Кости и клыки

– Они сосредоточат все силы здесь, – Кара ткнула пальцем в Великую Запруду. – Они не знают, какую мощь таят в себе эти две.

Родан, как главный «инженер» операции, придвинулся ближе. Его голос был хриплым, но уверенным.

– Старая. Бить нужно по ней. Её строил ещё мой дед, и я знаю её слабое место. Там три центральные сваи из старой лиственницы. Они держат основной напор. Если подрубить их у самой воды, плотина не рухнет сразу. Она будет ждать, как натянутая тетива. А потом, когда мы обрушим на неё поток с Ивовой, она не выдержит и прорвётся вся разом.

Торн, как тактик, выслушал его и распределил роли. В его голосе не было сомнений, только ледяное спокойствие командира перед боем.

– Родан и Зур – ударная группа. Ваша задача – самая опасная. Подобраться к плотине и подготовить её. Сила Зура и знания Родана – наш единственный шанс.

Зур молча кивнул, его кулаки сжались.

– Мы с Эхо – группа прикрытия и наблюдения. Займём позицию на том холме. Эхо будет «слушать» лес на предмет патрулей. Я буду следить за лагерем врага.

Эхо, бледный в темноте, коснулся амулета на шее.

– Кара, Ильва, вы и Верный – группа отхода и наш резерв. Ждите нас в условленном месте, ниже по течению. Если с нами что-то случится, уходите. Без споров.

Кара хотела возразить, но встретила его тяжёлый взгляд и поняла, что это приказ. Она была мозговым центром, но в бою командовал он.

Под покровом самой глубокой ночи, когда большинство неандертальцев спало у своих костров, а их часовые клевали носом, операция началась. Родан и Зур, вымазав лица чёрной грязью для маскировки, бесшумно скользнули к реке.

Они вошли в ледяную, обжигающую воду, и у Зура перехватило дыхание. Он, воин степей, чувствовал себя неуютно и уязвимо в этой тёмной, чужой стихии. Но Родан, наоборот, двигался в воде уверенно и бесшумно, как выдра. Он плыл первым, используя плавучие коряги и тени от нависающих над водой деревьев как прикрытие. Зур следовал за ним, стараясь не отставать и не производить лишнего шума, полностью доверяя своему новому, вынужденному товарищу.

Это был самый опасный этап. Каждый всплеск, каждый неосторожный гребок мог привлечь внимание часовых с того берега. Холод пробирал до костей, сковывая мышцы и замедляя движения. Зуру казалось, что стук его собственного сердца слышен на том берегу.

Они достигли «Старой» запруды. Её тёмный, массивный силуэт вырисовывался на фоне далёких, тусклых костров. Сквозь щели в брёвнах они видели отблески пламени и тени движущихся фигур. Враг был так близко, что, казалось, можно дотронуться до него рукой.

Родан и Зур замерли, прижавшись к склизким брёвнам. На том берегу, у костра, один из часовых лениво почесывался, глядя на пляшущие языки пламени, а не на тёмную, неинтересную воду. Второй ходил вдоль берега, но его шаги были медленными и тяжёлыми – шаги уставшего воина, который думает о сне, а не об угрозе. Их самоуверенность была почти осязаемой. Они были завоевателями на чужой земле и не верили, что добыча посмеет огрызнуться. Шум реки, перекатывающейся через пороги, был их лучшим союзником, он пожирал каждый тихий скрежет, каждый напряжённый вздох, превращая их опасную работу в почти беззвучный танец теней.

Родан на ощупь, под водой, нашёл те самые три сваи. Он не просто трогал их. Его пальцы, как у слепого, читали дерево, ощущая малейшие изменения в плотности, направлении волокон, ища те самые «сердцевинные» брёвна, которые держали на себе основной вес конструкции. Это был навык, передававшийся в его клане из поколения в поколение. Он мгновенно определил центральную сваю из старой, почти окаменевшей лиственницы – её древесина была твёрже и холоднее остальных. Это был стержень плотины. Именно по нему и нужно было бить. Начиналась мучительная, почти беззвучная работа. Они использовали не топоры – один удар разбудил бы весь лагерь. Их оружием были острые кремневые скребки и короткие, широкие ножи. Родан показал Зуру, как вести скребком вдоль древесных волокон, снимая мокрую, податливую древесину тонкими слоями, чтобы не было громкого треска.

