Магнит для ангелов

– Тогда точно надо грибануть, – заключил Тарас.

– Мне не надо, – спокойно покачал головой Сева. – Спасибо. Мне и так хватает. Других миров и изменений сознания у меня за последний месяц было столько, что я сам уже не вполне понимаю, где я, и что со мной будет завтра. И потом. Ведь все миры всё равно находятся во мне. И как сам я теперь понимаю, от этих растений добра не бывает. От них только тяжесть и пустота.

– Ну-ка, ну-ка, расскажи-ка нам, а мы послушаем, – заинтересовался Тарас. Он встал и аккуратно переставил разложенную доску с недоигранной партией на холодильник, долил всем чаю и сел, пристально и слегка нахмурившись рассматривая Севу.

– А разве вы сами не чувствуете? – Сева задумчиво провел ладонью по лбу и глазам, как бы смахивая с лица какую-то ненужную пелену. – Зачем вам всё это? Для чего?

– А ты Кастанеду читал? – уточнил Тарас.

– Наверное, нет, – признался Сева.

– Большое упущение. Но ладно. Я тебе попробую в двух словах всё объяснить. Может тогда понятнее будет. Короче есть Орёл. Не в прямом смысле, конечно, а метафорически. Этот Орёл – это самый главный на свете тиран, и он же – источник и причина всего. И он излучает из себя эманации. Из этих эманаций состоит всё. В том числе и мы. Человек – это на самом деле светящийся кокон. И он содержит в себе часть этих эманаций. При этом вокруг – те же самые эманации, что и внутри. Вся разница состоит лишь в том, что то, что внутри, имеет некий центр, фокус, который и есть жизненная сила. Эта жизненная сила как бы стягивает часть эманаций и замыкает их на самих себя, но это те же самые эманации, понимаешь, что и снаружи. И у каждого такого кокона имеется точка сборки. Это место, где внутренние эманации сонастраиваются с внешними, понимаешь?

– Думаю, что понимаю, но мне только одно не ясно… – начал было Сева.

– Сейчас, подожди, я договорю, и ты всё поймёшь. Точка сборки всегда находится приблизительно в одном и том же положении на коконе, и через неё проходят одни и те же эманации Орла. И это определяет весь мир человека. Всё его восприятие. Тот факт, что все люди задействуют одни и те же эманации приводит к тому, что все мы воспринимаем приблизительно один и тот же мир. Но это – лишь один из бесконечного множества миров, доступных нашему восприятию. И если точка сборки смещается, то задействуются новые эманации, и соответственно, мир изменяется. Понимаешь? Ну вот. При помощи растений силы можно сдвигать точку сборки и попадать в другой мир.

– Ну хорошо. А зачем нужно попадать в другой мир? – поинтересовался внимательно слушающий Сева.

– Дело в том, что цель жизни воина – это абсолютная свобода. А что такое абсолютная свобода? Это такая свобода, которая не обусловлена никем и ничем. Это значит, что ты как бы выходишь из-под контроля Орла и входишь в третье внимание. И становишься сам по себе. Ты как бы возвращаешь назад всё, что изначально получил от Орла, ну, то есть эманации и всё, что с ними связано, и оставляешь себе только свою жизненную силу, то есть самую суть собственной жизни. И тогда ты абсолютно свободен. И больше никому не принадлежишь, только самому себе. И достигаешь бессмертия.

– Значит, ты сам тогда становишься Орлом? – уточнил Сева.

– Не обязательно. Безупречные воины просто обретают свободу и всё.

– А куда же они попадают? Свободные, бессмертные, где они потом живут?

– Ну, где… В бесконечности… Я же говорю, в третьем внимании…

– Всё это очень романтично, только знаешь… – Сева задумался. – Как-то холодно это очень и одиноко.

– Ещё бы! Конечно! А ты можешь представить себе бесконечность! Там каждый – сам по себе и сам в себе. Там ничего нет, кроме тебя самого. Но безупречных воинов одиночество совершенно не пугает.

