Сибирский кокон

Первая волна была отвлекающим маневром. Несколько десятков быстрых «гончих» хлынули на СТО со стороны реки. Николай, который как раз проверял посты, первым поднял тревогу.

– К бою! Прорвались!

Несколько бойцов, оставленных для охраны, заняли позиции у окон и на крыше гаража. Завязался бой. Огонь самодельных ружей, крики, рычание мутантов – все это создавало какофонию, которая полностью поглотила внимание защитников. Они думали, что это обычный, хаотичный набег. Они ошибались.

Пока на поверхности гремел бой, элитная группа – трое «преторианцев» и сам Семёнов – двигалась под землей. Они использовали старый вентиляционный тоннель, который Семёнов помнил по архивным схемам и чье точное расположение он определил своими новыми чувствами. Тяжелая решетка, преграждавшая выход, была сорвана с петель одним движением бронированной руки.

Внутри бункера начался ад. «Преторианцы» были не безмозглыми мутантами. Они двигались как слаженный отряд спецназа – быстро, бесшумно, безжалостно. Их целью были не раненые, лежавшие в отсеке госпиталя, а сердце бункера – лаборатория.

Санитар Валера первым столкнулся с ними в узком коридоре. Он, не раздумывая, бросился наперерез, пытаясь выиграть хоть несколько секунд. Его огромное тело и звериная сила позволили ему сбить с ног одного из монстров, но второй «преторианец» нанес короткий, точный удар кристаллическим лезвием, распоров Валере бок. Бывший зэк рухнул на пол, захлебываясь кровью.

Дмитрий и Искра услышали шум и крик. Когда дверь в их лабораторию слетела с петель, они оказались лицом к лицу с кошмаром.

Семёнов вошел в отсек с генератором последним, с видом хозяина. Он с нескрываемым интересом оглядел пульсирующий синий кристалл и сложную аппаратуру вокруг него.

– Какая прелесть, – его голос был ровным и почти безразличным. – Вы проделали за нас всю грязную работу. Теперь это послужит Империи.

Он отдал приказ «преторианцам» захватить оборудование. Один из них протянул свою когтистую лапу к панели управления.

В этот момент Дмитрий, чей страх сменился ледяной яростью ученого, у которого пытаются отнять дело всей его жизни, совершил отчаянный поступок. Он схватил тяжелый гаечный ключ и с криком швырнул его в главный силовой щиток на стене. Затем, не раздумывая, он бросился к самому генератору и замкнул несколько контактов, которые, как он знал, приведут к неконтролируемому выбросу энергии.

– Искра, назад! – успел крикнуть он.

Когда Дмитрий, не раздумывая, бросился к самому генератору и замкнул контакты, произошел не взрыв, а нечто иное. Мощная, беззвучная волна чистого синего света хлынула из кристалла.

Синий свет не обжигал. Он проникал внутрь Семёнова, вызывая резонансный сбой в кристаллических ретрансляторах, которые Империя вживила прямо в его нервную систему, заменив синапсы. Эти ретрансляторы обеспечивали его связь с коллективным разумом и управляли его биоулучшениями. Сейчас же они, столкнувшись с чужеродной, "вирусной" частотой Повстанцев, вошли в штопор, посылая в его мозг миллионы ложных, хаотичных сигналов. Это было похоже на DoS-атаку на его душу.

Он не закричал от боли. Его тело пронзила крупная, судорожная дрожь. Свет в его глазах на мгновение погас, сменившись цифровыми помехами. Впервые за долгое время он почувствовал, как обрывается его связь с Империей, и на долю секунды его захлестнул давно забытый, первобытный ужас смертного человека.

Кристаллические наросты на его коже потускнели и покрылись сетью мелких, светящихся трещин. Из-под воротника его формы пошла тонкая струйка черного дыма, пахнущего озоном и паленой органикой. Его тело переживало системный шок.

Но уже через мгновение началась аварийная перезагрузка. Потрескавшиеся кристаллы снова начали тускло светиться, вытягивая энергию из его собственного тела, чтобы восстановить поврежденные цепи.

…Иван, чье сердце оборвалось, понял все без слов.

– Ловушка! – взревел он. – Нас обманули! За мной!

Семёнов, чья система только что завершила экстренную перезагрузку, отдал приказ к отступлению не голосом, а резким, почти судорожным ментальным импульсом. Его движения были механическими, лишенными прежней хищной плавности. Когда он повернулся, чтобы уйти, из его рта вырвалось не облачко пара, а струйка черного, едкого дыма. Его речь, если бы он попытался заговорить, превратилась бы в набор цифровых помех и скрежета.

