НАСЛЕДИЕ. плоть и прах.

«Снова эта фраза. Как много он знает на самом деле?» – мелькнула мысль, но она не могла позволить себе задать этот вопрос.

В этот момент в комнату вошёл Тимофей, старший наставник Мирона, человек, чье присутствие внушало уважение. Они обменялись многозначительными взглядами, которые Далия не могла расшифровать. Молча, с намерением, которое было ей абсолютно непонятным, они беседовали без слов.

– Вставай, – произнес Тимофей, его голос был строгим и властным.

Далия, хотя и была полна ярости и отвращения, вяло подчинилась. Как будто её сопротивление было бесполезным, как будто вся её злость не имела никакого значения перед тем, что они собирались сделать.

Когда они шагали по коридору, тяжелые шаги отбивались от стен, и каждый миг наполнялся напряжением. Внутри неё всё сжималось, подавляя попытки освободиться от захвативших её эмоций. Она бросала взгляд на Тимофея, пыталась увидеть что-то, что помогло бы понять, но его лицо оставалось бесстрастным, он молчал, словно изолировав их от внешнего мира.

В какой-то момент они завернули в узкий коридор, и внезапно наставник генерала прижал её к стене, его рука оказалась незаметной, но мощной, словно заклепка, одновременно освобождающей и связывающей. Он протянул ей нож.

– Слушай внимательно, – произнес он, и в его голосе слышалась сталь, – Если хочешь выжить, не думай о том, что когда-то это был человек. Просто бери и бей, поняла?

Далия кивнула. Весь её внутренний мир погрузился в новый кошмар: это было предательство её самой сути.

"Вот же ублюдок", – пронеслось в её голове, и в этот момент ей казалось, что она погрузилась в бездну, из которой не было возврата. Теперь её выбор заключался в том, чтобы потерять себя дальше или сделать шаг навстречу новому, но страшному осознанию.

Тимофей повел её к большим железным воротам, которые внезапно возвышались перед ними, как непреодолимая преграда. Отовсюду давила угнетающая тишина.

Стража, стоящая по обе стороны от ворот, пристально следила за каждым ее движением.

Сила внезапно колола на кончиках пальцах и ей приходилась стряхивать их, чувствуя, как те немеют от просившейся наружу силы.

Внезапно раздался механический звук шестеренок, и яркий свет, внезапно вспыхнувший, на миг ослепил её, заставив зажмуриться.

– Вперед, – услышала она перед тем, как кто-то пихает ее в спину, не давая привыкнуть глазам.

Стук при закрытии отразился в ушах как удар кулака, завершая всё, что она знала о нормальной жизни.

Она оказалась в круглой огромной яме. Пол был вымощен брусчаткой, и каждый шаг отдавался глухим эхом. На высоте пяти метров начинались зрительские места, которые оказались пустыми. Но среди молчаливых стен Далия увидела фигуру царевича Василия, который расслабленно закинул ноги на соседнее кресло, как будто с нетерпением ожидал развлечение. Рядом с ним сидел младший царевич с хмурым выражением на лице, в то время как глаза Василия искрились воодушевлением, словно он уже завершил какую-то зловещую игру. За ними стоял стражник, который следил за всем, словно задуманный охранник этого ада.

С деланным спокойствием Далия приблизилась к ним, ощущая, как руки дрожат, но стараясь говорить уверенно:

– Продолжаешь играть в свой цирк уродов, маленький царевич?

Её голос, хоть и колебался, был полон решимости, и она ждала реакции с тревогой.

Оба царевича сощурились, но Василий, не проявляя ни капли удивления, лишь махнул рукой, как бы предостерегая её от дальнейших слов. И вот снова раздалась знакомая музыка механических шестерён. Далия, не в силах отвести взгляд, обернулась, когда фигура была вытолкнута на арену.

Русые волосы и знакомый безумный взгляд. Вот только теперь в нем не было и намека на человечность. Рваные лохмотья, когда-то были рубашкой, за которую хваталась Далия. Брюки превратились в бриджи.

А рот сплошь был покрыт засохшей кровью.

Она узнала его. Это был тот самый паренек, которому она помогла. Тот самый, из-за которого генерал увидел ее силу.

Она не помогла ему. И теперь будет вынуждена убить его.

