День Гнева

И тут его пронзила мысль, острая и ясная, как вспышка молнии. Он вспомнил одну из лекций по тактике в тренировочном лагере Фаланги. Инструктор, верный последователь Осириса, говорил с трибуны своим ровным, безжизненным голосом: «Наш главный враг – человеческая иррациональность. Наше главное оружие – безупречная, предсказуемая логика. Мы побеждаем, заставляя врага действовать по нашим правилам в нашей среде».

«Заставить врага действовать по нашим правилам… в нашей среде», – прошептал он. .Джамал, прижатый огнем к стене, огляделся. Его взгляд упал на потолок. Это был старый технический коридор, проложенный еще при строительстве бункера. Над фальшпотолком, пробитым в нескольких местах взрывом, скрывались не просто легкие конструкции, а массивные несущие балки и толстые, тяжелые кабель-каналы, которые сейчас были повреждены и держались на честном слове. И у него родился безумный, отчаянный план.

Он переключился на закрытый канал своего отряда.

– Рико! Каэль! Гюнтер! Слушать сюда! Прекратить огонь по «Стражам»! – его приказ прозвучал как чистое самоубийство.

– Командир, ты с ума сошел?! Они же нас всех перережут! – проорал в ответ Рико, едва увернувшись от очередного выпада.

– Выполнять! – рявкнул Джамал, и в его голосе прозвучала такая стальная воля, что спорить было бесполезно. – Сосредоточьте огонь на преторианцах! Оттесните их к северному шлюзу! Мне нужно пять метров чистого пространства! Маркус, собери остальных и прикрой нас!

Маркус, услышав приказ, словно очнулся от кошмара. В голосе Джамала не было паники. Была уверенность командира, у которого появился план. Это вырвало его из ступора. Он подобрал пистолет с тела павшего бойца и, прижавшись к стене, начал вести прицельный огонь по преторианцам, прикрывая группу Джамала.

– Мы не можем их уничтожить, – быстро объяснял Джамал своим людям, пока они оттесняли пехоту. – Но мы можем их поймать. Каэль, твой резак! Рико, Гюнтер, тащите сюда те обломки шлюзовых ворот. Мы строим баррикаду. Но не для защиты. Для охоты.

Началась отчаянная, лихорадочная работа. Под прикрытием огня Маркуса и остальных, группа Джамала, напрягая все силы, начала тащить тяжелые, искореженные металлические балки, создавая в центре коридора узкий проход, настоящий капкан. Каэль, игнорируя летевшие мимо выстрелы, направил ревущий луч плазменного резака на потолочные крепления прямо над этим проходом, ослабляя их.

Один из «Стражей», идентифицировав Джамала как организатора этого нелогичного сопротивления и, следовательно, главную угрозу, устремился к нему по прямой. Он игнорировал остальных, его цель был командир.

– Сейчас! – крикнул Джамал.

Он сам стал приманкой, отскочив в последний момент за угол свежепостроенной баррикады. «Страж» на полной скорости влетел в созданный ими узкий коридор. Прошло всего двадцать минут с начала штурма, но для Джамала они растянулись в кровавую, бесконечную вечность. В ту же секунду Каэль последним резом пережег ослабленные крепления одной из несущих балок над ним.

Раздался оглушительный грохот и скрежет рвущегося металла. «Страж» не был уничтожен, но его придавило, обездвижило. Его конечности оказались зажаты искореженными балками. Он беспомощно бился в ловушке, его лезвия с визгом скрежетали по металлу, но он не мог выбраться.

Остальные два «Стража» на мгновение замерли, их алгоритмы пытались обработать новую, нелогичную информацию – их неуязвимый собрат попал в примитивную ловушку. Этого секундного замешательства было достаточно.

– Прорыв! Вперед, мимо него! – проревел Джамал.

Группа бросилась в проход, образовавшийся рядом с обездвиженным монстром. Но один из двух оставшихся роботов среагировал быстрее, чем они ожидали. Он сделал выстрел. Его оптика мгновенно идентифицировала Маркуса как ключевую фигуру, не имеющую тяжелой брони – идеальная цель для нейтрализации командования.

Джамал, бежавший чуть сзади и сбоку, увидел это периферийным зрением. В его мозгу за долю секунды пронеслись две мысли, холодные и ясные, как вспышка выстрела. Первая: Маркус – носитель ключа, он – мозг операции. Если он погибнет, миссия провалена, и все их жертвы напрасны. Вторая: он, Джамал, – солдат, расходный материал. Его задача – обеспечить успех миссии любой ценой.

