Сибирский кокон

– Оно уже знает, что мы думаем о нем, – прошептала Аня, не открывая глаз. Её голос был едва слышен за плеском воды. – Я чувствую его внимание. Как будто большой, немигающий глаз смотрит на нас из темноты. Мы должны узнать его, прежде чем он узнает нас.

Аня и Искра взялись за руки. Их ладони были холодными и чуть влажными. Их дыхание, поначалу прерывистое, стало медленным и глубоким, почти синхронным. Искра начала тихое, горловое пение – древний, вибрирующий напев, который шаманы использовали для путешествий в мир духов. Он был похож на гул ветра в соснах, на жужжание шмеля, на саму душу тайги. Аня, ведомая этим звуком, погружалась в транс.

Физически она оставалась сидеть на холодном берегу реки, её тело обмякло, и Искра поддерживала её, чтобы она не упала. Но её сознание, её "дух", отделился и полетел над темными, топкими, пахнущими гнилью болотами. Она не чувствовала ветра или холода, но видела всё с невероятной четкостью, словно была везде одновременно. Она чувствовала всё – холодную, застойную воду под собой, скользкую кору корявых деревьев, дыхание сотен невидимых тварей, затаившихся в трясине. Она была частью этого места.

И она "увидела" «Колыбель». Это не была машина. Это было живое, гигантское, пульсирующее существо, похожее на немыслимых размеров грибницу или обнаженный, извивающийся мозг. Его "корни" – светящиеся мицелиальные нити – уходили глубоко в землю, опутывая корни деревьев, проникая в воду, становясь единым целым с болотом. А его "разум" – это был густой, вязкий пси-фон, который окутывал всё вокруг, как туман. Она видела, как он управляет мутантами, как заставляет хищные лианы тянуться к любому источнику тепла. Он был единым организмом, а всё болото – его телом.

Она поняла, что это не просто грибница. Это была биологическая форма той самой нейронно-мицелиальной сети, которая питала весь Кокон. А споры, которые он выдыхал, были не чем иным, как органическими носителями тех самых наночастиц Империи, которые переписывали ДНК всего живого. "Колыбель" была фабрикой по производству ужаса, сердцем, которое разгоняло яд по венам всей экосистемы.

Внезапно ужасающий, чужеродный образ сменился другим. Аня увидела свою бабушку-шаманку. Она сидела у костра в родном стойбище, ее лицо, покрытое морщинами, светилось добротой. Она улыбалась и протягивала к Ане руки.

– Ты справилась, внученька, – говорил ее теплый, родной, до боли знакомый голос. – Всё закончилось. Иди ко мне, отдохни.

Аня почувствовала, как волна невероятного облегчения накрывает ее. Усталость, накопившаяся за все эти недели, навалилась на нее свинцовой тяжестью. Она хотела пойти к бабушке, хотела, чтобы весь этот кошмар наконец закончился. Она сделала шаг навстречу этому теплу, этому покою.

– Не верь! – раздался в ее сознании резкий, как удар хлыста, крик Искры. – Это не она!

В тот же миг образ бабушки исказился. Ее глаза стали пустыми и черными, как беззвездная ночь, улыбка превратилась в хищный, безгубый оскал, а из-под земли вокруг нее, как клыки, начали расти острые, кристаллические шипы. «Колыбель» почувствовала их. Она не просто защищалась физически. Она охотилась за разумом, используя самые светлые, самые дорогие воспоминания как приманку в своей ментальной паутине. Это была первая ловушка.

Она чувствовала, как разум «Колыбели» пытается затянуть её в вязкую паутину иллюзий, подсовывая образы из прошлого, играя на страхе и тоске. Но каждый раз, когда ложный образ становился слишком убедительным, она ощущала его – сигнал Каэла. Он был не теплым и не утешающим. Он был… математически точным. Как идеальный камертон в хаосе звуков. Этот сигнал не блокировал ложь «Колыбели», но вносил в неё едва заметный диссонанс, "фальшивую ноту".

Когда «Колыбель» показывала ей улыбающуюся бабушку, сигнал Каэла заставлял один из её глаз едва заметно подергиваться. Когда она слышала голос матери, в нем появлялся тихий, почти неслышный металлический призвук. Маяк Каэла не был щитом. Он был детектором лжи, тонкой нитью чистой, неискаженной логики, которая позволяла её собственному разуму распознать подделку и не поддаться ей.

Аня и Искра с криком разомкнули руки и рывком вернулись в реальность. Аня тяжело дышала, её тело было ледяным на ощупь, как будто она действительно пролетела над стылой топью. Из носа у неё тонкой струйкой текла кровь – физическая цена ментального противостояния. Она дрожала всем телом. Искра сидела, обхватив голову руками, её губа была прокушена до крови.

– Оно… оно было в моей голове, – прошептала Аня, её голос срывался. – Оно использовало мою бабушку…

– Оно показало мне моего брата, – так же тихо ответила Искра, не поднимая головы. – Он звал меня… Он улыбался…

Следопыт и Тускар напряженно смотрели на них. Они не видели того, что видели девушки, но они чувствовали ледяное дыхание того мира, откуда те только что вернулись.

– Что вы видели? – глухо спросил Следопыт.

Аня подняла на него свои глаза, в которых больше не было страха, только холодная, закаленная ярость.

– Нашего врага, – ответила она, и ее голос стал твердым. – Он не просто монстр. Он – паук, который плетет паутину из наших страхов и надежд. Сражаться с ним оружием бесполезно. Мы должны войти в его паутину и не запутаться в ней.

Ритуал был окончен. Он не принес им облегчения. Он оставил на их душах глубокие, кровоточащие шрамы и дал им понять, с каким немыслимым, коварным злом им предстоит столкнуться. Их миссия будет не просто битвой за выживание. Это будет битва за собственный разум.

Аня смотрела на темную воду реки, которая текла отсюда, с запада, через весь город. И она поняла. Та мертвая рыба с кристаллами в жабрах, которую они видели. Неестественно яркие лишайники на камнях. Даже та странная, вязкая слизь, которую находили в переулках. Всё это были не просто случайные мутации. Это были метастазы. Метастазы "Колыбели", которые она распространяла по реке, с пыльцой, со спорами, отравляя все на своем пути.

Их враг был не просто на болотах. Он уже давно был в самом сердце их города, в их воде, в воздухе, которым они дышали.

Глава 105: Прощание с прошлым

Поздняя ночь опустилась на Колымажск, укрыв его саваном холодной, беззвездной тьмы. На лесопилке и в СТО наступила короткая, изматывающая передышка. Безумная гонка по сборке синхронизаторов была окончена, оружие почищено и заряжено. Теперь оставалось только ждать рассвета, который принесет с собой либо спасение, либо окончательную гибель.

Иван не мог уснуть. Адреналин, гнавший его кровь последние сутки, схлынул, оставив после себя гулкую пустоту и холод. Он выбрался из цеха, где вповалку спали бойцы, и, ведомый интуицией, пошел к реке. К мосту. К тому самому месту, которое когда-то было символом их вражды, а теперь стало молчаливым свидетелем их хрупкого единства. Он опёрся на прогнившие, влажные от ночной измороси перила и стал смотреть на черную, маслянистую воду, в которой не отражалось ничего.

Вскоре он услышал тихие шаги. Он не обернулся. Он знал, кто это. Аня подошла и встала рядом, в нескольких шагах, тоже глядя на воду. Молчание между ними не было неловким. Оно было тяжелым, наполненным всем, что они не могли или не успевали сказать.

– Боишься? – наконец спросил он, его голос прозвучал глухо, словно донесся со дна реки.

– Да, – честно ответила она. Ее дыхание превращалось в маленькое облачко пара. – А ты?

– Только того, что не успею, – сказал он.

Он вытащил из-за пояса свой нож – тот самый, который она когда-то перевязывала ему как знак перемирия. Лезвие тускло блеснуло в слабом свете далекого прожектора. Он протянул его ей рукоятью вперед.

– Возьми. Если я не вернусь… он твой.

Она покачала головой и коснулась своего амулета с когтем медведя на шее.

– А ты возьми это, – она не сняла его, лишь коснулась. – Духи тайги присмотрят за безрассудным волком.

Они не обменялись предметами. Они просто предложили друг другу самое ценное, что у них было. Это была не клятва, не обещание. Это было молчаливое прощание. Прощание с их прошлым, с их глупой враждой, и, возможно, друг с другом. Впервые между ними не было ни страха, ни недоверия, только глубокое, пронзительное понимание, что завтрашний рассвет может стать для одного из них последним.