Погрузившись в этот водоворот чувств, она вновь взглянула на царевича. На его лице читалась насмешка; он точно знал, что делает. Он знал, кто этот мальчик.

Если он собирается уничтожать ее мир по кусочку, она отплатит ему тем же – она заставит его увидеть, что в его собственном мире ему не удастся выжить.

Этот бой станет не только её последней попыткой спасти кого-то, но и жаждой мести, готовой вспыхнуть внутри неё, чтобы выдолбить из сознания всё, что она знала о сострадании.

Глава 16

21 апреля 2069 год.

Где-то в России. Элвалаж.

Мирон Дьяков

Мирон сидел на холодном бетонном полу в своей тюремной камере, окруженный глухими стенами, которые как будто поглощали все звуки и надежды. В его голове вертелись мысли о лекарке, чье имя звучало в его голове, каждый раз, когда он его произносил, сердце щемило от тревоги.

Она сейчас была там, на арене и его сводило с ума осознание, что он не помог ей сбежать раньше. Вина от того, что он самолично привел ее в пасть ко льву терзала его с самого первого дня.

Но генерал давно свыкся с этой виной. Каждый биокинетик, который пропал в стенах дворца лежал неподвижным грузом на его плечах. Именно он видел их в последний раз, безжизненных, иссушенных.

– Мне стоило остановить это раньше, – глухо отозвался Мирон, стукнувшись затылком о стену.

– Иначе наш план не сработал бы, – с ноткой отчуждения произнес Тимофей, сидевший на стуле по ту сторону стеклянной преграды. Его хмурый взгляд буравил Мирона.

Тимофей сидел по ту сторону стекла, на стуле. Хмурый взгляд буравил его. Мирон посмотрел на него и наставник продолжил:

– Твои чувства не играют роли. Ничьи чувства не важны.

Генерал задумался. Если раньше он согласился с наставником после встречи с лекаркой он начал сомневаться в реальности.

Тысячи раз он копался в мыслях других людей, словно алхимик в поисках спрятанных сокровищ, но эта женщина, её стойкость и принципиальность, смогла удивить его. То, как она горячо защищала их сородичей. То, как она держалась своих принципов одновременно восхищало и раздражало его.

С ней он почувствовал, что может бороться иначе.

«И куда тебя это завело, друг?»

– Как они узнали? – глухо спросил Мирон, – Кто сдал?

Наставник тяжело вздохнул:

– Мы ищем. Царевич не простит тебе предательства.

– Это не важно, черт возьми, – выругался Мирон, его гнев разгорался, подобно огню, – Мы должны ее спасти.

Тимофей покачал головой, его выражение оставалось неизменным.

– Ты так и не раскрыл смысл ее важности. Я не стану рисковать планом ради твоего увлечения.

Мирон непроизвольно сжал кулак, хрустнув костяшками, но ни физическая боль, ни гнев не могли ослабить ту безмерную тоску, что раздирала его изнутри.

– Ее дар… – начал он, осознавая, как его голос трясется от эмоций.

– Не так важен, – перебил Тимофей, уверенно и резко, словно этот вопрос не стоил его внимания, – Я найду для нас другого биокинетика. Ты важнее в этой плане.

– Она не просто биокинетик.

Тимофей на миг замер, будто осознавая, что каждое его слово может вызвать бурю. Взгляд Мирона был полон решимости, и в глубине души Тимофей почувствовал, что его дружок начал меняться. Но внутренние правила и разум все еще удерживали его.

– Ты рискуешь не только своей жизнью, – произнес он, стараясь донести до друга истинные последствия его обостренных эмоций. – Если ты не покажешь своей преданности, все, что мы построили, может разрушиться.

Мирон посмотрел на наставника, искренняя борьба во взгляде. Он понимал, что необходимо сделать решительный шаг. Безостановочно встречая жесткость исторической логики Тимофея, его собственное сердце колебалось между страхом и надеждой. «Такое ли это место, где мы должны жить, где чувства считаются слабостью?» – подумал он, плотно сжав губы.

– Тим, она нужна нам, – со сталью в голосе произнес генерал, – Только она сможет взломать систему вещания. У нас нет времени искать другого хакера.

Тот тяжело вздохнул, признавая поражение.

– Сейчас мы не можем ей помочь, остается ждать исхода боя.

