Магнит для ангелов

– У тебя весь рот в крови, – наконец сообщил Олег, – тебя что, били?..

Не обращая внимания на вздохи товарища, Сева разжал руку и посмотрел на спасительный подарок Михеича. Он знал без тени сомнения, что этот странный предмет помог ему выжить в этой ужасной схватке с потусторонним. Тут он обратил внимание, что сбоку на книжечке был маленький замочек. Он легонько поддел его ногтем, и книжка открылась. Внутри на створках оказалось два портрета. Слева была изображена женщина с младенцем на руках, а справа – мужчина с книгой. Они выглядели очень странно и непривычно, но излучали какой-то добрый благостный свет. Из глаз Севы потекли слёзы, и он, не в силах остановить рыданий, снова повалился на бок. Тело его сотрясалось крупной дрожью, он лежал и плакал. Олег принес стакан воды, помог Севе снова сесть и попить. Потом он, не говоря ни слова, помог Севе добраться до кровати и накрыл одеялом.

– Я посижу тут у тебя, – предложил он, – а то мало ли что…

Сева не отвечал. Через несколько минут он, крепко сжимая в руке образок, провалился в долгий глубокий сон.

Следующие несколько дней Сева провёл в постели. Физическое его состояние было крайне ослабленным. Он много спал и почти ничего не мог есть, только пил воду. Олег навещал его каждый день после работы. Поначалу он пытался задавать вопросы, чтобы хоть как-то разобраться в том, что произошло с другом, но Сева молчал, как будто ничего и не слышал. Впрочем, взгляд его был спокойным и светлым, и Олег, успокоившись, перестал надоедать своими расспросами, решив, что рано или поздно всё как-нибудь само объясниться.

Однажды к Севе нагрянули было бывшие его сослуживцы, но при виде этой шумной толпы он вдруг резко погрустнел и отвернулся от них. Олег уговорил их уйти, видя, что ничего, кроме лишнего беспокойства это не вызовет.

Служба Всеобщего Здравоохранения в лице долговязого старшего здравоохранителя и пухлой медсестры с выцветшими глазами не нашла у Севы никаких патологий. Они хотели уже было увезти его в госпиталь для проведения углублённых анализов, но и с ними Олегу удалось справиться, аргументировав странное состояние Севы нервным переутомлением, наступившим в результате начавшегося «переходного периода». Этот довод подействовал на здравоохранителей неожиданно убедительно, и они сами уведомили службу общественного планирования о необходимости отложить на некоторое время социальную переориентацию пациента.

Между тем с Севой происходили странные вещи. Поначалу, засыпая, он уходил в какое-то глубокое забытьё. Несколько дней совершенно слились для него в одну широкую туманную полосу, в которой всё было одинаково безразлично и практически неразличимо. Он блуждал в этих потёмках как в каком-то мистическом лабиринте, постоянно натыкаясь на свои собственные отражения, распадающиеся при первой же попытке приблизиться к ним и рассмотреть их подробнее.

Перед его внутренним взором всплывали различные эпизоды из его личного прошлого, и он заново переживал забытые, казалось, эмоции и ощущения. Всё это, впрочем, было больше похоже на болезненный бред, и Сева никак не контролировал этот процесс, а просто погружался в него, бесцельно переходя от одного полуистлевшего переживания к другому. В какой-то момент он вдруг со всей очевидностью осознал, что, по сути, вся его предыдущая жизнь проходила в постоянных мечтах о собственном благосостоянии. Его охватило чувство бесконечного стыда и отвращения, когда он вынужден был признаться себе, что до сих пор смысл его жизни сводился к служению смрадному эфемерному призраку, которого он считал своим богом и основным атрибутом которого были деньги.

После посещения офиса «Хопы» мысль о стремлении к любым, даже самым запредельным материальным ценностям, показалась Севе совершенно неприемлемой. Он неожиданно очнулся от этого самозабвенного гипнотического наваждения, но в итоге пришёл лишь к тому, что никак не может определить смысл своего дальнейшего существования. Каждый раз, когда он пытался задуматься об этом, в его ушах звучал злорадный и самоуверенный смех Анастаса Ибелиса. В такие минуты единственным его спасением была полученная от Михеича формула, «Господи, помилуй».

