Сибирский кокон

Они благополучно миновали зал, и коридор снова сузился, а затем резко ушел вниз по бетонным ступеням. Внизу их ждала новая преграда. Проход был полностью затоплен темной, неподвижной, маслянистой на вид водой. В свете фонарей на ее поверхности плавала радужная пленка, а от самой воды исходил едва уловимый, но отчетливый запах озона, как после сильной грозы.

Волков, подойдя к краю, осторожно достал из своего вещмешка небольшой армейский дозиметр ИД-11, который он всегда носил с собой. Он был более надежным и защищенным, чем те древние приборы, что стояли в нишах. Он опустил датчик в воду. Прибор тут же ожил, его стрелка метнулась вправо, и из динамика раздался яростный, истеричный треск.

– Радиация, – констатировал он. – Фон повышен в десятки раз. Не смертельно, если быстро. Но прилично. Похоже, вода служила охладителем для какого-то малого реактора, который давно протек.

В дневнике Горохова об этом месте была короткая, деловая пометка: «Затопленный сектор "Дельта". Глубина 3 метра, длина 15. Проходить быстро. Не более минуты под водой».

У них не было аквалангов.

– Значит, ныряем, – без колебаний решил Морозов. – Задерживаем дыхание и плывем наощупь, надеясь, что проход на той стороне не завален. Я первый.

Он достал из своего рюкзака штатный прорезиненный гермомешок, который всегда носил на случай форсирования рек.

– Все, что боится воды, – сюда. Дозиметр, остатки приборов Волкова, рация, сухие патроны.

Они быстро сложили свое немногое ценное имущество в мешок. Морозов туго закрутил горловину и затянул ее веревкой. Автоматы они просто повесили на шею – Калашникову вода была не страшна, главное, чтобы ствол был опущен вниз и из него вытекла вся вода перед стрельбой.

Он набрал полную грудь воздуха и без всплеска ушел в черную, радиоактивную воду. Его фонарь на мгновение осветил из-подо льда мутную взвесь и тут же погас. Остальные мучительно ждали на берегу. Секунды тянулись, как часы. Наконец, далеко впереди, в темноте, вспыхнул тусклый огонек. Сигнал. Он прошел. Один за другим, они повторили его путь, погружаясь в ледяную, фонящую воду и молясь, чтобы хватило воздуха.

Когда Иван выбрался на другой стороне, его затошнило. Он сплюнул, и во рту остался неприятный металлический привкус. Он чувствовал себя грязным не снаружи, а изнутри, словно невидимая, радиоактивная пыль осела на его легких и костях. Волков, выбравшись последним, тут же поднес к себе дозиметр. Прибор тихо, но настойчиво трещал, показывая, что их одежда и кожа "набрали" фона.

– Ничего критичного, – пробормотал он, пытаясь успокоить и себя, и остальных. – Но еще одного такого заплыва мы себе позволить не можем.

Мокрые, замерзшие, тяжело дыша, они собрались в сухом коридоре после затопленного сектора. Одежда неприятно липла к телу, от нее шел пар. Они пытались прийти в себя, когда это случилось.

Из старого, покрытого ржавыми потеками репродуктора на стене раздался тихий треск, а затем – голос. Искаженный помехами, глухой, но безошибочно узнаваемый голос Левитана. Это была старая запись, которая, подключенная к аварийному источнику питания, крутилась по кругу уже пятьдесят лет.

«…Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза!..»

Жуткий, призрачный голос из мертвого прошлого на несколько секунд парализовал их волю, действуя на истерзанные нервы сильнее любой физической ловушки.

Аня вскрикнула, прижимая руки к ушам. Для нее это была не просто запись. Она чувствовала фантомный отголосок эмоций миллионов людей, которые когда-то слушали этот голос с надеждой и страхом. Она чувствовала их коллективную боль, их веру, их жертвы. Это было невыносимо.

Иван подскочил к ней, обнял за плечи, пытаясь защитить от этого ментального эха. Запись оборвалась так же внезапно, как и началась, оставив после себя звенящую, тяжелую тишину.

Они двинулись дальше, стараясь не думать о том, что только что услышали. Коридор вывел их к последней на их пути гермодвери. Она была самой массивной, с огромным, похожим на корабельный, штурвальным замком в центре. Судя по схемам Горохова, за ней находился центральный зал управления «Архива».

Волков, посветив на замок фонариком, покачал головой.