– Тогда я, наверное, не безупречный воин, – признался Сева. – Во всяком случае мне бы хотелось в итоге очутиться совсем в другом месте.

– Ты не понимаешь! – засуетился Тарас, – после смерти ничего не будет. Орёл сожрет все твоё осознание, которое состоит из его эманаций, и твоя жизненная сила просто рассеется, и превратиться в ничто. Только у безупречных воинов есть шанс обрести свободу, а все остальные обречены на полное исчезновение.

– Не может такого быть, – уверенно заявил Сева. – Если твой Орел – это Бог, то он не может быть злым и убивать людей, которых сам создал. Зачем это ему? А если он не Бог, то значит он какое-то промежуточное звено. И это значит, что он просто какую-то функцию выполняет в мироздании. Вот, например, Солнце – оно порождает всю планетарную систему. И для нашей планеты, и для всех остальных – оно центральное существо, системообразующее. Но при этом есть же и другие звёзды, так? И там другие планеты… И можно из этой солнечной системы рвануть в какую-нибудь другую, так ведь?..

– Ты слишком логично рассуждаешь, – серьёзно и многозначительно заключил Тарас. – Очевидно, что вся глубина данной доктрины тебе сейчас не видна, и, кроме того, ты подсел на какую-то другую доктрину, в которой источник всего называется Богом. Но если это так, объясни мне, что такое свобода.

– Я никуда не подсел, – пояснил Сева. – А свобода, это… это…

Все замолчали. Тарас принялся разливать чай. Сева задумался. Ему вдруг показалось, что именно сейчас настал момент, чтобы выразить и объяснить прежде всего самому себе смысл того, к чему он так неудержимо стремился всё последнее время. Он сосредоточился, понимая, что мог бы просто что-то сказать или даже не говорить ничего, но перед самим собой он не мог сейчас слукавить. Он вдруг почувствовал себя где-то высоко-высоко, он знал всё, что нужно сказать без тени сомнения, но выразить это было чрезвычайно трудно. Он попытался подобрать нужные слова.

– Понимаешь. Есть Бог. И он есть во мне. Но в тоже время Он – не есть Я. Во мне живёт только его часть, его образ… Ну вот… И моя связь с Ним напрямую зависит от того, насколько я могу соответствовать этой сути. А суть эта – любовь. И чем глубже и безусловнее эта моя любовь, тем ближе я к Нему. А если любви нет, то на её месте возникает пустота. И эту пустоту нечем закрыть. Нечем, понимаешь, нечем. Никакие деньги, никакие растения силы. Ведь перед лицом Бога ты абсолютно прозрачен и понятен. И от него ты ничего не можешь утаить, потому что Он – это и есть ты, ты сам. Что ты можешь утаить от себя самого? Да, можно что-то просто не принимать в себе, и делать вид, что ничего такого в тебе нет, но оно всё равно есть. Как ни крути. И потом, в конечном счёте, всё это проясняется. Наступает момент, когда тебе уже больше некуда прятаться, как вот в это тело, например, – мы же в него прячемся, убегаем от себя в тело и делаем вид, что ничего не происходит. И живём жизнью тела, как будто это всё, что есть. Но это не всё; ведь это же все знают, так или иначе. И вот когда наступает момент, и ты весь открываешься перед Богом, и Он смотрит в тебя – что, что ты можешь ему предъявить? Вот ты жил, ты был, но каков результат этого всего? Ведь всё, что есть – всё это от Бога. И всё, что ты можешь достичь – это только новые грани себя самого, хотя, по сути, это всё Он, от Него, благодаря Ему. И вот у тебя есть возможность, пока ты в этом теле, на этой земле, выйти за свои собственные границы, стать Им. Приблизить свою суть к сути божественной. А если ты этого не делаешь, то зачем ты живёшь? Ведь это же какую слепоту и глупость нужно иметь, чтобы не видеть, что всё вокруг – Бог, и что всё есть, потому что Он так устроил…