Звук скребущего по мокрому дереву камня казался им оглушительным в ночной тишине. Пот, смешанный с речной водой, заливал им глаза. Каждую минуту они замирали, прижимаясь к склизким брёвнам, прислушиваясь к каждому шороху, каждому треску ветки с того берега. Это была пытка на пределе нервного и физического истощения. Их пальцы, окоченевшие от холода, плохо слушались, скребки то и дело соскальзывали.

«Время», – подумал Родан, чувствуя, как начинает светать. Последняя, самая толстая опора была подпилена лишь наполовину, но он знал – этого должно хватить. Она выдержит напор воды, но не выдержит дополнительного удара. Он кивнул Зуру. Они бросили инструменты, которые тут же утонули в тёмной воде, и так же бесшумно соскользнули под воду, отплывая в сторону своего берега.

В тот самый момент, когда они скрылись в тени прибрежных кустов, на плотину вышел патруль, о котором их не мог предупредить Торн. Двое неандертальцев и огромный, чёрный волк Следопыта на поводке из сухожилий. Волк явно что-то учуял – он тянул поводок, тихо порыкивая, и обнюхивал то самое место, где только что были Родан и Зур.

Родан замер в ледяной воде, его сердце остановилось. Но неандерталец, лениво осмотрев плотину, грубо дёрнул поводок.

– Гррах! – рявкнул он на зверя, решив, что это бобёр или крупная выдра. Волк неохотно подчинился, и патруль двинулся дальше.

Опасность миновала. Родан и Зур, затаившись, видели удаляющийся свет факела и понимали, что только что были на волосок от смерти. Они выбрались на свой берег, где их уже ждала напряжённая, как натянутая тетива, Кара. Они были мокрые, замёрзшие до костей, измотанные до предела. Но они сделали это.

Ловушка была взведена. Теперь осталось только ждать подходящего момента, чтобы обрушить на врага гнев реки.

Глава 87: Ярость Реки

Утро было обманчиво мирным. Отряд Кары, измотанный ночной диверсией, затаился на своих позициях, превратившись в часть леса, в камни, в тени. Кара, Ильва и Родан укрылись в густом орешнике у подножия холма, готовые к мгновенному отходу. Торн и Эхо, распластавшись на вершине, как две ящерицы на солнце, не сводили глаз с противоположного берега. А Зур, самый быстрый и выносливый, уже совершил бросок к Ивовой запруде, где залёг в камышах, ожидая своего часа.

Напряжение было почти физически ощутимым. Оно висело в неподвижном воздухе, оно дрожало в стрекоте кузнечиков. Они ждали. Целый день они, почти не дыша, наблюдали, как неандертальцы готовятся к штурму. Они видели, как приземистые, мощные воины подтаскивают к Великой Запруде сухие брёвна и вязанки хвороста. Они видели, как двое, чьи тела были раскрашены жуткими чёрными спиралями, расставляют у основания плотины глиняные горшки, наполненные их страшной, огненной пастой.

Следопыт и его волки рыскали по берегу. Они явно что-то подозревали. Их беспокоила ночная тишина, их тревожило поведение животных. Но они не могли найти источник угрозы. Они искали врага на земле, не догадываясь, что враг – сама вода.

С наступлением вечера, когда багровое солнце коснулось горизонта, неандертальцы начали штурм. Во главе с вождём Крутом, чей рогатый шлем придавал ему сходство с демоном из ночных кошмаров, и шаманом Грава, они подошли к Великой Запруде.

Грава провёл короткий, жуткий ритуал. Он издал гортанный, вибрирующий клич, и его воины, как по команде, начали вываливать содержимое горшков на деревянные опоры плотины. Густая, чёрная паста, похожая на дёготь, облепила толстые, влажные брёвна. Затем шаман достал два камня – кремень и пирит – и с силой ударил их друг о друга. Сноп ослепительно-ярких искр упал на нанесённую массу.

Пламя вспыхнуло беззвучно, но с ужасающей мощью. Загорелась не сама древесина, а именно эта паста. Оно было не жёлтым или оранжевым. Оно было белым, почти нестерпимым для глаз, и от него шёл такой жар, что воздух над плотиной задрожал и поплыл. Толстые, пропитанные водой брёвна, которые не взяло бы обычное пламя, зашипели, задымились и начали не гореть, а плавиться, чернея и превращаясь в труху.

Враги издали торжествующий, звериный рёв, предвкушая, как рухнет главное творение их врагов. Они потрясали в воздухе своими копьями, и тусклый свет отражался от их наконечников – не блестящих, как кремень, а тускло-чёрных, костяных, закалённых адским пламенем их шамана. Это было оружие, созданное, чтобы ломать кости и пробивать любую защиту.