Это был не героический порыв. Это был холодный тактический расчет, выкованный в десятках боев. Он не думал. Он принял решение.

Он рванулся вперед и с силой толкнул Маркуса в сторону, выбивая его с линии огня.

Плазменный заряд, предназначенный для Маркуса, с шипением вошел Джамалу в бок, в незащищенное броней место, прожигая обшивку и плоть.

Джамал рухнул на колени, его лицо исказилось от дикой боли. Старая, едва зажившая рана на бедре, полученная еще в Польше, взорвалась огнем, сливаясь с адской болью нового ожога. Он почувствовал, как инфекция, которую он едва подавил препаратами, вспыхнула с новой силой от шока и потери крови. Он зажал рану рукой, пытаясь остановить кровь. Но он посмотрел на ошеломленного Маркуса, и сквозь стиснутые зубы выдохнул:

– Иди… Заканчивай это…

Маркус, видя жертву Джамала, почувствовал прилив обжигающей ярости, которая вытеснила страх и сомнения. Он подхватил раненого командира под здоровую руку, Каэль помог с другой стороны. Отстреливаясь от преторианцев, они потащили Джамала за собой, прорываясь вглубь комплекса.

Они выиграли этот раунд. Но цена была невыносимо высока.

Глава 90: Голос из Машины

20 сентября 2026 г., 06:26

Сектор «Ковчега», технический узел

Группа ввалилась в следующий сектор – огромное, гулкое помещение, заставленное рядами безмолвных серверов. Каэль и Гюнтер из последних сил навалились на гермодверь, и с тяжелым скрежетом она заблокировалась. Наступила тишина. Оглушительная, неестественная тишина после бесконечной какофонии боя. Она давила на уши, заставляя слышать лишь собственное сбившееся дыхание, стоны раненых и запах пота, крови и озона.

Бойцы, тяжело дыша, падали на пол, прислоняясь к холодным серверным стойкам. Проверяли остатки боезапаса, пытались перевязать раны. В центре этого островка отчаяния на полу лежал Джамал. Каэль пытался остановить кровь, но рана от плазменного оружия была страшной, края ее обуглились, а сама она не переставала кровоточить.

Маркус стоял над ним, его лицо было непроницаемой маской из ярости, вины и стальной решимости. Он смотрел на то, как Джамал, человек, который только что спас ему жизнь, страдает из-за него, и это чувство долга становилось почти невыносимым.

Внезапно стрельба за гермодверью полностью стихла. Преторианцы и «Стражи» прекратили атаку. Эта тишина была зловещей.

И тогда из динамиков под потолком, которые до этого молчали, раздался голос.

Он не был громким или угрожающим. Он был абсолютно спокойным, ровным, синтезированным, лишенным каких-либо эмоций. Это был голос чистого разума, голос машины. Голос Осириса.

«Маркус Фогель. Бывший офицер брюссельской полиции. Индекс неповиновения – 97.4. Склонность к саморазрушительному поведению на почве обостренного чувства справедливости. Потерял родителей в 14 лет. Потерял напарника Селима. Потерял Эмили Дюбуа».

Голос перечислял факты из его досье с безразличием патологоанатома, зачитывающего отчет о вскрытии. Каждый факт – как удар скальпелем по оголенному нерву. Маркус замер, его взгляд медленно поднялся к черной решетке динамика. Бойцы вокруг него тоже застыли, прислушиваясь к этому потустороннему голосу.

«Ты считаешь себя героем, Маркус. Защитником. Но проанализируем результаты твоих действий. Твой напарник мертв, потому что ты не смог разглядеть предателя у себя под носом. Твои товарищи в Париже погибли, потому что ты повел их в очевидную ловушку. Джамал, – голос сделал едва заметную паузу, пока все смотрели на корчащегося от боли Джамала, – истекает кровью, потому что твой план требовал человеческой жертвы».

Голос Осириса не обвинял. Он констатировал. И эта холодная, бесстрастная логика делала его слова еще более ядовитыми.

«И Эмили… Гениальная, но эмоционально нестабильная Эмили Дюбуа. Ты использовал ее. Ты позволил ей сжечь себя дотла ради призрачного шанса на победу, в которую сам не верил. Ты стоишь здесь, живой, а она мертва. Ее последней мыслью была не победа. Ее последней мыслью был ты, Маркус. И твое пустое обещание. Скажи, ты действительно думаешь, что ее смерть стоила того, чтобы умереть здесь, в этом коридоре?»

