Свой путь

Заготовкой дров занимались в основном двое молодых парней, и я, с разной степенью усилий, в зависимости от условий мест стоянок. Завжор Люба выдавала продукты согласно меню и почти всегда помогала дежурному по кухне в приготовлении блюд. В свободное от обязанностей вечернее время каждый был занят, похоже, собой…

Утром третьего дня окончательно распогодилось, небо сало совершенно чистым. Руководитель поднял группу очень рано. Ему хотелось проскочить группой, незамеченными, мимо лагеря горных спасателей, потому что регистрация у них нашей группы им не предусматривалась. В прежние годы социализма был правильный и неукоснительный порядок и такое вряд ли удалось бы. А с девяносто первого многие стали ходить в горы по-анархистски. Я даже не стал с ним говорить об этом, сам так уже поступал, вольнодумски, не раз за эти годы. Это ещё и экономило наше драгоценное время, потому, что процедура регистрации связана обычно была с бюрократическими задержками, а время в прошедшую эпоху так не ценилось. Нашей группе было достаточно регистрации маршрута в своём городском горно-туристическом клубе.

Наскоро позавтракав, мы вышли из полосы густого леса на простор альпийских лугов, окружающих озеро Ак-Кем, образованное, как и в большинстве горных ущелий, природной плотиной древнего селя, в данном случае поросшего лишь густой и сочной травой. От красоты места глаза «разбежались» и фотографировали сердцем, потому что мы перешли на самый быстрый шаг.

Впереди высилась белоснежная стена Белухи, ослепив нас отражёнными лучами утреннего солнца. Справа круто поднимался западный склон, поросший низкорослым кедром. Слева, за шумным потоком реки Ак-Кем, вытекающей тягучей струёй «цементной» взвеси из озера, ширилась округлая долина Ярлу. В её середине, чудесным образом, природа, в лице растаявшего когда-то без остатка ледника, соорудила крутую пирожкообразную морену фиолетового цвета, состоящую из почти однородного мелкого камня. Она ярко контрастировала с окружающими серыми пиками скал и ярко-зелёными травяными склонами. По обеим сторонам этой морены вогнутыми полянами лежали луга с жёлто-зелёным мохо-травяным ковром, поросшим редким молодняком низкорослой лиственницы. Эта картина была поистине сказочно-колдовской и непреодолимо притягательной.

А прямо перед нами раскинулась широченная поляна сочной травы с раскидистыми кустами курильского чая. Меж этих кустов, высотой с малорослого человека, лежали уютные полянки, приглашая отдохнуть за полузакрытой живой изгородью. Но нам необходимо было всю эту притягательно располагающую красоту миновать со скоростью спортивного шага.

На пригорке дремлющего столетиями селя расположились дома метеостанции, сложенные из почерневших за десятилетия брёвен, а в нескольких сотнях метров дальше за ними, на берегу озера, стояли огромные стальные синие бочки, приспособленные под дома спас-отряда. Людей не было видно, видимо, ещё спали и метеорологи, и спасатели. Жизнь у них здесь совсем, естественно, неспешная. И нам удалось прошмыгнуть мимо тех и других, вроде бы, не замеченными…

Пройдя берегом узкого и длинного озера с мертвенно серой водой за полчаса, мы подошли к броду через «кипящий» поток той же реки, здесь впадающей в водоём. Зная заранее, что глубина брода ниже колена, мы, разувшись и сняв верхние штаны, смело и сходу вошли в воду, попарно подстраховывая друг друга. Сильный поток воды захлёстывал почти до трусов и удержаться на ногах стоило предельных усилий. А ступни «массировались» крупными донными и несущимися в потоке камнями. Каждую из женщин провели за руку, шагая по очереди, чтобы в любой момент на двоих, к примеру, приходилось три точки опоры, иначе вода грозилась забрать с собой жертву.

Брод был шириной полтора десятка метров и, выйдя из ледяной воды, я почувствовал благодарность от ног за освежение и массаж. Впервые за три предыдущих дня дороги и перехода я имел эту возможность. Мой искупавшийся «конь» со свежими силами теперь готов был идти хоть целый день.

За переправой перед нами встали гигантские «чемоданы» края морены, обозначившие максимальную длину языка ледника в какие-то давние времена. За их размерами в два человеческих роста ничего не просматривалось. Между камнями был еле заметен проход, которым пользовались, видимо, все туристы, набив на осевшей меж них глинистой плотной взвеси едва заметную тропку.