– Кого поставили против нее? – выдавил он сквозь сжатые зубы, прокладывая в уме мрачные образы.

Волнение охватило Мирона. Сердце его стучало быстрее, как протест против неизбежного. Она едва научилась защищаться, он надеялся, что будет кто-то слабый.

Но в его сознании тень угрюмого понимания медленно змеилась, ведь царевич был слишком одержим ею. В его глазах светился огонь, и Мирон знал, что он не позволит ей умереть. Это понимание стало ему тяжким грузом, давившим на сердце, как камень на груди.

В голове у него возникали образы, как Василий касался ее, целовал, и это раздирало его на части.

– Тот парень, которого ты привез пару недель назад, – произнес Тимофей, его голос звучал неуверенно, как будто каждое произнесенное слово весело разрывало тишину. – Вроде как, она его еще подлатала.

Горько усмехнувшись, Мирон покачал головой, ощущая, как ярость поднимается в его груди, как пламя, требующее выхода.

– Вот ублюдок, – прорычал он, наполняясь ненавистью.

– Царская семья всегда знала, как ударить побольнее, – проговорил Тимофей, и в его голосе послышалась тень боли. Он сам переживал подобные предательства и знал, какой это ужас – ощущать, как тебе ломают сердце через сласти.

Мирон заметил, как его друг теребил край стула, словно это могла быть единственная опора на этом мрачном пути.

– Ты знаешь, что он будет делать? – резко спросил он, его голос звучал напряженно.

Мирон медленно покачал головой.

– Царевич не даст ей умереть, – произнес он уже вслух с холодной ясностью, – Он может быть одержим ею, как хищник, жаждущий жертвы. Она его интересует, и его желание сломить ее может быть сильнее, чем ненависть.

Мирон стиснул кулаки. Одна мысль об этом сжигала его изнутри. Ему хотелось отрывать от царевича кусок за куском, наслаждаясь его болью так, как он наслаждался насилием над Далей.

– Она должна быть сильной, – выдавил он, пытаясь добавить надежды в этот мрачный разговор, – Она научилась быть бойцом. Она сможет справится и с этим.

Мирон закрыл глаза. Он видел её лицо, яркое, полное жизни и тепла, и это разжигало ненависть к системе, которая подорвала ее дух ради своих целей.

***

Далия Янковская

Возвышаясь над мертвым телом, Далия всматривалась в пустые глаза молодого парня. Он выглядел так, будто мог бы быть просто обычным человеком – примером любого из них, кто когда-либо жил под солнечным светом до катастрофы. У него могла быть целая жизнь впереди, и теперь она навсегда оставалась лишь неосуществленной мечтой. Перед ее глазами мелькали моменты его возможного будущего: он мог бы стать кем-то, кто приносит радость и свет, а не оставляет за собой лишь тени.

Она видела себя, стоящую рядом с ним в обычных обстоятельствах – теплый дом, обжитая комната, мама, обнимающая своего маленького сына, нежно прижимая его к себе, и отец, мирно читающий новости у теплого камина, яркий свет вечерних огней, отражающийся в его глазах. У него могли бы быть любимые фильмы, хобби; он мог бы с гордостью достичь чего-то значимого в своей деятельности, быть частью чего-то большего, чем просто выживание в этом долбаном постапокалипсисе.

Далия не могла удержать слезы. Её гнев и печаль переплетались, поражая её изнутри. Устало упав на колени, она закричала – гортанные, истерические рыдания вырывались из её груди, как будто она пыталась излить на все, что её окружало, ту безмерную боль, которую носила в себе. Она переводила взгляд со своих окровавленных рук, по локти поросших пролитой кровью, на мертвое тело парня, на его белое лицо, больше не сияющее жизнью.

«Уймите эту боль», – просила она, умоляла кого-то в своих мыслях, в надежде, что кто-то или что-то услышит её стон и положит конец этому безумию. Она ощутила, как адреналин, который до сих пор бурлил в ее венах, стал угасать, уступая место глубокой усталости, перемешанной со страхом и растерянностью. В этот момент все ее действия казались ей бессмысленными, как и место, где они все оказались.

«Я убила его», – осознание накрыло её, оставляя за собой лишь разрушение.

