Магнит для ангелов

– Да, нет! Я не набиваюсь к тебе в компанию, – вдруг заверил Тараканов, – я, так сказать, из научного интереса, ради эксперимента…

– Я понимаю, – согласился Сева, – и я о том же. Давай прямо сейчас попробуем?

– Пошли! – махнул рукой Тараканов и, подхватив свою шинель, направился к выходу.

Сева быстро обулся и, даже не попрощавшись с Мишей, который не успел ничего заметить, выскочил вслед за Таракановым из квартиры. Сердце его учащённо забилось. Самоуглублённость, владевшая им всё это время вдруг резко сменилась жаждой поиска. Что-то подсказывало ему, что сегодня он непременно увидит Машу. В лифте он аккуратно достал рисунок и показал его Тараканову. Тот молча взглянул, безразлично кивнул головой и признался:

– В данном случае, это не играет особого значения. Это – твоё дело. Если ты кого-то действительно должен встретить, то уж обязательно встретишь. А если нет – то нет. Я не фаталист; но в том смысле, что ни от тебя, ни от меня это по большому счёту не зависит, так ведь.

– Согласен, – вздохнул Сева, – я и сам недавно говорил об этом Мише. Хотя… Может и зависит. Ведь это со мной должно произойти, значит это всё – мой мир, моя реальность…

– Думай, как хочешь, – махнул рукой Тараканов.

Они вышли из подъезда. На улице уже начинало смеркаться и становилось заметно прохладнее. Тараканов остановился, достал из своей шинели железную коробочку и вытащил из неё самокуртку. Он закурил, выдыхая сладкий ароматный дым.

– Что это ты куришь? – поинтересовался Сева.

– Это такой табак сигаретный. Сейчас вся Европа курит только такой. Хочешь?

– Давай, – Сева вытащил уже скрученную сигаретку из предложенного портсигара, – а как ты их делаешь?

– Это и есть машинка. Сюда кладёшь бумажку, сюда – табак. Потом раз… вот так. Короче, потом покажу. Говори лучше, куда пойдём?

– Я думал, это ты мне скажешь.

– Я могу, конечно, но будет верней, если ты сам сориентируешься.

– Тогда я предлагаю отправиться на Черёмушки. Насколько мне известно, последний раз её видели там.

– Тогда я предлагаю съездить как бы в гости к Тарасу. Он как раз живёт в том районе, вот, заодно и прошвырнёмся…

– А кто это – Тарас? – поинтересовался на всякий случай Сева.

– Для тебя это не имеет значения. Это мой знакомый. Ты главное смотри в оба и не пропусти своего.

До метро они добирались в тесном автобусе. На всякий случай Сева внимательно вглядывался в лица, а когда вышли – ещё раз просмотрел всех пассажиров. Тараканов не мешал, он терпеливо следил за Севой, погружённый в какие-то свои размышления.

Около входа в метро сидел слепой мужик и играл на аккордеоне. Мелодия, которую он, задрав к небу глаза в чёрных очках, извлекал из своего инструмента, вдруг поразила Севу. Он остановился напротив и долго всматривался, и вслушивался. Заметив это, убежавший было вперёд Тараканов вернулся, оценил ситуацию и сунул в коробку из-под молока, стоявшую рядом с музыкантом, несколько монет.

– Похоже, начинает срабатывать, – радостно прокомментировал он свой жест Севе и потянул его за рукав. – Что, знакомый мотив услыхал?..

– Да, но я не знаю, где я слышал его раньше? – признался Сева.

– Это сейчас не важно, – загадочно резюмировал Тараканов. – Самое главное, что это хороший знак. Мне кажется, мы на верном пути.

С этими словами он бросился в гущу столпившихся перед эскалатором людей, увлекая за собой Севу.

