Земляки

– Всегда любопытно знать, с кем общаешься. Иногда читаемые тобой строки дают подсказку, как поступить в той или иной ситуации.

– Ты знаешь, что делать. Не удивлюсь, если предприняла первые шаги.

– Пока воздерживаюсь, – сказала Мамалиева и отошла от окна. – Я приду в понедельник, чуть позже. Что тебе принести?

– Исполнить моё желание ты не сможешь. Хотел бы услышать из твоих прекрасных губ нужные для себя новости. А всё другое неинтересно.

– Сейчас и я понимаю, что можно было остановиться. Тогда казалось, что это выше моих сил, а теперь… тем более.

– Ограничься тогда воспитательной беседой. Она возымеет должного эффекта, если просто застыдишь. Приносить ничего не нужно, я предлагаю увидеться на стадионе в субботу, в первой половине дня.

Женщина кивнула и ушла.

***

Планы мести оставались в силе, и замужняя молодая женщина признавала себе, что отчасти это обусловлено боязнью увлечься новым знакомым. Он всё больше занимал её внимание, но зайти в гости не осмеливалась. Второй день она искала встречи с Дагларовым, жену которого и была намерена наказать. Подолгу бывала во дворе дома, стала больше подвижной, могла лишний раз и в магазин сбегать. Лифтом пользовалась реже, по ступенькам вниз неслась, как юная девушка. На общей кухне то семечек пожарит, предварительно обработав в солевом растворе, то придаст картофельным чипсам квадратный вид и возомнит себе, что она исполняет просьбу Гадаева. Купила небольшой кулёчек кукурузных зёрен, из которых, по словам продавщицы, должны были получиться одни петушки, но «вылупилась» только половина. Наиболее крупных назвала «заманчиками» и стала есть прямо из сковородки. Затем попробовала и с шоколадной крошкой, и с вареньем, а нераскрывшиеся зёрна отнесла птичкам. При готовке ужина возникло ощущение, что она по его желанию пожарила маринованные в соусе куриные крылышки, он же попросил добавить целый пучок кориандра и хорошенько поперчить. Закончив, пришла домой. Мужа не было дома, и ребёнок куда-то вышел. «Где же им быть, если не у неё», – с досадой подумала она и попыталась связать равнодушное к себе отношение со своими тайнами. Перед телевизором с семечками в руках на тарелке она переключалась от одного мужчины на другого. Под первым номером шёл оказавшийся на её пути случайный человек, и верила, что в скором времени сумеет отличиться и вернёт себе душевный покой. Предателем себя ощущала лишь чуточку, кроме обозначенной темы, планы никакие не строила.

Стук в дверь оторвал её от размышлений. В комнату вошла соседка и спросила разрешение попользоваться её находившейся на кухне старой сковородкой для жарки семечек. Следом показалась Дагларова. При встречах с Мамалиевой они обоюдно сохраняли дистанцию. Инициатива исходила от последней, а та не пыталась изменить что-либо в виду бесполезности, но ради мужа продолжала поддерживать отношения.

– Привет, как дела? – спросила она и прикрыла за собой дверь. – Я за тобой, пойдём, ужин стынет.

– То же самое. Мои не у тебя?

Отражённое на лице Мамалиевой недружелюбие не осталось незамеченным со стороны другой женщины. Складывалось впечатление, что она выражает не сиюминутное недовольство ею, а таит в себе вражду. Предположений никаких не было, Дагларова присела на стул и ответила:

– Берт, да, а Ринат играется в коридоре. Дарин, отчего ты охладела к нам? Правда, теплы мы и не были между собой, но что нам делить? Кариб уважает тебя, он и предложил вместе поужинать. Одно время мы часто собирались, и нет причин оставлять это в прошлом.

– Важнее, чтобы уважал того, кого обязан, а бытовые касательства не должны быть в натяг. – Мамалиева продолжала держаться обособленно.

Ответ озадачил вторую, желание разобраться в общих причинах охлаждения отношений отпало. Это могло вызывать недовольство, она поднялась и сказала:

– Дом пусть не так полон достатка, но счастья в нём хватает, чего желаю и твоему дому. Муж меня обожает, и с годами всё сильнее.

– Настолько, что ощущаешь себя вольной птицей?!

– Не пойму, куда ты клонишь, но моё терпение тоже не без границ. Это я преступила порог твоего дома!.. – Дагларова в недоумении взглянула на неё.

