Сибирский кокон

– Там кто-то есть, – выдохнула Аня. – Живой. Он заперт. И он зовет на помощь.

Они обе поняли: дневник Горохова не врал. Под школой действительно находится не просто машина. Там – пленник. И теперь их миссия обрела новый, пронзительный, личный смысл. Они шли не просто отключать генератор. Они шли спасать живое существо, томящееся в одиночной камере посреди этого ада.

Глава 82: Искупление капитана Волкова

В углу мастерской Николая, превращенном во временную лабораторию, царил полумрак и пахло раскаленной канифолью. Поздняя ночь. На старом, замасленном верстаке в творческом беспорядке были разложены разобранные платы от советских телевизоров «Рекорд», катушки с тонкой медной проволокой, горсть разноцветных конденсаторов и пожелтевший дневник Горохова, открытый на странице со схемами системы «Крот-3».

Капитан Волков сидел над этим хаосом, сгорбившись под светом единственной лампы. Его лицо осунулось, под глазами залегли глубокие тени, но в них больше не было стеклянной пустоты. Там горел лихорадочный, почти безумный, одержимый огонь. Он не спал уже вторые сутки. Жгучее чувство вины за провал у «Иглы» не ушло, оно никуда не могло деться. Но теперь оно трансформировалось из парализующего отчаяния в яростное, злое топливо. Он должен был это сделать. Он не имел права снова ошибиться.

Он снова и снова перечитывал записи Горохова, вглядываясь в корявые схемы, а затем сверялся с расчетами Дмитрия, нацарапанными на вырванном из тетради листке. Все сходилось, и в то же время все разваливалось на части.

– Черт бы тебя побрал, старый советский монстр… – бормотал Волков себе под нос, постукивая по верстаку пассатижами. – Система безопасности "Крота" аналоговая. Грубая, как топор, но надежная, как скала. Чтобы ее обмануть, нужен идеальный по частоте сигнал, чтобы создать "белый шум" для сенсоров. Но все мои резонаторы, – он кивнул на горсть выпаянных деталей, – "плавают". Они нестабильны. При такой температуре и влажности они будут давать погрешность, которая нас всех и убьет. Мне нужен стабильный кварц, но где я его возьму в этом аду?

Он с досадой отбросил паяльник. Инструмент со звоном ударился о край верстака. Казалось, что все напрасно. Они снова уперлись в стену, на этот раз – технологическую. Горячий паяльник… Запах канифоли смешался с фантомным запахом раскаленной пыли и дизельного выхлопа. Афган. 1986. Сашка, его лучший друг, подорвался на итальянской «прыгающей» мине. Из-за него. Из-за того, что он, Волков, гений-технарь, не заметил тончайшую, почти невидимую проволочную растяжку. Одна маленькая, проклятая деталь. Тогда. И сейчас, с «Иглой». Та же ошибка. Та же цена, которую платят другие. Жгучее, едкое чувство вины, от которого не было спасения ни тогда, ни сейчас, сдавило горло. Он не имел права снова ошибиться. Не из-за приказа Морозова, не из-за страха смерти. Из-за Сашки. Из-за тех, кто погиб у «Иглы».

В этот момент в проеме мастерской показались три фигуры. Дмитрий, бледный и опирающийся на плечо Искры, и Аня.

– Капитан, – хрипло начал Дмитрий. – Есть идея.

Аня шагнула вперед и молча положила на верстак небольшой, тускло мерцающий синий кристалл, который они нашли у обломков вертолета Морозова.

– А если… – тихо сказала она. – А если резонатор будет не из кварца?

Волков замер. Он уставился на кристалл, потом на Аню, потом снова на кристалл. И в его мозгу, измученном бессонницей и виной, что-то щелкнуло. Конечно. Не советская технология, не немецкая – инопланетная. Идеальная, выращенная кристаллическая решетка, лишенная любых примесей. Стабильность, о которой он не мог и мечтать. Это был шанс. Безумный, нелогичный, но шанс.

Работа закипела с новой, удесятеренной силой. Это было похоже на священнодействие. Волков, как одержимый, начал собирать новое устройство. Он вспомнил Афган, как им выдали первую партию станций РЭБ для подавления радиоуправляемых фугасов. Они были громоздкими и часто выходили из строя. И он, молодой лейтенант-связист, ночами сидел с паяльником, "на коленке", из деталей сгоревших раций и трофейной техники, собирая портативные "глушилки", которые можно было закинуть в рюкзак. Этот навык, казалось, был вшит в его пальцы – умение творить из хаоса работающий механизм.