– Замолчи, – вдруг оборвал его Тараканов. Он сидел, опершись локтями на стол, спрятав голову в своих ладонях, – хватит, не говори больше… Слушай Тарас, давай раскуримся. Я не могу больше. Тошно…

– Раскуриться – это святое, – с ухмылкой признался Тарас. – Но он пусть ещё скажет. Ведь он ещё не всё сказал. Так и что такое твоя свобода…

– Свобода… – Сева глубоко вздохнул. – Свобода – это когда ты становишься самим собой, то есть Богом, Который внутри тебя, Который и есть ты…

– Если свобода лишь в том, чтобы быть Богом, когда ты и так уже есть Бог, то зачем мы тут воплощаемся? – пожал плечами Тарас. – По-моему, тут в другом секрет, а именно в том, что мы тут рождаемся как корм для какого-то злого демиурга, который нами питается как курами, как баранами… Выращивает нас, разводит… Проскочить мимо него, и не быть съеденным – вот где свобода…

– Может быть, – неуверенно согласился Сева, – но только всё равно Бог – выше и бесконечнее любых демиургов. Если ты веришь, что Он – это ты, а ты – это Он, то ты и проскочишь, и спасёшься. И никакой демиург тебе ничего не сделает, потому что он не может быть сильнее Бога… Он сам такой же, как и ты, он сам тоже Бог…

В этот момент зазвонил телефон. Все присутствующие вздрогнули как по команде и осторожно посмотрели друг на друга. Тарас встал и снял трубку с аппарата, стоявшего на подоконнике. Некоторое время он молчал, внимательно слушая, потом перевел удивлённый взгляд на Севу и протянул ему трубку.

– Это – тебя.

Сева взял трубку и приложил её к уху. На том конце послышался знакомый резковато-звонкий голос Анжелы.

– Севка! Привет. Ну как ты там?

– Ничего… – Сева не знал даже, что сказать. – Общаемся…

– Это вы правильно делаете, молодцы. Ты им объясни там всем всё хорошенечко, а то они совсем уже весь мозг себе засрали всякой ерундой. Но дело не в этом, дело в другом: тут пока тебя не было, звонил Михеич. Короче, тебе сегодня ночью нужно обязательно быть у Виталика. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Сева, – только… я хотел тут ещё…

– Лапуля, – ласково, но вполне утвердительно пояснила Анжела, – не шути с этим делом. Срывов не надо. И не сомневайся ни в чём. Это тебе уж точно никак не поможет. Ну, так что? Договорились?

– Я постараюсь, – напряжённо согласился Сева, чуть не захлебнувшись в накатившей вдруг на него волне понимания твёрдой окончательности окружающего его сейчас мира. – Договоились.

– Приезжай. Посидим, потолкуем, – весело пропела Анжела в трубку, – я Тарасу всё уже объяснила. Они тебя сюда довезут. Ну всё, пока. До встречи.

– Спасибо. – Сева глубоко вздохнул и вернул трубку Тарасу, который поднёс её к уху, послушал и положил обратно на аппарат.

Наступила тишина. Только холодильник слегка урчал, в кране что-то немного булькало, за окном шелестели деревья, тлела сигарета.

– Вот это – очень интересный звонок, – сообщил, наконец, Тарас.

– Да уж, – согласился Сева.

– Она сказала, – Тарас взглянул на Тараканова, – что его нужно сегодня отвезти к Виталию. Ты знаешь, где это?

– На Патриках. Я там был как-то… – Тараканов задумался, – раз надо, значит – доставим…

– Я вот только одного понять не могу – то, что она мой номер знает, это ещё пол вопроса. Но откуда она узнала, что он – здесь?

– Они там – народ продвинутый, – грустно кивнул головой Тараканов. – Я пару раз пил с ними, так потом еле ноги уносил. Крутые они ребята, не то, что… Так что, курить будем? А то ведь ехать надо…

Тарас достал маленькую железную баночку, полную ароматной зелёной травы и принялся деловито крошить её себе в ладонь. Оля ухмыльнулась и посмотрела на Севу.