Дарина осознала, что ведёт себя неподобающе, но признавать и просить прощения не удосужилась. Ещё убедилась, что на равных не может вести с ней диалог. Она подняла свою ладонь к глазам и с трудом нашла, что сказать.

– Никто не любит, когда ставят перед фактом. О совместном ужине можно было договориться. За минуту я не успею даже морально перестроиться, не говоря об остальном. Потому и недовольна.

– Идея пришла спонтанно, и ничего особенного я не готовила. Возьми свою сковородку, в компании и простая еда становится лакомой. Ради Кариба я с лёгкостью забываю всё плохое. Переключись и ты.

– Если б это было так просто!..

– А ты похлопай глазами несколько раз. Сегодня мой ещё вспоминал происходившие на поле с его отцом истории. Взрослым мужикам не чужды тонкие забавы. К примеру, открывая свои сумки к обеду, по глазам пытались угадать, кто не в курсе, что положила жена. Жизнь полна добрыми моментами, и их нужно рассказывать, чтобы не осталось места ненужным противостояниям.

Мамалиева не понимала, как ей лучше поступить. В голове мелькали разные мысли, суть которых сводилась к одному: «Если не пойду, то Дагларов может прийти за ней, и появится шанс высказаться, и настроение к этому располагает, но захочет ли выслушать меня, не окажусь ли сама в дурацком положении?! И муж может, прибежит и отругает за каприз». Ещё Гадаев, которому сердце отказывалось причинять неприятности, но считать себя пустым местом тоже не хотелось.

– Не всем должно достаться, – вырвалось у неё, и поняла, что плохо контролирует свои речи.

Лиана заметила, что та остаётся встревоженной, и спросила:

– Ты хорошо чувствуешь себя? Может, таблетку выпьешь?

– Я в норме, иди, скоро буду.

– Пойдём вместе, не стоит наряжаться, мы по-домашнему одеты.

– Иди же! – сказала Дарина, – я догоню.

Другая поняла, что взорвать имевшуюся у ней бомбу будет не так-то просто, что волна коснётся и её саму, но начальный настрой продолжал доминировать. Поставив себе задачу хотя бы коснуться темы, закрыла ладонями лицо и шепнула: «Посмотрим, как потом запоёшь», и вышла в коридор.

*

Расположенный неподалеку пришкольный стадион являлся местом времяпрепровождения жителей окрестных домов. Помимо стандартного футбольного поля и беговой дорожки, здесь были различные устройства для физических упражнений, перекладины, волейбольная площадка. Неподалеку от встроенных теннисных столов с металлическим верхом находилось помещение с инвентарём. Стадион имел простые сидячие места из брусков по одной из длинных сторон. Первый ряд от беговой дорожки отделял щиток метровой высоты с надписью: «Спорт – здоровье миллионов», а на видневшейся стене сзади была неумело изображена правая сторона атлета по пояс с выделявшимися мышцами предплечья с использованием красок чёрного и красного цветов.

Последний день недели выдался пасмурным, и стадион был пуст, если не считать шедших через него на остановку редких прохожих и гулявших с колясками двух женщин. Временами ощущался холодный ветерок, предвещавший понижение температуры. Гадаев сидел в одиночку с краю на скамейке верхнего ряда. Пожинающему плоды своей неосмотрительности молодому мужчине не терпелось вырваться из общежития. Сдерживал не только оставшийся висеть открытым вопрос, идти было некуда и не на что.

Мамалиева оказалась в поле его зрения чуть раньше, чем ожидалось. Она была в коричневой куртке и в узкой синей юбке, а в руке держала пакет. Издалека смотрелась выше, чем на самом деле, передвигалась лёгкой походкой. Становясь ближе, расплылась в улыбке. Ему было не понять, почему без материальных и семейных проблем ей не живётся радостно, пусть даже немного увлеклась бы кем-нибудь.

Она ещё на подходе развела руки и кокетливо сказала:

– Вот и я! Как тебе? Только чем здесь хорошо? Место встречи должно быть тёплым и уютным, можно с музыкой и шампанским.

– Ты описала уголок для тайного свидания, а мы озабочены другим, – ответил он, всмотрелся ей в лицо и поразился: женщина сияла от счастья; от неё как никогда раньше исходил свет. С чего бы это вдруг понять не мог.