«Поезд следует до станции «Новые Черёмушки», – уведомил их сухой мужской голос, как только они вошли в вагон. Тараканов снова сделал важный вид и многозначительно задвигал бровями. Сева продолжал внимательно разглядывать всех окружающих. В какой-то момент он вдруг поймал себя на мысли, что никогда раньше не видел такого людского многообразия. Прежде он воспринимал массы людей именно как массы, усреднённые и безликие. Теперь же он неожиданно обнаружил, что каждое лицо, каждое тело было как будто нарочно кем-то тут поставлено. Как если бы это были какие-то живые декорации в пьесе, разыгрываемой прямо сейчас специально для него. Ему даже показалось, что всё происходящее кем-то специально подстроено. Невозможно было поверить, что все эти люди существуют сами по себе на самом деле. Сева почему-то подумал, что как только он перестанет их видеть, они исчезнут, растворятся в небытии.

Чем больше он вглядывался, тем более странным казалось ему происходящее. Внимание его привлекла сидевшая на скамейке пара: мужчина лет пятидесяти и женщина лет тридцати. По-видимому, это были отец и дочь. Папаша с высоким сплюснутым лбом, массивными бровями, чрезвычайно вытянутым носом и выцветшими глазами, на которых блестел налёт невообразимой, но никому не нужной тайны, всем своим видом символизировал полнейшее вырождение, деградацию человеческого типа. Дочь же его, напротив, казалась всецело устремлённой к невидимой, но ясной и понятной для неё самой цели. Она была высока и от того несколько горбилась. Они оживлённо беседовали о чём-то, держась друг за друга своими большими ладонями. На первый взгляд в них не было ничего слишком уж необычного, и в другой раз Сева возможно даже и не обратил бы на таких внимание, но сейчас ему вдруг показалось, что это зрелище имеет некий особый смысл.

– Всё, что привлекает твоё внимание, имеет для тебя особый смысл, – вдруг угадал движение его мысли Тараканов. – Именно это я и имел ввиду… Пойдём в соседний вагон.

На остановке они перешли в соседний вагон и принялись протискиваться между людей к последней двери. Сева тщательно рассматривал всех присутствующих персонажей. Этот поиск превратился в захватывающий процесс, и дух игры наполнял его жгучим ажиотажем. Им всё полнее овладевало странное предчувствие.

Ещё через две остановки, пройдя сквозь очередной вагон, они снова остановились у крайней двери. За стеклом с рёвом проносились какие-то чёрные, покрытые грязью трубы. Поезд громыхал колёсами и гулко свистел. Сева посмотрел сквозь окно в соседний вагон и вдруг чуть не упал. Там была Маша. Она стояла в пол-оборота, и Севе были ясно видны её чудесные пшеничного цвета волосы, аккуратно уложенные сзади в пучок. Полностью лица её он не видел, но какое-то странное чувство подсказывало ему, что он уже почти достиг, ещё немного и всё случиться.

Сердце его забилось как огромный колокол. Он покраснел и побледнел одновременно, и, совершенно инстинктивно, обеими руками вцепился покрепче в изогнутый поручень сиденья. Тараканов заметил это и тоже взглянул сквозь стекло. Поезд ещё несколько раз громыхнул и выкатился на платформу. Очень медленно раскрылись двери.

Выскочив наружу, Сева кинулся к соседнему вагону. Он не сразу даже сообразил, что, выбегая, случайно слегка зацепил плечом какую-то старушку с авоськой. От этого старушка отлетела к соседней колонне, а авоська её, с дребезгом шлёпнувшись на мраморный пол, разлилась огромной вонючей лужей портвейна. Сева бросился было на помощь, но тут же сообразил, что рискует потерять из вида Машу. Тараканов снова вовремя поддержал его и попытался помочь старушке, которая всё ещё не могла прийти в себя и поверить в утрату трех драгоценных бутылочек, которые везла в качестве гостинца своему сорокапятилетнему сынку-алкоголику.