– Слушай, а у тебя девушка есть? – поинтересовалась она.

Сева кивнул и молча достал из кармана рисунок. Оля внимательно рассмотрела его и понимающе кивнула:

– Красивая.

– Мы её сегодня чуть не встретили, – пояснил Тараканов, – в метро. Но теперь, похоже, уже не судьба.

– Ну-ка, покажь, – попросил Тарас, производя манипуляции с папиросой, вроде тех, что вчера совершал Джебраил. Он долго всматривался в листок, потом перевёл взгляд на Севу и, задумался. Ситуация вдруг резко накалилась, Севе показалось даже, что на кухне вдруг резко стало жарче.

– А кто она тебе? – спросил, наконец, Тарас, возвращая рисунок.

– Это очень сложно объяснить, – смешался Сева, – я видел её раньше всего несколько раз, но мне кажется, что нас связывает что-то очень глубокое и уже давно.

– Натуральная мистика, – задумчиво произнёс Тарас, встал и вышел из кухни.

Сева заволновался, а Тараканов встал со своего табурета в углу и принялся топтаться у окна. Свободное пространство пола на кухне, по всей видимости, не превышало двух квадратных метров, буквально, шагу негде ступить.

Через минуту Тарас вернулся с увесистым альбомом фотографий в руках. Он уселся спиной к холодильнику и принялся аккуратно перелистывать листы, переложенные калькой. Альбом этот был старый, и фотографии в нём, наклеенные на плотный картон, все пожелтели и выцвели от времени.

– Я этот альбом на помойке нашёл, – рассказывал Тарас, внимательно всматриваясь в лица, – наверное, помер кто-то, и вместе с хламом выбросили. Я поднял случайно, а тут – графья, князья, и даже, как мне кажется, сам царь батюшка… Я чуть с ума не сошёл… Ага, вот, нашёл, смотрите.

Он бережно вынул из альбома одну фотографию и протянул Севе. Тот едва лишь взглянув, буквально впился в неё взглядом. Тараканов протиснулся и заглянул ему через плечо.

– Она, она, точно, – заверил он. – Ну, блин, вот это да! Ну, ты наколдовал, шаман индейский!

– Да ладно, брось, я-то тут при чём, – оправдывался Тарас, прикуривая папиросу. – Это всё он.

Запахло чем-то сладковатым, ароматным как вчера у Джебраила. Тарас с Таракановым по очереди затягивались и передавали друг другу свою папиросу, Оля курить отказалась. А Сева, между тем, на время потерял дар речи. Он держал в своих руках картонку, с наклеенной на неё фотографией Маши в шикарном расшитом белом платье, с зонтиком. Она казалась старше своих лет, но лицо её лучилось невероятной, изумительной красотой. На обороте фотографии Сева прочитал: «На память графине У. от Сонечки».

– Мне теперь уже и самому очень хотелось бы увидеть вашу Машу, – признался Тарас между затяжками. – Интересно, что она сама сказала бы по поводу этого портрета. Если, конечно, они действительно так похожи.

– Да это просто – она, – взволновался Сева. – Это она, говорю вам, она. Можно, мне получить копию этого?

– Возьми оригинал, – гордо предложил Тарас, – не вопрос. Хотя если честно, всякий раз, рассматривая этот альбом, я останавливался именно на этой фотке, и надолго. Что-то меня поразило в этом лике. Это прям чистейший тональ. Не могу себе представить такую женщину в нашем мире. Мне кажется, такая изысканность не способна сосуществовать с нашим всеобщим убожеством.