Она с широкой улыбкой села рядом, а ему захотелось поговорить с ней с глазу на глаз, поэтому картинно поднялся.

– Мы недолго, и дождь может начаться. Давай передвинемся на первый ряд, так меньше привлечем к себе внимания. Ты присядешь, а я постою с той стороны.

Он спустился вниз и положил локти на торец щитка, напоминавшего о пользе спорта, а женщина послушно заняла новое место напротив него. Она дотянулась до его подбородка: «Такой небритый!» – и резко убрала руку назад. Ненадолго и улыбка сошла с губ.

– Я не люблю ходить обросшим, но сейчас не до внешности. За этим следили в армии, помню, и на заводе небритых порицали.

– Моему всё лень ухаживать за лицом, – сказала она и вновь сделалась приветливой. – Объясняю, что у мужчин ежедневных забот в разы меньше, а он машет рукой. По сравнению с ним ты душой молод, но щетина колючая.

– Тебе, как гляжу, наплевать на мои опасения. Расслабляться ещё не пора.

– Уже можно, проблема позади. Считай, что её и не было – после долгих колебаний я поставила точку.

– Мы договаривались не спешить!.. – Первое, что промелькнуло в голове – это начало большого конфликта.

Ей ни на миг не хотелось вызывать недовольство милого сердцу человека, пусть было интересно понаблюдать за его изменившимся взглядом, и поспешила успокоить.

– Вышло так, как ты и хотел: в последний момент остановилась. Я долго находилась во власти размышлений крушить то, что мешало жить. Дурные мысли посещали меня от переживаний в одиночку. Теперь готова подружиться с Лианой, даже сама могу сделать первый шаг.

Волнение сменилось облегчением, и перешло в воодушевление. Гадаев почувствовал себя триумфатором, одновременно и в долгу перед ней. Он подал ей руку, вторую положил сверху и сказал:

– Ты молодец, ты поступила разумно. Она в меру добродушный человек, но ставить подножку очень непросто, и пожалела бы.

– Да, моя затея была обречена, – ответила Дарина, глаза которой были полны торжества, и потянула свою кисть назад. – Моя ненависть к ней была велика, не раз она представлялась мне неживой. Я искала возможность наказать её и была готова причинить невыносимую боль. Не считай меня мерзавкой, пусть оправдания этому нет, но я уверена, что мне ещё представится шанс отличиться и добрыми делами. Это потом, сейчас я счастлива, что обошлось.

– За все дни нашего знакомства мне показалось, что ты слабовольная и не способна выдерживать удары судьбы. Приятно удивлён твоим решением, и вообще жизнелюбием.

– А я тем, как ты искусно тянул время, пока не образумлюсь. Сумел-таки сделать невозможное возможным. Во всей муторности этой истории есть один бесспорно положительный момент: тебе больше незачем ломать голову по поводу жилья. Вдвоём составим план, как его улучшить, и обязательно добьёмся.

Разумеется, он раздумал оказывать ей знаки внимания и иметь с ней какие-либо дела. Он ощутил себя свободным, и увидел перед собой два пути: на полдороге к матери, или как можно скорее начать работать.

– Точку ставить рано, и ею послужит мой уход. Закрытие одного вопроса недостаточно, иначе будут последствия.

Мамалиева была склонна согласиться с ним во всём, что бы ни говорил. Не имевшая близких подруг женщина строила определённые планы, была уверена, что он никуда не уедет и ещё успеет подчеркнуть, что, благодаря ему стала самой собой. Она отвлеклась, не вникнув в суть его мыслей, и ответила:

– Всё может быть, в житейских вопросах ты хорошо разбираешься.

– Ты и вправду так думаешь? – Гадаева удивила переменчивость её настроения.

– Неважно. Не пора ли открыться? Ты обещал!..

– Могу, но, боюсь, что разочаруешься во мне. Внешняя оболочка бывает обманчива. В общем, я тот, с кем тебе не следовало знаться. Я по определению опасный человек, даже справка есть.

– Заинтриговать надумал? Если за тобой тянется нечто такое, я бы почувствовала.

– Тебе виднее, но на севере я срок мотал. Некоторые вещи только кажутся, что происходят где-то там, или на экране. Из-за меня погибла любимая девушка, по сравнению с чем отбывание наказания ничто.