Глубокое чувство вины пронзило её душу, поднимая застарелые раны, о которых она старалась не думать. С каждым мгновением вновь и вновь ей приходили в голову мысли о том, что это она помогла увести его в бездну, что это её рука окончательно подписала его смертный приговор.

Следом за этим, как черная тень, пришла ненависть – ненависть к Царевичу, к тому, кто был источником всей этой боли и хаоса, кто плясал на руинах жизни, улыбаясь, хлопая где-то за ее спиной, наслаждаясь своей властью. Его смех казался ей кощунственным и дразнящим, как демон, торжествующий над погибшими.

Пальцы Далии сжались в кулаки, чувства гнева и решимости стали подниматься внутри нее. Ей было невыносимо оставаться беспомощной.

Василий не сказал ей ни слова. Ее молча вывели с аренды, довели по мрачным коридорам, пока наконец не бросили обратно в ее клетку, словно она всего лишь животное. Дверь закрылась с глухим стуком, отразившимся в ее сердце.

Когда Мирон увидел ее, его глаза наполнились яростью и беспокойством. Он не раздумывая бросился к ней, обняв так сильно, что она почувствовала, как его тепло заполняет пустоту внутри. Его пальцы перебирали ее волосы, нежно, как будто пытаясь впитать ее страх, его прикосновение было словно щит, защищающий ее от всего зла.

– Останови это, прошу, – произнесла она, её голос был полон отчаяния, будто она пыталась остановить ураган, бушующий в ее сердце. К этому моменту она уже не могла сдерживать собственные чувства – слезы хлынули из ее глаз, как поток, сметающий все на своем пути.

Он шептал ей успокаивающие слова, пытаясь вернуть ее к жизни, но Далия словно не слышала его, погружаясь все глубже в пучину боли.

– Я ненавижу Царевича, – произнесла она с силой, готовая разорвать узы, которые сжимали ее в этом беспощадном мире. – Ненавижу все это общество!

Мирон, зная, что ничего не может изменить прямо сейчас, ждал, пока ее истерика утихнет. Он оставался рядом, мягко успокаивая её, его присутствие было для нее якорем в бурном море эмоций. Он понимал, что сейчас главное – быть здесь, рядом, когда весь мир казался черным и безрадостным.

Когда Далия наконец успокоилась, её дыхание стало ровнее.

– Я успел попросить Алену вывезти Анну, – произнес Мирон, стараясь говорить спокойно. – Она в безопасности.

Слова его, как яркий луч света, пронзили темноту её души. Далия едва заметно улыбнулась, словно цветок, распускающийся на каменистой почве.

– Спасибо, – прошептала она, в её голосе слышалась искренность, отражающая глубокую благодарность.

Они сидели рядом ещё какое-то время. Этот момент остался для них маленьким оазисом среди бесконечной пустыни страха и боли.

Но спокойствие было недолговечным.

Внезапно дверь открылась, и на пороге появился Тимофей, его тяжелый взгляд проскользнул по ним, как будто он измерял каждый их шаг.

– Вы оба на выход, – произнес он коротко, его голос не терпел возражений.

Далия взглянула на Мирона, в её глазах отразилась неясность.

Едва они вышли за пределы клетки, темные коридоры, казалось, сжали их, будто желая вернуть обратно в ту узкую тюрьму. Взгляды Далии и Мирона пересеклись на мгновение – в них было столько непередаваемого чувства, но это мгновение быстро оборвалось, когда Тимофей вдруг потянул Мирона в сторону. Его выражение лица стало холодным и предельно серьезным, словно он уводил своего подопечного на казнь. Далия не могла не почувствовать, как сердце у нее засосало от одиночества и неразрывной связи, которую она только что обрела. Её стражник же, совершенно равнодушный, потянул её в другую сторону, в тускло освещенный коридор, из которого доносились глухие звуки, как будто что-то тяжелое постоянно двигалось и стучало.

Когда они наконец вошли в освещенное помещение, состоящее из холодной плитки и ярких ламп, отражение света от стен добавляло ненужной стерильности обстановке. Далия удивленно уставилась на стражника, не понимая, что же они собрались с ней делать.

– Что это? – вопрос сорвался с ее губ, полон ненависти и недоумения.

Она чувствовала, как в ней нарастает гнев, словно распечатанная бутылка с газом, готовая взорваться в любой момент.

