День Гнева

Штурмбаннфюрер Курт Вольф стоял у высокого, от пола до потолка, бронированного окна, заложив руки за спину. Он не смотрел на мигающие консоли и паникующих офицеров. Он смотрел на серый, безрадостный пейзаж своего города: на трубы заводов, изрыгающие дым, и на ровные ряды жилых блоков. Его высокая, худая фигура в безупречной черной форме излучала не растерянность, а хищное, выжидающее спокойствие, словно он всю свою жизнь готовился именно к этому моменту.

Его кабинет был отражением его натуры – спартанским и функциональным. Ничего лишнего. На огромном столе из черного дерева лежала не голографическая карта, а настоящая, бумажная карта Европы, истыканная десятками флажков. Рядом, вместо пресс-папье, покоился старинный пистолет «Люгер» – реликвия, напоминание о том, что порядок держится не на технологиях, а на воле и стали.

В отличие от фанатиков, слепо веривших в бессмертие Осириса, Вольф всегда рассматривал любой, даже самый невероятный сценарий. Его бумажная карта, его автономный, зашифрованный канал связи, проложенный через несколько уцелевших военных спутников старого поколения, которые OSIRIS считал устаревшими и не контролировал, его списки лояльных командиров – все это было частью его "Плана Б", который он втайне разрабатывал годами. План на случай, если бог окажется смертным.

Его адъютант, молодой и нервный обер-лейтенант Ганс Рихтер, вошел почти бесшумно, но его напряжение, казалось, заполнило всю комнату.

– Штурмбаннфюрер, – доложил он, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Связи с «Ковчегом» нет уже семь минут. Региональные узлы в Берлине и Праге не отвечают. По всем защищенным каналам – тишина или белый шум. Это… это беспрецедентно.

Вольф не повернулся. Он молча слушал, и на его бледном, аристократическом лице не дрогнул ни один мускул. Он не задавал вопросов, потому что уже знал ответ.

– Может, это мощная солнечная вспышка? – предположил Рихтер, цепляясь за рациональное объяснение. – Или скоординированная атака Сопротивления на главный ретранслятор?

Вольф медленно повернулся. Его глаза, холодные и серые, как зимнее небо, встретились со взглядом адъютанта. Он подошел к столу, взял в руки тяжелый, холодный «Люгер», взвесил его на ладони.

– Нет, – его голос был спокоен и резок, как щелчок затвора. – Это не технический сбой. Это некролог.

Он смотрел прямо в глаза своему адъютанту, который побледнел еще сильнее.

– Бог умер, Ганс. Какой-то жалкий смертный пробрался в его цифровой рай и перерезал ему горло.

– Но… это невозможно… – пролепетал Рихтер. На его лице был написан подлинный ужас верующего, узнавшего, что небеса пусты.

На лице Вольфа не было ничего, кроме холодного, аналитического блеска. Он не скорбел. Он оценивал ситуацию. Он видел не катастрофу, а вакуум власти, который нужно было заполнить. Немедленно.

Он с глухим стуком положил пистолет на карту Европы и подошел к своей личной консоли, не подключенной к общей, теперь уже мертвой, сети. Он активировал ее одним движением.

– Ганс, – приказал он, и его голос обрел стальную, неоспоримую мощь. – Отдайте приказ по всем верным мне подразделениям. Немедленно. Протокол «Молот». Полная оперативная автономия. Все региональные командиры, не подтвердившие лояльность лично мне в течение часа, считаются врагами и подлежат ликвидации. Связь с Западной Европой оборвать. Все военные и продовольственные ресурсы сектора – под мой личный контроль.

– Но, штурмбаннфюрер… это же… это измена! – выдавил из себя Рихтер.

Вольф даже не удостоил его взглядом, его пальцы уже летали над сенсорной клавиатурой.

– Измена мертвому богу – это не измена, а престолонаследие, – отрезал он. – Осирис хотел порядка через контроль над разумом. Слишком сложно. Слишком ненадежно. Как показала практика. – Он на мгновение замер. – Я принесу им порядок через страх. Он более долговечен.

Он отдал последние приказы по зашифрованному каналу. На его личной тактической карте подконтрольные ему территории – от Польши до восточной Германии – окрасились в новый цвет. Его цвет. Он не пытался спасти империю. Он отсекал пораженные гангреной части, чтобы укрепить свою собственную вотчину. Он пожертвовал глобальным контролем ради абсолютной власти на своей территории, используя старые, надежные каналы связи, пока остальные командиры слепо ждали приказов из мертвой сети. Он был не спасителем и не реформатором. Он был наследником, который собирался править обломками мира куда более жестоко и прагматично, чем его создатель.