– Правда! – воскликнула она, удивлённо открыла глаза и прикрыла рот рукой, а другую вопрошающе раскрыла.

В ответ Гадаев оттопырил пальцы обеих рук и подержал их недолго в таком положении.

Первое, что пришло на ум Мамалиевой, он был наказан несправедливо, что таких добропорядочных людей ещё поискать. Она была убеждена, что женщина может и в преступнике увидеть хорошего человека, и даже сделать его таким. Уточнять подробности его изоляции не спешила, ей хотелось произнести шедшие от сердца слова: «Для меня ты дороже всех, с большим удовольствием погуляла бы с тобой по городу, если чего, буду готова и перед мужем держать ответ».

– Ничего страшного, – сказала она, – то есть сожалею, но вся жизнь впереди. Найдёшь свою дорогу, обязательно ровную. Я уверена в этом.

– Пока что кочка на кочке. Боюсь, что меня ещё долго будет преследовать оторванность, если не произойдёт какая-нибудь судьбоносная перемена.

– Время идёт, а я жду подробностей.

– Рассказывать долго, иначе сделаешь однобокий вывод. Давай на неделе встретимся ещё раз, поболтаем, попить чего возьмём.

Предложение она встретила с улыбкой на губах. Перспективу провести немного времени с приятным молодым человеком нашла наградой за свои старания, более желанного расставания и представить себе было трудно.

– Можно. А где?

– Тебе должно быть виднее. Замужняя женщина имеет ряд ограничений. Точнее, из них и состоит часть её жизни.

– А мужчины по большей части слабо подготовлены для современной жизни, и мы оказываемся перед дилеммой.

Он не уточнял, что этим она хотела сказать, и в шутливом тоне спросил:

– Случайно у самой нет намерений круто переменить свою жизнь? Далеко бы не ушёл!..

– Мне и так хорошо, – довольно ответила она, коснулась его руки и ушла.

Ближайший вещевой рынок находился неподалеку от общежития. Мамалиева часто бывала там и была знакома с некоторыми продавщицами. С намерением купить Гадаеву в подарок что-нибудь вдали от любопытных глаз, она поехала на другой рынок. Многолюдно здесь не было, местами пространство между торговыми рядами просматривалось насквозь. Продавцы проявляли красноречие по отношению к прохожим, особенно, если замедлить шаг. Внимание её привлекло разве что выделявшаяся среди подобных сине-красная фланелевая рубашка с наружными карманами. Но муж давно не надевал, как вышедший из моды предмет одежды. Ещё спросила саму себя, не скромно ли для такого молодца? Возникла идея позвать его с собой, только не была уверена, что сможет справиться со своим волнением. Дорогу вообразить не смогла и слов не было. С ним она шла, взявшись за руку, как его женщина, но с приятными мыслями становилось не до вещей. Чуть погодя пожалела, что настроила себя на нереальные отношения, что теперь ей не быть прежней. Она оставила позади себя ещё один ряд с одеждой, перешла в очередной, как вдалеке заметила Дагларову и машинально отвернулась. Через мгновение решила, что сама могла быть замечена ею и продолжила движение в прежнем направлении.

Удивлённая её приветливостью Лиана поведала, что их распустили в связи с внезапной проверкой по санитарно-эпидемиологическим нормам, и она воспользовалась случаем, чтобы купить мужу рубашку к именинам.

– Товары что здесь, что в магазине, одного качества, но тут можно получше разглядеть, поторговаться, – говорила она. – Ещё не помешает мне лишний раз бывать в толпе, пообщаться с незнакомыми людьми. На работе не с кем, целыми днями сижу и слежу за приборами.

– На днях я была в торговом центре, и там шла то ли ликвидация, то ли акция, но куртки и брюки отпускали в два раза дешевле. Материал был добротным, а скидки делают и в любом магазине, просто мы не привыкли торговаться.

– Хорошее качество ткани не даёт гарантии, что изделие тоже стоящее. Себе в убыток никто не работает. Нам не понять, как у них всё организовано.

– Это и ни к чему, остаётся определиться, кому где удобно. Я по привычке сюда приехала, а не надо было. Некоторые так наседают, что не оторвёшься, а там продавщицы только и делают, что любезничают с тобой.

– Кариб тоже любит ходить по супермаркетам, и меня тащит за собой. Рассмотрит дорогую вещь, но купит реже, чем через раз.