Это был тот момент, которого ждала Кара. Она видела, что большая часть отряда неандертальцев, включая их вождей, собралась в низине у подножия плотины, любуясь делом своих рук. Она приложила ладони ко рту и издала пронзительный, двойной крик чайки, который эхом пронёсся над замершей рекой.

Сигнал долетел до вершины холма. Торн, услышав его, ударил рукой по земле. Это была отмашка.

Родан, стоявший у ослабленной Старой запруды, ждал этого. Он и Зур, который успел вернуться после подготовки своего участка, со всей силы навалились на длинный, толстый рычаг из соснового бревна, который они заранее подвели под главную, подрубленную сваю.

Раздался оглушительный, тошнотворный треск. Подпиленные опоры с хрустом сломались, не выдержав чудовищного давления. На одно жуткое, бесконечное мгновение ничего не произошло. А затем огромная масса воды, до этого мирно спавшая за плотиной, с глухим, утробным рёвом пробудилась.

Первый вал, чёрный и тяжёлый, как жидкий камень, вырвался на свободу. Он обрушился на лагерь неандертальцев не как волна, а как таран. Поток был не настолько высок, чтобы убить, но достаточно силён, чтобы сбить с ног, опрокинуть, лишить равновесия. Он с рёвом пронёсся по низине, гася костры, смывая припасы, оружие и самих воинов. Раздались яростные, удивлённые, захлёбывающиеся крики. «Чёрный огонь» на опорах Великой Запруды, до этого горевший с неестественной белой яростью, встретился с потоком воды. Раздалось оглушительное, протяжное шипение, словно тысячи раскалённых змей бросили в реку. Казалось, сама тьма столкнулась со светом, но наоборот: чёрная, мутная вода с рёвом обрушилась на слепящее белое пламя. Это была битва двух стихий, двух противоположностей. В небо мгновенно взметнулись густые, молочные клубы пара, на мгновение скрыв всё в горячем тумане. Температура пламени резко упала. Чёрная паста, до этого вплавившаяся в дерево, от резкого охлаждения начала трескаться и отваливаться кусками, которые с шипением тонули в бурлящей воде, оставляя на брёвнах лишь глубокие, обугленные раны. Лагерь победителей в одно мгновение превратился в бурлящий котёл из воды, грязи и паникующих тел.

Неандертальцы ещё не успели прийти в себя, когда на них обрушилась вторая, ещё более яростная волна. Зур, услышав грохот первого прорыва, не мешкая обрушил Ивовую запруду. Этот поток, хлынувший сбоку, довершил разгром. Он ударил по тем, кто пытался выбраться на берег, утаскивая их обратно в бурлящий водоворот.

Несколько неандертальцев, застигнутых у самой воды, просто исчезли, захлебнувшись в мутном потоке. Остальные, мокрые, злые, оглушённые, лишённые оружия и огня, сгрудились на небольших возвышенностях, яростно рыча, как мокрые медведи.

Отряд Кары, видя результаты своей диверсии, не стал дожидаться ответной реакции. Под покровом хаоса, криков и рёва воды они немедленно начали отступать. Когда они бросились бежать, Торн, сделав шаг, споткнулся и от боли на мгновение отстал. Зур, не говоря ни слова, подхватил его под руку, перебрасывая её себе на плечи и помогая сделать несколько шагов, пока Торн, превозмогая боль, снова не нашёл в себе силы идти самому. Этот молчаливый жест стоил сотни слов. Они победили в этой схватке. Но это не была окончательная победа. Они не уничтожили врага, а лишь унизили и разъярили его до предела.

Отступая, Кара в последний раз оглянулась. Она увидела, как на том берегу, стоя по колено в воде, вождь Крут, сорвав с головы свой рогатый шлем, ревёт от ярости, колотя кулаками по воде. А рядом с ним, неподвижно, как змея, стоял Следопыт. Он не кричал. Он смотрел прямо в их сторону, на холм, откуда они вели наблюдение. И в прорезях его маски-черепа Кара почти физически ощутила два горящих, ненавидящих огонька. Он понял. Он знал, что это не духи реки. Это дело рук людей.

Битва за запруды была выиграна. Но настоящая война только начиналась. И теперь она стала личной.