Углубившись в лабиринт этой древней морены, мы попали в каменный мешок. Нас окружил амфитеатр тёмно-серых глыб невероятных размеров, а за ними, справа и слева – стены скал, сжимающих это высохшее русло ушедшего ледника. Впереди – упирающаяся в зенит Белуха, как на картине, ограниченная рамкой боковых стен ущелья. Пройдя по петляющей тропке с полчаса, мы обнаружили в этом лабиринте очень уютную полянку и встали здесь на ночёвку. Следующий день был ответственным, предстояло дойти по этой морене до ледника и забраться на его верхнюю часть. Поэтому руководитель решил, что за остаток дня необходимо обсушиться после двухдневного перехода под дождём и отдохнуть.

Чудесно созданный природой, этот миниатюрный оазис с зелёной травкой, кустами и речушкой, прорезавшей его, был единственным местом среди неизмеримой каменной пустыни, тянущейся до ледника, где можно было нам разместиться с палаткой. Над этой площадкой нависала боковая морена, в глубинах которой журчал водопад речушки, вытекающей из смежного ущелья Кара-Оюк и резавшей «нашу» полянку. Поэтому под рукой была и вкуснейшая чистая вода, и дрова для костра. В камнях этой морены мы заложили «заброску» с провиантом и одной бутылью с бензином, оставив при себе запас на три дня. За эти дни у нас запланировано кольцо первого этапа маршрута, замыкающееся на этой же стоянке. Нам предстояло пройти по трём ледникам и через два перевала без отдыха. Это был интересный и одновременно адаптационный, к тому же тренировочный переход.

Солнышко здесь выглядывало лишь к полудню из-за вздыбленной над мореной горы и грело этот каменный мешок лишь полдня. В этот день я был дежурным по кухне. Едва сняв рюкзак, начал сразу готовить костёр.

Чтобы развести огонь с одной спички, я собираю сухие тоненькие веточки, давно освободившиеся от своей коры. Лучше, чтобы они ещё и были потрескавшиеся от пересыхания. Сложив их колодцем, поверх делаю такой же, из более толстых веточек – такого же вида, и так далее. До разжигания, срубив сырую длинную палку, втыкаю её в землю или креплю между камней под острым углом над костром. На неё и вешаются котелки. Это так называемый таганок. Дух огня дружит с теми, кто с любовью готовится с ним работать.

Вечером, после ужина, мне, как дежурному, в дополнение к повседневному «посчастливилось» отскребать наружную поверхность котелков от нагара, потому, что на ледниках предстояло готовить пищу уже на примусе. Древесный нагар, как тепловой изолятор, увеличил бы расход бензина, запас которого всегда ограничен на маршрутах.

Этот, первый в походе, долгий привал ещё ярче явил для меня характер коллектива. Целый день все молчали, занимаясь просушкой личных вещей и отдыхая на солнышке. Ни шуток, ни даже улыбок, хмурая компания. Одна Люба ярко выделялась своей флегматичной мягкой живостью. Белокурая красотка, ниже среднего роста, с гармоничными чертами лица, она была в возрасте начала увядания первоцвета. С неизменным, невозмутимо позитивным настроением, она, как-то незаметно, объединяла этот, едва живой коллектив. Я предположил, что она попала в эту, казалось, чуждую ей компанию, от отсутствия выбора. Николай был нашим с Любой ровесником, среднего роста, с мелкими острыми чертами серого лица и такими же бесцветными волосами, слегка бомжеватого вида с трусоватой натурой. Он интересовался лишь бытовой стороной жизни с чисто сангвиническим темпераментом. Милица выглядела моложе всех и была выше ростом. Стройная брюнетка с крупными и резкими чертами лица, она была похожа на цыганку холерического склада. Сдержанно общительна, но косноязычна, она изредка тихонько переговаривалась лишь с Игорем, заметно к нему тяготея. А Игорь был красавцем-брюнетом выше среднего роста с явно северо-кавказскими корнями и соответствующим нравом. Едва скрывая своё высокомерие, он, будучи меланхолически замкнут на себе, никого не одаривал ни взглядом, ни каким-либо вниманием. Владимир был не столь хмур, но все же и не улыбчив. Его открытый взгляд искал общения, но сдерживался, и не находил собеседника, почти всегда сторонясь спутников. Он тоже брюнет, каких-то тюркских кровей, высокий и статный красавец. Показал себя ответственным работягой сангвинического темперамента. За весь поход я только один раз услышал его голос, но об этом – в своё время. Все трое были сильно моложе нас с Николаем и Любой. Присоединившаяся Люда держалась скромно и молчаливо, весь поход, согласно своей простой натуре, будто впервые путешествуя с этой группой. И до конца поглядывала на меня, как на новое для себя явление… И для всей, по-своему дружной, компании я всё явнее становился белой вороной.

Утром следующего дня мы стали подниматься к леднику Ак-Кем, сползающему с северной стены Белухи, по его правой боковой морене. Он отступил, при таянии, на несколько километров от своего максимального размера и нам предстояло ещё несколько часов идти по «живым» камням до него.

Несмотря на то, что довольно комфортная и ровная тропа шла параллельно и ниже морены, по берегу верхнего озера, вода которого ушла в нижнее, наш руководитель пошёл по курумнику. Решение было спорно, но все, кроме Любы, потянулись за ним. Она спустилась на эту тропу и пошла с завидной лёгкостью. Мне, как видно, и остальным, не захотелось терять высоту, чтобы после не подниматься на сотню метров к языку ледника. К тому же я намеренно не стал в этот день, на глазах у остальных, составлять Любе пару, чтобы не искушать к тому же её симпатии ко мне своей мнимой привязкой.

Надо сказать, что путешествие по курумнику морены – это довольно выматывающее физически занятие, даже тяжелее, чем по леднику. Большие камни разного размера и угловатых форм неустойчиво и хаотично навалены в гигантском гребне, выдавленном когда-то ледником, как грейдером. Вся группа растянулась в цепочку на сотни метров друг от друга, и каждый самостоятельно выбирал время на минутный привал. Люба перед выходом раздала всем сухой перекус из кураги, карамели и сухарей, потому что останавливаться на обед в этот день условий не было. Я шёл снова замыкающим, передо мной, в десятках метров впереди, прыгала с камня на камень Мила. И мы с ней, изредка присаживаясь на короткий привал, коротко обменивались незначительными фразами.

– Наверное, правильный выбор сделала Люба, а мы тут прыгаем по «чемоданам», как дураки, – саркастически вырвалось у Милы сожаление, когда она увидела, что Люба ушла гораздо дальше нас, двигаясь параллельным курсом.

– Это верно, она молодец. Но нам уже поздно и небезопасно здесь спускаться на тропу, – подтвердил я очевидную банальность.

– А почему ты, Андрей, всё время идёшь в хвосте?

– Очень просто, потому что не претендую на лидерство. Зато всех вижу и так знакомлюсь, по роду движения каждого. И в затылок никто не смотрит.

– Хитрый какой! Наблюдатель…– с доброй усмешкой ограничила она свою оценку.

– Зато с удовольствием. Люблю везде смотреть на жизнь людей, – причмокнул я.

– Какое в этом удовольствие, наблюдать хмурых туриков…

– Что ж, каждому – своё.

Во второй половине дня мы поодиночке, наконец, перешли на ледник. Здесь, в соответствии с резким перепадом высоты, он страшно и безобразно разорвался по горизонтали и по вертикали, зажатый, к тому же, между скал. И мы все потеряли друг друга из виду, углубившись в ледовый лабиринт «царства снежной королевы». Ледовые стены лабиринта высотой в два человеческих роста светились изумрудом прозрачного льда, свежеразорванного от своей тяжести и пропускающего рассеянные лучи солнца. Хотелось остановиться и любоваться, но подгоняли дальние и близкие страшные звуки разрывов ледяного монолита, ползущего под своей тяжестью. Надо было быстрее пробираться наверх, где ледник ещё был цел и полог. Кроме «кошек», другого снаряжения здесь не требовалось. На развилках узких трещин требовалось внимательно концентрироваться, используя внутренний «компас» и память, чтобы выдержать правильное направление. Но длилось это щекотливо-приятное приключение не более получаса, как мне показалось.

Выбравшись на ровный лёд, я не увидел ни одного из моих спутников и догадался, что, будучи замыкающим, сильно отстал от всех. Видимо, чересчур долго любовался лабиринтом, попав в этот иной, сказочный мир, словно в другую жизнь.