Мамалиева успела придумать причину своего нахождения здесь. Вдвоём они вначале выбрали белую сорочку с синими ромбиками и блестящими кнопками для застежки, затем и бархатный халат к начавшимся холодам. Одна была довольна изменением отношения к себе, другая – не разочарована провалом своей затеи, и вместе с ней села в маршрутное такси.

Долгожданная встреча

– Хорошо выглядишь, – сказал потолстевший, облысевший, на взгляд Гадаева, ещё ставший ниже ростом Алексей Павлович и бросился в крепкие объятия. – В глубине души мы солдатами и остаёмся, и нам присуще следовать определённому режиму.

В прихожей стоял приятный запах еды, но отвыкший ото всего домашнего мужчина не разобрал, что именно его ожидает. Спустя мгновение отделил аромат жареного мяса от консервированных солёностей.

– Лучше без этого, – ответил он. – В трезвом уме тоже можем быть слепы, и мундир не всегда оберегает.

– Не все учатся на чужих ошибках. Но хуже, когда сажают невинных людей. Передача была, и случаи носили не единичный характер.

– По дороге слышал, что нередко раздувают по заказу и понять непросто, кто за чем стоит.

– Подкармливали нас всякими шокирующими историями и в те времена. Но жизнь настолько переменилась, что легко найдётся, что с чем сравнить. Показывали, что есть места за границей, куда одни отправляются в тюрьмы добровольно. Видимо, кормят, как положено, и условия содержания сносны.

– Чудиков везде хватает, или одни без крайних мер не могут избавиться от лишних килограммов. Со мной ехал детина один с большим животом, как только понял, откуда я, так у него тоже загорелось. Что, что, пузатые там большая редкость.

Показалась Ирина, поприветствовала его и вновь скрылась за дверью кухни.

– Действительно, следить за собой дома невозможно. Дочь наготовит, и не удержишься от соблазна ужина. Проходи. – Терликов показал ему на тапочки.

– Устаёшь, наверное, – сказал Гадаев и вначале повесил куртку. – Ты всю смену проводил на ногах, чем-то занимался, в то время как другие станочники имели возможность сидя ждать завершение операции.

– Я не на своём месте, и это немного давит. Люди разные, перестроиться большинству даётся сложно. Надоело уже, скорее бы на пенсию.

– Тебе ещё нескоро, и лицом не постарел. Не твои были слова, что до семидесяти нельзя бросать работу, примеры приводил?..

– Плохо кончится, если с утра до вечера лежать дома, а я каким был неусидчивым, таким и остался. Как-то возникло желание побегать на поляне, но с трудом сделал около ста шагов мелкими. Уже стар для этого, но ходить подолгу ещё могу.

Старший товарищ голосом напомнил другому одного из работников цеха, которого звали Кулик, пусть по нраву и образу жизни являлся его противоположностью: был ленивым, выглядел уставшим и во время обеденного перерыва успевал подремать. Однако при каждом удобном случае заводил речь об особенностях разных народностей.

– Кулик жив? Всё повторял, что с его здоровьем не дотянуть до пенсии, что завод отнимает его последние силы.

– Дотянул. Уехал в деревню с концами.

– Гриню вспомнил… Я относился к нему с уважением из-за возраста, южного акцента, казавшегося родным, голоса, а он однажды вылил на меня столько похабщины, что еле устоял. Шпунтик несчастный, ещё толкался и чуть не довёл до греха.

– Мне не понять, что значит по утрам заключать в объятия своего товарища по работе, с которым вечером только простился. У мужиков это не принято, и думай, что хочешь. Крыша у него бывает, что едет. Я не раз делал ему замечание, что, обзывая других, ты, Палыч, на себя и показываешь; черт побери, сам подумай, кем только ты не становишься. – Тут Алексей Павлович нервно махнул рукой и переключился на другого. – Толика-цыгана жаль, мы неделю не могли отходить. По родным не всегда так скорбят.

– Помер, что ли? – уточнял Гадаев, услышав ещё одну нехорошую новость: этот мужчина больше остальных говорил с ним о жизни и какой-то период являлся его напарником в домино в обеденный перерыв.

– По собственной глупости. Дома с женой что-то не поделил и вернулся ночевать в цех. Там ему стало плохо, а рядом никого не оказалось. Пользовался уважением у всего коллектива, что тоже сыграло своё: других бы охранник не пустил обратно.

