Кости и клыки

Торн откинулся на стену, тяжело дыша. На мгновение темнота в норе сгустилась, и перед глазами поплыли чёрные точки. Он сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, возвращая себя к реальности через острую боль. Он воин, но сейчас его тело было его злейшим врагом. Он знал, что в ближайшие дни будет обузой, и эта мысль была для него горше любой раны.

Пока Ильва колдовала над ранами, остальные пришли в себя. Инстинкты, вбитые поколениями предков, взяли своё. Родан, мастер-Бобёр, уже укреплял их логово. Он нашёл узкие боковые ходы, которые могли стать ловушкой, и завалил их камнями, оставив лишь один, тайный, для отхода. Он даже проделал в потолке небольшое отверстие, замаскировав его сверху мхом – для дыма от будущего костра.

Зур, воин-Щука, сидел у входа, оттачивая о камень лезвие своего копья. Его глаза, до этого потухшие от усталости, теперь горели отголосками битвы. Он поднял взгляд на Торна, который только что с облегчением откинулся на стену после мучительной перевязки.

– Ты видел их лица, Торн? – с горьким, хриплым смехом спросил Зур. – Они метались, как оглушённая рыба, когда их накрыло первой волной!

Родан, до этого молча укреплявший укрытие, хмыкнул, не отрываясь от работы.

– Думаю, его рогатый шлем наполнился водой, и он булькал, как глиняный горшок, – сказал он, и в его голосе впервые за много дней прозвучала не горечь, а едкая насмешка. – Мой дед всегда говорил: «Бобёр строит, река решает». Кажется, сегодня река решила в нашу пользу.

Торн криво усмехнулся, боль на мгновение отступила перед волной гордости.

– Я видел, как их хвалёный «чёрный огонь» зашипел и сдох, как мокрая гадюка. Они думали, что река – это просто преграда. Глупцы.

Зур вскочил, забыв про усталость, и победно вскинул копьё.

– Мы сделали это! Мы, изгнанники! Мы показали этим уродам, кто хозяин на этой реке!

Это был их момент. Короткий, пьянящий миг триумфа. Они, шестеро изгнанников с раненым волком, унизили целую орду. Они переглянулись – воин Щуки, мастер Бобра, целительница Лебедя, воительница и лидер – и впервые за долгое время их улыбки не были горькими. В этот момент они были не осколками враждующих кланов. Они были единым, смертельно опасным отрядом.

Кара молча слушала их торжествующие разговоры. Она была рада видеть эту искру жизни в их глазах, но сама не могла разделить их веселья. Пока они вспоминали детали битвы, её разум уже двигался дальше, прочерчивая в темноте норы новые, тревожные пути. Она смотрела не на своих товарищей, а словно сквозь них, на восток, туда, где осталось её племя, и на север, откуда пришёл враг.

Они празднуют выигранное сражение, с горечью подумала она. Но война только началась.

Она поняла это с леденящей душу ясностью. Они не победили неандертальцев. Они не заставили их бежать. Они лишь унизили их и показали, что их враг не глупое стадо, а хитрый и умный противник. Теперь орда будет осторожнее. Злее. И их ненависть, до этого безликая, теперь обретёт конкретную цель – их маленький отряд. Они больше не безымянные дикари. Они – враг номер один. И самое страшное – они раскрыли свои карты. Они показали, что умеют использовать реку. Враг больше не попадётся в эту ловушку.

Они не выиграли время. Они просто запустили часы, которые теперь тикали гораздо быстрее, отсчитывая последние дни до решающей схватки.

Кара поднялась на ноги, и её тень легла на их импровизированный совет у невидимого костра. Их смех затих. В её глазах не было триумфа, только тяжёлая, мрачная мудрость.

– Мы не победили их, – её голос прозвучал в тишине норы тихо, но весомо. – Мы их разозлили. Мы показали им свои клыки. И теперь они будут охотиться не просто за нашей землёй. Они будут охотиться за нашими головами. Времени у нас стало ещё меньше, чем было.

Её слова упали в тишину. Торн попытался встать, чтобы поддержать её, но острая боль в ноге заставила его снова сесть, сцепив зубы. Он, воин, привыкший быть опорой, сейчас сам нуждался в ней. Он посмотрел на Зура, который молча протянул ему руку, чтобы помочь подняться. Торн с неохотой принял помощь. Эта зависимость от других, эта слабость собственного тела была для него горше любой раны и лишь подтверждала правоту Кары: в таком состоянии они не смогут долго скрываться.