Это был не грубый, сварганенный на коленке ЭМИ-заряд. Это было изящное, почти ювелирное изделие. Он аккуратно, пинцетом, поместил синий кристалл в центр небольшой платы, начал создавать вокруг него тончайшую обмотку из медной проволоки, виток к витку.

Дмитрий, сидя на ящике и превозмогая приступы боли, диктовал ему поправки к схеме. Во время удара током он не просто «увидел» сеть, он получил в мозг отпечаток ее базовой архитектуры. Теперь он, как гениальный художник, по памяти набрасывал на вырванном из тетради листке примитивную, но точную схему.

– Не так, капитан… индуктивность должна быть выше… я нарисовал, катушка на три витка больше…добавьте еще один конденсатор параллельно, это сгладит импульс…

А Искра, наблюдая за их работой, стояла чуть поодаль, закрыв глаза. Она не разбиралась в схемах и формулах. Она делала свою часть работы. Тихо, почти беззвучно напевая что-то себе под нос, она подбирала нужную тональность, искала тот самый ритм, ту самую ноту, которая должна была заставить кристалл «проснуться».

Это была сцена невероятного, невозможного симбиоза. Гений инженера, привыкшего к логике и расчетам. Знания физика-визионера, заглянувшего в чужое сознание. И древняя, интуитивная магия шаманки, говорящей с душой камня.

Через несколько часов устройство было готово. Небольшая коробочка из текстолита, из центра которой, окруженный медной катушкой, торчал синий кристалл. Волков с благоговением посмотрел на свое творение.

Он подключил к устройству старый, чудом уцелевший в школьном кабинете физики осциллограф. Зеленая линия на его маленьком экране хаотично дергалась, показывая лишь фоновый шум Кокона.

– Пора, – выдохнул Волков.

Искра подошла ближе. Искра подошла ближе, положила руку на плечо Волкова.

– Крути, – прошептала она, закрыв глаза. – Я скажу, когда…

Волков медленно поворачивал ручку.

– Холодно… еще… теплее… вот, здесь! Стой! – внезапно сказала она.

И случилось чудо.

Синий кристалл в центре устройства вспыхнул ровным, мягким, неземным светом. И в тот же миг хаотичная линия на экране осциллографа замерла, а затем превратилась в идеально ровную, чистую синусоиду. Она застыла точно на той частоте, которую рассчитал Дмитрий.

– Есть… – прошептал Волков, не веря своим глазам. Его голос дрогнул. – Есть сигнал. Чистый, как слеза младенца.

В этот момент в мастерскую вошел Иван, привлеченный странным синим свечением. Он с недоверием посмотрел на работающее устройство.

– Еще одна бомба? – с сомнением спросил он. – Надеюсь, на этот раз сработает.

Волков поднял на него глаза. Впервые за много дней на его лице появилась тень усталой, но гордой улыбки.

– Нет, – сказал он. – Это не оружие. Это ключ. Он не разрушит стены. Он сделает так, что стены нас не увидят.

Он с нежностью провел пальцем по корпусу своего творения. Это было не просто куском техники. Это было его искупление. Он ошибся, когда в спешке и гордыне создавал оружие разрушения. Но теперь, работая вместе с теми, кого раньше не понимал – с юной шаманкой и мальчишкой-химиком, ставшим чем-то большим, – он создал нечто иное. Нечто, что давало им шанс не на победу в бою, а на победу хитростью.

Он все еще не простил себя за «Иглу». Но тяжесть, давившая на его плечи, стала чуть легче. У него снова была цель. Он был не просто военным инженером. Он был взломщиком, создавшим отмычку к сердцу вражеской крепости.

Глава 83: Предательство Дыма

Ночь на лесопилке была наполнена тихой, деятельной суетой. В мастерской горел свет – там Волков, склонившись над верстаком, творил свое техническое колдовство. У костра сидели бойцы, чистили оружие и вполголоса обсуждали предстоящую вылазку. Даже раненые в госпитальном отсеке, казалось, притихли, зараженные общей, нервной решимостью. Надежда, хрупкая и выстраданная, снова вернулась в их лагерь.

Но был один человек, которому эта надежда была чужда.