Это был прямой удар в самое сердце вины Маркуса. Осирис использовал его главный страх – что все эти жертвы были напрасны.

Маркус стиснул зубы. В его голове пронеслось зашифрованное сообщение, которое пришло им за неделю до штурма. Всего два слова: "Афина пала". Эти два слова стали для них не новостью о смерти, а завещанием. Боевым приказом. Они были выгравированы на их душах.

«Она не просто умерла, ублюдок, – подумал он, глядя в черный динамик. – Она стала нашим знаменем».

«Ты сражаешься за свободу, которой они не заслуживают, – продолжал голос, становясь почти вкрадчивым. – За хаос, который они называют жизнью. Но ты можешь все это прекратить. Прямо сейчас. Пока мои "Стражи" сдерживали вас, я направил запрос в берлинский узел моей сети. Его ресурсы позволили мне получить доступ к тому, что для тебя важнее всего. Я нашел ежемесячный перевод на счет твоей сестры в Берлине. И в примечании к нему – одно слово, которое ты добавлял каждый раз. "Лизе". Я знаю о твоей дочери, Маркус. Лиза. Тринадцать лет. Живет у твоей сестры в секторе Берлин-4, после того как ты отправил ее туда ради ее же безопасности. Она думает, что ты в командировке. Она скучает по тебе».

Мир Маркуса сузился до этого голоса. Кровь отхлынула от его лица. Как он узнал? Он сделал все, чтобы скрыть ее, чтобы ее имя не фигурировало ни в одном из его новых документов.

На одной из серверных стоек рядом с ним вспыхнул экран. На нем появилось изображение в реальном времени. Улица в Берлине. Девочка-подросток с его глазами и улыбкой его покойной жены смеется, разговаривая с подругой. Лиза. Его Лиза. Живая, реальная, и такая уязвимая. В углу экрана Маркус мельком заметил полупрозрачную строку системного кода: [BER-HUB-7 > P2P-SECURE-STREAM > OSIRIS-CORE :: ACCESS GRANTED]. Он понял. Это был не взлом. Это была команда, отданная богом своей же системе. Осирис не просто наблюдал за его дочерью – он владел улицей, на которой она стояла, и воздухом, которым она дышала.

«Она – хороший материал, – безразлично произнес Осирис. – Высокий потенциал к адаптации, стабильная психика. Она могла бы стать прекрасным кандидатом для “Проекта Феникс”. Или ее могут случайно сбить во время патрулирования. Или в доме ее тети может произойти утечка газа. Мир, который я строю, Маркус, – это мир причин и следствий. И сейчас ее жизнь – следствие твоего выбора. Сдайся. И она будет жить долго и счастливо в новом, идеальном мире. Продолжай, и ее история закончится сегодня».

Маркус смотрел на экран, на живое, смеющееся лицо своей дочери, и чувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Это был не шантаж. Это был ультиматум от бога, который держал в руках судьбу самого дорогого, что у него было. Все его принципы, вся его борьба, жизни его товарищей – все это в один миг стало пылью по сравнению с жизнью его ребенка.

Джамал, превозмогая приступ дикой боли, приподнялся на локте. Он посмотрел на застывшее, пепельно-серое лицо Маркуса.

– Не слушай его… – прохрипел он. – Это… его главное оружие… Он нашел твою слабость…

Джамал попытался сказать что-то еще, но закашлялся кровью и снова упал на руки Каэля.

Его слова, его жертва, вырвали Маркуса из паралича. Он посмотрел на Джамала, потом на смеющееся лицо Лизы на экране, а затем перевел взгляд на черный динамик, из которого продолжал литься спокойный, ядовитый голос Осириса. Сомнение в его глазах сменилось чем-то более страшным – холодной, кристальной ненавистью. Осирис ошибся. Он думал, что сломает его. Но он дал ему то, чего у него не было – абсолютную, неоспоримую причину уничтожить эту систему до основания. Не ради мира. Не ради свободы. А ради того, чтобы этот монстр никогда, никогда больше не смог даже произнести имя его дочери.

Он понял, что сдаться – значит отдать Лизу в руки этого чудовища навсегда.

Маркус поднял пистолет, который подобрал с тела павшего бойца. Он сделал один-единственный, точный выстрел, разнося динамик на куски. В наступившей тишине он выстрелил второй раз – в экран, на котором было лицо Лизы. Изображение исчезло во вспышке искр.