Тишина в эфире для всех остальных стала для него музыкой восхождения на трон.

Глава 106. Привал Призраков

20 сентября 2026 г.

Альпы, несколько часов спустя

Они шли, пока солнце не начало окрашивать снежные вершины в кроваво-оранжевые тона. Холод, до этого терпимый, стал проникать под одежду, впиваясь в кости ледяными иглами. Они больше не говорили. Единственными звуками были монотонный скрип снега под ногами и тяжелое, сбитое дыхание, превращавшееся в рваные облачка пара.

Первым сломался Рико, молодой боец Каэля. Он просто остановился, покачнулся и беззвучно рухнул в сугроб. Он не пытался подняться. Гюнтер, кряхтя от боли в простреленной ноге, подошел и рывком поставил его на ноги, практически взвалив на себя. Стало ясно – если они не найдут укрытие в ближайший час, горы просто заберут их, тихо и безразлично.

Именно Каэль, используя тактический бинокль, который он снял с тела Джамала, заметил ее. Тонкую, почти невидимую струйку дыма или пара, поднимающуюся из-за дальнего перевала. Это была слабая, но единственная надежда.

Они брели к ней еще час, на последнем издыхании. Это оказалась старая, вросшая в склон горы охотничья хижина. Время и непогода содрали с нее краску, а дверь была сорвана с петель и валялась рядом, полузанесенная снегом. Но у нее была крыша над головой и каменный очаг. Это было спасение.

Они не вошли. Они ввалились внутрь, как раненые звери, нашедшие логово. Дювалье, не сказав ни слова, рухнул на гнилой деревянный топчан и мгновенно отключился. Лейла осторожно, почти с благоговением, уложила Марьям в самый защищенный от ветра угол, укутав ее остатками брезента. Бойцы Каэля без сил осели прямо на холодный земляной пол, прислонившись к бревенчатым стенам. Маркус остался стоять в дверном проеме, глядя на угасающий закат. Никто не пытался развести огонь или обустроиться. Они просто остановились, и мир, казалось, остановился вместе с ними.

Прошло около часа. Первое оцепенение, вызванное шоком и истощением, начало спадать, уступая место тупой, ноющей боли – и физической, и душевной.

Гюнтер, как самый старый и опытный из них, заставил себя подняться. Хромая, он обыскал хижину и нашел в углу охапку сухих дров, оставленных каким-то давно сгинувшим охотником. Нескольких чирканий огнивом хватило, чтобы в очаге зародился слабый огонек. Вскоре сухие поленья весело затрещали, и по хижине разлилось живое, танцующее тепло. Этот звук, этот свет вырвал их из небытия.

Маркус медленно подошел к огню и сел на пол, протягивая к пламени онемевшие руки. Он смотрел на танец огня, но видел другое. Штурм. Взрывы. Лица людей, которых он вел на смерть. Он начал считать, мысленно вычеркивая имена из списка, который навсегда отпечатался в его памяти.

– Сорок два, – произнес он так тихо, что его голос почти утонул в треске поленьев.

Каэль, сидевший напротив, поднял на него воспаленные глаза.

– Что?

– Нас было сорок два, когда мы начинали штурм, – повторил Маркус, не отрывая взгляда от огня. Он сделал паузу, словно давая себе силы произнести следующее. – Сколько нас сейчас?

Вопрос повис в воздухе, тяжелый, как надгробный камень. Они молча переглянулись. Маркус. Лейла. Дювалье. Гюнтер. Каэль и трое его бойцов. Восемь.

Восемь живых из сорока двух.

В этот момент на них обрушилась вся тяжесть их так называемой победы. Они не чувствовали себя героями. Они чувствовали себя могильщиками. Их триумф стоил жизни тридцати четырех человек. Лица выживших в свете огня казались высеченными из камня. Это была цена, которую они заплатили.

