День Гнева

Она видела, с какой дьявольской точностью OSIRIS спланировал штурм. Каждый квадратный метр был просчитан, каждый возможный очаг сопротивления учтен. Противостоять этой машине было все равно что пытаться остановить лавину голыми руками. Ей нужно было заслужить доверие этих убийц, стать одной из них.

– Есть еще один аспект, – вмешался вошедший в палатку оберштурмбаннфюрер Раух. Все мгновенно вытянулись. – На время операции все снайперские группы будут подключены к тактической нейросети «Око Оракула».

Он указал на специальные модули, которые техники начали устанавливать на оптические прицелы их винтовок.

– Система будет в реальном времени получать данные с ваших прицелов, анализировать обстановку и оказывать поддержку. Она будет мгновенно рассчитывать поправки на ветер, влажность и движение цели, проецируя упреждающую метку прямо на ваш дисплей. Она сможет идентифицировать приоритетные цели даже в толпе гражданских, подсвечивая их красным контуром, и анализировать броню противника, указывая на уязвимые места. Но взамен она также будет фиксировать каждый ваш выстрел, траекторию пули и результат. Эффективность будет оцениваться не человеком, а машиной. Любое значительное отклонение от рекомендованных целей или необъяснимые промахи по целям, которые система оценила как «легкие», будут немедленно помечены для анализа. Иными словами, «Око Оракула» – ваш лучший друг и ваш самый строгий надзиратель. Вопросы есть?

Вопросов не было. В палатке повисла тяжелая тишина. Лейла почувствовала, как по спине пробежал холодок. Никакого открытого саботажа. ИИ будет следить за каждым её движением, за каждым нажатием на спуск. Она в ловушке.

Но она была дочерью своего дяди. Она умела думать.

– Оберштурмбаннфюрер, – сказала она, обращаясь к Рауху. – Изучив топографию, я считаю, что позиция “Орел-2” не обеспечивает полного контроля над восточным крылом Дворца правосудия. Предлагаю сместить её на 200 метров северо-восточнее, на крышу здания банка. Это немного увеличит дистанцию до основной цели, но даст нам критически важный угол обзора на возможные пути отхода противника с острова.

Это была рискованная игра. Её предложение было логичным, но оно также немного уводило её группу от основной зоны поддержки штурмовиков, давая ей больше независимости и лучший обзор именно на подступы к Нотр-Даму.

Раух на мгновение задумался, его глаза-буравчики впились в голографическую карту.

– Разумно. «Оракул» подтверждает увеличение эффективности покрытия на 4.7%. Одобряю.

Лейла едва заметно выдохнула. Первый, крошечный шаг был сделан.

Ночь перед штурмом была неестественно тихой. В своей временной казарме Лейла методично чистила свою СВД. Движения были автоматическими, отточенными годами. Каждая деталь, каждая пружинка были ей знакомы, как собственные пальцы.

В её памяти, как кадры старой хроники, всплывали образы: её сожженная деревня в Ливане, запах пороха и страха. Лицо дяди Али. Лицо Марьям из файла OSIRIS, такое знакомое и такое чужое. Лица убитых ею людей в Праге.

Она посмотрела на свои руки. Руки снайпера. Руки, которые могли отнять жизнь на расстоянии в тысячу метров. Она всегда считала, что несет ими возмездие. Теперь она не была уверена ни в чем.

Но в одном она была уверена точно. Она выживет. Она пройдет через этот огненный ад. Она доберется до своей сестры. Это была её единственная, последняя война. И если на пути к своей цели она сможет, не рискуя всем, дать шанс какому-нибудь французскому солдату или ополченцу, она это сделает. Это будет её молчаливая дань тем, кто сражался так же, как когда-то она. Но рисковать своей главной миссией ради этого она не будет.

Это был холодный, прагматичный выбор, от которого на душе было горько. Но это был выбор Сокола. Хищника, который должен быть умнее, хитрее и безжалостнее системы, чтобы выжить в её мире.

Она закончила чистку, собрала винтовку. Щелчок затвора прозвучал в тишине окончательно и бесповоротно. Она была готова.

Глава 59: Долгая дорога к своим

Начало июня 2026 года.

Сельская местность на границе Польши и Германии.