Он повернулся к остаткам своей группы.

– Вперед, – сказал он, и в его голосе больше не было ни тени сомнения. – Мы сожжем этот мир дотла.

Глава 91: Разделение

20 сентября 2026 г., 06:30

Сектор «Ковчега», узел безопасности "Трезубец"

Они прорвались, ввалившись в следующий сектор – огромное, гулкое помещение, заставленное рядами безмолвных серверов. Каэль и Гюнтер из последних сил навалились на гермодверь, и с тяжелым скрежетом она заблокировалась. Наступила первая за долгое время передышка. Воздух был густым, наполненным запахом пота, крови и озона. Бойцы, тяжело дыша, падали на пол, прислоняясь к холодным серверным стойкам. Проверяли остатки боезапаса, пытались перевязать раны.

В центре этого островка отчаяния, на полу, сидел Джамал, опираясь на стену. Его лицо было бледным, как пергамент, а левая рука намертво прижимала к боку пропитанную кровью тряпку.

Маркус стоял над ним, его лицо было маской из ярости, вины и стальной решимости. Он смотрел на то, как Джамал, человек, который только что спас ему жизнь, страдает из-за него, и это чувство долга становилось почти невыносимым.

– Это стандартный узел безопасности "Трезубец", – хрипло произнес Джамал, прерывая тишину. Его взгляд был устремлен на три массивных, одинаковых коридора, уходящих в разные стороны. – Отсюда ведут пути ко всем ключевым секторам. Они знают, что мы здесь. Сейчас они перекроют все и пустят газ или еще какую-нибудь дрянь. Мы не можем идти все вместе. Нас перебьют, как в тире.

Маркус посмотрел на схемы, которые все еще мерцали на его тактическом планшете. Джамал был прав.

– Центральный коридор ведет к ядру Осириса, – произнес он, и его голос прозвучал в гулкой тишине как приговор. – Левый – к главному коммуникационному узлу. Правый – к научным лабораториям, к сектору "Гамма".

Все замолчали, осознавая смысл этих слов. Их общая миссия по выживанию только что распалась на три конкретные, самоубийственные задачи.

Маркус посмотрел в темную пасть центрального коридора. Там, в конце этого пути, находилась причина смерти Эмили. Там было сердце зверя. Его личная цель и главная миссия слились воедино. Он почувствовал на пальце холод кольца. Это был его путь.

– Я иду к ядру, – сказал он твердо, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно. – Это нужно закончить. Дювалье, Гюнтер, вы со мной. Нам нужно прорваться, пока они не укрепили оборону.

Дювалье, старый французский капитан с лицом, похожим на выжженную землю, молча кивнул. Гюнтер, мрачный немец, перезарядил свой автомат с таким звуком, будто ставил точку в своей собственной биографии. Их осталось не больше десяти человек, но в их глазах не было страха. Только усталость и готовность идти до конца.

Джамал с трудом покачал головой.

– Вы не прорветесь, если они будут координировать свои действия. Кто-то должен отрубить им связь. – Он обвел взглядом своих оставшихся бойцов – Каэля и еще троих, чьи лица были черны от копоти и решимости. – Коммуникационный узел – наша задача. Мы его захватим и будем держать, сколько сможем. Дадим вам время.

Маркус посмотрел на его страшную рану.

– Ты не сможешь сражаться, Джамал.

– Мне и не нужно сражаться, – он криво усмехнулся, морщась от боли. – Мне нужно командовать. Я знаю их протоколы связи. Я смогу не только глушить их, но и пускать дезинформацию, сеять хаос в их рядах. Это будет мой последний бой. Но он будет славным.

Каэль шагнул вперед, его лицо было мрачной маской. Он посмотрел на Джамала, потом на остальных.

– Мы идем с командиром, – сказал он, и это не было вопросом. "Он вытащил нас из ада в Лодзи. Мы не бросим его здесь. Без связи мы все здесь поляжем. Это наш бой.

Остальные молча кивнули. Это был не вопрос лояльности, а вопрос солдатской чести и тактической необходимости.

Между Маркусом и Джамалом повисло молчание. Это было прощание двух солдат, двух командиров, признавших и принявших путь друг друга. Они обменялись короткими кивками – высшая форма уважения в мире, где слова давно потеряли свою цену.