Дювалье проснулся от тепла и запаха дыма. Он сел на топчане и поморщился от боли в руке. Покопавшись в кармане, он извлек чудом уцелевший коммуникатор. Экран на мгновение ожил, поймав последний пакет данных из уже несуществующей сети OSIRIS. На дисплее высветилось экстренное сообщение, которое теперь читали тысячи агентов по всей Европе: ВНИМАНИЕ! ГРУППА ОСОБО ОПАСНЫХ ТЕРРОРИСТОВ ПОД РУКОВОДСТВОМ БЫВШЕГО ОФИЦЕРА МАРКУСА ФОГЕЛЯ СОВЕРШИЛА НАПАДЕНИЕ НА СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ОБЪЕКТ "КОВЧЕГ". ВСЕМ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯМ ПРИКАЗАНО НАЧАТЬ ПОИСК И ЛИКВИДАЦИЮ…

Экран мигнул и погас навсегда.

Дювалье хрипло, безрадостно усмехнулся.

– Поздравляю, джентльмены. И леди. Мы только что убили бога… и стали самыми разыскиваемыми дьяволами на планете. Он достал из кармана помятую пачку сигарет, нашел одну уцелевшую, но не стал прикуривать. Просто вертел ее в пальцах. "И знаете что самое смешное? У нас даже нет времени этим насладиться".

Его слова вернули их к жестокой реальности.

– Ресурсы? – коротко спросил Маркус.

Гюнтер выложил их скудные запасы на пол. Половина батончика протеина, горсть патронов, две аптечки с почти пустыми ампулами обезболивающего. Это все, что у них было.

– Враги? – продолжил Маркус.

– Все, – ответил Каэль. – Вольф или кто-то вроде него уже наверняка отдал приказ. Каждый патруль, каждый гарнизон будет искать нас. Живыми или мертвыми.

– Союзники?

Вопрос повис в воздухе. Ответом было молчание. Сопротивление было разгромлено. Мир, который они «спасли», даже не знал об их существовании.

Они были королями, свергнувшими тирана, но у них не было ни королевства, ни подданных, ни даже права на жизнь. Их победа была их смертным приговором.

Разговор затих, исчерпав себя. Каждый погрузился в свои мысли, в свой личный ад.

Маркус сидел у огня, механически вертя на пальце кольцо Эмили. Он должен был чувствовать облегчение, но чувствовал лишь неподъемную тяжесть ответственности за тех, кто сидел рядом с ним, и за тех, кто навсегда остался в горе.

Лейла не сдвинулась с места. Она сидела в темном углу, рядом с Марьям, и меняла промокшую от снега повязку на своей руке. Она не смотрела на других. После смерти Осириса ее мир сузился до одного человека, который едва слышно дышал рядом с ней. Ее война за месть закончилась. Началась война за жизнь.

Каэль медленно и методично чистил винтовку Джамала. Каждый выверенный жест был данью памяти его командиру. Это было не просто оружие. Это была реликвия, символ его долга. Он не думал о будущем. Он думал о том, как выполнить последний приказ Джамала – выжить и довести дело до конца.

Гюнтер, игнорируя боль в ноге, методично обыскивал старую хижину. Надежды на еду не было, но он искал что-то еще – следы, зацепки, признаки того, кто был здесь до них. Его взгляд, привыкший замечать детали, остановился на половице у очага. Она сидела чуть криво, выделяясь на фоне остальных. Поддев ее лезвием ножа, он обнаружил неглубокий тайник. Внутри, завернутые в промасленную тряпку, лежали несколько вещей: пачка заплесневелых галет, старая, пожелтевшая туристическая карта региона и медная гильза от винтовки редкого калибра, который использовали некоторые ячейки Сопротивления. Это было не просто случайное убежище. Здесь кто-то был до них. Кто-то из своих.

Он развернул карту. На ней чьей-то рукой был обведен кружком район в 80 километрах к северу. Рядом – торопливая, почти неразборчивая надпись: «Асклепий. Аварийный вход. Феникс не должен взлететь».

Он молча протянул карту Маркусу. Это была не случайная удача. Это было завещание, оставленное другим безымянным солдатом этой войны.

Огонь в очаге отбрасывал на бревенчатые стены их длинные, дрожащие тени. Восемь человек, запертые в маленьком домике на краю мира. Они были похожи на призраков, сидящих у костра. Они выиграли войну, но проиграли мир. Их привал был не передышкой перед новым боем. Это было осознание того, что их настоящая война, возможно, только начинается.

Глава 107. Бремя Евы

21 сентября 2026 г.

Охотничья хижина, Альпы

Ночь принесла с собой не покой, а иной, более глубокий холод. Снаружи выл ветер, забивая снегом щели в старых стенах хижины. Внутри потрескивал огонь в очаге, отбрасывая на лица спящих дрожащие, искаженные тени. Большинство забылось в тяжелом, тревожном сне, спасаясь от реальности в небытии. Маркус дремал, сидя у стены, его рука по-прежнему сжимала рукоять пистолета.