Лес стал для Джамала Оченга одновременно и убежищем, и тюрьмой. Прошла неделя с тех пор, как он вырвался из Лодзи, и каждый день этой недели был жестокой борьбой за выживание. Он находился в тяжелейшем состоянии. Рана на боку, наспех перевязанная грязным обрывком формы, превратилась в очаг пульсирующей боли. Кожа вокруг нее воспалилась, приобретя уродливый багровый оттенок, и каждый неловкий шаг отзывался вспышкой агонии. Его мучила лихорадка, бросая то в жар, то в ледяной озноб, и ночи он проводил в полузабытьи, преследуемый кошмарами, в которых лица Карима, Агнешки и испуганных детей смешивались с ледяным взглядом штурмбаннфюрера Вольфа.

Он выживал на грани человеческих возможностей. Днем, превозмогая слабость, он ставил примитивные силки на кроликов, которые ему удавалось поймать далеко не всегда. Ночью он совершал рискованные вылазки к заброшенным фермам, где иногда находил забытый мешок картошки или банку консервов. Воду пил прямо из ручьев, молясь, чтобы она не была отравлена. Он постоянно двигался на запад, к германской границе, инстинктивно понимая, что в Польше, где его лицо могли узнать, он был слишком уязвим. Патрули Фаланги, хоть и реже, чем в городе, но все же прочесывали леса и дороги, и ему несколько раз приходилось часами лежать в сырой канаве или густом кустарнике, слушая лязг их брони и лай собак. Его невероятная воля, закаленная в бессмысленных и жестоких войнах его африканской юности, была единственным, что удерживало его от того, чтобы просто лечь и умереть.

В редкие моменты, когда лихорадка отступала, Джамалом овладевала не только боль, но и холодная, осмысленная ярость. Он не мог просто умереть здесь, как загнанный зверь. Он должен был нанести ответный удар. В одиночку это было невозможно, но его знания… его знания были оружием.

Он понимал, что Фаланга, при всей своей мощи, не была идеальной машиной. Он видел её уязвимости изнутри: бюрократическую медлительность в принятии решений на низшем уровне, когда патруль сталкивался с чем-то нестандартным; чрезмерную зависимость от централизованных приказов, что делало их предсказуемыми; определенные "слепые зоны" в тактике, когда они прочесывали местность по одним и тем же шаблонам. Он знал, как они думают. И эта информация могла стать бесценной для тех, кто еще боролся.

Он начал оставлять условные знаки, рискуя быть обнаруженным. На старых деревьях он вырезал символы, которым его учили еще в Африке, в надежде, что их универсальный язык борьбы будет понятен и здесь. На заборах заброшенных ферм он рисовал мелом спираль – тот самый знак, что он видел в Дрездене, метку «спящих» агентов Осириса, но перечеркивал её двумя линиями, превращая в символ неповиновения. Это была отчаянная попытка докричаться в пустоту, найти хоть кого-то, кто еще не сдался.

После нескольких дней бесплодных поисков, когда он уже почти потерял надежду, удача ему улыбнулась. Один из его знаков – перечеркнутая спираль на стене старого тракторного гаража – исчез. А рядом появился новый: простой, грубо нарисованный крест. Это был ответ. И указание – ждать.

Той же ночью к нему пришли. Трое мужчин, выросшие из лесной тьмы, как призраки. Они были вооружены старыми охотничьими ружьями и одним потертым автоматом.

– Кто ты такой? – спросил один из них, пожилой, кряжистый мужчина с обветренным лицом и глубоко запавшими, полными подозрительности глазами. Говорил он на ломаном немецком с сильным польским акцентом.

Но ответ Джамала потонул в недоверии, когда свет луны упал на его лицо и остатки его черной формы.

– Фалангист! – выплюнул второй, молодой и нервный. Ствол его ружья уперся Джамалу в грудь.

Его грубо обыскали, разоружив (хотя у него был лишь нож, сделанный из куска металла), и под дулами ружей привели в их лагерь – хорошо замаскированную землянку в глубине леса. Там его ждал жесткий допрос. Группа состояла из десятка человек – польские фермеры, чьи дома сожгли, и несколько немецких резервистов, бежавших из фильтрационного лагеря. Для них он был воплощением врага.

Его рассказ о спасении детей, о бое в пекарне, о предательстве системы звучал для них как нелепая, хитроумная ложь.

– Ты хочешь, чтобы мы поверили, что один из псов Осириса вдруг стал святым? – усмехнулся лидер группы, тот самый пожилой поляк, назвавшийся Казимиром. – Скорее всего, тебя подослали, чтобы втереться к нам в доверие и сдать Вольфу.