Поиск нового смысла собственного микробытия постоянно сводилась к одним и тем же вопросам: «Что есть Бог? Что есть жизнь? Что есть я? Зачем это всё?» Интуитивно Сева чувствовал, что суть этих вопросов едина. Он делал попытки сконцентрироваться на этой единой сути, и неизменно сознание его в этом поиске стремилось куда-то вверх. С неожиданной для самого себя настойчивостью, он решил во что бы то ни стало найти ответ, хотя после нескольких таких попыток до него дошло, что никакими силами не сможет он взять небо приступом.

Однако не менее отчетливо Сева осознавал, что прежняя жизнь уже перестала иметь для него всякое значение. Он готов был умереть, но возвращаться в нелепый материальный мир, единственной мерой которого были деньги, он не хотел. Его поиск превратился в отчаянный вой, призыв, мольбу открыть ему новый путь, новую перспективу, заполнить эту гнетущую пустоту, образовавшуюся в его душе.

Множество раз возникали в его мыслях тревожные обольстительные образы, волновавшие чувства и разум. Все его нереализованные мечты, не испытанные эмоции, не пережитые состояния как бы толпились вокруг и настойчиво требовали уделить им внимание и довести их до конца. Но всякий раз Сева безжалостно подвергал их жесточайшему анализу и снова и снова приходил к выводу, что всякая конечная, достижимая цель – не более чем призрак, уловка, обман. От такого подхода одолевавшие его искушения бесследно исчезали как в аннигиляторе, оставляя после себя лишь очередную порцию пустоты.

Где-то через неделю Сева таким образом достиг предельного опустошения. Если бы не пухленькая помощница здравоохранителя, которая приходила к нему дважды в день, чтобы зафикисровать показатели и сделать инъекции питательных веществ, Сева, пожалуй, уже никогда бы не встал. Однако уколы поддерживали жизнь в его теле, которая практически висела на волоске. Впрочем, медработница не видела поводов для паники. Она внимательно осматривала его, деловито исполняла свои обязанности и молча исчезала за дверью жилблока.

Олег, также исправно навещавший Севу каждый день, поначалу совсем было приуныл. Он пытался рассказывать другу о результатах своих алхимических штудий, но полное безразличие товарища заставило и его иначе взглянуть на основательность своих поисков. В глазах друга он видел такую невыразимую тоску по высшему, такое нескрываемое отвращение к окружающему, что, сам того не ожидая, был втянут в этот необъяснимый процесс переоценки собственной жизни.

Поскольку Олег так и не смог добиться от Севы каких-то внятных разъяснений по поводу столь резких перемен его состояния, он полагал, что всё это должно быть как-то связано с Клубом радикальных развлечений. Эта мысль чрезвычайно эффективно стимулировала его жадное до эзотерики воображение, и предвкушение мистических откровений ещё больше подзадоривало его пылкий ум. По мере того, как Сева достигал всё новых степеней отрешённости, всё более погружался в непонятный, но, очевидно, необратимый процесс внутреннего преобразования, Олег, напротив, делался всё более возбуждённым и с нетерпением ожидал грядущих перемен. Он заботливо и самозабвенно ухаживал за другом, а когда тот уходил в своё потустороннее забвение, с небывалым рвением погружался в изучение своих древних трактатов о мистических основах бессмертия и поисках Камня. Полуистлевшие образы глубокой древности как бы оживали в нём с новой силой, он чувствовал свою глубочайшую к ним причастность, и всё отчётливей вырисовывался перед ним тонкий контур магической тайны. Интуитивно как истинный собиратель древностей Олег бережно собирал разлитые в воздухе элементы продуктов распада Севиных переживаний и находил для них достойные места в своём собственном внутреннем пространстве.

Прошло ещё около недели, когда однажды ночью сон Севы вдруг странным образом переменился. Ему показалось, что кто-то пристально наблюдает за ним из окружающей его темноты, и этот взор проникает в такие глубины его сущности, куда даже он сам был не в состоянии заглянуть. Это потустороннее исследование продолжалось некоторое время, после чего он скорее почувствовал, чем увидел несколько обступивших его расплывчатых фигур. Они тихо говорили между собой, и, хотя Сева не разбирал их слов, он понимал, что говорили они о нём. От испуга он почти проснулся и ясно осознал себя лежащим на своей кровати в своём собственном жилблоке, однако при этом его как бы парализовало, и он не мог ни пошевелиться, ни даже открыть глаза.

– Что будем делать? – как бы прозвучал вопрос одной из фигур, которую Сева почему-то воспринял как женщину, от которой исходили тёплые эманации нежной жалости и милосердия. – Пора?