– Да ведь я сам видел её вот ещё пару часов назад, – взволнованно зашёлся Тараканов. – Обыкновенная, в сереньком пальто, шапочка, шарфик. Сумочка. Но что-то, действительно, было в ней; что-то необычное. Не знаю, как сказать…

– Она, она… – взволнованно проговорил Сева и тяжко вздохнул. – Мне очень надо её увидеть. Очень, понимаете, очень. Иначе я не знаю… Ведь сегодня ночью мне снова нужно будет… Назад…

– Ну вот, есть отметочка, – блаженно произнес Тараканов, притушив папиросу в пепельнице. – Назад говоришь? А это где?

– Я точно не могу сказать. Скорее нужно было бы спросить: когда. Только это не имеет значения. Как вот Тарас говорит – другое положение точки сборки.

– Понимаем, – Тарас облокотился на холодильник и окинул Севу краснеющим глазом. – Знаешь что. Я тебя понимаю, всё, что ты тут нам говорил про Бога. Это всё понятно. Только ты уж прости, но у меня свой взгляд. И я пока что его буду держаться…

– Да я ведь и не настаиваю, и не спорю, я просто говорю, как сам понимаю, – вздохнул Сева и пожал плечами. – Да только – разве в этом дело. Здесь, в этом мире, всё то же самое, как и во всех остальных. Во всяком случае, как и в том, откуда я… Деньги, развлечения, разговоры пустые… Конечно, всё иначе немного, но по сути… Но жизнь, она же сложнее, глубже, чем это всё… И вот я когда думаю, а кто я, зачем? Для чего я живу? Ведь у меня нет ничего, что у Бога могло бы хоть какую-то ценность иметь, кроме того, что и так Его. И никакими деньгами этого не купишь. То, что истинную ценность имеет там, на Небе, его ведь не так-то уж просто…

– У тебя есть, – вдруг сказала Оля и кивнула на фотографию. – Ты любишь. Вот она и есть твоё истинное, твоё самое главное. Потому что ты её любишь, и готов на всё ради неё. Вот эта твоя любовь – это и есть ты. А мы рядом с тобой… – она вздохнула.

– Ну что ты, нет, не говори так, – Сева схватил Олю за руку и посмотрел ей в глаза, – у вас есть ребёнок. Это тоже важно. Вы продолжаете жизнь, и в нём вы будете жить… И потом… Ведь ты же тоже – любишь его, разве нет? И Тарас…

Оля посмотрела на Тараса, который так и сидел не двигаясь, прислонившись спиной к холодильнику.

– Вообще-то, ребёнок – это моё индульгирование. Ведь теперь он у меня отберёт моё остриё духа, и тогда… Не видать свободы… – Тарас замолчал и посмотрел на Олю, – но, если честно, я рад, что он есть. А то ведь… ведь так если подумать, то ты в чём-то прав. Ведь я – ничтожество, иждивенец. Я никому не нужен… Ох…

– Так, всё, – Тараканов встал и упёрся в стол кулаками. – Не могу больше вас слушать. Развели тут сопли. Фу. Противно. Поехали.

С этим словами он вышел в коридор, кивнув Севе головой. Из коридора послышался его возбуждённый голос:

– Всё это лажа, вы – слабаки просто, вот и всё. И свобода абстрактная – не для вас. Вы не воины, вот и всё. Вы, вы… – тут он снова появился на пороге кухни уже в сапогах и шинели. – Но я вас не обвиняю. Понятное дело: свобода не для всех. Только сильные туда доходят… Слушай, Тарас. Отсыпь мне немного с собой…

– Раканыч, – удивлённо проговорила Оля, – ты что? Ты… ты понимаешь? Ты видишь себя со стороны? Ты только посмотри…

– Не-ет, – вдруг гаркнул Тараканов. – Всё, с меня хватит. Я пошёл. Разбирайтесь сами тут, как хотите. Ренегаты. Индульгенты. Всё мне ясно с вами теперь. А я-то думал!.. А они… Ребёночка себе родили для подстраховки! А я-то дурень верил, что они его действительно в сновидении нашли, а теперь мне всё ясно. Это – самый обычный ребёнок. И вы – обыкновенные, а никакие вы не маги и не воины. Не отсыпишь?.. Ну и чёрт с тобой, всё, покеда…

С этими словами он исчез, и через мгновение входная дверь за ним захлопнулась. Из комнаты послышался детский плач. Оля быстро встала и удалилась.