Дым сидел один, на корточках, в самом темном закоулке территории, спиной к общему костру. Он отрешенно смотрел на свои руки, покрытые старой сажей и мелкими, давно зажившими ожогами. Эти руки привыкли дарить пламя, но сейчас они были холодны.

Он снова и снова прокручивал в голове штурм «Иглы». Но он вспоминал не героизм Морозова, не отчаяние раненых, не собственную ярость. Он вспоминал сам провал. Их огонь, их взрывчатка оказались бессильны против холодной, чужой технологии. Его вера – фанатичная вера в то, что огонь – это высшая, очищающая сила, способная решить все, – пошатнулась. Иван и его команда пытались бороться с пришельцами их же методами – хитростью, технологиями, какими-то шаманскими шепотками. Они предали его веру. Они предали Огонь.

Его вера – слепая, фанатичная вера в очищающую и всемогущую силу пламени – пошатнулась. Он чувствовал себя обманутым и опустошенным. Он слушал доносящиеся из лагеря разговоры. Планы, проникновение, хитрость, какие-то частоты и шаманские ритуалы… Ему все это было чуждо. Его простая, огненная натура требовала ясного и окончательного решения. Пламени, которое не оставляет вопросов.

Не в силах больше находиться среди людей, чья надежда казалась ему фальшивой, Дым поднялся и бесцельно побрел по периметру лагеря. Он отошел подальше от всех, к самому краю, откуда открывался вид на разрушенный город. Он посмотрел в сторону руин речного порта.

И тогда он почувствовал это.

Не ушами, а кожей. Глубокую, низкую вибрацию силы, исходящую оттуда. Она не была похожа на холодную, машинную энергию «Иглы» или на тусклое тепло их костра. Эта сила была другой. Дикой, хаотичной, яростной и голодной. Как неконтролируемый лесной пожар, пожирающий все на своем пути. Как расплавленная лава, текущая из сердца земли.

Эта энергия манила его, звала, обещала нечто большее, чем тлеющие угольки в печках на лесопилке. В его воспаленном, уставшем от разочарования сознании родилась мысль, простая и соблазнительная, как огонек спички в темноте: если огонь Ивана оказался фальшивкой, может, настоящий, истинный огонь – там?

Решение созрело мгновенно, без колебаний. Дождавшись, когда часовой у ворот отвернется, Дым скользнул в темноту. Он покинул лесопилку, не оглядываясь. Он шел по разрушенному городу в сторону речного порта, ориентируясь на эту невидимую, но все нарастающую вибрацию.

Путь был опасен, но Дым шел напролом. Страх, который раньше заставлял его держаться вместе со всеми, исчез. Его заменила одержимость, которая вела его, как маяк. Он видел вдали патрули биороботов, но легко обходил их, инстинктивно прячась в тени. Он наткнулся на стаю мутантов, грызущих что-то в подворотне. Они подняли свои уродливые головы, их глаза сверкнули в темноте, но они не тронули его. Они почувствовали в нем родственное им безумие, отчаяние и жажду разрушения.

Чем ближе он подходил к порту, тем сильнее становился «зов». Воздух здесь, казалось, трещал от скрытого напряжения, а земля под ногами едва заметно дрожала.

Дым добрался до логова Серого. Он остановился у подножия огромной груды искореженного металла, на вершине которой, словно на троне, восседал тот, кого он искал. Серый. Его тело, чудовищная мешанина из плоти и кристаллов, тускло светилось в оранжевом полумраке. Вокруг него, как истуканы, стояли его безмолвные «дроны» и лежали мутировавшие волки.

Дым поднял голову. Он не видел в Сером монстра, предавшего их. Он видел воплощение той самой разрушительной, первобытной, всепоглощающей силы, которой ему так не хватало.

– Я пришел, – хрипло сказал Дым, его голос прозвучал в тишине вызывающе громко.

Серый медленно наклонил свою искаженную голову. Его нечеловеческие глаза, казалось, заглядывали Дыму прямо в душу. Он «сканировал» его, чувствовал его одержимость, его разочарование, его всепоглощающую жажду огня.

– Ты разочарован в них, – пророкотал Серый. Это был не вопрос, а констатация факта. – Их огоньки в печках не согреют этот мир. Они лишь оттягивают неизбежное.

– Я хочу видеть, как все горит, – просто, почти буднично ответил Дым. В этой фразе была вся его суть.