Другая фигура, явно мужская, излучала строгость и казалась отрешённо-безразличной. Сева ощущал его как мощного, закутанного в какой-то непроницаемый плащ высокого духа. Он ещё раз просканировал лежащего Севу, и тот вдруг услышал внутри себя голос:

– Попробуйте помыслить о Боге…

Эти слова прозвучали как вспышки огненного света. Тело Севы напряглось, сердце отчаянно заколотилось, он не в силах был преодолеть охватившего его оцепенения. Его мысли отчаянно закружились, он вдруг со всей очевидностью осознал, что в этот момент решается его судьба. Женская фигура, казалось, засмеялась и ласково погладила Севу по голове.

– Итак, – не унимался высокий дух, в руках которого вдруг появилось некое подобие стеклянной чаши, которую он, создал буквально из пустоты: сперва он как бы надул её как мыльный пузырь, а после принялся придавать ей форму, словно это был прозрачный пластилин, – что по-вашему представляет собою Бог?

– Это… это… – Сева весь напрягся и направил свой внутренний взор куда-то в необозримую высоту мистического неба, пытаясь увидеть и почувствовать то, что было невыразимо и неописуемо и, наконец, сформулировал: – это единая основа всякого бытия, всего, что существует…

Тут высокий дух закончил лепку своего странного потустороннего стеклянного сосуда, и Севе показалось, что его самого будто бы поместили внутрь этого сосуда, и в тоже время ощутил этот сосуд внутри себя. В этот миг он отчетливо почувствовал, что какой-то светящийся огненный луч опустился из незримого высочайшего источника в самое его сердце, отчего оно буквально вспыхнуло и загорелось. Всё пространство вокруг внезапно наполнилось мягким пульсирующим светом, и фигуры преобразились в полупрозрачные сверкающие крылатые образы, от которых исходило интенсивное чувство близости и родства. Мужской дух спокойно и всё также отрешённо положил руку Севе на лоб, и второй светящийся луч упал с неба в самый центр его головы. Отовсюду послышался смех и радостное пение, похожее на журчание весёлого хрустального ручейка.

– Ты должен очиститься, иначе сгоришь в огне Всевышнего, – услышал Сева. – Да помогут тебе Любовь и Истина!

Фигуры незаметно исчезли, и наступила звонкая тишина. Постепенно разлитый повсюду незримый свет впитался в окружающую обстановку и снова сделался невидимым. Сева открыл глаза. Он по-прежнему лежал на своей кровати. За окном было ещё темно, но небо уже окрасилось предрассветной синевой. Он вдруг почувствовал себя в буквальном смысле родившимся заново. Хотя измотанное тело его было пока ещё слишком слабым, душа будто обновилась и ликовала. Сева молча лежал и глядел в окно, а перед его внутренним взором проносились неведомые прежде образы каких-то новых мистических горизонтов. Образы эти были настолько светлыми и эмоционально насыщенными, что из глаз Севы потекли слёзы. Долго ещё он не мог заснуть, но постепенно возбуждение прошло, и он забылся лёгким чутким сном.

Когда он снова проснулся, за окном совсем уже по-весеннему светило Солнышко, и весь его жилблок был наполнен радостными теплыми лучами. Он молча смотрел на это приятное глазу зрелище, и душа его проникалась благостным настроением. Без особого усилия, Сева поднялся и сел в своей кровати, с удовольствием потянулся и размял пальцы на руках и ногах. Затем он встал и неуверенным шагом направился на кухню, где налил себе большой стакан простой воды и выпил её большими глотками.

Тело впитало эту порцию влаги как иссохшаяся земля, жадно и стремительно, и потребовало ещё. Напившись вдоволь, он, пошатываясь, направился в гигиенический блок, налил полную ванну тёплой воды и с удовольствием погрузил в неё своё тело. Однако как он ни старался, ему никак не удавалось утолить странный охвативший его мистический огонь: влажности обыкновенной воды для этого было явно недостаточно. Впрочем, этот внутренний жар не создавал никакого физического неудобства, наоборот, собственное тело казалось Севе обновлённым и как будто отлитым из стали. Каждый вдох наполнял душу тихим блаженством, от которого голова даже немного кружилась.