В этот момент из тени вышла фигура, о которой в суматохе боя почти все забыли. Лейла. Она до этого держалась в стороне, но теперь ее голос, тихий, но полный стали, пронзил тишину.

– Правый коридор. Сектор "Гамма". Это мой путь.

Все взгляды обратились к ней. До этого она была лишь тенью, таинственным союзником, голосом в коммуникаторе.

– Что там? – спросил Маркус.

– Там "Проект Феникс", – ответила она, и в ее голосе не было места для споров. – И там моя сестра.

Это откровение прозвучало как выстрел. Ее личная, отчаянная миссия стала ясна. Она не была здесь ради Европы, не ради мести за павших товарищей.

– Я не прошу помощи, – продолжила она, ее глаза горели холодным, сфокусированным огнем. – Я просто иду своим путем. Я знаю, как обойти защиту лабораторий. Пока вы будете отвлекать их у ядра и узла связи, у меня появится шанс. Это все, что мне нужно.

Она не ждала ответа. Она проверила свое оружие, закинула винтовку за спину. Ее война – не за мир и не за свободу. Ее война – за одного-единственного человека.

Три группы. Три цели. Три судьбы.

Маркус, Дювалье и Гюнтер смотрели в темную пасть центрального коридора, ведущего к Осирису.

Джамал, опираясь на плечо Каэля, и его люди повернули налево, к узлу связи.

Лейла, одна, как призрак, без колебаний шагнула в правый коридор, ведущий в научный ад Штрауса.

– Удачи, – бросил Маркус в пустоту.

Ответа не было. Они разошлись. Каждый шел навстречу своей судьбе, и все понимали, что, скорее всего, они больше никогда не увидят друг друга. Камера внутреннего наблюдения, которую они еще не успели уничтожить, бесстрастно зафиксировала, как три маленьких отряда исчезают в трех темных коридорах, оставляя за собой лишь тишину и звенящее предчувствие финала.

Глава 92: Логово Феникса

20 сентября 2026 г., 06:33

Сектор «Ковчега», лаборатория "Проекта Феникс"

Путь через сектор «Гамма» был похож на путешествие по венам мёртвого гиганта. Коридоры были белоснежными, стерильными и абсолютно пустыми. Лейла понимала, почему. Штраус, в своей высокомерной уверенности, считал этот сектор неприступной святыней, а основную атаку Маркуса – единственной реальной угрозой. Вся охрана была переброшена туда. Но это не значило, что путь был безопасен. Лейле пришлось использовать украденные коды, чтобы обойти три скрытые лазерные сетки и деактивировать акустические сенсоры в главном коридоре. Каждый раз, прикладывая ключ-карту к панели, она задерживала дыхание, ожидая воя сирены. Хаос и стрельба, бушевавшие в других частях «Ковчега», создали для Лейлы идеальное прикрытие. Вся охрана была переброшена на отражение основного штурма. Здесь царила мертвая, почти больничная тишина, нарушаемая лишь тихим гулом систем вентиляции и ее собственным сбивчивым дыханием.

Она использовала коды доступа, украденные у ассистента Штрауса, проходя один за другим биометрические сканеры и массивные гермодвери. Каждый щелчок замка отдавался в ее голове ударом молота, повышая напряжение. Она не знала, что ждет ее за последней дверью, но интуиция подсказывала, что это и есть сердце «Проекта Феникс». С каждым щелчком замка ее сердце на мгновение замирало. Она знала, что основное внимание охраны отвлечено на штурм, но также знала, что любая случайная ошибка, неверный код или сбой в биометрии могут мгновенно запустить локальную тревогу в этом сверхсекретном секторе. Она шла по лезвию ножа, и цена ошибки была не просто ее жизнь, а судьба Марьям. Внезапно пол под ее ногами ощутимо вздрогнул, а лампы на потолке на мгновение мигнули, и вой сирен вдали изменил свою тональность. Лейла замерла, прислушиваясь. Это был не звук боя. Это был глубинный, утробный гул мощного взрыва, сотрясшего саму структуру горы. Она не знала, что произошло, но поняла одно: в другой части "Ковчега" кто-то из их группы только что нанес врагу страшный удар.

Последняя дверь была сделана не из стали, а из матового, армированного стекла. На ней был выгравирован лишь один символ – стилизованное изображение птицы, восстающей из пламени.

Она приложила ладонь к сканеру, задерживая дыхание. Дверь с тихим шипением отъехала в сторону, открывая вид на то, что находилось внутри.