Глава 90: Весть о «Чуде»

Прошло два дня с момента потопа на северных запрудах. Два дня, в течение которых жизнь в основной стоянке племени текла в вязком, напряжённом ритме страха и подозрений. И вот, в середине дня, когда солнце стояло в зените и воздух дрожал от жары, со стороны реки прибежал, задыхаясь, старый рыбак из Клана Лебедя – тот самый, которого несколько дней назад запугал отряд Грака. Его глаза были огромными от ужаса и изумления, а седая борода прилипла к потной шее.

Он рухнул на колени посреди главной площади, и его крики, похожие на карканье потревоженного ворона, быстро собрали вокруг толпу. Он рассказывал, заикаясь и размахивая руками, о том, что видел. О «великой воде», которая пришла ниоткуда и смыла северные плотины. Он говорил о рёве, который был слышен за много шагов, о тумане, поднявшемся над рекой, и о том, что после этого на том берегу, где раньше горели чужие, зловещие огни, воцарилась мёртвая, неестественная тишина.

– Смыло! Всё смыло! – лепетал он, указывая дрожащей рукой в сторону реки. – Как будто сама Река-Мать вздохнула и сдула их, как мусор!

Его рассказ, полный преувеличений и суеверных деталей, мгновенно облетел лагерь. Люди передавали его из уст в уста, добавляя свои страхи и догадки. Кто-то говорил, что это сама Река-Мать проснулась, разгневанная распрями и раздором, что царили в племени. Другие шептали, что это духи предков пришли наказать чужаков, осквернивших их священную землю. Никто не знал правды, но все чувствовали, что произошло нечто сверхъестественное, «чудо». Эта весть стала искрой, упавшей в бочку с порохом накопленного страха, и готова была взорваться непредсказуемыми последствиями.

Грох появился на площади, когда толпа гудела, как растревоженный улей. Он выслушал лепет рыбака с каменным лицом, но в его глазах блеснул холодный, расчётливый огонёк. Он понял, что это событие – не угроза, а подарок. Шанс окончательно сломить волю сомневающихся и утвердить свою правоту.

Он взобрался на Камень Совета, и его мощная, массивная фигура мгновенно заставила толпу замолчать. Его голос прогремел над площадью, как удар грома, перекрывая гул голосов.

– Вы слышали?! – взревел он, указывая на перепуганного рыбака. – Река-Мать проснулась! Она увидела скверну, которую принесли на нашу землю изгнанники! Их предательство, их нечистая кровь разозлили духов!

Он сделал паузу, обводя толпу тяжёлым, властным взглядом.

– Это не чудо! Это – знак! Знак того, что Река гневается на тех, кто нарушил её законы! На тех, кто сбежал, оставив нас один на один с врагом! Она смыла чужаков, но её гнев ещё не утих! И он обрушится на каждого, кто втайне сочувствует предателям, кто произносит их имена, кто сомневается в моём слове!

Его речь была простой, яростной и била точно в цель – в первобытный страх людей перед гневом богов. Он не пытался объяснить причину потопа. Он дал ей выгодное для себя толкование, превратив событие в оружие. И в конце приказал удвоить патрули – не для защиты от внешнего врага, а для поиска «внутренних предателей», которые могли навлечь на племя ещё больший гнев духов.

В углу, у сушилок для рыбы, две женщины из Клана Щуки испуганно перешёптывались.

– Мой Хадан в патруле у дальних скал, – шептала одна, вытирая руки о передник. – Что, если гнев духов коснётся и его? Просто за то, что он был знаком с Торном?

Вторая лишь крепче прижала к себе ребёнка, качая головой.

У мастерских Клана Бобра молодые подмастерья, до этого вполголоса восхищавшиеся масштабом потопа, теперь испуганно молчали, боясь даже смотреть друг на друга. Мысль о том, что их собственное ремесло – управление водой – могло стать причиной гнева духов, парализовала их. Они с опаской косились на Грома, своего мастера, ожидая от него хоть какого-то слова, но тот был мрачнее тучи.