После погружения в водную стихию, Сева всерьёз задумался о пище. Впервые за всё время своего постельного режима, ему по-настоящему захотелось есть. Инстинкт убедительно напомнил ему о необходимости тщательно заботиться о собственном теле, и он, недолго думая, оделся и вышел на улицу. В тот миг ему и в голову не могло прийти, что в этот блок он больше не вернётся, да, впрочем, это его особо и не заботило. Он понимал отчётливо, без тени сомнения, что жизнь его стала теперь совсем иной и никогда снова не будет прежней. Каждое мгновение казалось настолько захватывающим, настолько самодостаточным, что необходимость всяческих проекций или ожиданий полностью исчезла.

Последний день в городе

В этом возвышенном состоянии Сева выпорхнул на улицу. Запах весны, обильно разлитый уже в воздухе, немедленно поверг его на ближайшую лавочку, куда он вынужден был приземлиться, дабы совладать с приступом эйфорического головокружения. Солнечные лучи, увлёкшиеся чудесной игрой бликов и полутеней, насыщали всё окружающее ликование природы неописуемым блеском новизны. Деревья, полностью пробудившиеся от зимней спячки, напряжённо готовились теперь к совершению неизбежно грядущего изумрудного таинства. Их стыдливо обнажённые ветви весело покачивались, увлечённые невинной шалостью игры самозабвенно и шумно ликующих малых пташек, только что переживших очередную параболу морозного времени года. Даже безжизненно-недвижные глыбы уходящих ввысь суровых небоскрёбистых зданий, казалось, радовались наполнявшему всё пространство города яркому сиянию, насыщая эту плотную атмосферу разноцветными бликами своих стеклянных стен на фоне безукоризненно голубого бездонного неба.

Немного придя в себя и надышавшись вдоволь свободно реющим ветерком просыпающегося от зимнего сна мира, насытившись его пьянящей игрой света и звоном капели, Сева покинул приютившую его гостеприимную лавочку и двинулся дальше, навстречу неведомым поворотам колеса Фортуны.

Проходя бульваром, он приметил двух симпатичных подружек в модных пёстреньких спецкостюмчиках, которые, манерно жестикулируя и похотливо виляя бедрами взахлеб информировали друг друга о своих разнообразных планах на ближайшие дни. Не желая беспокоить их своим огненным духом, Сева бережно закутался в уютный капюшон своего спецкостюма, но в итоге не удержался и «лизнул» одну из них в щёчку метким пристрелянным взглядом, от чего та густо зарумянилась, давая второй подружке повод для многозначительных и вполне обоснованных упрёков в адрес всего мужского населения вселенной.

Пошатавшись ещё немного по преображающимся окрестным переулкам, Сева оказался на набережной, где среди кустов и скамеек, обнаружил, наконец, одинокую горбато-бородатую фигуру Михеича, сосредоточенно погружённого в глубокомысленный процесс подлёдного кормления речной рыбы. Никак особо не реагируя на это неожиданное совпадение траекторий, Сева как бы между прочим остановился рядом со стариком и некоторое время вместе с ним внимательно наблюдал за процессом.

– Что шепчут волны, Михеич? – осторожно поинтересовался он после длительного напряжённого молчания.

– А, лопушок, – не отрываясь от процесса, пробубнил Михеич, как будто только что заметил своего старого знакомого, – да вишь! Рыба нонче ня та. Ишь, носится, как мутант угорелый… Ну-ка, ну-ка…

Он изловчился и зашвырнул приличный кусок рыбьего корма в самую середину левой полыньи. Вода вспенилась, и огромная пасть с хлюпаньем сомкнулась над поверхностью мутной воды. Михеич удовлетворённо потёр руки и заулыбался в бороду:

– Ну вот! Сделал дело – так хош пой, хош пляши! Ну что, лопушок, ха-ха, а ты, я погляжу, оклямалси. Ну, то-то. А то ишь моду взял: дурня валять…

– Михеич, – заулыбался Сева, сделав широкий жест руками, – красота-то ведь какая. Вона, ведь, чо твориться-то!

– Ну, ну! – деловито прищурился Михеич, – красота-то она – знамо дело. Да токма ты, опять жэш, через чур не балуй, тудыёмать. Эдак и до слабоумия допрыгаисси, а толку чуть. Радось-то она, понятно што великая, однако ж, всяко дело без пределу – хуже пересолу. Так что, скромничай поболе, лопушок, и осмотряйси. Ты щас вона какой открытый, а бесу того и надыть, налетит опять, тудюёмать, не отмахаисси…

– Спасибо за заботу, Михеич, – остепенился Сева. Пока они молча прогуливались вдоль набережной, он сосредоточенно вспоминал события минувшей ночи, соображая, стоит ли, и если стоит, то как, рассказать об этом старику. Отчего-то Сева был полон уверенности, что всё, что надо, тот и так уже знает, видит, чувствует, и поэтому решил пока не выступать.