– Вот урод, – высказался Тарас, никак не изменив позы. Казалось, что он просто окаменел и прирос к холодильнику. – Отсыпишь, отсыпишь… Только бы и раскуривался на халяву…

– Это я у него забрал все деньги, – вдруг признался Сева. – Десять рублей. Для старушки. Он сам мне дал, без вопросов…

– Да откуда у Раканыча чирик? – отрезал Тарас. – Впрочем, если так, то значит он вдвойне сука. Вечно скулит, что денег нет, а у самого – чирик…

Помолчали.

– Я тоже, пожалуй, пойду, – Сева встал и осмотрелся. – Вы только объясните мне, как мне нужно ехать.

– Ракан говорил, что тебе на Патрики… – Тарас помолчал некоторое время, как бы что-то соображая. – Сейчас четверть двенадцатого. Метро ходит до часу ночи. Народу сейчас мало… – Потом он сунул руку в карман и выудил из кармана жёлтый жетон. – Это проход в метро. Доедешь до Ногина, там перейдешь платформу и еще две станции, до Пушкинской. Выходи из первого вагона, наверх поднимешься и сразу налево, до конца. Там сориентируешься. Ты извини, чувак, я сейчас проводить не смогу…

– Я понимаю, спасибо, – заверил его Сева, пряча жетон в карман. – Я доберусь. Спасибо за гостеприимство и… – он замялся, покосившись в сторону комнаты, – а можно мне ещё раз на него посмотреть?

Тарас молча, с безразличным видом пожал плечами.

Сева аккуратно прошёл в комнату. Оля держала Митеньку на руках и прохаживалась с ним туда-сюда. Увидев Севу, она улыбнулась и кивнула. Сева осторожно подошёл ближе. Малыш с соской во рту тихонько посапывал на руках у мамы.

– Спит, – прошептала Оля и как-то очень по-доброму посмотрела на Севу.

– Я поеду, – так же тихо сообщил Сева. – Спасибо вам за всё.

– Да не за что, приходи ещё.

– Постараюсь, – задумчиво пожал плечами Сева, – но не знаю, когда теперь получится…

Пока он одевался, в коридоре выросла бородатая фигура хозяина квартиры. Он устало прислонился к стене и внимательно наблюдал за Севой. Когда тот оделся, Тарас протянул ему руку. Объяснив Севе как дойти до ближайшего метро, он хлопнул его по плечу и закрыл за ним дверь.

Ночное свидание

Сева был рад, что, наконец, остался один. Хотя он и чувствовал некое беспокойство, которое всегда возникает в незнакомых местах, тем не менее он был счастлив, что на какое-то время он полностью предоставлен сам себе. Спустившись вниз по лестнице, он вышел из подъезда на улицу и огляделся. К вечеру слегка подморозило. Вокруг высились огромные грязные глыбы, успевшие, впрочем, основательно упреть за день. Дышалось легко, кое-где светили фонари, вокруг было тихо. Пройдя двором, Сева вышел на дорогу, которую Тарас назвал бульваром, и огляделся. Вокруг не было видно ни души.

Вдруг послышались бегущие шаги. Сева не успел сообразить, что происходит, как какое-то странное, небольшое животное подскочило к нему и принялось издавать звуки похожие на смесь громкого хрипа и визга. Животное прыгало вокруг него, скаля зубы, и отчаянно махало волосатым хвостом.

От неожиданности Сева пришёл в лёгкое оцепенение. Он догадался, что животное – это, по-видимому, собака, но ему никогда не приходилось видеть столь больших и громких представителей этого рода. Он стоял и не решался двинуться, опасаясь грозных клыков, которые в темноте казались весьма внушительными.

– Тайка! Тайка! – послышался голос откуда-то из темноты, – Ко мне! Стоять! Ко мне!..