Стражник, не спеша, выдавил из себя короткое объяснение, которое звучало как приговор:

– Велено отвезти вас помыться и переодеться.

Пока она пыталась осознать эти слова, в голове её проскользнула мысль о том, что уход в никуда из одной клетки в другую – это лишь мнимое освобождение. Теперь чувствовала себя словно марионетка, которой дергают за ниточки, навязывая действия. Бурный поток эмоций задавал направление её мыслям, качая между гневом и страхом.

"Урод", – пронеслось у неё в голове, когда она повернулась спиной к стражнику, стараясь выдавить из себя и каплю независимости, даже если это было бесполезно.

Не имея ни сил, ни желания сопротивляться, Далия молча подчинялась, выполняя условия. Не прошло и пятнадцати минут, как её облачили в простые брюки и рубашку, которые уже не имели прежнего значения и важности – одеваясь, она ощущала, как обычная, повседневная одежда отгораживает её от того ужасного места, где она оказалась. Но в глубине души, несмотря на обновленный вид, её тревога о том, что произойдет дальше, только усиливалась. Страх завладел её сердцем: она ожидала худшего от своего стражника, которого не знала, но в то же время чувствовала, что в этом мрачном лабиринте она сама стала очередной жертвой своих эмоций и обстоятельств.

Коридоры, по которым Далию вели обратно, были мрачными и холодными, будто хранили в себе более темные секреты, чем она могла себе представить. Шаги стражника резонировали в их тишине, создавая тугие вибрации, наподобие глухого удара сердца. Свет оттенял серые камни стен, создавая тени, которые плясали около них, словно предвестники нечто зловещего. Когда их привели к величественным дверям, их тяжелый резной механизм раскрылся, и она оказалась на арене, которая всё еще хранила атмосферу предвкушения, но теперь была пуста, за исключением старшего царевича и его надежного охранника.

В этот момент сердце Далии ухнуло вниз. Она оказалась по ту сторону боев, к тому месту, где жизнь и смерть соперничали за право существовать. Взгляд её блуждал вдоль ряда зрительских кресел: они оставались пустыми, словно сам воздух отдалялся от трагедии, затопившей эту арену. Тишина казалась оглушающей, нарушаемая лишь мелодичным звоном доспехов охраны царевича. Но в глубине арены, её внимание привлекло другое – фигура Мирона, стоящего, как статуя. Его глаза, полные силы и решимости, стремительно встретились с её взглядом. Удивление окутало его лицо, когда он заметил её, как будто все сомнения и переживания мгновенно улетучились.

– О, а вот и моя прекрасная маленькая лекарка. Уже пришла в себя после победы? – произнёс царевич, его голос звучал с ненадежной лёгкостью, словно он играл в какую-то опасную игру, в то время как угроза витала в воздухе.

Царевич театрально встал и быстро пересек арены, его шаги были наполнены уверенностью и властью. Он взял её за руку, и, прежде чем она успела понять, что происходит, его губы коснулись её кожи, заставляя её замереть от неожиданности. Внутри неё вспыхнули противоречивые чувства: от остроты напряжения до смятения. Мысли разбегались, как стая птиц, стараясь ухватить суть сценария, который разворачивался на глазах.

Когда её завороженный взгляд ускользнул от царевича и метнулся к Мирону, она заметила его сосредоточенные глаза, изучающего каждую деталь происходящего. В момент, когда её взгляд вновь вернулся к царевичу, она увидела на его лице шрам, достаточно явный, чтобы вызвать в ней искру злорадства.

– Уже не так красив, царевич? – произнесла она с колючей усмешкой, её слова обожгли воздух между ними.

Он ответил ей с тихим, хищным смехом, как будто её злость лишь подогревала его интерес:

– Одна дикая кошка оставила. Я очень надеюсь, что в следующий раз следы останутся на моей спине, пока она будет биться в экстазе.

Захлебнувшись от отвращения, Далия выдернула свою руку из его хватки, как будто сделала что-то противоестественное. Она сложила руки на груди, чувствуя, как внутри поселилась стойкая злоба.

– Может, объяснишь, что здесь происходит? – бросила она, указывая пальцем в сторону Мирона, словно он был воплощением всех её страхом.