Голова Змеи

Глава 88: Гнев Огненного Шамана

Рассвет был серым и больным. Он неохотно выползал из-за дальних холмов, заливая мир тусклым, водянистым светом, который делал всё вокруг ещё более убогим и жалким. Вместо лагеря победителей, готовившихся к финальному штурму, берег реки представлял собой картину хаоса и унижения. Густой, зловонный ил, пахнущий гниющими водорослями и смертью, покрывал всё: брошенное в спешке оружие, мокрые, тяжёлые шкуры, опрокинутые глиняные котлы. Некогда яростные, полные жизни костры превратились в шипящие кучи чёрного пепла, от которых в сырой воздух поднимался едкий, белый дым. Вода, всё ещё мутная и высокая после ночного потопа, лениво облизывала берег, словно сытый хищник, играющий с остатками своей жертвы.

Неандертальцы, промокшие до костей и дрожащие от пробирающего до костей холода, сбились в жалкие, понурые группы на редких сухих участках земли. Их обычная, грубая сила сменилась апатией. Некоторые пытались разжечь огонь, скребя кремнем о пирит, но сырые дрова лишь чадили, отказываясь гореть и заставляя их кашлять. Другие молча смотрели на бурлящий поток, их лица под низкими, покатыми лбами были выражением тупого, животного недоумения. Они, дети огня и камня, были побеждены водой. Унижены, осмеяны и смыты, как мусор.

В центре этого разгрома, стоя по колено в вязкой грязи, возвышалась фигура Крута. Его знаменитый рогатый шлем валялся рядом, наполовину утонув в иле, похожий на череп какого-то доисторического чудовища. Массивное тело вождя сотрясала крупная дрожь, но не от холода, а от сдерживаемой, клокочущей в груди ярости. Он смотрел на Великую Запруду – их главную цель, – на которой его «чёрный огонь», его гордость и главное оружие, был позорно погашен, оставив после себя лишь чёрные, оплавленные пятна.

С глухим, звериным рёвом, вырвавшимся из самой его утробы, Крут схватил огромный, скользкий валун, который едва мог бы поднять один человек, и с нечеловеческой силой швырнул его в воду. Брызги взлетели на несколько метров, и камень с тяжёлым всплеском исчез в мутной глубине. Ярость требовала выхода, но находила лишь безмолвное, вязкое сопротивление воды. Он потерял троих воинов, унесённых первым потоком. Он потерял почти все припасы. Но самое главное – он потерял лицо перед своей ордой. Это было военное поражение, и он искал виновных. Его взгляд, налитый кровью, обратился к тому месту, где должен был находиться шаман.

Грава не был с остальными воинами. Он стоял в стороне, у того места, где раньше находился его ритуальный круг из белых речных камней. Теперь это была просто грязная, мелкая лужа. Но шаман, казалось, не замечал этого. Его тело, раскрашенное в цвета войны, теперь было покрыто слоем засыхающей грязи и тины, что делало его похожим на восставшего из донного ила духа земли. Он не смотрел на понесённые потери или на подавленных воинов. Он смотрел на саму реку, и в его глубоко посаженных глазах горела не ярость, а фанатичная, почти безумная ненависть.

Когда Крут, тяжело ступая и разбрасывая комья грязи, подошёл к нему, Грава даже не повернул головы.

– Твои духи огня спали, шаман! – прорычал Крут, его голос был хриплым от гнева. – Вода смыла нашу силу, пока ты бормотал свои заклинания!

Грава медленно повернулся. Его лицо было маской нечеловеческого спокойствия, но глаза метали молнии.

– Ты слеп, вождь, если видишь в этом лишь воду, – прошипел он, и его голос был похож на шипение змеи. – Это не поражение воинов. Это вызов. Дух Великой Реки, которого эти дикари кормят своими жалкими подношениями, объявил нам войну. Он увидел наш священный огонь и послал своих водяных демонов, чтобы потушить его. Это не люди нас победили. Это бог бросил вызов нашему богу.

Он зачерпнул пригоршню жидкой грязи и с силой растёр её по своей груди, поверх старых символов.

– Чтобы победить их, нужно не больше копий. Нужно больше огня! Огня, который высушит эту реку до дна и сожжёт их водяного идола в его собственном логове!

Крут смотрел на него с плохо скрываемым презрением. Разговоры о духах были хороши для поддержания боевого духа перед битвой, но сейчас ему нужны были не заклинания, а практические решения.

Внезапно Грава сделал шаг вперёд, и его спокойствие исчезло, сменившись религиозным экстазом. Он не кричал от ярости, как Крут. Он запрокинул голову к серому небу и издал вибрирующий, гортанный клич, словно вызывая на бой невидимого врага. Он сорвал с себя амулеты из обожжённой кости и швырнул их в грязную воду.