Сева отскочил на середину платформы и огляделся, но среди выходивших людей Машу он не увидел. «Значит, она осталась в вагоне», – подумал Сева, но в окне, где она стояла ещё минуту назад, её тоже почему-то не было видно. В нерешительности он остановился на перроне, не зная входить ли в поезд или остаться на станции.

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Новые Черёмушки», – проговорил голос, и Сева буквально впрыгнул в эти закрывающиеся двери. Тараканов жертвенно остался на станции подле старушки.

Весь этот прогон Сева вставал на цыпочки и пытался оглядеться, зажатый около двери, как в тисках, между полной дамой с зонтиком и красномордым гражданином в шляпе с отвислой нижней губой. Он крутился, как мог, но Маша была ему не видна. Сообразив, что всё равно до приезда на станцию состав пассажиров не изменится, он немного успокоился и погрузился в ощущения громко бьющегося в груди сердца. Думать о чём-либо в эти две минуты он был просто не в состоянии.

Выскочив из вагона на станции, Сева вышел на середину перрона и принялся внимательно оглядывать поток пассажиров, вытекающий из чрева разгорячённого вагона. Вся станция наполнилась людьми, но Маши среди них Сева не обнаружил. Оглядевшись по сторонам, он кинулся было в одну сторону, вслед уходящим на улицу пассажирам, высматривая впереди идущих, но, оглянувшись, и увидев такой же поток, выходящий в другую сторону, растерялся и заметался. Пробежавшись от одного выхода до другого и обратно, он вынужден был признаться себе, что Машу он, судя по всему, упустил; она исчезла. Была ли она на самом деле? В этом теперь Сева был уверен не вполне.

Все, оставшиеся на станции, загрузились в следующий поезд и отъехали. Сева вдруг обнаружил себя одиноко стоящим посреди незнакомой станции метро. Что делать дальше – об этом он ещё не успел подумать.

Прошло несколько поездов, которые он профильтровал с предельной тщательностью. Впрочем, людей было так много, и расходились они так быстро, причём в разные стороны, что успеть хотя бы даже взглянуть на каждого из тех, кто в эти минуты проезжал через «Новые Черёмушки» было совершенно невозможно. В какой-то момент Сева вдруг осознал, что вся его суета никакой пользы ему принести не может, и стало быть, никакого значения не имеет. Он присел на лавочку и раздумался, не прекращая ещё, впрочем, сканировать проходящих мимо. Чувство глобального одиночества нахлынуло на Севу. Никогда прежде он не испытывал себя настолько оторванным от окружающего мира, предельно чуждым ему, но в тоже время, так очевидно зависимым от него.

Маша была где-то рядом, но найти её было совершенно невозможно. Только случайное («чудесное» – подумалось Севе) стечение обстоятельств могло бы свести их вместе. Но что такое обстоятельства? Разве весь этот мир не зависит от него самого, разве события, происходящие в мире, можно отделить от его собственного состояния, от его восприятия этого мира? Тараканов… Неужели он и вправду мог быть ключом для подобной синхронизации?

Тараканов приехал на следующем поезде и сразу же подошёл к Севе.

– Ну как, искатель? – с нахальной улыбкой поинтересовался он. – Нашёл?

– Нет, упустил, – признался Сева, – тут столько народу, что я уж и не знаю…

– Ну-ка, покажи-ка свой портрет, – попросил Тараканов, слегка запрокинув голову набок.

Сева снова достал драгоценный лист бумаги, развернул и показал.

– Да. Точно. Я её там видел… А бабка эта была твоим третьим знаком, – уверенно заключил Тараканов. – Ты не должен был уезжать, или должен был сразу вернуться.

– Ты?.. видел? – Севой вдруг овладело странное чувство, нечто среднее между новой надеждой и утраченным счастьем, – где, как?