В другом конце лесопилки, у импровизированного лазарета, Катя сидела у «буржуйки», подбрасывая в ее раскаленное нутро дрова. Она до сих пор не могла прийти в себя после вылазки в больницу, её руки слегка подрагивали. К ней подошел Лёха. В руках он держал последнюю, заветную банку тушенки, которую берег на "черный день". Он молча поставил ее рядом с Катей на перевернутый ящик.

– Тебе нужнее, – сказал он, глядя на её уставшее, бледное лицо. – Ты совсем не ела.

– А ты? – она подняла на него глаза. – Тебе завтра идти в бой.

– Я сильный. Выдержу, – он пожал плечами, пытаясь казаться беззаботным, но в его глазах плескалась тревога. – Ты… это… береги себя тут.

Он хотел сказать что-то еще, что-то важное, но слова, такие простые и нужные, застревали в горле. Вместо этого он просто протянул руку и на секунду коснулся её щеки. Его пальцы, грубые и в мозолях, показались удивительно нежными на её холодной коже.

– Вернись, – прошептала Катя, когда он уже уходил.

– Вернусь, – так же тихо ответил он, не оборачиваясь.

Эта последняя банка тушенки и неуклюжее прикосновение – их собственное, маленькое, отчаянное прощание.

В СТО, где пахло канифолью и остывшим металлом, у верстака стояли Дмитрий и Искра. Остальные уже разошлись, пытаясь поспать хоть пару часов. Дмитрий выглядел изможденным, его глаза покраснели от бессонной ночи за расчетами.

– Я не понимаю, как это работает, – сказал он тихо, глядя на один из синих кристаллов повстанцев, лежавший на столе. – С точки зрения физики, это невозможно. Но оно работает.

– Потому что ты пытаешься понять его разумом, – ответила Искра. – А его нужно чувствовать. Это не камень. Это спящая песня.

Дмитрий взял кусок медной проволоки и, к удивлению Искры, начал ловко оплетать кристалл, создавая простой, но изящный кулон.

– Я не могу дать тебе броню или автомат, – сказал он, протягивая оберег ей. – Но, может, это… поможет. Как точка опоры. Наука и магия.

Искра осторожно взяла кулон. Кристалл в её ладони был удивительно теплым. Она посмотрела на Дмитрия с удивлением и благодарностью. Он, человек науки, не высмеял её веру, а принял её и даже попытался внести свой вклад. Их миры, такие разные, соприкоснулись.

– Он поможет, – сказала она уверенно. – Теперь в нем есть и твоя сила.

Она повесила оберег на шею, спрятав под воротник куртки. Это был не просто подарок. Это был символ их союза, такого же невозможного и хрупкого, как и их шанс на спасение.

Ночь доживала свои последние, самые темные часы. Не спали лишь немногие. Морозов в одиночестве стоял над картой, его лицо было непроницаемой маской. Николай в последний раз проверял двигатель грузовика, который мог стать их последним средством к отступлению. Лис сидел в тени, перебирая свои отмычки, его пальцы двигались быстро и бесшумно. Валера точил свой нож на точильном камне, его движения были медленными и медитативными. А Волков спал. Наконец-то уснул, прямо на полу у верстака, положив голову на ящик с инструментами. Его обожженная рука лежала поверх одного из синхронизаторов, словно он боялся отпустить свое уродливое творение даже во сне.

Каждый готовился к завтрашнему дню по-своему. Ночь была пропитана напряжением, страхом и тихой, упрямой решимостью. Это была их последняя ночь в мире, который они знали.

Глава 106: Выход

Рассвет над Колымажском едва забрезжил. Небо было не утренне-розовым, а мутным, цвета пепла и старой раны. Густой, влажный туман стелился по земле, скрывая развалины и придавая миру призрачный, нереальный вид. Во дворе лесопилки не было громких команд или суеты. Царила почти полная тишина, нарушаемая лишь тихим рокотом прогреваемого двигателя грузовика Николая и лязгом защелкиваемого рожка автомата.

Люди стояли, разбившись на три группы. Их лица были серьезны и сосредоточены. Не было ни слез, ни громких прощаний. Все слова были сказаны прошлой ночью. Сейчас осталось только действие. Волков, с лицом осунувшимся и серым от бессонницы, в последний раз проверял синхронизаторы – три уродливых устройства, их последнюю надежду, – и передавал их командирам групп.