На лице Серого, под кристаллическими наростами, появилось нечто, похожее на усмешку. Он понял, что воля этого человека слишком сильна и слишком сфокусирована на одной идее, чтобы просто превратить его в безмозглого дрона. Но его можно было использовать. Он был не материалом. Он был инструментом.

– Ты получишь свой огонь, поджигатель, – голос Серого был похож на далекий гул обвала. – Огонь, который очистит этот город до самого основания. Огонь, который пожрет и людей Ивана, и бездушные машины Империи. Я дам тебе этот огонь. Но сначала ты должен заслужить его.

Серый не стал спускаться. Он смотрел на Дыма сверху вниз, как на просителя.

– Возвращайся к ним. Будь моими глазами и ушами. Рассказывай мне об их планах. Я должен знать каждый их шаг. И когда придет время, ты станешь моей зажигалкой.

Серый протянул руку. На его кристаллической ладони лежал небольшой, похожий на кусок застывшей смолы, артефакт. Внутри него тускло пульсировала багровая точка.

– Возьми. Это "Жало", – пророкотал Серый. – Оно нестабильно. При контакте с мощным источником энергии оно высвобождает хаотичный импульс, который выжигает любую сложную электронику, будь то их старый советский хлам или наши собственные системы. Империя не терпит чужих технологий. Это билет в один конец для их игрушек. Ты поймешь, когда его использовать.

Серый не касался Дыма. Он заключал с ним сделку, играя на его самой главной, всепоглощающей страсти. Дым взял "Жало", чувствуя его неприятную, липкую теплоту. Он смотрел в горящие глаза Серого, и в них он видел отблески великого пожара, о котором всегда мечтал. Он кивнул.

– Я буду.

Дым развернулся и пошел обратно, в лагерь Ивана. Но это был уже не тот Дым, что покинул его час назад. Это был не просто разочарованный член банды «Волков».

Это был шпион. Детонатор, терпеливо ждущий своего часа.

Глава 84: Проникновение в “Архив”

Глубокая ночь. В тени огромной поленницы на самой окраине территории лесопилки замерли четыре фигуры. Морозный воздух обжигал легкие и превращал каждое выдохнутое слово в облачко густого пара. Это была группа «Архив», готовая к выходу.

Морозов проводил последний инструктаж. Его голос был тихим, резким шепотом, который, казалось, резал морозную тишину.

– Помните, нас ждут. Лис подтвердил – снайперы на крышах, скрытые патрули. Мы не прячемся, мы просачиваемся сквозь их сеть, как вода сквозь пальцы. Никакой самодеятельности. Движение только по моей команде или по сигналу Ани.

Он посмотрел на Волкова, который нервно сжимал в руках свой «ключ» – устройство, завернутое в промасленную тряпку.

– Волков, береги эту штуку как свою жизнь. Она – наш единственный шанс.

Затем он повернулся к Ивану.

– Иван, ты – мои глаза сзади. Прикрываешь отход. Всем все ясно?

Все молча кивнули. Аня закрыла глаза, ее лицо стало отрешенным. Она уже не была здесь, она пыталась «прослушать» город, почувствовать его больную, напряженную нервную систему. Она ясно ощущала ее как паутину, натянутую над Колымажском, а в ее центре сидел холодный, терпеливый, выжидающий паук – Семёнов.

– Он знает, что мы вышли, – прошептала она, открывая глаза. – Он не видит нас, но чувствует, что мы движемся.

– Пусть чувствует, – отрезал Морозов. – Пошли.

Началась самая опасная часть пути. Улицы Колымажска, залитые мертвенным оранжевым светом, были пустынны и гулки. Каждый шаг отдавался эхом, каждый порыв ветра казался зловещим шепотом. Они двигались короткими, выверенными перебежками от одного укрытия к другому.

Это был мучительный, напряженный танец на лезвии ножа. Морозов, используя свой бесценный военный опыт, указывал на «мертвые зоны» – участки, не просматриваемые с крыш. Но этого было мало. Здесь вступала в игру Аня. Она не смотрела. Она чувствовала.

Они замерли за бетонным забором, готовясь пересечь небольшую, полностью открытую площадь.

– Тише, – внезапно прошептала Аня, ее рука резко взметнулась вверх, останавливая Ивана, уже готового сорваться с места. – Тот, что на крыше универмага… его взгляд… он смотрит сюда.