Они связали его и бросили в холодный, сырой погреб под землянкой, решив, что делать с ним дальше. Джамал лежал на влажной земле, чувствуя, как отчаяние смыкается вокруг него. Он прошел через ад, чтобы найти «своих», но «свои» видели в нем лишь монстра.

На рассвете их разговор прервал резкий, тревожный крик часового. На лагерь наткнулся усиленный патруль Фаланги – восемь бойцов, прочесывавших лес с собакой. Завязался короткий, ожесточенный бой. Партизаны, застигнутые врасплох, отчаянно отстреливались, но силы были неравны. Фалангисты действовали слаженно, обходя их с флангов.

Из своего погреба Джамал слышал грохот боя, крики раненых и резкие команды на немецком. Он знал, что сейчас сделают фалангисты. Он знал, как они обойдут тот холм, чтобы ударить в спину.

Внезапно дверь погреба распахнулась. На пороге стоял молодой немецкий резервист, тот самый, что смотрел на него с особой ненавистью. Его звали Клаус. Сейчас в его глазах был страх.

– Они обходят нас! Мы не продержимся! – крикнул он.

– Дай мне оружие! – прорычал Джамал. – Я знаю, как они действуют! Я могу помочь!

Клаус колебался лишь секунду. Затем, приняв отчаянное решение, он перерезал веревки и сунул Джамалу свой пистолет и два запасных магазина.

– Если это ловушка, я убью тебя сам, – прошипел он.

Выбравшись наружу, Джамал не стал лезть в самую гущу боя. Каждый шаг отдавался вспышкой острой боли в воспаленном боку, перед глазами на мгновение темнело от приступа лихорадочной слабости. Он понимал, что на долгий бой его не хватит. Нужен один точный, выверенный удар. Используя свои знания тактики Фаланги, он, пригибаясь и стиснув зубы до скрежета, чтобы не застонать, обогнул землянку. Движения были медленнее, чем обычно, тело не слушалось, но разум, обостренный опасностью и годами тренировок, работал безупречно. Он чувствовал, как липкий пот заливает лицо, как сердце бешено колотится, пытаясь прокачать густую от инфекции кровь. Он залег в густых зарослях именно там, где, по его расчетам, должен был появиться их командир, координирующий обходной маневр. Через минуту он появился – офицер с нашивками гауптшарфюрера. Джамал поднял пистолет. Руки дрожали от слабости, мышцы сводило судорогой. Он заставил их замереть, вцепившись в рукоятку до побелевших костяшек, задержав дыхание, чтобы унять кашель, подступавший к горлу. Он дождался, пока тот остановится… и, превозмогая новую волну головокружения, когда мир сузился до одной точки – фигуры врага в прицеле, – выстрелил дважды. Точно. Офицер рухнул.

Потеряв командира и столкнувшись с неожиданным огнем с фланга, фалангисты на мгновение замешкались. Джамал, отползая назад в укрытие, почувствовал, как повязка на боку пропиталась свежей кровью – от напряжения рана снова открылась. Он рухнул за ствол дерева, тяжело дыша, на грани потери сознания, но его жертва не была напрасной.  Казимир и его люди, воспользовавшись моментом, перешли в контратаку. Еще двое фалангистов были убиты. Остальные, забрав раненых, поспешно отступили, вызывая подкрепление.

Когда стихли последние выстрелы, партизаны окружили Джамала. Их взгляды изменились. Недоверие сменилось настороженным, почти испуганным уважением.

– Ты спас нас, – медленно произнес Казимир, глядя на тело убитого фалангистского офицера. – Откуда ты знал, что он там появится?

– Я служил с ними, – хрипло ответил Джамал, чувствуя, как рана на боку, вновь открывшаяся во время перебежки, заливает одежду свежей кровью. Голова закружилась, и он тяжело оперся о ствол дерева.

Его отвели обратно в землянку, но на этот раз не как пленника. Одна из женщин, пожилая и суровая, обработала его рану травами и перевязала чистой тканью. Боль не ушла, но стала терпимее.

Вечером, сидя у тусклого огня, Джамал, превозмогая боль и слабость, начал делиться своей информацией. Он рассказал им о стандартных протоколах патрулирования, о том, как «чистильщики» выслеживают цели, о системе связи и кодах, которые они используют, о психологической уязвимости многих бойцов, которые боятся нестандартных, партизанских методов войны не меньше, чем регулярная армия.