– Однако ж, – после продолжительного молчания констатировал Михеич, как бы отвечая на Севины раздумья, – высокая честь тибе выпала, лопушок. Видать, в паломники пойдешь, в путь-дорогу… Скажу-тка тибе вона чо: заходь ввечеру в «Крышку». Нонче у меня делов ещё всяка. А там-то уж, глядишь, и потолкуем.

– Благодарю за приглашение, – вежливо и лаконично кивнул головой Сева и, без лишних вопросов, пожав только большую шершавую ладонь Михеича, направился в другую сторону.

Набродившись, надышавшись весенних ветров и окончательно проголодавшись, Сева заскочил в троллейбус и направился в «Зов души», дабы вкусить качественной натуральной пищи. Монотрековый троллейбус закладывал лихие виражи, пронося немногочисленных пассажиров мимо светящихся окон современных небоскрёбов, внутри которых суетились человеческие массы, занятые важной работой. На фоне этого стеклянного муравейника сквозь сознание Севы неслись образы людей, которых он когда-то знал, с которыми был близок; и он с лёгкой ухмылкой наблюдал за этими биографическими картинами. Сейчас он испытывал по отношению ко всем ним странное чувство, похожее на смесь сострадания и безразличия.

Прямо перед собой он отчетливо ощущал отверстые двери неведомого запредельного мира и ясно осознавал, что тот путь, который начинается за этими незримыми дверями доступен всем, предназначен для всех, но эти «все» почему-то отказываются не только видеть его, но даже верить в его существование. Погрузившись в своё романтическое самосозерцание, Сева ощутил было внутри себя альтруистический порыв донести до людей эту драгоценнейшую информацию, но стоило лишь ему посмотреть на замороченные, озабоченные лица пассажиров троллейбуса, как желание это тут же рассеялось. Вместо этого он вспомнил совет Михеича и поглубже утонул в капюшоне своего уютного спецкостюма.

В «Зове Души» Сева заказал жаренную ягнятину, хлеб и красное вино. Вместе с роботом-официантом появился Альберт Васильевич, как всегда загадочно улыбчивый, в элегантном костюме и безупречной причёске. Сева с удовольствием пригласил его разделить с ним трапезу. От ягнятины Хрусталёв отказался, однако против бокала молодого средиземноморского вина возражать не стал.

– Рад видеть вас в столь прекрасном настроении, – после некоторого молчания, возвестил Альберт Васильевич. – У меня есть замечательный тост: предлагаю выпить за скорый восход новой звезды на нашем мистическом небосводе.

– Благодарю вас, – Сева слегка смутился, – впрочем, звёздная болезнь лично меня не пугает. Телезвездой я уже побыл, мне хватило, и слава Богу, что теперь всё это позади.

– Как знать, – задумчиво улыбнулся Хрусталёв, – Иногда на наших экранах появляются всё же дальние просторы неведомых вселенных. Я сам очень люблю такие передачи. Мне кажется, они вдохновляют душу на поиск и стремление к неизвестному…

– Я как раз недавно побывал в одной замечательной обсерватории, – срезонировал Сева, – большое вам спасибо за рекомендацию, и горячий привет от Сергея.

– Спасибо, спасибо. Кстати сказать, Серёжа до профессиональной переориентации тоже работал на телевидении. А потом вот, видите, увлёкся наукой. Благодаря его самоотверженной работе, ИЦАПа стал средоточием удивительных знаний. Рад, что вы нашли с ним общий язык…

– Мне кажется, – после некоторого раздумья признался Сева, – что северное направление таит в себе огромные перспективы. Ещё недавно меня больше тянуло на юг, в жаркие биорегионы…

– В этом нет ничего удивительного, – Альберт Васильевич повертел в руке бокал и сделал глоток вина, – недаром все стрелки земных компасов всегда безошибочно указывают Норд. Как ни крути. Однако восток также немыслим без запада, как и север без юга. Впрочем, не стоит забывать, что всякое движение обязательно опирается на центральную точку, через которую и проходит самая главная ось… вертикальная.