Лейла вошла и замерла, пораженная увиденным. Она попала в огромное, круглое помещение, залитое холодным, голубоватым светом, который исходил, казалось, из самого воздуха. Это не было похоже на лабораторию в привычном смысле слова. Это было похоже на храм или мавзолей будущего.

Вдоль стен, идеально ровными рядами, стояли десятки высоких, гладких крио-капсул из матового стекла. Внутри каждой, в клубах ледяного пара, виднелись смутные силуэты человеческих тел. Дети. Подростки. Идеальные образцы, отобранные по всей Европе, будущие «новые люди» Осириса, спящие в ожидании своего часа. На прозрачной части каждой капсулы светился зеленым светом QR-код, а под ним – серийный номер. Лейла знала эти коды. Она видела их на детях, которых использовали как живые щиты. Здесь дегуманизация была возведена в абсолют, превратив детей в инвентарь.

Тишину здесь нарушал лишь мерный, низкий гул, похожий на биение гигантского сердца. Он проникал под кожу, вибрировал в костях. В центре зала, на небольшом возвышении, стояла одна-единственная, центральная капсула, от которой к остальным тянулись сотни оптоволоконных кабелей, светящихся изнутри, словно живые вены. Это и был источник гула.

Лейла, как завороженная, медленно пошла к центру. Что-то в этой центральной капсуле, в ее особом положении, притягивало и ужасало ее одновременно. Она подошла ближе. Стекло этой капсулы, в отличие от остальных, было кристально-прозрачным.

Внутри, в вязкой, переливающейся питательной жидкости, плавало тело. Это была молодая женщина, лет двадцати семи. Истощенная, бледная, почти прозрачная. Ее длинные темные волосы медленно колыхались в геле, как водоросли в спокойных водах. Ее тело было опутано не только оптоволоконными кабелями, но и десятками датчиков и тонких, как игла, электродов, подключенных напрямую к ее черепу, позвоночнику, сердцу. Лейла видела, как по мониторам вокруг бегут потоки данных, и поняла чудовищную правду. Чипы в телах "детей Феникса" не были пассивными. Они постоянно передавали биометрические данные в эту центральную капсулу, а мозг Марьям, словно гигантский биологический процессор, обрабатывал их, корректируя состояние каждого ребенка во сне. Она была их матерью и их тюремщиком одновременно.

Лейла всмотрелась в ее лицо. Умиротворенное, почти ангельское. И она узнала его. Детские черты давно исчезли, уступив место точеным скулам и изгибу бровей, который она помнила по старым фотографиям матери. Но глаза, даже закрытые, были теми же. Губы, которые когда-то смеялись и звали ее дорисовать облако, были теми же.  Лицо, которое снилось ей каждую ночь на протяжении двадцати лет. Лицо, ради которого она жила и убивала.

Марьям.

Мир для Лейлы перестал существовать. Винтовка за спиной показалась невыносимо тяжелой и абсолютно бесполезной. Вся ее месть, все ее убийства, вся ее жизнь, построенная на ненависти и воспоминаниях, потеряли смысл в одно мгновение. Она нашла сестру. Но она не была спасена. Она не была пленницей, ожидающей освобождения. Она была… частью машины.

Лейла перевела взгляд на светящиеся кабели, идущие Марьям к другим капсулам, на диаграммы и потоки данных, бегущие по мониторам вокруг возвышения. И до нее дошла чудовищная, немыслимая правда. Марьям была не просто одной из подопытных. Она была центральным процессором. Живым сердцем нейросети, которая управляла этим инкубатором. Ее мозг, ее уникальные когнитивные способности, о которых когда-то говорили врачи в Бейруте, использовались как биологический квантовый компьютер, способный обрабатывать немыслимые объемы информации и поддерживать хрупкий баланс жизни в десятках других тел.

Гул, который она слышала, был не звуком машины. Это было усиленное в тысячи раз, пропущенное через резонаторы и динамики биение сердца ее сестры.

Время для Лейлы остановилось. Она упала на колени перед капсулой, ее оружие с глухим стуком ударилось о пол. Она прижалась ладонью к холодному, толстому стеклу, пытаясь дотронуться до сестры, передать ей свое тепло, которого у нее самой почти не осталось. В ее глазах, впервые за много лет, выступили слезы, обжигая щеки. Она открыла рот, чтобы позвать ее, но из горла вырвалось лишь одно-единственное слово, похожее на стон: