Свой путь

А ниже, на склоне ледника, Владимир с женщинами, тем временем, крепили с помощью ледобуров палатку, чтобы не съехала по снежной горке в ледовую пропасть. Начинало смеркаться. Николай, последним залезая в палатку совершенно набыченным, безадресно недовольно проворчал:

– Дух места будет недоволен. Неправильно поставили палатку, надо было головой к завтрашнему перевалу, а вы просто к склону.

Ужин, как всегда на ледниках, стали готовить на примусе прямо в палатке. Стало душно, зато тепло. Рюкзаки разместили в ногах для упора, чтобы ноги не замёрзли, упираясь в стенку палатки.

Утром, покинув тесный полог, мы осмотрели окрест, что не успели сделать вчера, из-за дурацкого напряжения в группе.

Перед нами лежало, залитое слепящим солнцем, белоснежное поле ледника Менсу, круто наклонённое на восток и не поддающееся глазомеру в своих гигантских масштабах. Мы находились в его северной, верхней части. На противоположной стороне этой ледовой реки высилась стерильно-белая гряда гор, продолжающая восточное плечо Белухи. В ней ярко выделялся перевал В.С. Высоцкого, манящий смельчаков перевалить в Казахстан, граница с которым намечена именно по этой гряде. Со своего места мы могли видеть лишь тысячную долю процента всей мощи ледника из-за рамок окружающих нас скал.

Не рассиживаясь на этой ледовой горке, мы, едва позавтракав, стали подниматься по ней дальше на север, к следующему на нашем пути перевалу Кара-Оюк (чёрная долина – с тюркского), чтобы перевалив, спуститься в одноимённое ущелье. Желая оторваться, хоть на какое-то время, от унылого коллектива, я попытался пойти наверх первым. Но мне не дали такой возможности догнавшие молодые ребята. А я понял, что в выносливости и физической силе я для них не соперник. Ведь они, горные туристы, в отличие от альпинистов, ходят более гружёными, на более длинные расстояния каждодневных переходов. Поднявшись в одних «кошках» и без страховки по не очень крутому ледово-снежному склону на перевал (три тысячи пятьсот метров над уровнем моря), мы увидели удивительно сжатый каньон ущелья Кара-Оюк с крутым спуском по его леднику. Узкая ложбина с острыми гребнями окаймляющих скал, укрываясь в своей верхней части столь же узкой ледово-снежной рекой, дальше, за горизонт видения была устлана похожими друг на друга тёмно-коричневыми «чемоданами» курумника.

У меня сложилось впечатление, что будто бы неведомый великан уложил, так гармонично, каменную кладку во всю ширину ущелья. «Чемоданы» лежали своей удлинённой стороной, как гигантские неровные кирпичи, вдоль спуска.

По-спортивному дружно спустившись по леднику с использованием всего страховочного снаряжения, мы немыслимое количество часов шли по этим «чемоданам». За изгибом влево от этого распадка не было видно конца каменной реки. По ходу нашего движения она будто «утекала» всё дальше вниз, к вожделенной «зелёнке».

Сначала могло показаться, что это несложный спуск. Верхняя поверхность «чемоданов» была почти ровной и горизонтальной. Но своим размером и расстоянием между собой они разнились. Шаг по ним был прерывистым. Сделав по одному камню от трёх до шести шагов, приходилось перепрыгнуть на другой, лежащий ниже, через промежуток между ними до двух метров. Со временем это начало всё больше утомлять.

Под верхним слоем этих глыб было ещё несколько этажей таких рядов в недосягаемую глазу глубину. А под всеми ними журчала речка, стекающая с ледника. Звук её потока усиливался акустикой этого гигантского каменного лабиринта. Но воду из неё невозможно было ни достать, ни даже увидеть. Жажда мучила уже полдня, а постоянное гулкое журчание дразнило часами всё сильнее. Часто между «чемоданами» расстояние оказывалось больше, чем можно перепрыгнуть. Тогда приходилось спускаться на лежащий ниже ряд и пробираться по наитию в лабиринте. Так, очень скоро, вся группа потеряла друг друга из виду, поодиночке, то погружаясь, то выходя наверх. При этом, впервые за все дни, кое-кто стал весело перекликаться, развлекая себя от выматывающей монотонности движения. По голосам, я слышал, что это были в основном Мила с Любой и, как ни странно, стало мне – Игорь. О последнем я лишь догадывался, до сих пор пока не услышав ни звука от него.

Казалось, что конца этой каменной реке не будет, сознание стало переходить в какое-то подобие трансцедентального состояния от однообразия движения. Поглядывая на острые вершины боковых скальных стен ущелья, неровными зубцами гигантской пилы врезающихся в тёмно-синее небо высокогорья, мне подумалось, что когда-то давно здесь произошло землетрясение. И, отколовшиеся со скал камни, падали в ложбину распадка и укладывались так, как им было удобно. Другого прагматичного объяснения не получилось подобрать. Я снова шёл замыкающим в очень удобном и уместном для себя уединении, сливаясь душой с окружающей загадочной природой. Хотелось раствориться в ней, но человеческое естество требовало своего и звало не отставать от людей.

Наконец, уже во второй половине дня, мы вышли из каменного лабиринта в распахнувшийся широкий горный цирк, с превеликим удовольствием шагнув на густой ковёр восхитительного альпийского луга. Трава, каким-то чудесным образом, здесь оставалась не по сезону совершенно зелёной и сочной, без крохи выгорания. Этот, почти круглый, цирк, окружённый стенами высоких скал, раскинулся на несколько квадратных километров. В южной части, с высоты в добрую сотню метров, узенькой ниточкой падал водопад, зажатый в узком скальном кулуаре. Он пополнял образованное его же усилиями чашевидное озерцо с прозрачной водой, отражающей цвет неба. Своей чистотой и яркой голубизной, вода манила искупаться, но кончался световой день и позволить себе это я не мог. Сколько понадобится ещё времени на спуск к нашей стоянке, мы не знали, проходя этим маршрутом впервые. А мои спутники, как мне показалось, не испытали и доли искушения на купание.

Прямо в ровной, густой и низкорослой траве, в узеньком мелком русле, через весь луг, из под каменного лабиринта, к выходу из ущелья, текла речушка с удивительно чистой и вкусной водой. Она же и питала нас на стоянке, к которой мы теперь стремились. Поэтому нам оставалось лишь следовать за её течением, было с ней по пути. Созерцая девственную красоту, я будто почувствовал, что в этом сказочном месте, параллельно видимому человеком миру, отдыхает от своих созидательных трудов очень сильный Дух, сам же и обустроив тут всё. Да и в народе это ущелье так и называют «Долиной горных духов».

Даже не остановившись на обед в этой сказке, уставшие за переход, мы, не сговариваясь, поспешили к своей стоянке, на которую надо было ещё спуститься из ущелья по крутому курумнику. И привал не делали, догоняя угасающий день в прямом смысле слова.

Спустившись на морену ледника Ак-Кем, на прежнюю стоянку с нашей продуктовой заброской, мы замкнули кольцо первого, категорийного, этапа маршрута. Спрятанные в камнях продукты оказались в целости, возможно, благодаря близости к ним емкости с бензином, своим запахом отпугивающим грызунов. Сгущались сумерки и все, соскучившись по костру, расселись у огня в ожидании ужина, который торопились приготовить Люда с Любой. На следующий день руководитель объявил днёвку. Надо было хорошо отдохнуть перед главным этапом – кольцом по ледникам вокруг Белухи.

До этого момента мы втроём с Николаем и Любой спали в одном, спаренном из двух, спальнике. Спальники-одеяла у всех участников были самые дешёвые, капроновые с одним слоем тонкого синтепона, давно уже не новые. Спали в тёплой одежде, сняв лишь ветровки и верхние ветровые штаны. Люба лежала в середине, естественно, согреваемая мужчинами. Хоть было и тесновато, но тепло. В утеснённом положении держать руки навытяжку мне было не всегда удобно, они начинали «ныть». И я беззастенчиво обнимал соседку по спальнику, по привычке своей многолетней брачной жизни, в районе талии. При этом чувствовал, что Любе это было приятно. Николай ни разу её не обнял за все ночи, поэтому я был спокоен, полагая, что между всеми нами нет ничего личного.

Но в этот вечер Николай, вдруг, заявил мне вполголоса при всех, как-то трусливо не глядя в мою сторону и недовольным тоном:

– С сегодняшнего дня поменяйся с Людой. Она переходит к нам с Любой ночевать, а ты возьми её спальник.

Люда же, в отличие от всех, до этого спала одна в своём, таком же, спальном мешке.

Тут, наконец, я понял, что растущим недовольством Николая руководила ревность. Наверное, он ночами чувствовал мою руку, обнимающую Любу. А по тому, что никто из присутствующих не подал виду, то, вероятно, всем была очевидна причина его такого решения. Может Николай и считал Любу своей женщиной, но ни в дороге, ни в походе ничем это не выказывал. Они даже ни разу не разговаривали меж собой, ни садились рядом. Каждый был занят своим, и не занят – тоже врозь. Николай никак не выделял её относительно других, даже не смотрел в её сторону. Иначе, при моём изучающем внимании к людям, я не упустил бы ни одного момента, в таких тесных условиях походной жизни. И ни один участник мне ни намекнул, ни сказал, что у Николая с Любой особые отношения. Всё это для меня было более, чем странным, но не менее любопытным. Видимо, такие отношения в группе участники считали высокими, можно было предположить.

Ещё с утра того же дня, по тому, как Люба перестала отставать от группы и шла со всеми в одной цепочке, я начал понимать, что она вовсе и не нуждалась в моей поддержке. Она просто ходила своим темпом, а если отставала, то так хотела. И тем же утром, ещё с ледника Менсу, я интуитивно стал аккуратно сторониться Любы, почему-то даже потеряв интерес к беседе с ней.

В этот же вечер, сразу после заявления Николая в мой адрес, я почувствовал усилившееся отчуждение всей группы ко мне. Исключением оставалась невозмутимая Люба. И в дальнейшем, мы с ней обменивались словом лишь по её инициативе и чисто по делу. Жалеть об оставленном дома пуховом спальнике было поздно. Предстояло непривычно помёрзнуть на ледниках ночами. Весь следующий день уставшая группа молча «чистила пёрышки» на тесной полянке. Каждый был занят собой, своими мыслями. И, видимо, в смущении от нескладных отношений, никто даже не смотрел ни в чью сторону. Зато погода радовала, солнышко припекало – хоть загорай. Только один я оголил свой торс, позволив хоть этой части тела отдохнуть от одежды, остальные, видимо, постеснялись.

Хорошо отдохнув и погревшись на солнечной полянке в шестой день, рано утром, седьмого, мы снова двинулись к Белухе, привычным уже путём и в том же режиме, как и три дня назад, к стоянке у мемориального камня на леднике Ак-Кем. И, на следующий день, нам предстояло пройти по трём ледникам, перевалить через два перевала и выйти на третий, с ночёвкой на нём.

Утром восьмого дня встали чуть свет, день самый ответственный. Наш первый перевал этого дня – Делоне (три тысячи четыреста метров над уровнем моря) круто возвышался совковой лопатой на юго-востоке от стоянки. Его ледяной панцирь был полностью скрыт снегом. На него можно было зайти, не используя никакого снаряжения. Мы с альпинистами-одноклубниками в своё время так же поднимались по более крутому снежнику целых полдня на пик Ленина. А здесь можно было бы за час. Но Николай после завтрака командным тоном спросил:

– Кто пойдёт «перила» вешать?!

– Я! – не дав опередить себя парням, в ту же секунду вызвался я.

Возражений не было и, быстрее всех, поспешив собраться, я рванул к склону. Уж очень хотелось оторваться от неуютной компании хоть на несколько минут, а тем более заняться любимой работой. Мне была понятна мотивация руководителя. «Перила» нужны его женщинам. Они, как я стал догадываться, не очень хорошо владеют альпинистской техникой и, похоже, не очень стремятся к усовершенствованию. Для меня это было удивительным. В предыдущие годы я всегда сталкивался с противоположным. К тому же, я был уверен, что Николай больше перестраховывается.

Подойдя к крутому участку склона, проваливаясь в снег чуть ниже колена, и взойдя по нему на длину верёвки, я стал разгребать руками, в верхонках, снег, чтобы добраться до льда. И не успел вкрутить первый ледобур в лёд, для крепления верёвочного «перила», как у меня перехватил инициативу Владимир, догнавший меня. Мне сразу стало понятно, что это он сделал по указанию Николая, из ревности демонстрирующему мне недоверие. Владимир же проверен им в прежних походах. Так руководителю спокойнее. Вдвоём мы быстро и молча, навесили последовательно обе имеющиеся верёвки, к тому времени, как подошла вся группа. Слаженная работа Владимира, Игоря и меня быстро вывела группу на острый гребень перевала, где взошедшее солнце, кратно усиленное белизной ледника Менсу, резануло нам по глазам, как вспышкой, в миллиард мелких солнц. Здесь нам открылась картина его самой верхней части, круто спускающейся с восточной вершины двуглавой Белухи. Вокруг был лишь холодный белый цвет, слепящий отражёнными лучами солнца, тёплыми тонами света, оживляющими всю округу, так, наверное, чувствуешь себя в раю.

Перестраховка Николая кратно увеличила время на штурм этого перевала. А по тому, как двигались женщины, я увидел, что они могли бы спокойно взойти на склон и без страховки. Необходимости в ней, по технике безопасности, не было. Да и снаряжения руководителем было взято в поход больше, чем требовалось. С гребня Делоне спуск был схожей крутизны, но Николай, к моему очередному удивлению, не заставил вешать «перила». Заметно воспрянув духом, может, потому что Люба шла с ним рядом, он поставил группу в две «связки» в соответствии с двумя имеющимися верёвками, ограничившись лишь такой страховкой. В первую, идущую впереди, он поставил троих мужчин, а сам встал в «связку» с женщинами. Этим он «убивал трёх зайцев». Во-первых: впереди и внизу по склону наш путь перерезали длинные трещины, в верхней части ещё и закрытые снегом. И задача мужской «связки» состояла в разведке, открытию заметённых провалов и прокладке наиболее безопасной тропы. Во-вторых: для изоляции меня от влияния на женщин. И, в-третьих: для контроля за мной, своими верными «нукерами». Меня они поставили в середине верёвки, но мне было всё равно, у меня и такая практика бывала за спиной. Впереди по «связке» шёл суровый Игорь, а позади меня – Владимир.

Связавшись, мы быстро стали спускаться. Солнечная радиация била прямо в лицо и, усиленная отражением от снега со всех сторон, постепенно делала тело «варёным». «Женская» «связка» стала сильно отставать. Но мы, в этой «гулкой» тишине, всё равно слышали увлечённый и весёлый разговор настоящего «пастуха» с женщинами, и я окончательно убедился, что причиной напряжения в группе был я. Неужели из-за меня они всё время и молчали?! Вот это да!

В этой, верхней, части ледника Менсу, особенно на нашем спуске, трещины были широкие, длинные и глубокие, но мы их резво обходили, а через иные – перепрыгивали. А после преодоления всех трещин и, обозначив своими следами безопасный путь второй «связке», мы вышли на ложбину в середине верховья ледника. Она представляла собой гигантское блюдце диаметром с километр. Альпинисты называют такие места «сковородками», потому что в них фокусируется всё солнечное излучение с округи.

Мой приятель Стас, уже не единожды упомянутый мной ранее, поведал мне следующую историю. Проходя, в этом самом месте, как-то раз, он увидел чуть правее на склоне засыпанную и придавленную снегом палатку. Из неё торчали вибрамы, явно одетые на ноги, согласно их положению, а к ним привязана табличка: «Не трогать!» Закон гор: не трогать – значит и не приближаться. Может сам человек захотел остаться здесь навсегда… И я, придя сюда теперь, ярко представил себе эту трагичную картину. Вероятнее всего, в зимний период, его, вместе с палаткой, навсегда засыпали снега.

В самом центре «сковородки» мы остановились будто бы на минуту, оглянувшись посмотреть, насколько далеко отстала вторая «связка». По идее, лучше бы здесь не останавливаться вовсе, тем более, в полдень. Излучение тут максимальное, фокусируемое «сковородкой». Жарко так, что тело начинает слабеть, даже раскисать. Но я, как-то неожиданно для себя, предложил:

– Раз те сильно отстали, может здесь отобедаем, дальше вряд ли будет такая возможность, – предположил я, вглядываясь в дальнюю перспективу направления нашего движения.

Игорь, резко обернувшись на мои слова, с ярким небрежением на лице и впервые глядя мне в глаза, вызывающим тоном язвительно бросил:

– Андрей, ты зачем в горы ходишь?!

– Сюда иди! – немедленно ответил я на вызов.

Между нами было не больше двадцати метров, столько же от меня назад и до Владимира. Игорь не очень решительно, но сразу пошёл навстречу мне. Я стоял в готовности к схватке подчёркнуто на месте, поскольку он выполнял мой приказ. В последний момент Владимир успел выскочить из-за моей спины и встать между нами:

– Вы сдурели?!!! Прекратите!

Мы опомнились, и Игорь, развернувшись, отошёл от нас с Владимиром туда, откуда и стартовал. В ту же минуту, с холодком в спине, я с ужасом осознал, что мы с Игорем сжимали, каждый в своей руке, по ледорубу… Это был апогей выросшего в группе напряжения!

Теперь, не сговариваясь, в тупом оцепенении, мы стояли несколько минут в ожидании приближающейся второй «связки». Солнце слепило им в лоб, спускаясь, они смотрели лишь под ноги через специальные очки от излучения. К тому же они громко, беспрерывно и весело о чём то разговаривали. Поэтому ни слышать, ни видеть произошедшего у нас инцидента Николай с женщинами не могли. А когда они, наконец, приблизились, то Николай сходу весело предложил:

– Может, обед здесь сделаем?

Все молча согласились. Ну а как же иначе, ведь это руководитель предложил! И я быстро достал примус. Движения воздуха не было совсем, и огонь горел идеально, не требуя прикрытия, часто применяемого в таких случаях. Пока женщины в ускоренном темпе готовили обед из одного блюда, Игорь попросил Николая отойти в сторону для конфиденциального разговора. Хоть они и отошли на десяток шагов и говорили вполголоса, но нам с Владимиром, оставшимся ближе к ним, всё было слышно благодаря особой акустике места. Стоя спиной к группе, Игорь заявил Николаю:

– Я, наверное, вернусь обратно, не хочу больше…

– Ты не в себе?! Угорел на «сковородке»?! Что такое..?! – совсем не вполголоса и возмущённо стал «пытать» его тот, при этом глянув в нашу сторону.

Но ни я, ни Владимир не подали и виду, что слышим и вовлечены. Игорь молчал. «Вот ведь как усиливает солнечное излучение, недостаток кислорода и сухость воздуха, уже накопленное напряжение между людьми, в таких условиях, да ещё и на склоне Белухи, – подумал я, – это мне уместнее было бы покинуть группу сейчас. Ну уж нет, не дождётесь!» А Николай, через короткую паузу, выдал Игорю своё решение:

– Никуда не пойдёшь! Я здесь за всех отвечаю!

Игорь больше не проронил в этот день ни слова, собственно, как обычно, и подчинился вердикту руководителя. Наскоро перекусив, мы быстрее покинули «сковородку», чтобы она нас не «дожарила». Спасаясь от жёсткого излучения, мы в максимальном темпе продолжили путь ко второму в этот день перевалу, под названием «Берельское Седло», уже без связки и без другого снаряжения. Перевал был отсюда в поле зрения, и мы мечтали уже через час зайти в его тень. Он являлся юго-восточным плечом Белухи. Трещин на нашем пути уже не было видно, и вся группа растянулась поодиночке на сотни метров. Предпоследней шла Мила, а я, выдержав дистанцию, не дающую возможности разговора, последовал за ней в комфортном, для себя, уединении.

На крутом участке подъёма на перевал мы зашли в долгожданную тень, и прохлада от снега облегчила самочувствие. Но зато пришлось преодолевать сопротивление сухого снега чуть ниже колена. Его здесь, на подветренном склоне, надуло, видимо, постоянным направлением ветров. Снег на этой высоте сухой из-за пониженной влажности, он не налипает на обувь и не пристаёт к одежде, но, на излёте дня, от этого было не легче. К тому же, в сложившейся ситуации, идти было нелегко не только от накопившейся уже, физической усталости, а больше от тяжести нелепого противостояния в группе. В ощущениях время потянулось ещё медленнее. Я даже забыл про свои наручные часы и не вёл хронометраж. И цель лично моего путешествия как-то незаметно стала меркнуть. Движение продолжалось, будто по инерции.

Наконец, выйдя на перевал (три тысячи пятьсот двадцать метров над уровнем моря), я увидел, что он действительно похож на седло с плотно утрамбованным ветрами снегом. С него на юг и влево от нашего курса, в Казахстан, круто сползает ледник Берельский, вытекая далее рекой Белая Берель. Она впадает в реку Бухтарму, та – в реку Иртыш, а он, в свою очередь – в реку Обь. Склон в сторону Казахстана здесь настолько крут, что разглядеть его за ближним вертикальным изгибом невозможно, тем более что он, в этот час, уже находился на теневой стороне – солнце его не освещало. А за ним – в дымке тёплых испарений казахстанских альпийских лугов, в паре добрых километров перепада высот, зеленеет бурная растительность. Правее лежит широченный южный склон Белухи, выпуклым снежным полем, залитым солнцем, скрывающим свои необъятные размеры. Солнце уже клонилось к горизонту, и его лучи, отражаясь от массы снежинок, снова резали глаза, не позволяя глазомеру оценить расстояние на нашей последней, в этот день, прямой.

Поднявшись замыкающим на почти горизонтальную и обширную площадку перевала, я увидел странную картину. Мои спутники стояли с вопросами на лицах перед, придавленной снегом, чужой палаткой и примыкающей к ней утоптанной, окружённой искусственной снежной стенкой, маленькой площадкой, предназначенной для кухни, под открытым небом. Вокруг были разбросаны разорванные пакеты от десерта и сами продукты: галеты, конфеты, шоколад. А Мила, стоящая ближе всех ко мне, протянула мне кусочек шоколада, едва я остановился. Я автоматически, правда, нехотя, взял его в рот, интуитивно почувствовав неправоту команды, члены которой что-то уже жевали.

Николай, с пафосом знатока и опытного горника, стал высказывать свою версию произошедшего здесь:

– Явно, с кем-то из их группы, что-то случилось, и они спускают пострадавшего в Казахстан. Наверное, это казахи…, оттуда и пришли. Всё тут бросили из-за спешки…, ради его спасения, – и он указал при этом правой рукой вниз, в пропасть Берельского ледника.

«Ну и фантазии у тебя! Лишь негативные…» – подумал я. Остальные молчали, внимая своему руководителю. А Мила, вдруг через паузу, жуя трофейный, как я уже догадался, шоколад, обратилась ко мне:

– Андрей, а ты как альпинист, что думаешь о случившемся здесь?

И вся группа с интересом посмотрела на меня, ожидая мою версию. А я, не спеша и уверенно, пояснил:

– Наверное, не стоило нам трогать эти продукты. Ребята, видимо, ушли на вершину и скоро вернутся. Вот и палатку привалили снегом, чтобы ветром не сдуло. А продукты халатно оставили на открытой кухне, вот птицы и растащили… и поклевали кое-что…

После моих слов согрупники потупились, слегка отвернувшись друг от друга. А я отказался от второго кусочка шоколада, по инерции видимо протянутого мне Милой. Через короткую паузу Николай сдавленно и совсем уже не командным, а демократичным тоном предложил:

– Ладно, пошли дальше, закат близится…

Никто не успел сделать и шагу, как я возгласил, увидев три чёрные точки, движущиеся со стороны вершины в нашу сторону и указал правой рукой:

– Вон и они, давайте поприветствуем восходителей!

И все, не сдвинувшись с места, стали их дожидаться. В считанные секунды точки выросли в силуэты бегущих людей. Они весёлой припрыжкой спускались по пологому склону и мы, уже через минуту, разглядели сквозь встречные лучи солнца трёх совсем молодых парней лет двадцати. С сияющими улыбками они не заставили нас долго ждать и на ходу, метров с полста, закричали нам наперебой:

– Привет! Привет! Привет!

– Ну что, с восхождением вас, что ли?! – крикнул я им навстречу.

– Да! – радостно ответил бегущий впереди.

– Поздравляем! Откуда вы будете, ребята? – продолжал я, едва они остановились.

– Спасибо! Мы из Кемерово, – ответил первый, с удивлением поглядывая на непорядок в своём лагере. Остальные весело рассматривали нас.

– Земляки-сибиряки значит!… Видите, как птички похозяйничали у вас тут. У птиц, знаете же, какое зрение, за десятки километров видят, а мы их – нет. Не стоит оставлять открытым хоть что-то в горах. Я тоже имел такой опыт. Ну ладно, нам пора, мы на ТКТ идём, там будем ночевать. А вы завтра спускаться будете? В Ак-Кем? – поспешил я побыстрее закончить общение в неудобном для нашей компании положении, догадавшись, что они мои собратья-альпинисты. Пришли сюда, чтобы сходить на вершину, и сразу обратно тем же путём.

– Да, завтра в Ак-Кем. А вам хорошо сходить! – разводя руками и улыбаясь с лёгкой тенью досады, также поспешил их лидер попрощаться с нами.

По традиции, обычно руководитель первым по праву вступает в контакт со встреченной на маршруте группой, обмениваясь с их лидером не столько любезностями, сколько информацией об изменениях в ландшафте на маршруте, произошедших по естественным причинам. Но в данном случае, я уверенно чувствовал себя вправе заместить в этом Николая, по меньшей мере, потому, что первым увидел спускающихся ребят и предложил дождаться их.