– Жалко мужика, его я хорошо помню. Ещё двух молодых мастеров, контролершу Симу, да начальника Иваныча. Пожалуй, больше никого. Нет, что я говорю? Грех забыть горластого гиганта, который дважды в день приносил мне по сигарете и говорил, что это помогает ему избавиться от курения; вечно дурачившийся подбрасыванием шлема не по годам бодрый мужичок; табельщица Тоня с тонкой фигурой, и дочь её кем-то была там.

– Встретишь, вспомнишь всех. Иваныча тоже нет больше с нами, вместе с ним ещё двое не пережили преобразования. Люди настолько привязываются к коллективу, к месту работы, что одни не скрывали слёз. С Иванычем дело обстояло поинтереснее. Под конец стало известно, что он дольше своих предшественников начальствует, о чём появилось упоминание на доске, уверен, что с его же подачи. В пятницу на вечернем совещании на столе были чай, шампанское и торт. Ничего нового мы не услышали, но буквально с другой недели начался обратный отсчёт.

– Занимательный момент, – сказал Гадаев и ему показалось, что всё это происходило при нём самом, что в день празднования маленькой победы кто-то попросил начальника сыграть на гармони, и тот не смог отказать.

Квартира Терликовых, на его взгляд была обставлена последним словом: новая мебель, окна, новое напольное покрытие, состоявшие наполовину из цветного рифленого стекла межкомнатные двери, полдюжины мягких стульев коричного цвета вокруг накрытого скатертью стола.

– Мебель делают наши же ребята, – сказал Алексей Павлович. – Арендовали одно из складских помещений, завезли станки, и занимаются потихоньку. Мне это изготовили на первых порах, может, сейчас ещё лучше получается.

– Здорово, мне нравится. Куда старое девают? Как я понимаю, с каждой разборки и сборки качество страдает.

– Своё я отвёз на дачу. Как-нибудь съездим, на месте покажу. Увидишь, какой она стала. Дом стоит, свет есть, так и газ с водой, можно пожить круглый год.

Мужчины вышли на балкон. Открывавшийся вид Гадаеву был знаком, угол овощного, в прошлом, магазина, серый двор с оголяющимися деревьями, заводскую котельную с высокими трубами и ещё виднелись два новых квартала.

– На днях я бывал там, – сказал он, показывая лицом вдаль. – Не понял, грустным называть зрелище, или весёлым. Пусть не рассчитывал увидеть в нём прогрессивных преобразований, но он скатывается в пропасть.

– Недолго ему осталось считаться заводом, меньше полугода. Людей работой не могут обеспечить, долги по зарплате накопились на много месяцев, а брать неоткуда. Будут расплачиваться имуществом.

– Там был закрытый цех. Демонтировать что ли будут?

– Оборудование постараются продать, но большая часть уйдёт на слом. Оно с годами устаревает, и производство не такое инновационное, чтобы рассчитывать на поддержку от властей.

– Какой был завод?! – Не без сожаления произнёс Гадаев. – Может, не самый передовой, других я не видел.

– Средний для большого города, но со своим училищем, жилищным фондом, лагерями отдыха, подсобными хозяйствами. Практически все крупные предприятия переживают сложные времена, одних уже позакрывали. Смотреть больно, но и страшного ничего нет. Производство сворачивают от непотребности. На первом этапе под сокращения попали вспомогательные службы, и уже не остановить.

Их разговору помешала Ирина.

– Вымойте руки и садитесь за стол, – сказала она.

Санузел впечатлял, потолок казался бездонным, поверхности стен туалета были отделаны плиткой тёмного цвета, с чем отлично сочетались никелированные элементы интерьера. В ванной комнате преобладала морская тематика, ещё больше выделялось освещение. Полюбовавшись видом, Гадаев присоединился к сидевшему за столом в гостиной комнате Терликову.

– Я отстал ото всего. Квартира с ремонтом отличается от моей комнаты настолько же, насколько она от предыдущей обстановки.

– Жизнь бесценна, остальное поправимо, – ответил тот. – Как сам? Сложно было выжить?

– Я бы так не ставил вопрос. Духом не падал, не голодал, чувство вины мучило недолго и несильно. Первый и последний годы тянулись долго, остальное вроде ничего.