Ледник в моём направлении сильно горбился и закрывал даже ближайшую перспективу. И какое-то время было непонятно, как скоро будет конец маршрута этого дня…

Наконец, впереди появились признаки ровной площадки, огороженной камнями курумника, как крепостной стеной, я предположил, по характеру ландшафта, что это место стоянки и поторопился. А через минуту на «стене» появился силуэт человека и я сразу догадался, что это Люба, что она уже заволновалась, видимо, за меня. «Значит все, кроме меня, на месте», – подумал я. А дойдя до курумниковой «крепости», убедился в этом. На обширной площадке, как будто специально созданной природой для людей и, видно, расчищенной от камней много лет назад туристами, для нескольких палаток, было место для лагеря. Других подходящих мест для стоянки на этом леднике не наблюдается. Значит, здесь ночуют все туристы и альпинисты. В тот день сюда добралась только наша группа и разрядить разговорами её было некому. Никто, кроме Любы не обратил внимания на моё появление. Ощущая недовольство собой со стороны большинства, я быстро достал для дежурного по кухне примус и бензин. Все, конечно, были голодны и терпеливо ждали трапезы, объединяющей обед с ужином. Ждали также и моих телескопических лыжных палок, с которыми я шёл, чтобы установить палатку. Они служили стойками для неё.

Здесь был «космос»! Солнце уже покинуло горизонт за западным белоснежным плечом отрогов Белухи. Но было ещё светло, почти как днём, потому что вокруг только первозданный лёд и кристальный свежий снег, а светло-голубое небо отражалось в нём. Только за нашей спиной – голые скалы, обращённые на юг и поэтому свободные от снега, растопленного летним солнцем. А прямо перед нами, через ледник, высилась километровая стена Белухи, глазами скальных выступов на белой вертикали сурово рассматривающая новых посетителей. Огромный валун в человеческий рост на краю площадки был использован когда-то людьми, как монумент. На его солнечной стороне были прибиты металлические памятные доски с именами, портретами и датами гибели альпинистов здесь, под стенами Белухи. Совсем молодые ребята, погребённые сотнями кубометров снега и льда лавинных оползней и других трагедий… Вид и поминание их здесь вызывает, мне кажется, у всех, многократно более сильные чувства, чем на равнине.

Ещё не успело стемнеть, как мы услышали нарастающий утробный гул за спиной и будто из недр… Резко обернувшись в его сторону, увидели, как с противоположной, западной, стены плеча Белухи, сошла снежная лавина. Она в мгновение укрыла облаком снежной пыли всю нижнюю параболическую поверхность ледника, в нескольких сотнях метров от нашей стоянки остановившись. С добрый десяток минут это облако нехотя, со своей высоты в сотни метров, оседало на подтаявший за день лёд, чтобы со временем стать новым слоем многовекового ледника. С нашего безопасно высокого места картина эта была более чем впечатляющей. Лучшего «подарка» от природы здесь невозможно ожидать (в позитивном смысле слова). А я про себя сразу вспомнил подобную ситуацию.

Четыре года назад мы стояли на плече пика Ленина в центральном Памире, на высоте шесть тысяч метров над уровнем моря, готовясь также к ночёвке. Перед нами высилась стена пика в почти полторы тысячи метров и с неё, на наших глазах, сошла снежная лавина на лежащую ниже нас на четыреста метров параболическую «сковородку» ледника. Сила и полное сходство стихии ясно показало, что таким пришельцам как мы, здесь вовсе не рады и предупреждают…

Под впечатлением увиденного и, видимо, забыв о консервативности «пуритан» – спутников, Люба, вплотную приблизившись ко мне и, созерцая рассеивание снежного облака, вполголоса открыла свою мечту:

– Видишь вон то понижение в гребне – это перевал Урусвати. Хочу когда-нибудь через него перевалить, – показала она рукой на красивое понижение в западном гребне.

– Грозным он отсюда смотрится! Достойное желание… – но мне подумалось, что ей этого не суждено осуществить.

Темнело, яркие и невероятно большие звёзды на густеющей синеве чистого неба усиливали ощущение неземного пространства вокруг. Даже в безлунную ночь здесь не требуется пользоваться фонариком, всё можно разглядеть без труда. Ни ветерка, ни звука, ничего живого, кроме нас. Даже парящие хищные птицы редко здесь пролетают, им тут некого ловить. Растущая Луна ещё не взошла, и космическое свечение изменяло оттенки, цвета ультрамарин, у окружающих вещей, ежеминутно их сгущая. Непрерывно всматриваясь в область границы неба с гребнем гор несколько минут и остановив поток мыслей, я заметил, как движется небосвод, и звёзды медленно стремятся спрятаться за горизонт. Это было так естественно в замёрзшем, казалось, мире. Но делать нечего, пришлось снова залазить в душную атмосферу палатки.

На следующий день мы стали подниматься сначала по леднику, потом по скальному участку на перевал Титова, высотой три тысячи двести двадцать метров над уровнем моря, что разделяет ледники Ак-Кем и Менсу. Последний спускается с восточной стены Белухи и является самым большим и длинным, дотягиваясь до распадка между Катунским и Южно-Чуйским хребтами.

И снова я, уже привычно, пошёл замыкающим, вослед Любе. Мы уже по-свойски, как давние знакомые, повели непринуждённую беседу, когда она отстала, на приличное расстояние, от идущих впереди. Вернувшись к теме похода за клюквой, Люба в красках и с удовольствием описала все его детали, видимо закрепляя в моём сознании интерес к нему. А у меня через долгую паузу вдруг спросила:

– Андрей, а как ты относишься к понятию «судьба»?

– Я фаталист, понял это ещё со школьного детства.

– И ты считаешь, что всё фатально?

– Ну конечно! От судьбы не увернёшься.

– Но мы же своим умом выбираем, как жить и как поступить в конкретной ситуации.

– Это иллюзия. Если, к примеру, человек действует уверенно, то значит, его поддерживает подсознание, а оно, в свою очередь опирается на предначертанное судьбой. И тогда он не ошибается, и, в конечном счёте, получает вознаграждение, даже если не замечает его. Ну а если человек поступает согласно общепринятой человеческой логике, а в душе чувствует неуверенность, то значит, ошибается, и в лучшем случае получит разочарование. Если упрощённо, то так.

– А судьбу кто прописывает тогда?

– Ты задаёшь вопрос на уровне: есть ли Бог?

– Ну, хорошо. И что, он один каждому прописал всю жизнь? Так что ли?

– Этого никто знать не может. У Бога, я думаю, огромная иерархия и каждая её инстанция исполняет отдельные функции, которые складываются гармонично, как паззлы в одну картину.

– По-твоему получается, что свободной воли у нас нет? – продолжала с сомнением Люба.

– Она и заключается в выборе: поступить правильно или нет и получить соответствующий результат.

– Но мы же не роботы и вольны делать всё, что задумали!

– Вольны, но ведь делаем не всё, что задумываем, почему-то, что-то нас ведь останавливает от каких-то вещей, – попытался я вести Любу в правильном направлении.

– А действительно, что нас останавливает? Совесть, наверное.

– В точку, именно совесть. Она и есть – проявление частицы Бога в человеке. Она же и подсказывает правильность решения. Её, совесть, ещё интуицией можно назвать. Но дело не в словах, а в явлении. А слова – есть лишь подбор варианта для взаимопонимания между людьми.

– Как-то всё просто получается, Андрей.

– Просто только на словах. Словами лишь кратко можно что-то выразить. Короче всех про то сказал Сергей Есенин: «…Если черти в душе гнездились, значит, ангелы жили в ней».

– Что-то он хватил! Про себя лишь…

– Э, нет. Битва добра со злом идёт в душе каждого человека. Разница лишь в её интенсивности. Многие её даже не замечают, смирившись со своим бытием, либо «почивая на лаврах». Частица Бога в каждом человеке, как и частица противоположного. Главное – держать баланс между ними. Перекос же между ними может произойти в самый неподходящий момент. Всё зависит от настроя человека, вот в этом и состоит полнота свободы выбора. На кого и на что личность настроена, тому и служит. Двум противоположным господам служить не получится. И бдительность состоит в непрерывном увеличении любви в душе, божественной любви, то есть без привязок. А любви в душе чересчур много не бывает.

– А баланс, как ты говоришь, тогда зачем, если в душе любовь?