– Помните, – сказал он тихо, но его голос разносился в утренней тишине, – ваша задача – не уничтожить генераторы. А установить это и активировать. Ровно в четырнадцать ноль-ноль. Не секундой раньше, не секундой позже. У вас есть восемь часов. Связь по рации только в крайнем случае, для подтверждения готовности за пять минут до часа икс. Если одна из групп не выйдет на связь… остальные все равно активируют заряд. Мы не можем рисковать. Удачи вам. И нам.

Три группы выходили одновременно, но в разные стороны. Это было похоже на мрачный, скоординированный ритуал.

Группа «Альфа» во главе с Морозовым. Они выглядели как классический военный отряд. Двигались быстро, четко, с оружием наготове. Гроза шла рядом с полковником, её лицо было маской холодной ненависти. Позади них, под конвоем, плелся Дым, опустив голову и глядя себе под ноги. Они повернули на восток, в сторону города, и их силуэты быстро растворились в тумане, словно их поглотила серая, безразличная мгла.

Группа «Бета» во главе с Аней. Они двигались почти бесшумно. Их одежда темных, землистых цветов. Они не пошли по дороге, а сразу свернули к реке, в прибрежные заросли. Следопыт впереди, похожий на тень, за ним Аня, которую на всякий случай поддерживала под локоть Искра, замыкал процессию Тускар, державший лук наготове. Они уходили на запад, в сторону болот, и казалось, что не туман скрывает их, а сама тайга принимает обратно своих детей.

Группа «Гамма» во главе с Иваном. Они забрались в кузов старого грузовика Николая. Двигатель натужно взревел, и машина, скрипя и подпрыгивая на ухабах, выехала на северную дорогу, ведущую в сторону военной базы. Иван в последний раз посмотрел на ворота лесопилки, на оставшихся там людей, прежде чем они скрылись за поворотом.

Три группы. Три направления. Три судьбы. Лесопилка опустела, и тишина, воцарившаяся во дворе, казалась оглушительной.

В опустевшем цехе остались лишь немногие: Волков у рации, похожий на капитана тонущего корабля, Дмитрий, который будет помогать ему с расчетами, несколько раненых и медики. И Каэл.

Он сидел в самом темном углу, закутанный в старое армейское одеяло. Он был слишком слаб, чтобы идти, его миссия в этом мире была почти завершена. Но он не был бесполезен. Его глаза были закрыты, но он не спал. Он был предельно сосредоточен. Он вытягивал свой разум в тонкую, едва заметную нить, направленную на запад, в сторону болот.

Он не мог говорить. Он не мог сражаться. Но он мог служить маяком. Ментальным ориентиром для Ани и Искры, точкой света в ментальной паутине «Колыбели». Если они заблудятся в иллюзиях, его тихий, постоянный "сигнал" должен помочь им найти путь назад. Это было все, что он мог сделать. И он делал это, отдавая последние крупицы своей угасающей силы.

Прошло не больше десяти минут, но казалось, что прошла вечность. Каждая группа сделала свои первые шаги в персональный ад.

Группа «Альфа» остановилась на окраине города. Морозов, лежа на крыше полуразрушенного гаража, смотрел в бинокль на далекую вышку ЛЭП. Уже отсюда он видел патруль биороботов, методично прочесывающий периметр. Их ждал бой.

Группа «Бета», идя по илистому берегу реки, вдруг замерла. Аня указала на воду. На поверхности плавала мертвая рыба, её чешуя была покрыта радужной, маслянистой пленкой, а из жабр торчали крошечные кристаллические иголки. «Колыбель» уже отравляла все вокруг.

Группа «Гамма» выпрыгнула из кузова грузовика в лесу, не доезжая до военной базы несколько километров. Николай сразу же достал компас. Стрелка бешено закрутилась на месте, не в силах найти север.

– Мы на их территории, – глухо сказал он.

Миссии начались. Обратного пути не было.

Глава 107: Группа «Альфа»: Первый бой

Группа «Альфа» двигалась по "мертвой зоне" – району частного сектора, разрушенного еще в первые дни Кокона. Они шли не по улицам, а через проломы в заборах, через заросшие бурьяном дворы, где ржавели остовы детских качелей. Морозов вел их, используя свой боевой опыт, постоянно меняя маршрут, петляя, как старый волк. Тишина давила. Слышны были только их собственное сбивчивое дыхание и хруст битого стекла под тяжелыми ботинками.

