбы, либо погубить их всех, превратив в таких же охотников за властью, как и те, с кем они сражались.

Ее миссия изменилась. Теперь она должна была защищать Марьям не только от врагов, но и от потенциальных союзников. И, возможно, от самой себя.

Осколки в темноте

Глава 114. Дорога Сквозь Пепел

Начало октября 2026 г.

Промышленный регион Германии

Октябрьское солнце висело в выцветшем, апатичном небе, не давая тепла. Оно лишь подсвечивало бесконечную серость пейзажа: голые поля, скелеты деревьев и ленту разбитого асфальта, уходящую в никуда. Маркус, Гюнтер и Дювалье шли по этой дороге уже третий день, превратившись в безмолвные тени самих себя. Голод был тупым, ноющим спазмом в животе, жажда – наждачной бумагой в горле. Их молчание было тяжелее любого разговора, наполненное скрипом ботинок по гравию и свистом пронизывающего ветра.

Впереди, в полуденном мареве, что-то замерцало. Не просто строение, а знакомый, почти забытый силуэт из прошлой жизни. Заправочная станция. Красный логотип, выцветший и облупившийся, обещал не только топливо, но и нечто большее – цивилизацию. Магазинчик с консервами, кран с водой, возможно, даже аптечка с бинтами. Это был мираж, но мираж, в который хотелось верить до последнего.

– Смотрите, – хрипло выдавил Дювалье, и впервые за несколько часов в его голосе прозвучало что-то, кроме циничной усталости.

– Осторожно, – буркнул Гюнтер, его солдатский инстинкт никогда не дремал. – На открытой местности такие места – либо ловушка, либо уже заняты.

Они сошли с дороги, прячась в неглубокой, поросшей бурьяном канаве, и начали медленно подбираться ближе. Предчувствие Гюнтера оказалось верным. Водопой был занят.

Окна небольшого здания были заложены мешками с песком, создавая импровизированные бойницы. Рядом с бензоколонками стоял ржавый пикап, в кузове которого кто-то приварил станину для старого пулемета. Около дюжины людей двигались по периметру. Их одежда была мешаниной из рваных гражданских курток, выцветших рабочих комбинезонов и отдельных элементов военной формы без знаков различия. Они были вооружены всем, что попалось под руку: от охотничьих ружей до трофейных автоматов OSIRIS. Их лица были изможденными, но глаза злыми и колючими. Это была не армия. Это была стая, защищающая свою добычу.

– Народ взял власть. И бензонасосы, – прошептал Дювалье, снова обретая свой привычный сарказм. – Картина маслом.

– Дилетанты, – оценил Гюнтер. – Нервные, но вооруженные. Самый опасный тип.

Маркус молча всматривался в их лица. Он видел не просто бандитов. Он видел отчаяние, загнанное в угол. Это могли быть рабочие с остановленного завода неподалеку, фермеры, у которых мародеры забрали последнее. Люди, доведенные до той черты, за которой начинается борьба за выживание. Подойти к ним было все равно что сунуть руку в клетку к голодному волку. Но и уйти, оставив за спиной единственный шанс на еду и воду, было пыткой.

Пока они решали, что делать, со стороны шоссе донесся нарастающий гул. Это был не гражданский транспорт. Из-за поворота выехал тяжелый, угловатый бронетранспортер, выкрашенный в грязно-серый цвет. На его броне была грубо намалевана оскаленная волчья голова – знак нового порядка, знак Вольфа.

БТР остановился в сотне метров от заправки. Люк с шипением открылся, и на дорогу высыпались шестеро солдат. Они были пугающей противоположностью защитникам заправки: одинаковая черная тактическая форма, идеальная выправка, в руках новейшие штурмовые винтовки. Они двигались как единый, отлаженный механизм.

Из люка последним появился офицер. Высокий, поджарый, с холодным, надменным лицом. Он поднял к губам рупор, и его голос, усиленный и искаженный, пронесся над полями. Он не кричал. Он констатировал.

– Именем нового порядка, вы должны сдать оружие и освободить стратегический объект. У вас три минуты.

На заправке наступила напряженная тишина. Анархисты замерли, направив стволы на бронетранспортер. Три минуты растянулись в вечность. Две версии порядка – хаотичный закон выживания и тоталитарный закон силы – сошлись на маленьком клочке выжженной земли.

Кто-то из нервных защитников не выдержал. Одинокий выстрел из дробовика гулко ударил по тишине. И это стало сигналом.

Воздух взорвался. Грохот пулемета с пикапа смешался с сухими, точными очередями винтовок преторианцев. Маркус, Гюнтер и Дювалье вжались в дно канавы, пока пули свистели над их головами с обеих сторон. Они оказались в ловушке, на линии огня между молотом и наковальней.

Маркус, выглянув из-за ржавого крыла старого "Опеля", быстро оценил диспозицию. Заправка представляла собой тактический кошмар. Главное здание с магазинчиком, две островные колонки с тяжелыми бетонными основаниями и отдельное, полуразрушенное строение бывшей автомойки. Преторианцы наступали со стороны шоссе, используя БТР как передвижное укрытие. Анархисты отстреливались из окон магазина и из-за колонок.

Пулеметная очередь ударила в землю всего в метре от них, взметая комья грязи.

– Уходим! – рявкнул Маркус.

Они перебежали к старому, проржавевшему остову легковушки, который едва защищал их от шквального огня. Они не могли бежать, не могли атаковать. Они были просто мишенями.

Маркус, выглянув из-за мятого крыла, пытался найти путь к отступлению. Он увидел, как преторианец методично добивает раненого анархиста. Это был враг, понятный, абсолютный. Но затем его взгляд зацепился за другого защитника – молодого парня, не старше двадцати, который с яростью отчаяния стрелял из старого дробовика. В его глазах не было злобы, только страх и упрямство. «Он мог быть в Сопротивлении. Он мог бы быть одним из нас», – пронеслось в голове у Маркуса.

Бой смещался. Этот самый парень, отступая под натиском, занял позицию за бетонным основанием третьей, самой дальней колонки. С этой точки он мог вести огонь по преторианцам, но его спина была обращена к оврагу, который вел к спасительному лесу. Он не видел группу Маркуса, но его позиция полностью перекрывала им единственный путь к отступлению – неглубокий водосточный кювет, проходящий под дорогой.

– Он нас всех похоронит! – прошипел Гюнтер, его лицо было бледным. – Его позиция приковывает к нам огонь с фланга!

Маркус почувствовал, как к горлу подкатывает ледяная тошнота. Он стоял перед невозможным выбором. Он видел все в одно ужасное, растянувшееся мгновение: преторианцы обходят их с фланга, Гюнтер пытается перезарядить винтовку, Дювалье беспомощно вжался в землю. У них не было времени. Не было другого пути. Это была холодная, жестокая математика выживания. Либо этот парень, который даже не знал об их существовании, либо они трое. Его долг был перед теми, кто шел за ним.  Ждать, пока их накроет перекрестным огнем, или…

Он поднял пистолет. Рука дрожала. Он не целился тщательно. Он просто направил оружие в сторону угрозы, ведомый скорее инстинктом выживания, чем снайперским расчетом. Он понимал, что в этой суматохе, с его состоянием, это будет выстрел на удачу.

Он зажмурился на долю секунды, словно пытаясь не видеть того, что собирался сделать. Глубокий вдох. Выдох. Он нажал на спуск.

Ему повезло. Или не повезло. Пуля попала парню в ногу. Парень дернулся, выронил дробовик и медленно осел на землю. Его выстрелы прекратились. Этого минутного замешательства хватило.

– Сейчас! – скомандовал Маркус, его голос был чужим и деревянным.

Они рванули к спасительному кювету – десять метров по простреливаемому, потрескавшемуся асфальту – и скатились в его бетонное чрево, пока над головой продолжали свистеть пули. Они бежали, пока легкие не начало жечь огнем, пока звуки боя не превратились в далекое, глухое эхо. Они не стали дожидаться, кто победит. Какая разница?

Вечером они сидели в тишине лесополосы, в километре от того проклятого места. Дювалье, вскрыв трофейную банку тушенки, которую он снял с тела убитого преторианца, протянул ее Маркусу.

Маркус взял банку. Он поднес ложку ко рту, но не почувствовал вкуса еды. Он чувствовал только вкус пепла, горький, въедливый. Он смотрел на свои руки, на пистолет, лежащий рядом. Он выжил. Они выжили. Но какой ценой? Он выстрелил не в солдата вражеской армии. Он выстрелил в отчаявшегося человека, который, возможно, тоже боролся за свою свободу.

Он наконец-то понял. Мир без Осириса не стал лучше. Он не принес порядок или надежду. Он просто сорвал крышку с кипящего котла, и теперь все варились в нем, пожирая друг друга. Его победа не освободила мир. Она просто сделала хаос более честным и жестоким. И он, Маркус Фогель, бывший полицейский, борец за справедливость, стал его неотъемлемой частью.

Он молча отвернулся, глядя в сторону Берлина, скрытого за горизонтом. Его лицо было маской усталости и разочарования, высеченной из камня. Война против бога закончилась. Начиналась война с людьми, и эта битва была бесконечно грязнее и страшнее.

Глава 115. Эхо в Машине

Начало октября 2026 г.

Баварские Альпы

Ледяной ветер на перевале резал лицо и пробирал до костей. Голод стал постоянным спутником, глухим спазмом в животе, который уже не пытались заглушить разговорами. Группа двигалась медленно, измотанная до предела. Надежда, зародившаяся в той заброшенной хижине, таяла с каждым шагом, уступая место тяжелому, вязкому скепсису.

Первым не выдержал Рико. Он остановился, тяжело опершись на винтовку, и его срывающийся голос был полон отчаянной злобы.

– Мы идем за бредом больной девчонки! Мы умрем здесь от голода, гоняясь за призраками! Каэль, скажи что-нибудь!

Каэль не остановил его. Он и сам чувствовал, как земля уходит из-под ног. Он подошел к Лейле. Его лицо, обветренное и суровое, выражало не агрессию, а предельную усталость командира, ответственного за жизни своих людей.

– Лейла, это безумие. Мы потеряли почти все припасы. Мои люди на грани. Если мы не найдем ничего в течение следующего часа, мы поворачиваем назад, к цивилизации. Любой, даже самый захудалый городок лучше, чем смерть в этих горах.

Это был ультиматум. Лейла посмотрела на изможденные лица бойцов, на свою сестру, чье дыхание было едва заметным под грубым брезентом. Это был их последний шанс. Она молча кивнула.

И через час они нашли его.

У подножия отвесной скалы, идеально замаскированный под естественный рельеф, находился гладкий, без единого шва, люк из темного, матового композита. Ни ручек, ни замочной скважины, ни панели управления. В центре – темная линза мультиспектрального сканера, похожего на незрячий глаз.

– Она была права… – выдохнул Каэль, его голос был смесью изумления и досады. – Черт возьми, она была права. Но это ничего не меняет. Он неприступен. Мы не можем его взорвать – обрушим половину горы и привлечем все патрули Вольфа в радиусе ста километров.

Лейла смотрела на гладкую поверхность, и в ее памяти, как вспышка, пронеслись обрывки бреда Марьям: "Голосовая активация. Протокол 'Альфа-7'". Но это не могло быть так просто. OSIRIS создавал многоуровневые системы. Штраус, одержимый контролем, не оставил бы дверь открытой для случайного прохожего.

Она опустилась на колени перед носилками. Марьям горела в лихорадке. Лейла осторожно, как самое драгоценное сокровище, поднесла руку сестры ближе к сканеру. В тот же миг линза ожила. По ее поверхности пробежал слабый синеватый огонек, и раздался тихий, низкочастотный гул.

– Он сканирует ее, – прошептал Каэль. – Биометрия. Но дверь не открывается. На линзе появился символ микрофона.

Он выругался.