Даже в тихих обителях Клана Лебедя, где обычно царили покой и мудрость, воцарилась тревога. Старейшины клана, хранители календаря и законов, собрались у священного камня, и их спор был тихим, но яростным. Одни, напуганные речью Гроха, говорили, что это истинный гнев духов, и что племени следует покаяться. Другие, во главе с Орлой, качали головами, утверждая, что это деяния людей, и что племя, ослеплённое вождём, идёт к пропасти. Юный Вейс, их астроном, стоял в стороне и слушал. Он перестал смотреть на звёзды, потому что самые страшные знамения были не в небе, а на лицах его сородичей. Он видел, как страх затмевает мудрость, и это пугало его больше, чем любая кровавая луна.

Среди воинов Щуки, не входящих в ближний круг Грака, тоже началось брожение. Они не осмеливались говорить открыто, но их молчание становилось всё более тяжёлым. Они видели, как их заставляют охотиться не на туров, а на собственных соплеменников, как лучшие охотники таскают камни для бесполезных стен. Речь Гроха о гневе Реки их не убедила. Они были воинами, а не жрецами, и потоп на запрудах казался им не чудом, а чьей-то очень умелой военной хитростью, и они с тайным, неохотным уважением думали о том, кто мог её совершить.

Позже, когда спала дневная жара, Гром, отец Кары, сидел у своего жилища, делая вид, что чинит старую сеть. К нему подошёл один из молодых мастеров-Бобров, чьи глаза всё ещё были полны страха после речи Гроха.

– Мастер Гром, – тихо спросил он. – Неужели это правда? Неужели это Кара и Торн навлекли на нас гнев Реки?

Гром медленно поднял голову. Он не стал спорить. Он отложил сеть и, взяв палочку, начертил на влажном песке у своих ног знакомую схему северных запруд.

– Смотри, – глухо сказал он, и его палочка ткнула в точку выше по течению. – Чужаки стояли здесь, у Великой Запруды. А потоп, как говорит рыбак, пришёл отсюда, сбоку. Чтобы вода пошла по старому руслу, нужно было сначала прорвать Ивовую плотину, а затем обрушить напор на Старую. Это не слепая сила. Это точный расчёт. Удар здесь, – он ткнул в одно место, – чтобы вода ударила туда, – он провёл линию в другое. – Такое не случается само по себе. Это… это очень умная работа. Работа того, кто знает реку, как свою ладонь.

Он посмотрел прямо на подмастерье.

– Странный гнев, не находишь? Очень уж он похож на мастерство Бобра. Может, Река не гневается, а наоборот, защищает своих? Защищает так, как мы её учили.

Он стёр чертёж ногой. Этот простой, наглядный урок, основанный на профессиональных знаниях их клана, заставил молодого мастера задуматься куда сильнее, чем любые слова. Он не получил ответа, но получил сомнение, которое было опаснее любого прямого возражения.

В это же время в тенистой роще Ург говорил со старой Орлой из своего клана Лебедей.

– Грох кричит о гневе, – шептал шаман, перебирая в руках амулеты из птичьих костей. – Но я вижу не гнев, а помощь. Река ответила на молитвы тех, кто остался ей верен. Она показала свою силу не для того, чтобы наказать, а для того, чтобы предупредить. Она показала нам, что настоящая битва идёт там, на севере. И что её ведут не предатели, а наши единственные защитники.

В тот же вечер Ург, проходя мимо костра, где сидели несколько нейтральных воинов Щуки, «случайно» обронил фразу, обращаясь к одному из них:

– Странно, что духи предков, защищая нашу землю, наказывают чужаков, а не тех, кто покинул родной дом. Может, предки видят правду лучше, чем мы?

И, не дожидаясь ответа, пошёл дальше, оставив воинов в задумчивом молчании. Эти тихие уколы сомнения были опаснее открытого бунта.

Слова Грома и Урга, произнесённые шёпотом, без криков и угроз, начали свой медленный, невидимый путь по лагерю, как подземный ручей, подтачивающий основание скалы, на которой стояла власть Гроха.

Но речь вождя имела немедленные и ощутимые последствия. Лагерь превратился в осаждённую крепость, но осаждённую изнутри. Воины Грака, получив новые полномочия, рыскали повсюду, придираясь к каждому косому взгляду, к каждому неосторожному слову. Они остановили группу женщин, идущих за ягодами, и устроили им допрос, подозревая, что те несут еду для «спрятавшихся в лесу предателей».