Впереди, под конвоем Грозы, шел Дым. Он был их живым детектором ловушек. Он постоянно оглядывался, его глаза бегали, пытаясь разглядеть угрозу в каждом разбитом окне, в каждой темной подворотне. Он не просто боялся. Он знал, как мыслят такие, как он – те, кто ищет легкий путь, кто предпочитает удар в спину открытому бою.

– Сюда, – прошептал он, его голос был едва слышен. Он указал на узкий проход между двумя сгоревшими дочерна домами. – Улица впереди простреливается с крыши вон того пятиэтажного здания. Я бы сам там сел. Удобная позиция.

Морозов проследил за его взглядом, затем коротко кивнул. Он не доверял Дыму, но он доверял его знанию психологии предателя. Они свернули в зловонный, заваленный мусором проулок. Проход заканчивался аркой, выходящей на небольшую открытую площадь. Дым остановился у самого выхода.

– Слишком тихо, – прошептал он, оглядываясь. – Как перед грозой. Пахнет ловушкой.

– Где? – коротко спросил Морозов, его рука легла на автомат.

– Не вижу, – Дым нервно облизнул губы. – В этом и проблема. Нет явных снайперских гнезд. Но это место… идеальное. Чтобы обойти, нужно делать крюк в два квартала, потеряем полчаса. А могут ждать и там.

Морозов взвесил варианты. Потерять время, рискуя не успеть, или рискнуть сейчас. Он принял решение.

– Прорываемся. Быстро. Орлан, Гроза, вы первые. Прикройте фланги.

Они вышли на небольшую открытую площадь перед старым, обветшалым зданием заводоуправления. Пустое, тихое место, засыпанное обломками кирпича и цементной пылью. И это была ловушка.

В тот момент, когда Морозов, шедший первым, пересек невидимую черту в центре площади, ад разверзся. Из окон заводоуправления с четырех сторон одновременно ударили пулеметы. Это был классический "огненный крест", рассчитанный на полное уничтожение группы на открытом пространстве. Семёнов или тот, кто командовал его силами, мыслил как по учебнику.

Пули с визгом начали высекать искры из асфальта. Бойцы «Альфы» мгновенно рухнули на землю, открывая беспорядочный ответный огонь, но укрытий почти не было. Один из бойцов, молодой парень из ополченцев, вскрикнул коротко, захлебываясь, и затих, сраженный очередью в грудь. Орлан, прижатый к земле за низким бетонным бордюром, пытался выцелить пулеметчиков, но его позиция была крайне невыгодна.

– Засада! Отходим! – прорычал Морозов, пытаясь перекричать грохот.

Но отходить было уже поздно. Они были прижаты к земле, и с каждой секундой свинцовый дождь становился все плотнее. Они попали в идеальный капкан.

Гроза лежала за остатками бетонной клумбы, яростно отстреливаясь. Её позиция была одной из самых опасных. Она видела, как один из пулеметчиков на втором этаже, самый активный, переносит огонь прямо на нее. Она видела, как трассеры прочерчивают воздух все ближе и ближе. Она понимала, что у нее есть одна, может, две секунды.

Дым, лежавший в метре от нее, видел то же самое. Он видел вспышки выстрелов, видел, как пыль вздымается от попаданий у самых ног Грозы. Он видел ее лицо, искаженное яростью и решимостью. И в его сломленном, запуганном сознании что-то щелкнуло. Он видел не просто бойца. Он видел девушку, потерявшую брата, девушку из его старой стаи, которую он предал. Он видел всех тех, кого обрек на смерть в подземельях «Архива».

В тот момент, когда пулеметная очередь должна была изрешетить Грозу, Дым сделал то, чего от него никто не ожидал. С нечеловеческим, срывающимся криком, в котором смешались ужас и отчаянная решимость, он вскочил на ноги и бросился на нее, закрывая своим телом.

Пули, предназначенные ей, не были обычным свинцом. Раскаленные энергетические сгустки с глухим, шипящим звуком вошли в его спину. Его тело дернулось, как от удара током, потом еще раз. Воздух наполнился тошнотворным запахом горелой ткани и плоти. Он рухнул на Грозу, придавив ее к земле своим весом.

– Прос… ти… – выдохнул он ей в самое ухо, и его глаза, смотревшие в серое небо, остекленели.

Гроза, оглушенная, сбросила с себя безжизненное, теплое тело Дыма. Она смотрела на его лицо, на дыры в его куртке, из которых на бетон сочилась кровь. Её ненависть на мгновение сменилась шоком и чем-то еще, чему она не могла дать название.