– Двухфакторная аутентификация. И он не требует, чтобы она была в сознании. Хитрый ублюдок, этот Штраус. Он предусмотрел, что его "оракулы" могут быть нестабильны, и создал для себя черный ход.

Теперь – второй ключ. Лейла начала петь.

Тихую, старую колыбельную на арабском, которую пела им мама много лет назад в их доме в Ливане. Ее голос сначала дрожал, срываясь на холодном ветру, но она заставила себя продолжать. Она пела о теплом море и звездах над Бейрутом, гладя сестру по горячему лбу.

Каэль и его бойцы смотрели на эту сцену, ошеломленные. Это казалось им последним актом отчаяния, предсмертным безумием. Но вдруг Марьям во сне вздрогнула. Ее губы зашевелились.

Она не произнесла ни слова. Вместо этого из ее горла донесся едва уловимый, низкочастотный звук, похожий на гудение или треск – сложный, нечеловеческий звукоряд, который ухо едва могло различить. Это не была речь. Это был поток данных, нейронный ответ на аудиальный триггер из ее глубокого прошлого.

Линза сканера, до этого синяя, начала быстро мерцать зеленым, обрабатывая полученный нейро-пароль. Система OSIRIS ждала не песню. Она ждала уникальную мозговую реакцию «Объекта Ева», которую невозможно было подделать или сымитировать. Реакцию, которая служила абсолютным ключом.

Раздался глубокий, низкий гул, и часть скалы бесшумно ушла в сторону, открывая темный, пахнущий озоном проход. Лейла замолкает, глядя на сестру с благоговением и ужасом. Она нашла ключ. И этот ключ – их общее прошлое.

Они вошли внутрь. Их встретило стерильное, ярко освещенное помещение. Первое, что они увидели и почувствовали, был не блеск оружия, а запах. Слабый, но безошибочный запах консервантов и вакуумной упаковки. Вдоль одной из стен, от пола до потолка, тянулись стеллажи, заставленные серыми, невзрачными ящиками с маркировкой.

Рико, забыв обо всем, подбежал к ближайшему ящику и с усилием его вскрыл. Внутри, в идеальном порядке, лежали десятки герметичных пакетов с высококалорийными пищевыми концентратами, брикеты с питательной пастой и контейнеры с очищенной водой. Это был армейский провиант длительного хранения – еда, рассчитанная на годы автономного существования.

Он, не говоря ни слова, разорвал один из пакетов дрожащими руками и начал жадно есть, давясь от спешки. Остальные бойцы, увидев это, бросились к ящикам. Их воинская дисциплина исчезла, уступив место первобытному, животному голоду. Звуки рвущейся упаковки и жадного жевания наполнили стерильное помещение.

Только утолив первый, самый страшный голод, они начали осматриваться. И тогда они увидели остальное. Вдоль других стен, на идеальных стеллажах, лежало оружие, которое они видели только в руках элитных преторианцев. Новые штурмовые винтовки, снайперские комплексы, легкая композитная броня. В дальнем отсеке – медицинские автодоки, полные стимуляторов, антибиотиков и нейроблокаторов. В третьем – запечатанные контейнеры с оборудованием связи.

Каэль, уже пришедший в себя, взял в руки снайперский комплекс, взвесил его. На его лице было суровое удовлетворение солдата, получившего превосходное оружие.

– Теперь у нас есть шанс, – сказал он, его голос был тверд.

Но Лейла не разделяла их радости. Она стояла у входа, глядя на свою сестру, которая после ментального усилия выглядела еще более хрупкой и опустошенной. Затем она посмотрела на восторженные лица солдат. Она видела, как изменился их взгляд на Марьям. Она больше не была "проблемой" или "обузой". Она стала их "священным артефактом", их "божественным компасом", инструментом, который привел их к сокровищам.

Каэль подошел к Лейле, его глаза горели.

– Она – наш ключ ко всему, Лейла. Мы должны беречь ее как зеницу ока. С ее помощью мы сможем найти и другие такие места. Мы сможем дать отпор.