– Как только ты укатил в поезде, бабка эта принялась орать так, что народу сразу понабежало… Сама она в порядке, ну шлёпнулась маленько, для неё это обычное дело, я думаю. Но вот бутылки… Этого она снести не могла. А там сразу лужа натекла, вонища стоит, народ её, конечно, сразу поддержал. Они хотели уже меня в милицию тащить, хотя я, между прочим, и ни при чём… – тут он многозначительно посмотрел на Севу, – И тут вот эта самая твоя девушка, ну прямо вот как ты мне показал на портрете, подходит и помогает этой бабушке встать – до этого-то та всё сидела и вопила, а тут вдруг замолчала, отряхнулась, заохала и принялась соскребать остатки своей авоськи. Народ как-то тоже вдруг успокоился, а я прыгнул в подвернувшийся поезд.

– Так может быть она ещё там? – заволновался Сева, – поехали скорее назад, может быть, мы ещё успеем.

– Это, конечно, можно, но, по-моему, сегодня всё уже произошло. Если это – одна и та же девушка, то она, можно сказать, уже спасла тебя сегодня и вряд ли ещё раз нарисуется. Хотя если хочешь – поехали, конечно, но ты учти, ведь там ещё и бабка…

В этот момент как раз остановился поезд на «Профсоюзную». Сева не раздумывал, Тараканов не отставал.

– Но почему ты не задержал её, – поинтересовался Сева в поезде, пытаясь перекричать грохот поезда, мчащегося по подземельному туннелю.

– Да, я как-то «тормознул». Меня как волной накрыло, я только в поезде сообразил, что это быть может она.

На «Профсоюзной» народу было поменьше. В центре станции виднелась разлившаяся лужа, в разные стороны от которой уже разошлись следы вляпавшихся в неё пассажиров метро. Бабка всё ещё копошилась рядом, пытаясь, видимо, примириться с утратой и соображая, нужно ли ей теперь ехать к сынку. Никого рядом с ней не было.

– Слушай, – вдруг сообразил Сева, повернувшись к Тараканову. – А у тебя деньги есть?

– Вопрос щекотливый, – признался тот и полез в карман галифе, – Вот. Последний чирик.

– Можешь мне дать?

– Ну, конечно, – развёл руками Тараканов, – впрочем, не уверен, что теперь…

Сева выхватил десятку и быстрым шагом направился в сторону лужи. Бабка была явно не в себе, согнувшись, она вытаскивала из авоськи кусочки зеленого стекла и выкладывала их прямо под колонной, в эпицентре бывшего содержимого бутылок. Вся эта сцена своей нарочитой неестественностью напоминала какой-то потусторонний реквием.

– Извините меня, пожалуйста, – обратился Сева к старушке, – я, кажется, вас слегка задел…

Старушка с удивлением взглянула на подошедшего Севу, оперлась на колонну и выпрямила спину. Было видно, что она делает глубокий вдох.

– Вот, возьмите, – Сева протянул ей деньги, – быть может, это в некотором роде…

– Ах ты, паскуда! – вдруг заорала бабка. – Ах ты, тварь! – своей мокрой от портвейна рукой, она вдруг цепко схватила Севу за рукав, и размахнувшись, хлёстко треснула его авоськой с оставшимися в ней осколками сыновнего счастья. – Извиняться пришёл? Паскуда!

Сева вырвался из цепкой бабкиной хватки и, совершив мощный прыжок, оказался с другой стороны вонючего винного моря. Но этот факт бабку не остановил. Она топнула прямо в самую середину, подняв фонтан брызг, которые, кроме Севы, долетели и до нескольких еще стоявших рядом пассажиров. На горизонте замаячил милиционер.

– Держи, держи его, – завопила бабка, – убивец, паскуда, всю душу мне разбил!..

Сева сделал ещё одну примирительную попытку, размахивая в воздухе десятирублёвкой, впрочем, ожидаемого результата это не принесло. От вида денег старушка только ещё больше заводилась и шла в наступление.