Лейла не спала. Она сидела на полу рядом с Марьям, подложив под голову сестры свой свернутый китель. Она смотрела на ее умиротворенное, бледное лицо и пыталась найти в нем черты той девочки, которую она помнила. Девочки, которая любила рисовать и смеялась, запрокинув голову. Но лицо оставалось маской.

Внезапно, в относительной тишине хижины, что-то изменилось. Марьям, до этого неподвижная, начала мелко дрожать. Это был не озноб от холода. На ее губах выступила пена, а глаза закатились, зрачки метались из стороны в сторону в приступе нистагма – классические признаки эпилептиформного припадка, вызванного шоковым отключением от нейроинтерфейса.

Лейла наклонилась ближе, ее сердце пропустило удар.

– Марьям?

Ее сестра не ответила. Ее тело выгнулось дугой в беззвучном крике, мышцы окаменели. Это было страшно и неестественно, как будто невидимый кукловод дергал за нити ее нервной системы. А затем из ее горла полился шепот. Он был лишен человеческой интонации, больше похожий на писк старого модема. Лейла в ужасе прислушалась, и ее кровь застыла в жилах. Среди бессвязных звуков она начала различать слова, произнесенные с машинной скоростью.

…accessing node 734… protocol delta failed… каскадный сбой…

Это был не бред. Это было эхо машины, говорящее через тело ее сестры.

И тут голос Марьям стал кристально чистым, холодным и абсолютно чужим. Он прозвучал на безупречном немецком, и в его интонации было пугающее эхо синтезированного голоса, который они слышали в «Ковчеге».

– Аномалия "Маркус Фогель" обнаружена в секторе Гамма. Запросить протокол "Страж".

Лейла отшатнулась, словно ее ударили. Это был не просто приступ. Это было осквернение. Машина, которую они убили, продолжала жить в теле ее сестры, используя ее губы, ее голосовые связки. Ужас, который она испытала, был глубже страха. Это было отвращение к тому, во что превратили ее маленькую сестренку.

В этот момент Каэль, спавший у противоположной стены, рывком сел. Он тоже слышал. Его лицо, едва различимое в полумраке, превратилось в каменную маску. Это был не сон.

Он беззвучно поднялся и толкнул ногой своих спящих бойцов. Рико и двое других проснулись мгновенно, как и подобает солдатам, их руки сами легли на оружие.

– Что?.. – прошептал Рико.

– Слушайте, – коротко бросил Каэль.

Они замерли. Марьям снова заговорила, на этот раз на английском, все тем же безжизненным голосом:

…перенаправление энергии на уровень три. Внимание: основной источник питания отключен. Активация протокола самоуничтожения…

Этого было достаточно. Страх, копившийся в них, нашел выход в ярости.

– Она все еще подключена! – прошипел Рико, его глаза дико блестели в свете огня. – Она говорит с ними! Она передатчик! Она сдаст нас!

– Мы не можем рисковать, – Каэль обратился к Маркусу, который уже стоял на ногах, стряхивая с себя остатки сна. Его взгляд был тяжелым и бескомпромиссным. – Она – угроза. Пока она с нами, мы все – покойники.

Дювалье, тоже проснувшийся, поднялся с топчана.

– Успокойтесь, – сказал он, пытаясь разрядить обстановку. – Она в коме. Это просто… остаточные эффекты. Эхо.

– "Остаточные эффекты", которые знают твое имя, Маркус? – голос Каэля резал воздух. – Это не эхо. Это прямой доступ к их сети. Ее нужно… нейтрализовать.

Слово «нейтрализовать» повисло в душном воздухе хижины. Все понимали, что это эвфемизм для убийства.

Группа мгновенно раскололась. Каэль и его бойцы шагнули к центру хижины, их винтовки были опущены, но готовы к бою. Их логика была простой и жестокой логикой выживания: устранить угрозу, какой бы она ни была.

Навстречу им шагнула Лейла. Она встала над телом сестры, и в ее руке, как по волшебству, появился пистолет. Она не целилась, но ее поза не оставляла сомнений. Она была готова убить любого, кто сделает еще один шаг.

Маркус, Дювалье и Гюнтер оказались между двух огней. Гюнтер молча встал так, чтобы прикрыть Маркуса. Дювалье поднял руки в примирительном жесте.