В этот момент до нее дошла вся чудовищность ситуации. В словах Каэля, произнесенных с лучшими намерениями, она услышала приговор. Она вырвала сестру из одной клетки – лаборатории Штрауса, где та была сердцем нейросети, – только для того, чтобы невольно поместить ее в другую. Теперь Марьям – оракул для отчаявшихся солдат. Ее мозг, ее воспоминания, ее боль – все это стало ресурсом, который будут использовать до последней капли.

Лейла смотрела на еду, которая спасет им жизнь, на медикаменты, которые спасут жизнь Марьям, и понимала страшную иронию. Мозг ее сестры – это ключ не только к спасению, но и к самым темным арсеналам павшего режима. Она почувствовала приступ тошноты. Она боролась за то, чтобы вернуть сестру, а не ее тень, не ее эхо в машине. Глядя на восторженные лица солдат, она впервые почувствовала себя по-настоящему одинокой. Они видели в Марьям чудо, спасение, оружие. А Лейла видела лишь свою маленькую сестру, запертую в еще более страшной, невидимой тюрьме. И только она одна, похоже, хотела ее оттуда вытащить, а не использовать. Она стала не просто сестрой. Она стала ее хранителем. Ее тюремщиком. И ее единственным защитником от тех, кто теперь считал себя ее спасителем.

Они не могли унести все. Это было физически невозможно. Каэль, как опытный командир, тут же расставил приоритеты.

– Еда, вода, медикаменты, боеприпасы. Это в первую очередь. Рико, ты и Али отвечаете за провиант. Набейте рюкзаки под завязку. Лейла, бери все нейроблокаторы и стимуляторы для сестры. Я выберу три штурмовые винтовки и один снайперский комплекс. Больше нам не унести. Остальное придется оставить.

Они работали быстро и слаженно. Пока бойцы наполняли рюкзаки жизненно необходимым, Лейла нашла медицинский отсек.

Выходя из склада, нагруженные так, что едва могли идти, Каэль обернулся и посмотрел на несметные богатства, которые они оставляли позади.

– Активируем протокол закрытия. Нужно запечатать вход и замести следы. Мы вернемся сюда. Если выживем.

Глава 116. Проект «Химера»

Начало октября 2026 г.

Штаб-квартира сектора «Восток», Берлин

Утро в Берлине было серым и холодным. Из огромного бронированного окна кабинета Вольфа город казался муравейником, застывшим в тревожном ожидании. Рейхстаг, превращенный в его цитадель, был островом порядка в море хаоса. Никаких голограмм-анкхов, никакой мистической биомеханики, как у его предшественника. Только полированная сталь, черное дерево и огромная тактическая карта на стене, где красные и серые маркеры обновлялись в реальном времени, отражая медленное, но неумолимое расползание его власти.

В кабинет бесшумно вошел штурмбаннфюрер Гросс. Мускулистый, с бритой головой и лицом, похожим на грубо высеченный гранит, он был воплощением той примитивной силы, на которую теперь опирался Вольф.

– Штурмбаннфюрер. Мятеж в дрезденском гарнизоне подавлен. Как вы и приказали, выживших нет, – доложил Гросс, его голос был низким и рокочущим. – Однако, очаги сопротивления в гражданских секторах усиливаются. Они взрывают наши патрули, устраивают саботаж. Они думают, что после смерти Осириса пришла анархия.

– Они ошибаются, – ответил Вольф, не поворачиваясь от окна. Его спокойный, аристократический тон был пугающим контрастом грубой силе его подчиненного. – Анархия – это отсутствие контроля. А у нас его будет больше, чем когда-либо. Просто он будет другим.

Он медленно повернулся. Подошел к своему столу и одним резким, презрительным движением смахнул на пол небольшой голографический проектор OSIRIS – последний реликт старой эпохи. Устройство с треском ударилось о мраморный пол.

– Осирис был гением. И идиотом, – сказал Вольф, глядя прямо в глаза Гроссу. – Он верил, что человечество можно "исправить", перепрограммировать, как компьютер. Он пытался управлять их мечтами, их надеждами, их верой. Это была его роковая ошибка. Он сражался с самой природой человека. Это все равно что пытаться приказать реке течь вспять.