Главные проходы к реке и в лес были перекрыты усиленными патрулями. Теперь никто не мог покинуть стоянку или войти в неё незамеченным. Племя, не понимая этого, оказалось в ловушке, которую построило само для себя. Грох, думая, что защищается от горстки изгнанников, на самом деле отрезал себя от любой информации из внешнего мира. Он ослепил и оглушил свой народ, сделав его идеальной, беззащитной мишенью для настоящей угрозы, которая, зализав раны, уже собиралась с силами на севере. Кольцо вокруг них сжималось, но они видели врага не снаружи, а внутри.

Глава 91: След Саботажа

Прошел день с тех пор, как новость о «чуде» всколыхнула племя. День, в течение которого Грох произносил гневные речи, а люди в страхе жались к своим очагам, боясь навлечь на себя ещё больший гнев духов. Грак же делал то, что умел лучше всего – охотился. Но его дичью были не звери, а правда. Он с холодным презрением слушал рассказы о «гневе Реки-Матери». Он не верил в духов, которые помогают или наказывают; он верил в слабость, хитрость и человеческую злобу.

Взяв с собой лишь двух самых верных и молчаливых воинов из своего отряда – одноглазого Брана и следопыта Коршуна, – он отправился на север, к разрушенным запрудам. Он шёл не как напуганный соплеменник, а как хищник, идущий по следу. Он не смотрел на небо в поисках знаков. Он смотрел под ноги, на сломанные ветки, на примятую траву, на следы, которые вода ещё не успела смыть. Для него это было не место божественного вмешательства, а место преступления, и он собирался найти преступника.

Прибыв на место, Грак не спешил. Он молча стоял на берегу, и его взгляд был острым и цепким, как у беркута, высматривающего добычу. Он видел то, чего не заметил испуганный рыбак. Он видел, что основной удар воды пришёлся не с главного русла, а сбоку, со стороны старого, пересохшего протока. Это было странно. Вода не меняет своё русло за одну ночь без причины. Он видел, что Великая Запруда, хоть и повреждённая, в целом устояла. А две малые, что были выше по течению, были разрушены до основания.

Он приказал своим людям осмотреть берег, а сам, не побоявшись холодной воды, зашёл по пояс в реку и начал обследовать остатки «Старой» запруды. Он трогал сломанные брёвна, проводил пальцами по разломам, словно читая на них тайные письмена. Его мозолистые, чувствительные пальцы охотника ощутили то, что не мог увидеть глаз. Края разломов на большинстве брёвен были грубыми, рваными, с торчащими во все стороны щепками – такими их делает слепая, яростная сила воды. Но на трёх центральных, самых толстых сваях, у самой кромки воды, дерево было другим. Оно было гладким. Срезанным.

Он набрал в грудь воздуха, нырнул, и ледяная вода обожгла его. Открыв под водой глаза, он увидел то, что и ожидал. Его пальцы нащупали под водой то, что искали. Не рваные щепки, а ровные, аккуратные срезы, оставленные острым, твёрдым инструментом. Он вынырнул, отфыркиваясь, и на его лице не было удивления. Была лишь мрачная, холодная уверенность.

– Сюда, – хрипло приказал он.

Бран и Коршун подошли к берегу. Грак указал на мокрые, тёмные срезы на сваях, едва видневшиеся над поверхностью воды.

– Смотрите. Это не работа воды. Это работа ножа.

Он снова нырнул, на этот раз целенаправленно, и через мгновение появился на поверхности, держа в руке то, что застряло в расщелине между двумя брёвнами. Это был обломок кремневого скребка. Тот самый, который обронил Родан. Он был сделан из белого, почти прозрачного кремня – такой водился только в дальних каменоломнях, куда ходили мастера из Клана Бобра.

Грак встал во весь рост, и вода стекала с его мощной фигуры. Он держал в руке обломок кремня, как волк держит в зубах лапу своей жертвы. Картина в его голове сложилась полностью, ясно и беспощадно. Это не духи. Это не чудо. Это саботаж. Дерзкий, умный, тщательно спланированный. И он знал, чьих это рук дело. Знания Бобров и хитрость воина. Кара. Торн. И их жалкий отряд. Они не просто бежали. Они воюют.

Грак стоял на разрушенной запруде, и его мир сузился до этого маленького, острого обломка кремня в руке. Его ненависть до этого момента была холодной и профессиональной. Он презирал беглецов за слабость, за нарушение закона, за то, что они создали проблему для племени и для вождя, которому он так преданно служил.