Ситуацию снова спас Тараканов. Он выхватил из рук Севы десятку, подскочил к бабке, сунул её к ней в карман пальто, быстро подхватил Севу под руку и потащил его в противоположную от надвигающегося милиционера сторону. Через минуту они оказались на улице и быстрыми шагами углубились в близлежащие пятиэтажки. Ещё минут десять спустя, совершив высокоскоростную навигацию среди одинаковых, чудовищных в своей простоте многоподъездных пятиэтажных домиков, они оказались на верхнем этаже одного из них.

Ребёнок Тараса

Дверь открыл огромный бородатый мужчина с ярко горящим взором. Он сразу попросил не шуметь, потому что в комнате жена укладывала спать ребёнка.

– Меня Тарас зовут, – полушёпотом представился хозяин квартиры и пожал Севе руку. Разувшись, гости прошли мимо закрытой двери, ведущей в комнату, и протиснувшись сквозь другую полузакрытую дверь, оказались посредине крошечного помещения, заставленного ящиками и шкафами, на которых лежали, стояли, были втиснуты газеты, банки, кастрюли и ещё множество всяких разных мелких предметов, о назначении которых можно было только догадываться. Судя по всему, это помещение когда-то было кухней.

– Ну что же… садитесь, рассказывайте, – негромко, но крайне заинтересованно предложил Тарас. – Что там у вас произошло? А, Раканыч?

– Да, что произошло, ничего такого. Но какая-то сила его такая ведёт, что я и сам уже не знаю, смогу ли ещё чем-то помочь человеку. Он только вышел из дома и говорит: «На Черёмушки», и тут же сразу всё, как само собой происходит, как будто так и надо.

– Ещё бы, вы же ко мне ехали! – гордо заметил на это Тарас. – Чаю хотите? – он принялся «крутиться» по кухне, и как бы мимоходом достал с разных полок и поставил на стол три большие чашки, пакет молока, мёд, какой-то кристаллик, пепельницу, и что-то ещё. После этого он разлил заварку из маленького чайничка, и долил кипятку из большого. По кухне пронёсся приятный пряный запах.

– Что это мы пьём? – серьёзно поинтересовался Тараканов.

– Да! – махнул рукой Тарас, положил в свою чашку изрядную порцию мёда и долил молока. – Тут разное. Пряности разные, грибы.

– Грибы, – ещё больше заинтересовался Тараканов, – какие грибы?

– Китайские, жизнь продлевают, – заверил Тарас, – не боись, тут всё чисто.

Сева последовал примеру хозяина и, добавив в свой чай мёд с молоком, погрузился в задумчиво-молчаливое состояние. Он никак не мог согласиться с мыслью, что Маша была так близко, и что они разминулись. Всеми силами он пытался убедить себя, что это, возможно, была не она, что Тараканов обознался, и что ситуация со старушкой – это важное предупреждение, намёк на его неадекватное внутренне состояние. И всё равно он вынужден был признать, что виной всему его собственная нерасторопность, а не просто стечение обстоятельств. Вместе с тем, в нём всё сильнее росла уверенность, что встреча, которой он так ждал, предрешена уже, и всё дело лишь в том, как именно она произойдёт. Он пытался смирить собственное нетерпение мыслью о том, что в подобной ситуации ему остаётся лишь ждать, и что спешить и торопиться – решительно некуда. Он сделал несколько глотков чая и поразился его необычному вкусу.

Из комнаты донёсся женский голос, и Тарас покорно встал и вышел из кухни.

– Слушай, – поинтересовался Сева, – а что он живёт тут с женой?

– Да, и давно уже. Пятый год. Ребёнок у них маленький, семь месяцев.

– Правда? – заволновался Сева. – Слушай, а можно посмотреть?

– А чего там смотреть… Ты что детей маленьких никогда не видел?

– Если честно, то нет, – пожал плечами Сева.