Но этот ступор длился лишь секунду. Смерть Дыма, его странное, уродливое искупление, не сломила её. Оно влило в неё чистую, ледяную ярость. Она увидела пулеметчика, который убил его.

– Орлан! Прикрой! – прорычала она, и ее голос был похож на рык раненой волчицы.

Орлан, воспользовавшись секундной передышкой, которую им подарил Дым, вскинул лук и выпустил две стрелы. Одна ударила в стену рядом с амбразурой, заставив пулеметчика на миг отвлечься. Вторая, пущенная с невероятной точностью, вонзилась ему в плечо. Он взвыл от боли и выронил оружие.

Этого было достаточно. Гроза, больше не прячась, вскочила и, ведя огонь на ходу, бросилась к зданию. Её ярость была заразительна. За ней поднялись Морозов и остальные уцелевшие. Они прорвались через площадь под прикрывающим огнем Орлана и Бизона и, выбив дверь, ввалились в здание. Начинался короткий, жестокий бой в пыльных коридорах. Через несколько минут все было кончено.

Они стояли посреди дымящихся гильз и тел биороботов, тяжело дыша. Они прорвались. Но они потеряли еще одного бойца. И они были обязаны жизнью тому, кого презирали больше всего. Гроза подошла к разбитому окну и посмотрела на площадь, на неподвижное тело Дыма, лежавшее там в странной, неестественной позе. Впервые за долгое время на её лице не было ненависти. Только пустота и горькое, тяжелое понимание цены, которую им всем приходилось платить в этой войне.

Цена Прорыва

Глава 108: Живая тайга

Переход был резким, как удар ножом. Еще мгновение назад они шли по знакомой, дышащей хвоей и влажной землей тайге, а в следующий миг уперлись в стену тишины. Здоровый лес закончился. Перед ними расстилались болота Колымажска.

Воздух мгновенно стал другим. Тяжелым, спертым, пахнущим не прелой листвой, а застарелой гнилью и чем-то еще – резким, химическим, похожим на запах озона после грозы. Деревья здесь были уродливы. Их стволы, похожие на вывернутые артритом суставы, были покрыты не здоровым мхом, а скользкой, переливающейся радужной пленкой. Не пели птицы, не стрекотали кузнечики. Царила мертвая, давящая тишина.

Следопыт, шедший первым, резко поднял руку, останавливая группу. Он присел на корточки, его пальцы коснулись земли у самой кромки топи. И тут же отдернул руку, словно обжегшись.

– Земля холодная, – прошептал он, и его обычно спокойный голос был напряжен. – Мертвая. Но она… слушает.

Искра, не говоря ни слова, достала из своего кожаного кисета щепоть крупной соли и растертые иголки можжевельника. Она очертила на земле неровный круг, через который они молча, один за другим, перешагнули. Это был не просто ритуал. Это был переход через границу, вход на территорию, где законы их мира больше не действовали.

Они двинулись вглубь, след в след за Следопытом, ступая по кочкам, торчащим из грязно-зеленой жижи. Аня чувствовала, как нарастает тупая, пульсирующая боль в висках. Пси-фон «Колыбели» здесь был густым, как сироп, он давил на сознание, пытаясь просочиться в малейшую трещину. Она скользнула взглядом по кривым, корявым деревьям и замерла. Они не просто стояли. Их ветви, покрытые липкой слизью, медленно, почти незаметно поворачивались вслед за ними. Это не было игрой света или ветра. Это было осознанное, хищное наблюдение.

Внезапно справа от них, против слабого движения воздуха, колыхнулась стена высокого, пожелтевшего камыша. И из зарослей донесся шепот. Тихий, вкрадчивый, до боли знакомый.

– Анечка…

Это был голос её матери. Голос, который она не слышала уже много лет, но который навсегда отпечатался в её памяти. Аня вздрогнула и остановилась, её сердце пропустило удар. Она знала, что это невозможно, но тоска и желание поверить были так сильны.

– Ловушка. Не слушай, – твердый голос Искры вырвал её из оцепенения. Девушка крепко схватила Аню за руку. – Это не она.

Искра затянула тихую, вибрирующую горловую песнь. Звук, низкий и древний, пошел волнами по болоту. Шепот в камышах тут же оборвался, сменившись злобным, похожим на скрежет металла шипением, и затих.