– Это не код. Чистая механика. "Крот-3М". Пять тонн стали. Тут нужен специальный гидравлический ключ или… заряд взрывчатки.

Но дверь была защищена не только замком. Аня, еще не оправившаяся от шока, снова почувствовала опасность.

– С той стороны… – прошептала она, ее голос дрожал. – Что-то есть. Не живое. Механическое. Оно ждет. Спит, но готово проснуться. Много.

Морозов понял, о чем речь. Турели. Последний, самый главный рубеж обороны «Архива».

Они стояли у последней двери, зная, что за ней их ждет финальное испытание этого коридора из прошлого. И на этот раз у них не было ни готового кода, ни простого решения. Только смекалка, отчаяние и маленький синий кристалл в руках капитана Волкова.

Глава 86: Сердце Архива

Последняя гермодверь была похожа на вход в банковское хранилище из старых фильмов. Массивная, круглая, с огромным штурвальным замком в центре, она казалась абсолютно неприступной.

– Это "Крот-3М", – выдохнул Волков, осматривая механизм. Его голос был полон мрачного уважения к советской инженерной мысли. – Горохов писал, что ключ утерян. Взрывчатка просто обрушит на нас потолок. Нужно вскрывать вручную.

Морозов и Иван, как самые сильные, уперлись в рукоятки штурвала. Они налегли на него всем своим весом. Ржавый металл протестующе заскрипел, но штурвал не сдвинулся ни на миллиметр. Он был заблокирован десятилетиями бездействия.

– Не пойдет, – прохрипел Иван, отступая. – Он закис намертво.

– Значит, все вместе, – скомандовал Морозов. – На счет три.

Даже ослабевшая Аня приложила руки к холодному металлу. По команде Морозова они все разом, с отчаянным рыком, вложили в одно движение остатки своих сил. Послышался оглушительный скрежет металла, от которого заломило зубы. Штурвал, сопротивляясь, поддался и медленно, сантиметр за сантиметром, пополз по кругу. Раздалась серия глухих, тяжелых щелчков – это отошли внутрь стены массивные запорные ригели.

С последним щелчком напряжение спало. Дверь с долгим, усталым шипением отъехала в сторону, открывая проход.

Они осторожно заглянули внутрь, и на мгновение у них перехватило дыхание. За дверью был не очередной бетонный коридор. Их взору открылся огромный, идеально круглый зал, который никак не мог помещаться под скромным зданием старой школы.

Стены и пол были гладкими, без единого шва, отлитые из чего-то похожего на черный, отполированный обсидиан. Они не отражали свет их фонарей, а поглощали его, создавая ощущение бесконечного, космического пространства. Высокий, куполообразный потолок терялся в темноте.

В самом центре зала, на невысоком круглом возвышении, стоял он. Генератор «Архив».

Он не был похож на гудящую, плюющуюся энергией «Иглу». Это был гладкий, черный, абсолютно безмолвный обелиск высотой в несколько метров. Его поверхность была настолько гладкой и темной, что казалось, он является не объектом, а дырой в самой реальности. Он не издавал ни звука, но от него исходила мощная волна ментального холода и давления – то самое пси-поле, которое они ощущали все это время.  В дальней стене зала, прямо за обелиском, виднелась еще одна, последняя гермодверь – массивная, круглая, с огромным штурвальным замком. Судя по всему, именно она вела к сердцу объекта, о котором писал Горохов.

Иван сделал первый, нерешительный шаг в зал, пересекая невидимую линию порога.

И в тот же миг зал ожил.

По периметру стен, под потолком, вспыхнули красные, тревожные аварийные лампы, заливая обсидиановые стены кровавыми, пульсирующими бликами. С тихим, но угрожающим механическим жужжанием из потайных ниш в стенах выдвинулись они.

Три автоматические турели ДШК.

Массивные, уродливые, смертоносные, они были венцом советской оборонной мысли. Тяжелые стволы крупнокалиберных пулеметов, способных прошить насквозь легкий танк, медленно поворачивались на своих осях, «осматривая» зал. Их оптические сенсоры, тускло светившиеся в полумраке рубиновым светом, были нацелены не на вход, а на центральную зону, создавая невидимый, но абсолютно реальный смертельный периметр вокруг обелиска и стазис-капсул. Это и были сторожевые псы «Архива», о которых их предупреждала Аня.

Герои замерли у входа, не решаясь идти дальше. Турели не стреляли. Они ждали.