– Ты слышишь меня, дух воды?! – ревел он, и его голос гремел, полный безумной, фанатичной ненависти. – Я, Грава, жрец Великого Огня, сожгу твоих детей и выпью твою кровь до капли! Огонь очищает! Вода оскверняет! Мы выжжем эту скверну дотла!

Его глаза горели, и казалось, что не вода, а он сам готов взорваться от внутренней ярости. Между вождём и шаманом повисло тяжёлое, враждебное напряжение.

В стороне от спорящих вождей, Следопыт действовал. Он не тратил время на ярость или молитвы. Он, как истинный охотник, пошёл по следу. Его не интересовала низина, где царил хаос. Он инстинктивно понял, что причина потопа не там, где его последствия. Вместе с двумя своими самыми верными волками-изгоями он поднялся вверх по течению, к той самой «Старой» запруде, которую ночью атаковали Родан и Зур.

Вода здесь уже спала, обнажив разрушенную, истерзанную конструкцию. Пока его люди осматривали берег, Следопыт, как хищник, изучающий свою жертву, осматривал сами повреждения. Он видел не просто сломанные брёвна. Он видел следы работы. Искусственные, целенаправленные срезы. Это не было делом духов. Духи не оставляют после себя ровных, аккуратных отметин от инструмента.

Он спустился к самой воде, не обращая внимания на холод и грязь. И там, зацепившись за торчащую щепку на одной из подпиленных свай, он нашёл то, что искал. Это был не просто след. Это была улика. Маленький, но совершенно уникальный кремневый скребок. Его лезвие было заточено особым, асимметричным способом, а рукоять была сделана из ивового корня и обмотана не сухожилиями, как у воинов, а тонкими, плетёными волокнами крапивы. Это был инструмент не воина, а мастера. Инструмент Клана Бобра.

Следопыт сжал в кулаке кремневый скребок. Его разум, холодный и точный, как лезвие ножа, заработал, отсекая лишнее.

«Это не духи, – пронеслось в его мыслях. – Духи не пользуются инструментами. Это не Грох и его воины. Они трусы, запершиеся в пещерах. Их тактика – стена щитов, а не удар в спину».

Он снова посмотрел на скребок. «Работа Клана Бобра. Неуклюжий, но эффективный. Но сама диверсия… хитрость, знание течения, удар по слабому месту, когда враг уверен в победе. Это почерк Щуки. Тактика воина».

И все части головоломки сложились в единую, раздражающую картину. Кто у них сейчас бегает по лесам? Девчонка из Бобров, знающая реку. И воин из Щук, знающий войну. Их отряд. Это единственное объяснение, которое сходится.

В этот миг его холодный расчёт впервые смешался с чем-то горячим, похожим на яд. Это было не просто раздражение от сорванного плана. Это было личное оскорбление. Он, тот, кто играл вождями и шаманами, как марионетками, был одурачен двумя щенками-изгоями. Они не просто выжили. Они не просто огрызнулись. Они унизили его. Выставили его некомпетентным глупцом перед всей ордой, которая теперь видела его провал. Он, великий стратег, не заметил ловушку, в которую попал бы любой неопытный охотник. Эта мысль жгла его гордость сильнее любого огня.

Следопыт вернулся в лагерь в самый разгар спора между Крутом и Гравой. Он не повышал голоса. Он просто встал между ними и разжал кулак. На его ладони, покрытой грязью, лежал мокрый, невзрачный скребок.

– Духи не пользуются инструментами, шаман, – тихо сказал он, глядя на Грава. – По крайней мере, не инструментами Клана Бобра.

Затем он повернулся к Круту.

– И это не просто поражение, вождь. Это ловушка, в которую мы угодили, как стадо туров. И её поставил не дух. Её поставил очень умный охотник.

Он дал им мгновение, чтобы осознать его слова. А затем нанёс решающий удар, искусно смешивая их убеждения со своей правдой.

– Грава прав в одном, – сказал он, снова поворачиваясь к шаману. – Дух Реки действительно бросил нам вызов. Но он говорит не через воду, а через уста своей жрицы. Девушки из Клана Бобра. Кары. Чтобы победить духа, нужно заставить замолчать его пророка.

Потом он посмотрел прямо в глаза Круту.

– Мы воюем не с племенем трусов, которым правит обезумевший старик. Мы воюем с маленьким отрядом, которым командует тот, кто думает, как мы. Они – мозг. Они – голова змеи. Пока она жива, тело будет огрызаться.