Царевич, не отводя взгляда, произнес с неимоверной нежностью, которая всколыхнула в ней отвращение:

– Мне больно смотреть на то, как ты здесь находишься. И я не хочу тебя здесь держать. Но тебе нужно попрощаться с прошлым, чтобы идти в ногу со своим будущим.

Эти слова отозвались в её душе, как удар молота по сердце, осознание мгновенно окутало её ледяной волной.

– Ты не посмеешь, – прошипела она, чувствуя, как злость и страх соединились в опасное коктейль.

Он лишь усмехнулся, его улыбка сочетала в себе зловещую игривость и сытость, как у кота, который поймал мышь:

– Прояви себя, и, возможно, я стану чуть милосерднее, – произнес он, его голос был низким и плотоядным, будто приглашая её в игру, о которой она знала, что не должна принимать участия.

***

Мирон Дьяков

Мирон наблюдал за Далией с восхищением, когда она, не колеблясь, выступила против царевича. Её острый язык и независимый дух были именно теми качествами, которые он всегда ценил в ней. Но вместе с тем его сердце страдало от осознания того, что он не в состоянии ей помочь. Он чувствовал себя связанным, как в капкане, пытаясь изолировать свои эмоции от окружающей бездны, и это приводило его в агонию.

Его способность читать мысли, казалось, стала теперь скорее обузой, чем даром. В голове царевича царили грязные мысли и мерзкие планы, и, зная их, Мирон не мог не чувствовать скукоживания от той пошлости, которая крутилась вокруг. Каждый раз, когда он слышал внутренний крик царевича, это глубоко ранило его душу, но в то же время обострило его желание выполнить свою миссию.

– Ты больной! – спокойно произнесла Далия, её голос звучал с подчеркивающей решимостью, которая лишь подливала масла в огонь гнева царевича.

– Это все из-за твоей одержимости этим ничтожеством. – На губах царевича появилась ухмылка, когда он говорил, словно нашел новую игрушку, с которой можно поиграть. – Но я помогу тебе, уберу этот пазл, и нам уже ничего не будет мешать.

Он сделал шаг в её сторону, словно надеялся, что его напористость сможет поджечь её страх. Но она отстранилась, и в её глазах вспыхнули гневные искры – она не собиралась показывать свою слабость, даже если обстоятельства навязывали ей другую роль.

Царевич, вместо того чтобы продолжить борьбу слов, отошел назад и просто махнул рукой кому-то в тени.

– Начинайте! – произнес он, и его голос звенел от уверенности и удовлетворения.

Далия испуганно перевела взгляд, её инстинкты подсказали ей, что что-то ужасное начинается. Она заметила, как открылась противоположная от Мирона дверь, и её сердце замерло от страха. В этот момент она также обернулась, заставляя себя взглянуть на него. Несмотря на его уверенное присутствие, она увидела в его глазах молчаливую отчаянность и беспокойство.

Из оружия ему не выдали ничего. Это означало, что ему придется бороться голыми руками с безумным противником, который выглядел, как сам демон, что высвободился из глубоких недр ада.

Воспоминания о боях, которые он вел раньше, и о том, как ему удавалось противостоять врагам, пронзили его мысли. Но теперь это было другим. Он понимал, что не только физическая сила важна, но и умение управлять ситуацией. Нужно действовать быстро и, возможно, находить нестандартные подходы, чтобы одержать победу.

Каждое его движение было наполнено решимостью – он знал, что должен защитить Далию, как бы это ни было сложно. Внутренний голос, который когда-то его вел к победам, сейчас напоминал лишь о тревоге, но не о смерти. Он вдруг ощутил, как внутри него снова поднимается мужество, которое шептало ему: «Ты не один».

Он взглянул на Далию и увидел в её глазах не только страх, но и стойкость. И пусть они находились в самых мрачных обстоятельствах, единственное, чего ему действительно не хватало сейчас, это времени, чтобы найти способ разорвать этот порочный круг.

Поединок начался в мгновение ока стал столкновением разума и безумия.

Мирон стоял, чувствуя напряжение в воздухе, когда мутант с глазами, полными безумия и пылающего огня, шагал навстречу. Вокруг царила тишина, прерываемая лишь звуками их дыхания и ритмичными шагами, готовыми привести к буре. Мутант, с искаженным лицом и растрепанными волосами, сверкал огненными искрами, излучая тепло, которое заставляло окружающий воздух дрожать.