Морозов, как военный, мгновенно оценил угрозу и ее логику.

– Секторный обстрел, – прошептал он, не сводя глаз с медленно вращающихся стволов. – Перекрестный огонь. Если они откроют пальбу, от нас и мокрого места не останется. Они настроены на движение в центральной зоне. Шаг за эту линию, – он указал на край возвышения, – и они превратят нас в фарш.

Волков лихорадочно посмотрел на свое устройство. «Ключ» был готов, но он был бесполезен на таком расстоянии.

– Мое устройство может создать помехи для их сенсоров, но оно маломощное. Радиус действия – метров пять, не больше. Нужно подойти почти вплотную. Но как подойти, если они стреляют по всему, что движется?

Возникла патовая ситуация. Они видели цель. Они видели приз, ради которого проделали весь этот смертельный путь. Но они не могли к нему подобраться. Они были заперты в этом зале вместе со своей надеждой и тремя механическими церберами, охраняющими ее.

В напряженной, звенящей тишине, нарушаемой лишь тихим гулом сервоприводов турелей, Аня снова прижала руки к вискам. Ее лицо было бледным. Она отсекла механический шум, страх товарищей, гул собственного сердца. Она пыталась снова услышать тот слабый, одинокий голос, что привел их сюда.

И она его услышала.

Сквозь ментальный холод обелиска и угрозу турелей он пробился снова. Теперь он был чуть громче, более настойчивым, полным отчаяния. Но это был не просто зов о помощи. Это было ощущение… ощущение одной-единственной ноты, которая звучит в абсолютной пустоте целую вечность. Чувство неподвижной точки, наблюдающей за тем, как мимо проносятся и гаснут галактики. Бесконечное, структурированное одиночество, лишенное человеческого отчаяния, но наполненное холодом энтропии. И сквозь этот космический холод – слабый, повторяющийся импульс, скорее логический запрос, а не крик души:

«…нарушение протокола… внешняя угроза… запрос на взаимодействие…»

Пленник в капсуле чувствовал их присутствие. Он знал об угрозе. И он пытался им помочь, подсказать.

Аня поняла. Ключ к их спасению был не только в устройстве Волкова. Ключ был в этом ментальном контакте. Она должна была усилить его, прорваться к сознанию пленника, стать для него маяком, чтобы он, возможно, смог что-то сделать с той стороны.

Но для этого ей нужно было подойти ближе. Ближе к источнику сигнала. Ближе к обелиску.

Прямо в сердце смертельной ловушки.

Глава 87: Двойная игра

Они стояли в тени у входа в зал, как четыре призрака. Перед ними, в центре обсидианового зала, возвышался безмолвный черный обелиск, а по периметру, как три механических цербера, застыли турели.

– Они не дадут нам подойти, – прошептал Волков, нервно сжимая в руках свой «ключ». – Их сенсоры перекрывают весь центр.

– Значит, мы должны их обмануть, – голос Морозова был спокоен, но в нем звенела сталь. Он быстро набросал в воздухе план, отчаянный и самоубийственный. – Иван, ты самый быстрый. Твоя задача – рывок вдоль стены. Отвлечешь на себя сенсоры вот этой, левой турели.

Он посмотрел на Аню.

– В этот момент, Аня, вся надежда на тебя. Сфокусируйся на правой. Не дай ей среагировать. Создай помеху, "ослепи" ее, что угодно. Тебе нужно выиграть для нас пять секунд.

Он повернулся к Волкову.

– Это наше окно. Пока они отвлечены, мы с тобой рвем к главному пульту. Он у дальней стены, за второй колонной. Я прикрываю, ты работаешь.

План был похож на попытку пробежать между каплями ливня, не промокнув. Но другого у них не было. Они обменялись короткими, решительными кивками.

– Готов? – шепотом спросил Морозов у Ивана.

Тот лишь стиснул зубы и кивнул.

– Три… два… один… Пошел!

Иван сорвался с места, как сжатая пружина. Он не бежал к центру. Он несся вдоль изогнутой стены, стараясь оставаться на самой границе периметра. Левая турель с угрожающим жужжанием ожила, ее массивный ствол плавно повернулся, следуя за его движением. Красный огонек ее сенсора впился ему в спину.