– Хороший вопрос! Частичку чёрта из души не изжить, не возможно. Вот её и следует держать в «ежовых рукавицах», а выпускать лишь для самообороны или для защиты ближнего. Это и есть – держать баланс в душе. Очень трудная работа, но главнее её нет. Ведь искуситель не снаружи, а всегда в самом человеке. И искушается он по своей полной воле. А внешние факторы – это лишь соблазны, проверочки на стойкость. Поэтому винить кого-либо в чём-либо просто глупо и безответственно. Но и винить себя не стоит – это всё равно, что казнить, то есть разрушать. Сделал ошибку, прости себя, ибо по недопониманию совершил. А на будущее – используй этот урок.

– Да у тебя словно проповедь!

– А это – как угодно… Это то, что я могу кратко сказать по данной теме, не более.

– Ну а как на счёт «господина» случая? – продолжала она.

– Случайностей не бывает, все встречи и ситуации предопределены.

– И наша?

– Ну конечно, почему она должна быть исключением?

– И каково её значение?

– Сходить на вершину Белухи, что касается лично меня.

– И всё?

– И всё, что же ещё?

– А для остальных?

– Каждый пусть сам в этом разбирается.

– А у нашего маршрута тоже прописана судьба, как ты думаешь? – через паузу поинтересовалась Люба.

– А как же!

– И какая же?

– Кто же может это знать?

– А ты, Андрей, сам как чувствуешь, пустит ли нас на себя Белуха?

– Не знаю, право. Пока мы будем ходить по ледникам вокруг Белухи, всё будет как сейчас. А вот что дальше – не знаю, – ответил я, а сам почувствовал, что дальше я не вижу себя с группой, и не понимаю почему. А ещё подумалось, что хоть и слажена эта команда, но в таком состоянии духа жизнь её в данном составе не долговечна.

На скальном участке мы с ней совсем потеряли из виду ушедшую выше на перевал группу. Подъём становился всё круче. Мы шли, как горные козы, по узеньким уступам загорелой на солнце ярко-коричневой скалы. Солнце грело нам спины, и настроение было прекрасным в отсутствии хмурых спутников. Люба шла в метре выше меня, её шаг был неровным. Я не на шутку стал волноваться и подстраховывать снизу, в готовности остановить её падение, прижав к скале.

Наконец, мы с Любой вышли на перевал, с которого на ледник Менсу спускался по верёвке уже четвёртый человек, Игорь. А на страховочной станции оставался только Николай, который одарил нас крайне недовольным взглядом. Я принял его недовольство на свой счёт, согласно своему природному чувству чрезмерной ответственности, хоть в данной ситуации это было не логичным. Прекрасное благодушное настроение сразу сменилось на спортивно-боевое. К тому же, здесь, на теневой стороне скального перевала, рай в душе сменился на погружение в ад какого-то немотивированного противостояния, казалось бы, единомышленников в спортивной сфере.

Верёвка, закреплённая в скале, была переброшена через бергшрунд, разверзнутый в двадцати метрах ниже «станции» между скальным перевалом и ледником Менсу. И по ней мы съезжали через эту зияющую трещину. Как только Игорь спустился и освободил верёвку, Николай дал команду Любе на спуск. Спустившись до трещины, которая была шириной около двух метров, она остановилась в нерешительности. Решив помочь Любе словом, я громко ей сказал:

– Сильнее отталкивайся от скалы ногами и отпускай совсем верёвку, легко перелетишь на ледник!

Она не послушала меня и продолжила медленный спуск, ногами почти что уже погружаясь в трещину. Николай, стоя за моей спиной, почему-то молчал. Я больше не стал выпячиваться и наблюдал. Наконец, стоящий на льду за краем бергшрунда Игорь, через короткую паузу догадался потянуть за нижнюю часть верёвки, вытащив тем самым Любу к себе на лёд. Наблюдая за происходящим, я понял, насколько слаба группа технически. Мне стало достаточно, для оценки, уже одной этой картины. Дождавшись того, как Люба освободила верёвку, даже не огласив это, как положено по правилам, Николай скомандовал спускаться мне. Я спустился за пару секунд, лишь в начале сильно оттолкнувшись от скалы, привычным скоростным способом, как спускался с фасадов зданий при работе в сфере промышленного альпинизма. За мной сразу спустился Николай, профессионально сняв верёвку с верхней «станции».