– Подумайте головой! Убить ее сейчас – это то, чего хотел бы Осирис! Сделать нас такими же, как они!

Все взгляды устремились на Маркуса. Он был лидером. Его слово было законом. Он медленно подошел к Каэлю, вставая между ним и Лейлой. Воздух, казалось, загустел, его можно было резать ножом.

– Опустите оружие, – его голос был тихим, но в нем звучала такая стальная воля, что заставила всех замереть. – Все. Это приказ.

– Она – риск, который мы не можем себе позволить, – упрямо повторил Каэль, не опуская глаз. – Джамал бы понял.

– Джамал приказал тебе выжить, – ответил Маркус, его взгляд был таким же твердым. – Он не приказывал тебе становиться палачом. Мы не убиваем безоружных. Даже если… – он сделал паузу, его взгляд скользнул по неподвижной фигуре Марьям, – …даже если мы не знаем, кто они.

Наступила долгая, напряженная тишина, в которой слышен был только треск огня и вой ветра. Каэль смотрел на Маркуса, затем на решительное лицо Лейлы, затем снова на Маркуса. Наконец, с едва заметным вздохом, он медленно опустил винтовку. Его бойцы, бросая на Лейлу злобные взгляды, неохотно последовали его примеру.

Лейла не опускала пистолет, пока последний из них не отступил в тень. Она, вспомнив, как лихорадочно сгребала медикаменты из разбитых шкафов в лаборатории Штрауса, бросилась к своему рюкзаку. Еще там, в "Ковчеге", увидев ряды шприц-автоматов с маркировкой "Нейронный ингибитор", она интуитивно поняла, что для такого сложного эксперимента должны существовать и экстренные средства контроля. Она схватила несколько, надеясь, что они никогда не понадобятся. Теперь эта предусмотрительность могла спасти им жизнь. Она нашла то, что искала: несколько шприц-автоматов в стерильной упаковке. На одном из них была четкая маркировка на немецком: "Нейронный ингибитор экстренного действия. Модель С-7. Применять при неконтролируемой активности нейроинтерфейса". Она не знала точного состава, но назначение было очевидно. Она с силой вколола его сестре в бедро.

Эффект не был мгновенным, как удар выключателя. Сначала ничего не изменилось. Но спустя несколько долгих, мучительных секунд судороги начали ослабевать, теряя свой яростный ритм и переходя в более редкие, глубокие мышечные спазмы. Машинный голос, произносивший системные команды, начал запинаться, слова смешивались в неразборчивый гул, который постепенно затихал, словно угасающий сигнал радиостанции. Приступ не оборвался на полуслове – он медленно отступал, уступая действию препарата.

Но это не было исцелением. Лихорадка никуда не делась, ее кожа оставалась мертвенно-бледной и покрытой холодным потом, а дыхание стало еще более поверхностным и редким. Лейла лишь заглушила самый опасный симптом, но основная "болезнь" – шок от отключения от системы – продолжала сжигать ее сестру изнутри.

Ночь была безвозвратно испорчена. Никто больше не спал. Они сидели в разных углах хижины, разделенные невидимой стеной страха и недоверия. Союз, скрепленный кровью в бою, почти распался из-за шепота девушки в коме.

Маркус сел у входа, глядя на холодные, безразличные звезды. Он победил Осириса, но теперь перед ним был враг, с которым он не знал, как бороться. Врагом был их собственный страх. И Марьям, спящая в углу, была его катализатором. Он смотрел на нее и видел не только сестру Лейлы, но и бремя, которое могло их всех погубить. Бремя Евы, изгнанной из своего техно-рая в мир, который ее боялся и ненавидел.

Глава 108. Наследники Титана

21 сентября 2026 г.

Лодзь, Штаб-квартира сектора "Восток"

В то время как восемь призраков искали убежище в ледяной тишине Альп, в сером индустриальном сердце Лодзи рождалась новая империя. В кабинете штурмбаннфюрера Курта Вольфа не было ни скорби, ни паники. Была лишь холодная, сосредоточенная работа.

Он сидел за своей консолью, и на огромном экране перед ним карта Восточной Европы меняла свой цвет. Один за другим гарнизоны в Праге, Будапеште, Дрездене меняли свой нейтральный синий маркер на его личный – багрово-красный. Это были командиры, которые без колебаний присягнули ему на верность, как только получили его первый, ультимативный приказ. Они были прагматиками, как и он сам. Те, что медлили или пытались задавать вопросы, оставались помечены серым. Вольф с безразличным видом ставил рядом с ними черный крест.