В тот же миг Аня сделала шаг вперед, в зал. Она закрыла глаза и начала петь. Это была не тихая, гортанная мелодия, как в сушилке. Это был высокий, чистый, пронзительный звук, который, казалось, заставлял вибрировать сам воздух в зале. Ее голос, усиленный странной акустикой, был похож на острие копья.

Правая турель, на которую была направлена ее атака, дернулась. Ее сервоприводы издали протестующий скрежет. Рубиновый огонек ее сенсора начал хаотично мерцать, словно от чудовищной перегрузки. Окно открылось.

– Волков, за мной! – рявкнул Морозов.

Они неслись через зал, игнорируя угрозу третьей, центральной турели, которая пока не определилась с целью. Морозов бежал чуть впереди, вскинув автомат, готовый всадить очередь в оптические сенсоры, если что-то пойдет не так.

Волков, задыхаясь, добежал до пульта. Это был монстр из другой эпохи – панель, усеянная десятками тумблеров, лампочек и циферблатов. У него не было времени разбираться. Он не искал кнопку отключения. Он с силой прижал свой «ключ» к металлической панели.

Синий кристалл вспыхнул ярким, неземным светом. По старому пульту пробежала видимая волна голубоватой энергии, заставив лампочки на мгновение загореться ярче, а затем погаснуть.

Все три турели одновременно замерли. Их жужжание прекратилось. Рубиновые огоньки сенсоров погасли, а тяжелые стволы с глухим стуком бессильно опустились вниз.

Они сделали это. Наступила абсолютная, оглушительная тишина.

– Получилось… – выдохнул Волков, не веря своему счастью. Он оперся о пульт, его ноги подкашивались от пережитого напряжения.

Иван, тяжело дыша, подошел к ним. Аня перестала петь и прислонилась к стене, ее лицо было бледным как полотно. На несколько секунд они позволили себе расслабиться, чувствуя огромное, пьянящее облегчение.

Именно в этот момент из коридора, по которому они пришли, в зал шагнула тень. Фигура Дыма. Он шел быстро, почти бежал. Его глаза горели безумным азартом. Он видел их мокрые следы, видел единственно верный путь через шахматный зал. Он перепрыгнул через затопленный сектор, не раздумывая, окунувшись в ледяную, фонящую воду. Страх перед радиацией был ничто по сравнению с его всепоглощающей ненавистью и желанием увидеть их смерть.

Его лицо было искажено безумной, торжествующей ухмылкой.

– Спасибо за то, что расчистили путь, – прошипел он.

Прежде чем кто-либо из них успел вскинуть оружие или даже осознать происходящее, он сделал резкое движение рукой. Вперед полетел небольшой темный предмет.

«Горите, – пронеслось в его голове, и эта мысль была слаще любого наслаждения. – Горите в своем железе, как и подобает предателям истинного огня».

Волков с ужасом узнал его. Это был один из тех артефактов, что они находили на телах биороботов. «Жало» … Он понял: эта дрянь с одинаковой легкостью сожгла бы и его "ключ", и бортовой компьютер их собственного корабля.

Артефакт с отвратительным влажным шлепком прилип к главному силовому кабелю, который шел от двери к пульту управления. На мгновение по стенам зала пробежала рябь, словно от брошенного в воду камня – это ЭМИ-импульс «Жала» вошел в резонанс с общим полем Кокона, вызвав локальное искажение. Раздалось громкое шипение, и кристалл вспыхнул багровым светом, впрыскивая в старую советскую сеть чудовищный заряд хаотичной энергии.

«Ключ» в руках Волкова, не рассчитанный на такую перегрузку, взорвался с громким хлопком, осыпав его снопом искр и бесполезных деталей. Одновременно с этим по всему залу снова вспыхнули красные аварийные лампы. Система безопасности «Архива», получив внешний импульс, начала экстренную перезагрузку.

Турели снова ожили. С протестующим визгом их стволы поползли вверх. Но на этот раз их сенсоры горели не спокойным рубиновым, а яростно-оранжевым, боевым светом. И нацелены они были не только на центр зала, но и на вход. Путь к отступлению был отрезан. Путь к отступлению был отрезан. И что еще хуже – путь к последней гермодвери, за которой, как они теперь были уверены, и находился пленник, тоже был отрезан.

Дым стоял в дверном проеме, наслаждаясь выражением ужаса на их лицах. За его спиной, отсекая последний путь к бегству, с оглушительным лязгом опустилась толстая стальная решетка. Они были заперты.