– Да ну! – изумился Тараканов. – Тогда – давай спросим.

Он аккуратно вышел из кухни и практически сразу же послышался его голос:

– Сева! Иди сюда.

Сева аккуратно выбрался в коридор и прошёл в комнату. Там в углу, отгороженном тяжёлой шторой, свисавшей с потолка, стояла маленькая деревянная кроватка. Рядом с ней стояли Тарас с Таракановым и молодая женщина.

– Это – Оля, жена моя, – представил молодую маму Тарас. – А это – наш Митенька.

На дне кроватки лежало что-то маленькое и шевелилось. Сева трепетно приблизился и увидел крошечного человечка, с большими глазами и пухлыми розовыми щечками. Вытягивая ручки вверх, он игриво улыбался из-под соски, которую непрерывно и смачно обсасывал, и дёргал за висящие над ним на резинке пластмассовые шарики.

– Ух ты! – обрадовался Сева. Он подошёл ближе и протянул малышу палец. Тот тут же ухватился за него своей крохотной ладошкой и захлопал глазками.

Молодая женщина посмотрела на Севу с некоторым удивлением. Потом она нагнулась и, достав ребёнка из кроватки, прижала его к груди и принялась медленно покачивать. Сева совершенно преобразился. Глаза его потеплели, он ласково смотрел на маму с малышом на руках.

– А можно мне подержать? – не выдержал, наконец, Сева.

Оля ещё раз внимательно изучила его, прикидывая, вполне ли безопасно доверить ему ребёнка. Сева выглядел настолько умильно, что отказать ему было просто невозможно. Наконец, она аккуратно протянула ему Митеньку, и Сева неуклюже подхватил его и прижал к себе. Митенька издал при этом булькающий звук и заулыбался.

Некоторое время все наблюдали за Севой, который, казалось, совершенно вывалился из реальности. Он внимательно смотрел на карапуза, и взгляд его выражал столько нежности, столько радости и интереса, как будто в руках его было какое-то небывалое чудо.

– Живой, живой, – приговаривал Сева и умилялся ещё больше.

– На-ка, на вот, пусть покушает… – Оля протянула Севе бутылочку с молоком. – Да не так, смотри…

Сева с интересом наблюдал за всеми этими манипуляциями и даже не заметил, как Тарас с Таракановым вышли. Оля, обрадовавшись такому неподдельному интересу, попросила Севу помыть руки и помочь в пеленании ребёнка, чему тот оказался несказанно рад. Ребёнок вёл себя очень спокойно и после ужина и пеленания скоро заснул на руках у мамы. Его осторожно положили в кроватку, и вышли на кухню, где мужики в это время вовсю резались в нарды.

– Ну что, наигрались? – поинтересовался Тарас. В голосе его послышалось странное раздражение, хотя внешне он был мягок и улыбчив. – Чаю хотите?

– С удовольствием, – признался Сева.

Оля внимательно посмотрела на мужа и поставила на стол две среднего размера пиалы. Тарас аккуратно налил в каждую понемногу из стоявшего на столе небольшого фарфорового чайничка.

– Вот, – комментировал он, разливая, – настоящий китайский чай, зелёный. Друзья привезли.

– У него друзья раньше увлекались У-шу, – сообщила Оля, взяв свою пиалку двумя руками, – а теперь челночат и возят всякую дрянь из Китая.

– Как это, «челночат»? – не понял Сева.

– Ну, ездят туда, покупают там всякий товар, потом везут сюда и тут продают.

– А зачем? – удивился Сева. – Разве тут его нельзя сделать?

– Тут вообще ничего нельзя. Тут совок, понимаешь? Тут одна болтовня и инфляция, – высказался Тарас, нервно бросая кубики.

– А что такое у-шу? – решил сменить тему Сева.