Вся группа замерла, сливаясь с густыми тенями, превращаясь в часть ночного пейзажа. Они стояли неподвижно почти минуту, которая показалась вечностью. Было слышно лишь, как стучат собственные сердца в груди и как где-то далеко воет ветер в проводах. Лицо Ани было маской абсолютной концентрации.

– Увел взгляд, – наконец выдохнула она. – Сканирует соседний сектор. У нас есть десять, может, двенадцать секунд. Теперь!

Они сорвались с места. Бесшумные, как призраки, они пересекли открытое пространство и скрылись за углом следующего дома. Это было почти немыслимо: суровая военная тактика, ведомая сверхъестественной, шаманской интуицией. И только так у них был шанс.

Через час, который показался им вечностью, они добрались до цели. Заброшенная школа №2. Она стояла в центре квартала, черная, молчаливая, с пустыми глазницами выбитых окон. Казалось, она впитывала в себя и без того скудный свет.

Они проскользнули внутрь через окно в старом спортзале, которое держалось на одной петле. Внутри царила мертвая, гулкая тишина. Пахло пылью, застарелой плесенью и тленом. Атмосфера резко изменилась. Снаружи была понятная, осязаемая угроза. Здесь, в темных, анфиладных коридорах, сам воздух давил на нервы. Каждый шорох, каждый скрип гнилой половицы под ногой отдавался в ушах пушечным выстрелом.

Лучи их фонариков выхватывали из темноты обрывки прошлой жизни: истлевшие плакаты «Слава труду!», разбросанные по полу детские противогазы, сваленные в кучу парты. На стенах виднелись старые, выцветшие символы, оставленные еще в начале вторжения. Теперь они казались зловещими письменами, предупреждающими об опасности.

Главная лестница, ведущая в подвал, была обрушена – груда бетонных плит и арматуры.

– Так и должно быть, – прошептал Иван, сверяясь с нарисованной от руки копией схемы из дневника Горохова. – Центральный вход завален. Горохов писал про служебный. Через котельную.

Они нашли котельную в дальнем крыле здания. Огромные, ржавые, холодные котлы походили на скелеты доисторических чудовищ, замерших в вечном сне. В самом дальнем, темном углу, за грудой шлака, они увидели ее. Неприметную, вросшую в стену стальную дверь без ручки, с дисковым кодовым замком старого, советского образца.

Это была она. Дверь в «Архив».

Волков, подойдя ближе, провел по ней своим самодельным датчиком.

– Никакой электроники, – прошептал он с оттенком уважения. – Чистая механика и броневая сталь. Толщина – сантиметров тридцать. Не меньше.

Морозов решительно шагнул к замку. Его пальцы, привыкшие к спусковому крючку автомата, уверенно легли на холодный металл диска. Он начал набирать код, который они все выучили наизусть. Цифры, которые Горохов выстрадал своей жизнью.

1… 9… 5… 3.

Он повернул диск до упора. Наступила оглушительная тишина. Секунда. Другая. Ничего.

– Черт, – прошипел Иван, его сердце ухнуло вниз. – Не сработало. Может, механизм заржавел намертво?

Волков в отчаянии ударил по двери кулаком. Раздался глухой, неметаллический звук. Дверь даже не дрогнула.

– Пятьдесят лет, – прошептал Морозов, его голос был напряжен. – Пневматика могла потерять давление. Или ригели просто прикипели.

Он снова взялся за штурвал, который они не смогли сдвинуть ранее. «Всем вместе! – рявкнул он. – Раскачать!»

Они навалились на штурвал, толкая его то в одну, то в другую сторону. Сначала – безрезультатно. Но потом, под их отчаянным, согласованным напором, раздался душераздирающий скрежет, словно ломались кости гигантского зверя. Ржавчина посыпалась на пол. Медленно, с неимоверным трудом, штурвал поддался на миллиметр. Потом еще на один.

– Давай! Давай! – рычал Иван, чувствуя, как напрягаются все мышцы.

И вот тогда, когда они уже были на пределе сил, раздался громкий, протяжный, сухой щелчок, эхом прокатившийся по подвалу. А затем послышалось долгое, нарастающее шипение. Это сработала древняя пневматическая система. Тяжелая стальная дверь медленно, с протестующим скрежетом, начала отходить в сторону, открывая за собой абсолютную, непроглядную, чернильную тьму.

Группа замерла перед открытым проемом. Из темноты на них пахнуло волной холодного, стерильного воздуха. Он был не похож на затхлый воздух подвала. Он пах озоном, как после сильной грозы, и чем-то еще… чем-то неописуемым, древним и совершенно чуждым. Запахом пыли, которая не видела света пятьдесят лет, и холодом открытого космоса.