Он поднес к виску еще один маленький, едва заметный кристалл-коммуникатор. Его губы не двигались, но в сознании Серого, сидевшего на своем троне за много километров отсюда, раздался четкий, полный триумфа доклад.

«Хозяин. Они внутри. Заперты с турелями. "Архив" – ваш».

Прежде чем уйти, он достал свою верную зажигалку Zippo. С характерным щелчком открыл крышку, чиркнул колесиком. Маленький, живой огонек заплясал в темноте. Он поднес его к старому агитационному плакату «Слава КПСС!», висевшему на стене коридора. Бумага мгновенно занялась. Это была его подпись. Его печать. Он уходил, оставляя за собой огонь и смерть.

Дым развернулся и пошел прочь из этого подземелья, его безумный, счастливый смех эхом разнесся по пустым коридорам.

А Иван, Аня, Морозов и Волков остались в зале. Запертые. Безоружные перед снова ожившими механическими стражами, которые теперь видели в них единственную цель. Ловушка захлопнулась окончательно.

Цена Откровения

Глава 88: Ловушка «Крота»

Безумный, торжествующий смех Дыма был последним человеческим звуком, который они услышали. Он прокатился по бетонному коридору, отразился от стен и затих, оставив после себя лишь гулкую, звенящую тишину. Перед их лицами, отрезая путь к отступлению, висела массивная стальная решетка. Холодная, безразличная, окончательная, как надгробная плита.

Иван первым очнулся от ступора. Секунду назад в его жилах кипела эйфория победы, теперь ее сменила черная, вязкая ярость. Во рту все еще стоял мерзкий, медный привкус после погружения в радиоактивную воду, а в висках уже начинала стучать тяжелая, ноющая боль, предвестник тошноты.

– Дым! – рык сорвался с его губ, больше похожий на звериное рычание. – Ублюдок!

Он бросился к решетке, вцепившись в толстые, холодные прутья. Он тряс их, вкладывая в это движение все свое отчаяние, но монолитная конструкция даже не дрогнула. В бессильной ярости Иван ударил по ней кулаком. Боль обожгла костяшки, но не смогла заглушить боль от предательства, которая была во сто крат сильнее.

– Тихо, Иван. – Голос Морозова был спокоен, но эта стальная выдержка пугала больше, чем любой крик. – Не трать энергию.

Полковник не смотрел на решетку. Его взгляд, холодный и цепкий, уже сканировал зал, оценивая диспозицию, ища укрытие, выход, любую возможность. Он был профессионалом, и его мозг не позволял себе роскошь паники.

Волков стоял как громом пораженный, глядя на дымящиеся остатки своего «ключа» в руке. Его «ключ», его генератор идеального белого шума, который должен был ослепить сенсоры, превратился в бесполезный кусок текстолита. Затем он перевел взгляд на главный пульт управления. Красные лампочки, до этого горевшие ровным светом, начали тревожно мигать. Он понял. Он понял все.

– Он не просто включил их снова… – прошептал капитан, его лицо стало белым, как мел. – Он вызвал аварийный протокол. Боевой режим…

Аня стояла неподвижно, прижав ладони к вискам. Предательство Дыма ударило по ней не просто как факт, а как грязная, липкая волна чужих эмоций. Призрак голоса Левитана, все еще звучавший в памяти, смешался с этим новым ужасом, создавая в сознании невыносимую какофонию. Она чувствовала липкое торжество Серого, отраженное в безумной радости поджигателя, и этот ментальный яд заставлял ее задыхаться.

Тишину разорвал новый звук. Не громкий, но отвратительный, проникающий в самые кости. Низкий, монотонный, нарастающий гул, словно просыпалось огромное механическое насекомое. Сервоприводы турелей. Красные аварийные лампы на стенах стали пульсировать чаще, быстрее, словно сердце зала, охваченное паникой, заливая черный обсидиан ритмичными кровавыми вспышками.

Одна из турелей, та, что слева, завершила цикл перезагрузки первой. Раздался не выстрел – приговор. Оглушительный, сухой треск, от которого, казалось, лопнули барабанные перепонки. Ударная волна, плотная и упругая, ударила в грудь, на мгновение выбив воздух из легких. Мир погрузился в вакуумную, немую тишину, прежде чем звук вернулся, оставив после себя лишь высокий, мучительный звон в ушах. Крупнокалиберная пуля с пронзительным визгом врезалась в стену в сантиметре от решетки, выбив сноп бетонной крошки и ярких, как на рождественском фейерверке, искр.