На бульвар выскочила женщина в сером пальто с накинутым на голову капюшоном и, оглядевшись по сторонам, бросилась к ним бегом, прямо через сугробы. Собака, почуяв приближение хозяйки, принялась лаять пуще прежнего, и когда та уже достаточно приблизилась, стала скакать между ней и Севой, высоко подпрыгивая и весело махая хвостом. Страх у Севы прошёл, но он всё ещё не решался двинуться с места. Почему-то он вдруг ощутил лёгкое недомогание и, широко раскрыв глаза, наблюдал за происходящим.

– Простите, простите, пожалуйста, – принялась извиняться женщина, подбегая. – Тайка, ко мне! А ну – ко мне, кому я говорю!

На этот раз собака подчинилась и, перестав лаять, степенно подошла к хозяйке. Та наклонилась, чтобы пристегнуть к ошейнику поводок, потом выпрямилась и взглянула на Севу.

Перед ним стояла Маша.

Они молча смотрели друг на друга некоторое время, которое обоим показалось бесконечным. Тайка уселась рядом с Машей и деловито переводила взгляд своей хитрой морды с одного на другого. Всё остальное вокруг, казалось, застыло.

– Маша, – наконец вымолвил Сева и сделал шаг в её сторону.

– Я – Женя, – медленно выговорила Маша, не отрывая глаз от Севы. – Вы… вы, наверное, ошиблись?

– А я – Сева, – представился Сева. – Ты совсем меня не помнишь?

– Не знаю… – Маша сконфузилась, задумчиво посмотрела по сторонам и снова перевела взгляд на Севу. – Мне кажется, что я вас знаю. Вы кто?

– Я – Сева, – ещё раз сообщил Сева, не зная, как иначе он мог бы себя идентифицировать. – Севастьян. Ты не помнишь? Мы же виделись с тобой…

Тут он вдруг со всей очевидностью осознал, что здесь они никогда прежде не виделись. Ему подумалось, что если их встреча действительно когда-то имела место, то она, по всей видимости, сейчас она ещё не произошла и произойдет не скоро. А может быть… они и вправду уже виделись прежде?

Он замолчал и с волнением посмотрел на Машу. Она тоже смотрела на него своими большими голубыми глазами. Затем она провела рукой по голове, от чего капюшон её пальто откинулся и Сева увидел пышные пшеничного цвета волосы, которые, правда, были подстрижены значительно короче, чем… раньше?..

Раньше, позже, прошлое, будущее… Всё в голове Севы совершенно перемешалось. Машинально он сделал несколько шагов вперёд и взял Машу за руку. Она оказалась прохладна и мягка, и Маша не одёрнула её, и даже не удивилась этому жесту. Вместо этого она вдруг закрыла глаза и крепче сжала руку Севы. Всё это происходило каких-то несколько секунд, но Севе показалось, что за эти мгновения они вместе пронеслись над бескрайней бездной, преодолевая расстояние длинной в вечность.

Он тоже закрыл глаза и перед его внутренним взором замелькали картины. В них он видел себя самого и Машу. Картины это были самые разные и совершенно незнакомые. Но Маша была в них всё та же.

Прошла минута. Они стояли вдвоём, на тротуаре у дороги, под фонарём. Молчали. Наконец, Сева пришёл в себя.

– Слушай, Маша, то есть… Женя. Мне некуда тебя позвать, у меня тут ничего нет, но, может… Пойдём к тебе?

– Ко мне?.. – Маша-Женя испуганно посмотрела на Севу. – Но у меня муж… дети дома – спят… И мама… болеет…

– Как муж? – не понял Сева. Такой расклад никак не вписывался в его представления о Маше. – Муж?

– Ну, да. – Маша грустно улыбнулась. – Мы с Андреем уже восемь лет вместе. Леночке три годика, а Витеньке – шесть. Пришла домой после работы, покормила, уложила их спать, а сама вот, вышла с Тайкой…