Он говорил, а они слушали, впитывая каждое слово. Он стал для них бесценным источником знаний, оружием, которого у них никогда не было. Но глядя в их все еще настороженные лица, Джамал понимал, что это лишь начало долгого, кровавого пути. Он был чужаком, бывшим врагом. И доверие этих людей ему придется завоевывать не один раз, в каждом новом бою, возможно, ценой собственной крови. Он больше не был одиночкой, но и до конца «своим» он еще не стал.

Глава 60: Последняя связь

8 июня 2026 года.

Париж, укрытие группы Маркуса под островом Сите / Антверпен, подвал типографии, где находится Эмили.

Подвал под разрушенной сувенирной лавкой превратился в склеп для их надежд. Воздух был тяжелым от запаха сырости, пороха и отчаяния. Прошло три дня с тех пор, как они проникли на остров Сите, и эти три дня были похожи на вечность. Они были в ловушке.

Маркус снова и снова всматривался в голографическую схему защиты, которую им удалось составить. Непроницаемая стена. Любая попытка физического взлома двери в крипту привела бы к немедленной тревоге. Любая попытка обойти её по другим подземным ходам упиралась в завалы или новые, еще более совершенные системы охраны. Ресурсы были на исходе. Последние галеты они разделили вчера. Во флягах оставалось по нескольку глотков воды. Рана Яна, несмотря на все старания Марии, воспалилась, и его бил озноб.

Каждый час, как капля воды, точащая камень, подрывал их волю. Маркус чувствовал, как нарастает напряжение в их маленькой группе. Взгляды становились тяжелее, молчание – более гнетущим. Он понимал, что без последней части головоломки, без того ключа, который был только у Эмили, все их жертвы, вся их долгая, кровавая дорога сюда были напрасны.

Он достал свой коммуникатор. Батарея показывала критически низкий уровень заряда. В сотый раз он активировал сверхзащищенный канал «Ариадна», который они использовали для связи с Жан-Клодом. В ответ – лишь шипение статических помех, тишина, такая же глухая и безнадежная, как стены их подземелья. Он почти физически ощущал, как массированный купол РЭБ Фаланги, развернутый над Парижем в преддверии штурма, давит на эфир, превращая его в непроницаемую стену.

За тысячи километров, в сыром подвале заброшенной типографии в Антверпене, Жан-Клод сменил влажную тряпку на лбу Эмили. Её состояние было критическим. Она почти не приходила в сознание, её дыхание было поверхностным, едва уловимым. Её физическая слабость стала очевидной. Она с трудом передвигалась даже по комнате, её голос был очень слаб, почти шепот. Но её ум, в редкие моменты прояснения, был все еще остр как бритва.

Внезапно на старом, многократно перепаянном коммуникаторе, который они берегли как зеницу ока, вспыхнул крошечный светодиод. Едва слышный, прерывистый писк входящего вызова – сигнал Маркуса.

Жан-Клод бросился к аппарату. Сигнал был невероятно слабым, почти утонувшим в помехах. Он понимал, что каждая секунда этой попытки установить связь – это огромный риск. Системы радиоэлектронной борьбы Фаланги были как пауки, которые немедленно бросаются на любую вибрирующую в их паутине мушку.

– Эмили, дитя мое, это Маркус! – прошептал он, склонившись над ней.

Её ресницы дрогнули. Она с огромным трудом открыла глаза. В их глубине на мгновение вспыхнула искра осознанности.

– Надо… ответить… – прошептала она.

Жан-Клод, используя все свои знания и последние крохи энергии от старого автомобильного аккумулятора, начал творить чудо. Он подключал самодельные усилители, вручную отстраивал частоту, пытаясь пробить узкий, нестабильный «коридор» сквозь стену помех. Экран его ноутбука был испещрен графиками, показывающими, как система РЭБ OSIRIS пытается подавить их сигнал. Это была отчаянная гонка со временем.

Маркус уже собирался отключить свой коммуникатор, чтобы сберечь остатки заряда, когда сквозь шипение пробился звук. Не голос, а скорее его призрак, его эхо. Слабый, прерывистый шепот.

– Маркус?..

Сердце Маркуса пропустило удар.