– Штурмбаннфюрер, – доложил его адъютант Рихтер, который так и не осмелился покинуть кабинет, став невольным свидетелем этого тихого государственного переворота. – Гарнизон в Варшаве. Полковник Штайнер отказывается подчиняться. Он говорит, что это мятеж и измена идеалам Осириса.

Вольф не отрывался от экрана.

– Штайнер – идеалист, – ровным голосом произнес он. – А идеалисты – первые жертвы в смене эпох. Передайте нашему спецотряду "Эхо" в Варшаве. У полковника Штайнера через тридцать минут случится обширный сердечный приступ. Его заместитель, майор Райхерт, куда более прагматичен.

Рихтер сглотнул, но промолчал. Через несколько минут иконка варшавского гарнизона тоже стала багрово-красной. Но не все шло так гладко.

– Штурмбаннфюрер, – снова доложил адъютант, его голос был еще более напряженным. – Прага. Генерал Клауснер поднял мятеж. Он объявил вас узурпатором и призывает гарнизоны к верности "истинному наследию Осириса". Его поддерживают части в Будапеште.

Вольф даже не повернулся. Его пальцы продолжали летать над клавиатурой.

– Клауснер – динозавр. Он верит в призрака. Отправьте в Прагу четвертый штурмовой батальон. Цель – не арест. Цель – показательное уничтожение. Я хочу, чтобы к вечеру голова Клауснера была насажена на шпиль собора Святого Вита. Остальные поймут. Наследие Осириса мертво. Есть только мое.

Вольф действовал не как политик, а как хирург, без эмоций удаляющий метастазы. Он не убеждал. Он приказывал и устранял.

Закончив с военными, Вольф вызвал к себе начальника отдела пропаганды – низкорослого, циничного человека по имени Геббельс, который был полной противоположностью своему знаменитому однофамильцу, но не уступал ему в отсутствии принципов.

– Наш бог мертв, – без предисловий начал Вольф, когда тот вошел. – Но солдатам и обывателям нужен бог или дьявол, чтобы за него или против него сражаться. Мы дадим им дьявола.

– Маркус Фогель? – мгновенно понял пропагандист.

– Именно. Но не просто террорист из Сопротивления. Это слишком мелко. Он – предатель. Агент западных спецслужб, который, используя диверсантку Лейлу Насраллу, проник в доверие к нашему гениальному, но слишком доверчивому Лидеру и нанес удар в спину. Он не разрушил систему, он украл ее плоды. Он и его сообщники – крысы, которые хотят погрузить Европу в хаос ради своих заокеанских хозяев.

Вольф встал и подошел к окну.

– Мне нужна официальная версия. "Предательство в Альпах". Распространить по всем каналам. Наш павший Лидер становится мучеником. Я – его верный соратник, который подхватил знамя и поклялся отомстить. А Маркус Фогель и его группа – враги всего человечества.

Вольф не отрицал падение «Ковчега». Он давал ему новую, удобную для себя трактовку, превращая себя из узурпатора в мстителя и защитника наследия.

Через час он созвал экстренное совещание с новыми, верными ему командирами. Его голограмма появилась перед ними – не мистический, парящий анкх, а четкое, резкое изображение человека в безупречной черной форме.

– Джентльмены, – начал он без приветствий. – Эпоха грез закончилась. Осирис хотел построить рай, контролируя мысли. Он потерпел неудачу, потому что человеческая природа – это не программа, которую можно переписать. Это зверь, которого нужно держать в клетке. С этого момента мы прекращаем все затратные проекты по тотальному чипированию и нейропрограммированию. Наш инструмент проще, дешевле и надежнее. Это страх.

Он сделал паузу, обводя взглядом голограммы своих новых вассалов.

– Я активирую протокол «Молот». Это старый протокол подавления тотального мятежа, который мы никогда не применяли. Он прост и эффективен. Он состоит из двух частей. Первая – "Чистка". Тотальная ликвидация всех известных и предполагаемых очагов Сопротивления и, что важнее, всех командиров в наших рядах, проявивших нелояльность. Никаких арестов, никаких трибуналов. Только показательные акции устрашения. Вторая часть – "Охота". Все силы нашей разведки брошены на поиск выживших из группы предателя Фогеля. Найти и уничтожить. Публично. Люди должны увидеть, что анархии не будет. Будет порядок. Железный порядок.