– Мда, – задумался Сева, – благодарю вас за это замечательное напоминание…

Допив свой бокал, Хрусталёв почтительно откланялся и исчез в дебрях своего ресторанчика. Пока Сева углублялся в питательную среду своего обеда, раздался вызов и он услышал возбуждённый голос Олега:

– Что случилось, ты где? – беспокоился товарищ.

– Всё нормально, – спокойно ответствовал Сева, отрезая очередной кусок превосходно приготовленной ягнятины, – в настоящий момент я занят постижением невообразимой жертвенной тайны, которая питает мой ум и, особенно, тело…

– Чего? – не понял Олег. – Я имею в виду, как ты себя чувствуешь, с тобой всё в порядке?

– Можешь не сомневаться, – добродушно успокоил товарища Сева, – со мной наконец-то всё хорошо.

– Ну, слава Богу, – облегчённо вздохнул Олег, – а то я пришёл к тебе, а тебя нет. Я уж подумал, что может что-то случилось… Ты где? Давай увидимся? Надо обо всём поговорить…

– Обо всём? – умилился Сева. – Вряд ли это у нас получится. Впрочем, почему бы не попробовать… Я в «Зове души». Если хочешь – приходи.

– Буду через десять минут! – обрадовался Олег. – Ты только никуда не пропадай…

Сева и не собирался пропадать. До вечернего свидания в «Крышке» предстояло по меньшей мере дождаться заката, торопить наступление которого ему совсем не хотелось.

Олег прибежал через девять минут. Он, радостно запыхавшийся, вметнулся в «Зов души» подобно лишённому стены тарану и с разбега плюхнулся на кресло напротив Севы, в котором ещё недавно сидел Хрусталёв. С горящими от возбуждения глазами он глубоко дышал и потирал руки.

– Ну что? – нетерпеливо поинтересовался он, немного успокоившись и отдышавшись, – как ты?

– Благодарю, – спокойно и улыбчиво отвечал Сева, – мне кажется, я постепенно прихожу в себя. А ты?

– Может быть, теперь расскажешь, наконец, что с тобой произошло? – настойчиво поинтересовался Олег.

– Ничего особенного, – уклончиво скрытничал Сева, – просто я вдруг понял, что всё на самом деле не так, как мне раньше казалось.

– Неплохое начало, – настаивал Олег, – а нельзя ли поподробнее осветить вот это «вдруг» и вот это «на самом деле»?..

– Да что тут освещать, – Сева налил Олегу вина в доставленный роботом бокал. – «Вдруг» – это значит, что всё произошло совершенно неожиданно, вернее, я ожидал одного, а вышло совсем другое. «На самом деле» как раз и означает, что мои ожидания не соответствовали действительности, в чём я и убедился на собственном опыте. Извини, брат, но вдаваться сейчас в детали произошедших со мной событий я просто не в состоянии. Давай пропустим…

– Хорош друг, – обиделся, было Олег, но сделав пару глотков вина и немного поразмыслив, сообщил, – зато я, похоже, нашёл. Я вышел на очень реальные манускрипты, в которых даны некоторые очень глубокие расшифровки… Оказывается, наука о Камне – это великое дело. Бессмертие – это лишь маленькая часть всего того, чего можно добиться. Получение Камня открывает поистине безграничные возможности, близкие к божественным…

– Послушай, Олежка, – ласково улыбнулся Сева, – а зачем тебе всё это? Например, бессмертие…

– Ты что? – изумился Олег, – не понимаешь? Достижение бессмертия означает обретение власти над силами жизни и смерти, и не только. Это власть над материей вообще. Ведь Камень – это и есть материальное выражение этой силы, этой власти…

– Так значит, – спокойно, но уверенно поинтересовался Сева, – тебе нужна власть, а не бессмертие? Так ведь получается?

– Не понял, – напрягся Олег, – что ты имеешь ввиду? По-твоему, власть – это нечто отрицательное?

– Да нет, почему же, – успокоил товарища Сева, – дело не в этом. Дело в том, что в мире уже существуют силы, в распоряжении которых находится то, что ты ищешь. И рано или поздно ты поймёшь и сам, что без участия этих сил ты не сможешь обрести того, что ты ищешь. Потому что та сила, которой ты хочешь обладать, тебе не принадлежит. Я думаю, что ты без труда обретешь всё, что захочешь, если, во-первых, будешь ясно отдавать себе отчёт в том, что конкретно и зачем тебе нужно, и, во-вторых, правильно попросишь того, кто всем этим распоряжается.