Они включили фонари. Яркие лучи, казалось, вязли в темноте, но все же выхватили из мрака длинный, уходящий отвесно вниз бетонный коридор. Стены были гладкими, без единой трещины, словно отлитые из одного куска.

– Похоже, мы на месте, – мрачно произнес Морозов.

Они обменялись быстрыми, напряженными взглядами. Самая легкая часть пути была пройдена. Теперь они входили в гробницу. В логово зверя. И все они знали, что паук уже начал затягивать шелком вход в свою паутину.

Они сделали первый шаг в темноту. И в тот же миг дверь за их спинами с таким же долгим шипением и финальным, глухим, отрезающим все пути ударом закрылась.

Глава 85: Коридоры прошлого

Тяжелая стальная дверь захлопнулась за их спинами с глухим, финальным ударом, отрезая их от привычного мира. Они остались в абсолютной тишине и темноте. Из прохода на них пахнуло волной холодного, стерильного воздуха, в котором смешались запахи озона, застоявшейся пыли и чего-то неописуемо древнего и чуждого.

Они включили фонари. Яркие лучи вырвали из мрака длинный, уходящий вниз бетонный коридор. Стены были гладкими, без единой трещины, словно отлитые из одного куска. Вдоль одной из стен тянулись ржавые узкоколейные рельсы, исчезающие в темноте. Когда-то по ним, скрипя, катились вагонетки, груженые урановой рудой или, что было более вероятно, чем-то куда более секретным.

Они двинулись вперед, и каждый их шаг гулко отдавался от бетонных стен, нарушая тишину, длившуюся полвека. Это было похоже на спуск в гробницу фараона, только вместо иероглифов на стенах висели истлевшие, покрытые седой плесенью советские плакаты. Один изображал сурового рабочего на фоне атомного реактора с лозунгом «Мирный атом – в каждый дом!». Другой, почти полностью выцветший, едва различимо гласил «Слава КПСС!».

В нишах стен, за толстым, мутным стеклом, стояли приборы из другой эпохи: дозиметры с огромными циферблатами, тяжелые телефоны с дисковым набором, массивные эбонитовые тумблеры с надписями «ВКЛ» и «ОТКЛ». Все было покрыто толстым, нетронутым слоем пыли. Это было давящее, гнетущее ощущение путешествия во времени, в мертвую, похороненную заживо эпоху, чьи призраки все еще витали в неподвижном воздухе.

Через пятьдесят метров коридор расширился и привел их в большой квадратный зал. Лучи фонарей заметались по нему и замерли. Пол зала был выложен идеально ровными белыми и черными плитами, как гигантская шахматная доска. В дальнем углу, в неестественной позе, скорчившись на одной из черных плиток, лежал скелет в истлевших остатках военного комбинезона.

– Ловушка, – прошептал Морозов, сверяясь со схемой Горохова. – Нажимные плиты. Нервно-паралитический газ.

– Похоже, кто-то ошибся с ходом, – мрачно произнес Иван, кивая на скелет.

Они замерли у входа. Одно дело – читать об этом в дневнике, и совсем другое – видеть наяву.

– В дневнике сказано: начинать с белой плитки у левой стены и двигаться по диагонали, – сказал Волков, его голос предательски дрогнул.

– А если Горохов ошибся? Или его брат что-то напутал? – возразил Иван.

– Он не ошибся, – тихо сказала Аня. Она не смотрела на пол. Ее взгляд был прикован к скелету. – Я чувствую его последний миг. Его ужас. Он шел правильно… но потом услышал что-то сзади. Испугался. И сделал инстинктивный шаг назад. На черную клетку.

Она подняла руку и указала на белую плитку у левой стены.

– Путь верный. Идти нужно точно, как написано. Не оборачиваясь.

Морозов кивнул. В этом подземном аду он доверял чутью девушки-шаманки больше, чем собственным глазам. Он глубоко вздохнул и сделал первый шаг на белую плитку. Тишина. Затем второй, на следующую белую по диагонали. Снова оглушительная тишина, в которой был слышен лишь скрип его ботинок. Шаг за шагом, как по минному полю, он начал пересекать смертельный зал. Остальные, затаив дыхание, двинулись за ним, след в след, не решаясь даже дышать слишком громко.