Этот выстрел стал кнутом, вырвавшим их из оцепенения.

– В укрытие! – рявкнул Морозов, отталкивая Ивана за ближайшую широкую колонну. Волков, действуя на чистом инстинкте, схватил Аню за руку и рванул за другую, падая на пол и увлекая ее за собой.

В тот же миг ад разверзся.

Две другие турели ожили, и зал взорвался грохотом, который был не звуком, а физической субстанцией, давящей, сминающей, делающей невозможным вдох. Это была холодная, методичная, жуткая в своей эффективности работа машин-убийц. Потоки трассирующих пуль, похожие на огненные копья, начали чертить в полумраке смертоносные, пересекающиеся линии. Они не били в одну точку. Они создавали огневой занавес, перекрестный шторм, который отсекал любую возможность для перемещения.

Бетонные колонны, их единственное спасение, начали крошиться под этим свинцовым ливнем. Куски бетона, острые, как шрапнель, с воем проносились мимо. Воздух мгновенно наполнился едкой пылью, которая забивала нос и горло, запахом горячего металла и пороха. Герои лежали, вжавшись в пол, закрыв головы руками, не смея даже пошевелиться. Они чувствовали, как вибрирует под ними пол от ударов, как пули с отвратительным щелканьем проносятся в нескольких сантиметрах над их головами.

«К тому же, мы нахватались… – панически пронеслось в голове Волкова, пока он пытался унять дрожь. – Господи, мы же фоним, как реакторы… Без дезактивации…» Эта мысль, смешавшись с ужасом перед турелями, стала последней каплей.

– Это «Крот-3»! – в короткой паузе, когда одна из турелей на долю секунды замерла, меняя сектор обстрела, раздался отчаянный, срывающийся на истерику крик Волкова. Он перекрикивал грохот, и в его голосе не было ничего, кроме абсолютного, технического ужаса. – Система «анти-прорыв»! Я читал о ней в закрытых архивах!

Его слова, прорвавшиеся сквозь рев, были страшнее самих выстрелов.

– Она учится! Она может менять тактику! – кричал он, захлебываясь пылью и страхом. – Смотрите, она уже не бьет в одну точку, она обрабатывает сектора по очереди! Она не остановится, пока не исчерпает боезапас или не уничтожит цель! Она не оставит нам шанса! Нам конец!

Приговор инженера повис в воздухе, смешиваясь с грохотом. Иван, услышав его, лишь крепче сжал автомат, его ярость сменилась мрачной, загнанной в угол решимостью. Морозов, прижатый к полу, на мгновение замер, и на его лице, всегда непроницаемом, промелькнула тень настоящего, глубокого беспокойства. Он знал, что капитан не паникует. Он констатирует факт.

И когда казалось, что хуже быть уже не может, с той стороны решетки, из коридора, донеслись новые звуки. Они пробивались сквозь рев турелей – далекие, но отчетливые. Нечеловеческий, утробный рев мутантов. Сухой, деловитый треск автоматов, принадлежавших биороботам. И дикие, полные боли и предсмертной ярости крики людей.

Морозов прислушался, его ухо военного выделило из какофонии знакомые нотки хаоса.

– Серый, – выплюнул он одно-единственное слово.

Чудовищная картина сложилась окончательно. Дым не просто запер их. Он привел сюда армию Серого. Он использовал их, чтобы открыть гробницу, а затем натравил на них и ее стражей, и своих монстров.

Они оказались в эпицентре ада. Запертые в зале с бездушными, методичными машинами, которые медленно, но верно превращали их укрытия в пыль. А снаружи, за единственным выходом, уже бушевала другая бойня, и победитель в ней, кем бы он ни был, придет за ними.

Пути назад не было. Пути вперед не было.

Ловушка имела второй ряд зубов, и они только что с оглушительным скрежетом захлопнулись.

Глава 89: Ритм Стали

Зал превратился в вибрирующий, оглушительный котел. Грохот крупнокалиберных пулеметов был не просто звуком, а физической силой, которая давила на грудь, заставляла дрожать пол и выбивала воздух из легких. Воздух, густой от бетонной пыли, скрипел на зубах и обжигал горло. В кровавых, пульсирующих вспышках аварийного освещения огненные трассеры ДШК чертили в полумраке смертоносные узоры, высекая из колонн, их единственного укрытия, снопы ярких искр.