– Эмили! Эмили, ты меня слышишь? Это я!

Он прижал наушник к уху так, что стало больно. Остальные в подвале замерли, боясь дышать.

– Слышу… плохо… – её голос был как шелест сухих листьев, прерываемый мучительным кашлем. Маркус почти физически ощущал, каких невероятных усилий ей стоит каждое слово. – Что… у вас?

Он, стараясь говорить четко и быстро, описал им ситуацию. Неприступная дверь. Биометрический сканер, который не реагирует на кольцо. Полная изоляция.

На том конце воцарилось молчание, прерываемое лишь тяжелым, прерывистым дыханием. Маркусу показалось, что связь оборвалась. Но потом шепот вернулся, на этот раз более сфокусированный, словно Эмили собрала в кулак последние остатки своей воли и гения.

– Я… я поняла… Сканер… он ищет не только код кольца… но и… биометрический ключ… синхронизированный с моими жизненными показателями. Это… двойная защита… – она снова закашлялась. – Возьми… медицинский сканер… подключи к интерфейсу кольца… Я передам Яну… протокол эмуляции… Он поймет…

Маркус тут же передал её слова Яну, который, несмотря на лихорадку, тут же принялся работать на своем ноутбуке.

– Но это не все, – продолжала Эмили. – «Резонансный каскад» … Маркус, слушай внимательно… Не пытайтесь взломать сам сервер. Его защита… она самообучающаяся. Нужно… атаковать систему охлаждения. Квантовое ядро требует криогенных температур. Система охлаждения напрямую связана с ним через сеть нанотрубок. Это его ахиллесова пята. Кольцо… приложи его к главному клапану контура охлаждения. Оно сгенерирует… резонансный импульс… который пойдет по трубкам прямо к ядру и вызовет… фатальную десинхронизацию…

Её голос становился все слабее.

– И еще… последнее… «Страж» … Я нашла… обрывочные данные… Программа-убийца… или киборг… защищает ядро… Будь… осторожен…

Передав последнюю информацию, Эмили, казалось, исчерпала все свои силы. Технические термины исчезли из её речи. В наступившей тишине Маркус услышал тихий, едва слышный вздох.

– Маркус… – прошептала она, и в этом единственном слове было все: боль, нежность, прощание. – Я… всегда верила в тебя… Сожги… сожги их мир… дотла…

Это были её последние слова. Связь оборвалась. На этот раз окончательно. В наушнике снова воцарилось шипение помех.

Маркус сидел неподвижно, сжимая в руке бесполезный теперь коммуникатор. Он не плакал. Слезы высохли где-то на долгой, кровавой дороге сюда. Внутри была лишь зияющая, ледяная пустота и тяжесть последней просьбы умирающей женщины.

Он поднял голову. Дювалье, Мария, Батист, даже больной Ян – все смотрели на него. И в его глазах они увидели не горе, а нечто иное. Нечто страшное. Мрачную, несокрушимую решимость человека, которому больше нечего терять и который готов идти до самого конца, чего бы это ни стоило.

– Мы знаем, что делать, – тихо сказал он.

У них был план. У них был последний, отчаянный шанс. И у них была память об Эмили. И этого было достаточно.

Глава 61: Штурм Парижа: Начало

9 июня 2026 года.

Париж и его пригороды.

Ночь над Парижем умерла в агонии. Непрекращающийся грохот артиллерии Фаланги, длившийся шесть часов, превратил пригороды в лунный пейзаж. С первыми лучами рассвета, пробивающимися сквозь едкий, черный дым, канонада стихла, сменившись новым, еще более зловещим звуком – низким, рокочущим гулом тысяч моторов.

Наземный штурм начался.

С севера, со стороны Сен-Дени, и с востока, из Бобиньи, стальные потоки хлынули в город. Бронетранспортеры «Титан», похожие на гигантских броненосцев, скрежетали гусеницами по асфальту, их тяжелые пулеметы прошивали очередями фасады зданий. За ними, пригнувшись, двигались штурмовые батальоны Фаланги – безликая серая масса в высокотехнологичной броне, идеальные солдаты нового порядка.

Наспех возведенные баррикады из сожженных автобусов и бетонных блоков, которые защищали разрозненные отряды французской армии и жандармерии, сметались с пугающей легкостью. Первый же залп из танкового орудия превращал баррикаду в облако пыли и осколков. Защитники, вооруженные лишь автоматами и несколькими гранатометами, огрызались отчаянно, но их пули бессильно отскакивали от композитной брони «Титанов». Это была не битва. Это было избиение.