Он добился своего. Он дал фанатику-шаману осязаемого врага – «водяную ведьму». Он дал воину-вождю ясную военную цель – «голову змеи». Он объединил их гнев и направил его не на безликое племя, а на своих личных врагов.

– Мы найдём их, – закончил Следопыт, и его голос был холоден, как речная вода. – Мы выследим их по их собственным следам. И когда мы вырвем сердце у этой ведьмы и сломаем хребет её воину, всё остальное племя рассыплется в прах.

Крут поднял свой шлем из грязи и снова водрузил его на голову. Он всё ещё презирал разговоры о духах, но слова Следопыта о «голове змеи» попали в цель. Он, как вождь, понял тактическую правоту этих слов. Сражаться с целым племенем, которое прячется за стенами, долго и утомительно. А уничтожить маленький, но умный и дерзкий отряд, который бьёт по их слабым местам и сеет хаос, – это правильная военная задача. Устранив лидера, они обезглавят сопротивление. Его ярость больше не была слепой. Она обрела цель. Охота на Кару и Торна стала для орды главной задачей.

Глава 89: Лагерь на пепелище

Они бежали до тех пор, пока ноги не превратились в налитые свинцом колоды, а лёгкие не начали гореть огнём от каждого судорожного вдоха. Адреналин, гнавший их вперёд, иссяк так же внезапно, как и появился, оставив после себя лишь звенящую в ушах пустоту и всепоглощающую, тошнотворную усталость. На рассвете, когда первые робкие лучи пробили ночную мглу, Родан привёл их к старому, заброшенному барсучьему городку на склоне заросшего лесом холма. Это была целая система нор, соединённых ветвистыми ходами, с главным входом, скрытым под спутанными, мощными корнями вековой сосны, похожими на лапы спящего гиганта. Воздух внутри пах влажной землёй, прелой листвой и едва уловимым, мускусным запахом давно ушедшего зверя.

Они не входили – они ввалились в это убежище. Зур рухнул на землю у входа, его руки, всё ещё сжимавшие копьё, мелко дрожали от пережитого напряжения. Родан, прежде чем позволить себе отдых, повинуясь инстинкту строителя, тут же осмотрел своды главной норы, проверяя их на прочность. Кара, придерживая раненую руку, тяжело опустилась на земляной пол, прислонившись спиной к холодному, влажному корню. Боль в плече была тупой и неотвязной, она пульсировала в такт бешено колотящемуся сердцу. Верный, тихо поскуливая, лёг рядом, положив свою тяжёлую, умную голову ей на колени. На несколько драгоценных, бесконечно долгих мгновений они были в безопасности. Их дыхание – рваное, хриплое, отчаянное – было единственным звуком в этой подземной, утробной тишине. Это был их лагерь, построенный на пепелище их прошлой жизни и недавней битвы.

Тишину нарушила Ильва. Её лицо было серым от усталости, но в глазах горела решимость целительницы. Она опустилась на колени перед Торном, который сидел, прислонившись к стене, и его лицо в полумраке норы казалось высеченным из камня.

– Давай сюда, – тихо, но властно сказала она, указывая на его ногу.

Торн молча протянул ногу. Когда Ильва осторожно размотала грязные, пропитанные речной водой и кровью тряпки, все невольно отвернулись. Рана, полученная в каньоне и снова потревоженная во время ночных вылазок, выглядела страшно. Кожа вокруг неё была багровой и опухшей, края раны воспалены и сочились сукровицей. Победа имела свою цену, и эта цена сейчас гноилась на ноге их командира.

Ильва работала молча, с сосредоточенностью шамана, проводящего священный ритуал. Она промыла рану холодной водой из своего бурдюка, заставив Торна сжать зубы так, что заходили желваки, чтобы не застонать. Затем достала из своего заветного мешочка порошок из сушёного тысячелистника, чтобы остановить кровь, и листья подорожника, которые она быстро разжевала в зелёную кашицу, чтобы снять воспаление. Её прикосновения были лёгкими, но уверенными. Торн, воин, не привыкший доверять свою жизнь кому-то другому, молча наблюдал за ней, и в его взгляде была невольная, удивлённая благодарность. Затем Ильва перевязала плечо Кары, чья рана тоже ныла и грозила загноиться. Каждый сдавленный стон её друзей был для Ильвы горьким напоминанием о том, чего им стоил этот временный, хрупкий триумф.