Но сейчас всё изменилось. Он почувствовал нечто новое, нечто горячее и едкое, поднимающееся из глубины души. Унижение. Они не просто обманули его. Они обманули всех. Они выставили Гроха крикливым глупцом, а всё племя – стадом суеверных овец, дрожащих от сказок старого рыбака. А его, Грака, лучшего следопыта и воина, они заставили гоняться за тенями, пока сами наносили удар у него под носом.

Это было личное. Это был вызов, брошенный лично ему.

Он сжал кулак так, что острые края кремня впились в ладонь, и он не почувствовал боли. Холодная ярость в его душе начала плавиться, превращаясь в нечто более горячее и страшное – в одержимость. Он больше не хотел просто поймать их и привести на суд вождя. Он хотел их уничтожить. Лично. Медленно. Увидеть страх в их глазах. Он хотел не просто наказать предателей. Он хотел стереть с лица земли саму память об этом унижении.

С этого момента охота для него перестала быть приказом. Она стала смыслом его существования.

Глава 92: Шёпот под землёй

Ночь была глухой и беззвездной, тяжелое одеяло облаков скрыло луну и погрузило стоянку в липкую, тревожную темноту. Вся жизнь, казалось, затаилась в страхе. Патрули Грака, удвоенные по приказу Гроха, ходили чаще, их факелы выхватывали из мрака тревожные, мечущиеся тени, превращая знакомые жилища и деревья в уродливые, пугающие силуэты. Гром сидел в своём длинном, приземистом жилище, прислушиваясь не к звукам ночи, а к тишине. Он ждал.

Наконец, он услышал его. Тихий, двойной ухающий крик ночной совы, донёсшийся со стороны старых, заброшенных погребов для хранения рыбы на краю стоянки. Это был условный сигнал Урга. Сигнал, означающий, что путь чист и можно идти.

Гром поднялся, взял свой самый неприметный багор – скорее крепкую палку, чем оружие – и вышел из жилища. Жене, бросившей на него тревожный, полный невысказанных вопросов взгляд, он лишь коротко кивнул. Он двигался, как тень, скользя вдоль заборов, прячась за грудами дров, избегая освещённых мест. Когда Гром пробирался мимо жилища Грака, он услышал внутри грубый смех и замер, вжимаясь в тень и чувствуя, как ледяной пот стекает по спине. Он ждал, считая удары собственного сердца, пока патруль не прошёл мимо, и лишь тогда, убедившись, что путь свободен, двинулся дальше. Каждый треск ветки под ногой казался ему оглушительным. Воздух был наэлектризован паранойей, и он знал, что одна ошибка, один заметивший его патрульный – и его следующим разговором будет допрос у Грака.

Местом встречи был самый дальний и глубокий погреб, вырытый ещё его дедом. Внутри пахло холодной землёй, прелым мхом и въевшимся запахом копчёной рыбы. Ург уже был там, его худая фигура едва угадывалась в кромешной тьме. Он не зажигал огня.

– Ты пришёл, – голос шамана был тихим, как шелест сухих листьев.

– Ты звал, – так же тихо ответил Гром, садясь на земляную ступеньку. Его глаза постепенно привыкали к мраку.

– Ты слышал, что кричит вождь? – спросил Ург. – Он называет это гневом духов. Он слеп и пытается ослепить всех остальных.

– Я слышал, – ответил Гром. Его голос был глух и тяжёл. – И я видел глаза моих людей. Они боятся. Его слова падают на их страх, как дождь на сухую землю. Но некоторые… некоторые начали думать. Твои семена дают всходы.

Ург медленно кивнул в темноте.

– Это не гнев. Это ответ. Молитвы были услышаны. Потоп на запрудах – это не знак того, что Река гневается на наших детей. Это знак того, что «дети реки» начали свою войну. Они ударили первыми. Они показали, что живы и не сломлены. Они сражаются за всех нас, пока мы сидим здесь и дрожим от криков одного человека.

Гром тяжело вздохнул, и этот вздох был полон горечи.

– Слова – это хорошо, Ург. Но Грох строит новые частоколы. Он превращает нашу стоянку в клетку. Он заставляет моих мастеров бросать сети и таскать камни. Скоро мы начнём голодать, но будем сидеть за стеной, которую сами построили. Мои люди ропщут, но боятся идти против вождя открыто. Что мы можем сделать против его силы?

Ург помолчал, обдумывая слова Грома. Затем он наклонился ближе, и его шёпот стал ещё тише, почти неразличимым, как дыхание.