– Это такая специальная энергетическая практика. Особые упражнения, связанные с дыханием. Для развития сверхспособностей, – пояснил Тараканов. Сделав ход, он посмотрел на Севу с Олей, которые всё это время стояли около стола посреди кухни. – А чё вы стоите-то, садитесь…

– Их сверхспособности помогают им теперь челночить, – съязвила Оля.

– Да что ты понимаешь, женщина, – отозвался Тарас. – И, между прочим, товарно-денежные отношения ещё никто не отменял. И у Сафроныча, между прочим, тоже семья, дети. Их кормить надо. Сверхспособностями денег не наколбасишь…

– Так они ради денег челночат? – уточнил Сева.

– Ну конечно, а ты как думал? – пожал плечами Тарас.

– Скажите, а откуда вы берёте деньги? – Сева заинтересованно оглядел присутствующих.

– Ну… кто как, – смутилась Оля. – Я сейчас вообще никак. Родители иногда подбрасывают. А он, – она кивнула на мужа, – с него как с быка молока…

– Не понял? – обиделся Тарас. – Тебе что, не хватает?

– Ну а что, Рася, разве это деньги?

– Зато я свободный человек, и не обусловлен никаким социальным идиотизмом.

– Да уж лучше б ты обусловился, хоть немного. Налей-ка чаю ещё.

– А ты где работаешь? – снова поинтересовался Сева.

– Дома. – Тарас разлил чай и добавил в чайник кипятку из стоявшего на полу термоса.

– Мой муж – дилер, – пожав плечами пояснила Оля. – Наркотиками торгует.

– Не наркотиками, а растениями силы. Кстати сказать, благодаря им мы с тобой ещё неплохо живём. Так что грех жаловаться. Если так хочешь – можешь сама пойти и поработать. Кстати, если есть желание, – Тарас внимательно взглянул на Севу, – можем чем-нибудь угоститься.

– Желание есть, – тут же признался Тараканов.

– А что такое растения силы? – в свою очередь отозвался Сева.

– Это такие особые растения, которые помогают человеку идти по пути знания, – серьёзно пояснил Тарас. – Правда в нашем климатическом поясе выбор весьма ограничен. Но если есть желание трипануть, можем и разгрибиться. Есть питерские, высшего сорта. 30 см. Сам собирал осенью.

– Не надо вам, – вяло запротестовала Оля, – ну куда сейчас. Опять всю ночь колбаситься будете.

– Честно говоря, я вас не совсем понимаю, – Сева оглядел присутствующих и остановил взгляд на Оле, – но, по-моему, если Оля против, то лучше не надо.

– Чёй-то быстро вы, я смотрю, сговорились, – озлобился Тарас. – Не лезь Олька в мужские дела. Иди лучше к детям.

– А что значит «разгибиться»? – принял на себя удар Сева.

– Это значит съесть грибов. Психоделических. Для сдвига точки сборки в положение отличное от обычного. Ты что, никогда ничего не употреблял… такого? Чтобы сознание изменять. Чтобы в другой мир попасть.

– Ах, вот ты о чём, – вздохнул Сева и призадумался. – У меня недавно был один очень печальный опыт. А вчера у Джебраила…

– А, так ты знаком с Джебраилом? – Тарас чуть не подскочил на табуретке. – Ты вчера был у Джебраила?..

– Ну да, а что? Вы его тоже знаете?

– Джебраил – это кумир Тараса, – пояснила Оля после некоторого всеобщего молчания. – Он у него берёт товар.

– Так, слушай, много больно ты говоришь сегодня… – обиделся было Тарас на жену, но тут же повернувшись к Севе сменил гнев на милость: – А откуда ты его знаешь?

– Я просто ночевал у него сегодня, – сообщил Сева, пожимая плечами.

– Круто, – уважительно сглотнул Тарас.

– А я и говорю, – подтвердил Тараканов, – это парень не простой. Ты бы видел какую историю он в метро накрутил. Кастанеда отдыхает…