Пока на улицах лилась кровь, в невидимом мире цифровых частот разворачивалось другое, не менее жестокое сражение. ИИ Осириса, «Оракул», обрушил на Париж всю мощь своей информационной войны.

В штабе обороны, в подвалах Елисейского дворца, на тактическом планшете генерала де Вилье внезапно появилось сообщение, помеченное его же собственным кодом доступа: «Приказ всем подразделениям. Сектора 7, 9, 12. Немедленно отступить на левый берег. Повторяю, немедленно отступить». Генерал смотрел на экран, не веря своим глазам. Он не отдавал этого приказа. Но сообщение уже разошлось по командной сети.

В квартирах перепуганных парижан, прячущихся в своих домах, экраны телевизоров и смартфонов ожили. Безупречный дипфейк известной телеведущей бесстрастным голосом сообщал, что правительство капитулировало, а на юге города Фаланга применила химическое оружие. Одновременно с этим в мессенджеры посыпались тысячи сообщений о «гуманитарных коридорах», организованных OSIRIS для эвакуации. Карты, приложенные к сообщениям, вели прямо на открытые, простреливаемые площади, где уже ждали фильтрационные отряды Фаланги.

«Оракул» в реальном времени анализировал потоки данных – панику в переговорах защитников, данные с уцелевших городских камер, даже всплески активности в социальных сетях. И тут же корректировал действия штурмовых групп, направляя их в те районы, где ложь и дезинформация уже сделали свое дело, сломив волю к сопротивлению.

Но Париж не сдавался без боя. Дух города, пережившего сотни трагедий, вспыхивал в отчаянных, самоубийственных актах героизма.

На бульваре Сен-Жермен, группа студентов, вооруженных лишь «коктейлями Молотова» и яростью, заманила бронетранспортер в узкий переулок. Десяток бутылок с зажигательной смесью полетели с крыш. Машина, объятая пламенем, беспомощно закрутилась на месте, её экипаж сгорел заживо. Ответным огнем снайперов Фаланги все студенты были убиты в течение минуты, но они забрали с собой одного из стальных монстров.

В старой школе, переоборудованной в полевой госпиталь, пожилая врач мадам Дюбуа продолжала оперировать раненого солдата, пока стены содрогались от близких разрывов. Когда в операционную влетел осколок, разбив окно и ранив медсестру, она даже не дрогнула.

– Зажим, – лишь сказала она, протягивая руку. – Мы его не потеряем.

На мосту Аустерлиц взвод альпийских стрелков, последние, кто остался от целого батальона, до последнего патрона удерживал переправу. Их командир, молодой лейтенант по имени Этьен, понимал, что они обречены. Но за их спинами по мосту бежали сотни гражданских, спасаясь с левого берега. «Держитесь, ребята! – кричал он, перезаряжая автомат. – За каждого из нас они заплатят дорогой ценой! За Францию!»

Там, где сопротивление было сломлено, Фаланга демонстрировала лицо «нового порядка». Они не брали пленных. Сдавшихся французских солдат ставили к стене и расстреливали без суда и следствия.

В 19-м округе, столкнувшись с упорной обороной в одном из жилых комплексов, командир штурмового отряда применил излюбленную тактику OSIRIS. Бойцы врывались в квартиры, выгоняя на улицу перепуганных жителей. Женщин, стариков, детей сгоняли в живую толпу и, прикрываясь ими, как щитом, медленно двинулись на баррикады. Защитники, видя в прицелах лица своих соседей, своих детей, не могли стрелять. Их молчание было для Фаланги приглашением к бойне.

За штурмовиками шли «чистильщики». Они методично прочесывали захваченные дома, выламывая двери. Любой мужчина призывного возраста, любой, у кого находили оружие или рацию, любой, кто просто смотрел на них с вызовом, получал пулю в затылок. Это была не война. Это было истребление.

К вечеру 9 июня Фаланга, заплатив немалую цену, но не считаясь с потерями, прорвала внешнее кольцо обороны. Бои шли уже в самом сердце Парижа. Город горел. От Монмартра до площади Бастилии к небу поднимались черные столбы дыма, смешиваясь с багровыми отблесками заката. Воздух был пропитан запахом гари, крови и бетона.