– Открыто и не нужно, – сказал он. – Воин бьёт копьём. Мастер бьёт своей хитростью. Если вождь хочет строить стены, пусть строит. Но стены иногда… падают. Инструменты… ломаются. Особенно если мастер, который следит за работой, немного отвлёкся или дал неверный совет.

Глаза Грома, привыкшие к темноте, блеснули. Он мгновенно понял, на что намекает шаман. Это была идея, достойная хитрости старого бобра. Не бунт. А тихий, изматывающий саботаж, который нельзя доказать.

– Я понял тебя, шаман, – кивнул Гром, и в его голосе появилась жёсткая, деловая нотка. План уже начал выстраиваться в его голове, чёткий и ясный, как схема новой запруды. – Рычаги для подъёма брёвен можно сделать из гнилого дерева, которое сломается под весом. В глину для укрепления частокола можно добавить слишком много песка, и первый же дождь её размоет. Новые топоры можно «случайно» перекалить на огне, и они сломаются при первом же ударе. Это будет выглядеть как череда неудач. Как плохая примета. Как… недовольство духов работой.

Ург положил свою сухую, костлявую руку на мощное плечо Грома.

– Грох силён своей волей. Мы будем сильны своим умом. Он кричит и угрожает. Мы будем молчать и делать. Он строит стены из дерева и камня. Мы будем строить стену из сомнений и неудач вокруг него. Пусть он думает, что борется с гневом духов. На самом деле, он будет бороться с мастерством Клана Бобра.

Они помолчали, и в этой подземной тишине их молчаливое согласие было громче любой клятвы. Они больше не были просто сочувствующими. Они стали активными заговорщиками, лидерами внутреннего фронта.

– Иди, – сказал Ург. – И пусть твои руки будут такими же неловкими, как язык твоего вождя.

Гром кивнул и так же бесшумно, как и пришёл, выскользнул из погреба. Он возвращался в своё жилище другим человеком. Страх никуда не делся, но теперь рядом с ним была холодная, твёрдая решимость. Утром он пойдёт на стройку нового частокола. И первый же рычаг, который он выберет для подъёма брёвен, будет с предательской, почти невидимой трещиной у основания. Война шёпота переходила в войну дела.

Глава 93: Марш на запад

Утро третьего дня в барсучьей норе было холодным и голодным. Триумф от победы над врагом окончательно испарился, уступив место суровой, неумолимой реальности. Их припасы были на исходе, а раны Торна и Кары, хоть и заживали благодаря заботе Ильвы, всё ещё мешали двигаться в полную силу, напоминая о себе тупой, ноющей болью.

Кара собрала их всех у входа в укрытие. Её голос был тихим, но в нём звенела сталь.

Она развернула старую, потрёпанную карту, которую они забрали у умирающего волка Харта – последний дар старика, изгнанного Следопытом. Это был кусок выделанной оленьей кожи, на котором углём были нанесены очертания рек, холмов и лесов.

– Харт предупреждал, что племя «Соседей» расколото, – сказала она, водя пальцем по линиям на коже. Её голос стал тише, и все подались вперёд, чтобы расслышать. – Следопыт заключил сделку с их молодыми воинами, теми, кто жаждал крови и добычи. Это они нападали на наши границы. Но старый вождь Зарр и его люди – против него. Они были вынуждены отступить. Эта карта ведёт к тайной стоянке Зарра.

Она обвела их взглядом, в котором была и надежда, и смертельный риск.

– Если мы найдём его, мы найдём союзника. Если попадёмся его мятежным воинам – погибнем. Это наш единственный шанс. Мы идём на запад.

Никто не спорил. Они понимали, что это безумие – идти к тем, кого их племя всегда считало врагами. Но это было единственное, что им оставалось. Они собрали свои скудные пожитки. Родан прихватил свой драгоценный топор, Зур проверил тетиву на луке. Торн, тяжело опираясь на копьё, как на посох, поднялся на ноги. Их маленький, израненный отряд был готов к новому, самому опасному этапу своего пути. Они вышли из своего подземного убежища на свет, и этот шаг был шагом в полную, пугающую неизвестность.

Они не пошли напрямик через степь. Это было бы самоубийством. Открытое пространство сделало бы их лёгкой мишенью и для вражеских дозоров, и для хищников. Торн, несмотря на боль в ноге, проложил маршрут по самому краю великого леса, там, где деревья встречались с высокой, выжженной солнцем степной травой. Это была «кромка лезвия» – опасная, но дающая возможность в любой момент укрыться под сенью деревьев.