Глава 65: Отбитый Удар и Потерянная Бдительность

Иван и его отряд ворвались в бункер СТО, когда бой был в самом разгаре. Это была не тактическая перестрелка, а яростная, первобытная свалка в узких, бетонных коридорах. Николай и его ребята, отступившие с поверхности, отчаянно сдерживали натиск «гончих» у главного входа, в то время как в глубине бункера гремела сталь и раздавались нечеловеческие, гортанные рыки.

Иван, не раздумывая, бросился в сторону лаборатории, откуда доносились звуки боя. Он увидел, как Бизон, работая как живой таран, своим телом сдерживает одного из «преторианцев», в то время как Орлан пытается поразить второго стрелой в уязвимое сочленение на шее. Но стрелы отскакивали от хитиновой брони, не причиняя вреда.

«Преторианцы» были кошмаром. Быстрые, невероятно сильные и абсолютно безмолвные. Они не кричали и не рычали. Они просто убивали – эффективно, методично, с холодной точностью машин. Иван, используя свою ловкость, проскользнул мимо дерущихся и увидел Семёнова, который с ледяным спокойствием направлялся к выходу.

– Семёнов! – взревел Иван, бросаясь на него.

Семёнов, чье тело все еще восстанавливалось после системного шока, а кристаллы на коже едва заметно мерцали, принял мгновенное, расчетливое решение. Он не собирался ввязываться в затяжную бойню. Его протокол требовал отступления.

Он отдал короткий, беззвучный, ментальный приказ. «Преторианец», сражавшийся с Бизоном, резко отшвырнул его в сторону, словно тот был тряпичной куклой. Затем он разбил ребром ладони небольшую капсулу на своем поясе. Из нее с шипением вырвался густой, едкий, черный дым, который мгновенно заполнил коридор, разъедая глаза и забивая легкие.

Под прикрытием этой завесы враги начали отступать. Один из «преторианцев» подхватил своего товарища, чьи системы были повреждены синим светом и который двигался с трудом, и они, прикрывая Семёнова, отступили тем же путем, которым пришли – через темный пролом в стене. Они исчезли так же внезапно и бесшумно, как и появились, оставив после себя только хаос, разрушение и едкую вонь.

Когда дым рассеялся, наступила тишина, нарушаемая лишь стонами раненых и отчаянным кашлем. Бой был окончен. Иван бросился к лаборатории, и то, что он увидел, заставило его сердце сжаться в ледяной комок.

Картина была удручающей. Двое из охранников Николая были мертвы. Санитар Валера лежал у стены в луже крови, его бок был вспорот страшным ударом, но он был жив – Катя уже зажимала рану тряпками, ее лицо было белым от ужаса. Искореженный, почерневший генератор ГКЧ-7М был мертв, его синий кристалл больше не светился. Рядом с ним, на полу, лежал Дмитрий. Он был без сознания, его одежда и волосы дымились от страшных энергетических ожогов. Искра стояла над ним на коленях, пытаясь нащупать пульс.

Людмила Петровна, которую позвали из госпиталя, быстро осмотрела Дмитрия.

– Жив, – коротко бросила она, но в ее голосе не было облегчения. – Тяжелые ожоги, внутренняя контузия от энергетического удара. Без сознания. Сколько он будет в таком состоянии – одному богу известно. Если вообще придет в себя.

Он был выведен из строя. Их главный мозг, их единственная надежда на понимание вражеских технологий, был потерян в самый критический момент.

В разгромленном, пахнущем гарью и кровью бункере собрался экстренный совет. Морозов, Иван, Аня и Николай стояли у тела погибшего бойца. На их лицах была смесь гнева, горя и мрачной, свинцовой решимости.

– Мы не можем идти на «Иглу» сейчас! – сказал Николай, его голос был хриплым. Он обвел рукой разгром. – Мы ослаблены, Дмитрий без сознания, генератора нет. Мы должны укрепить оборону, перегруппироваться, позаботиться о раненых.

– Нет! – резко, почти зло, обрубил его Морозов. Он ткнул пальцем в сторону пролома, откуда ушел враг. – Ты не понимаешь. Именно этого он и хотел! Заставить нас сомневаться. Заставить нас бояться. Запереться здесь и ждать, пока «Очиститель» нас всех поджарит. Эта атака была психологическим ударом, Николай! Он хотел выбить нас из колеи, и у него получилось. Промедление сейчас – это смерть. Мы должны идти. Сейчас же. Пока они думают, что мы деморализованы и будем зализывать раны.

Иван, чья злость требовала немедленного выхода, поддержал полковника.

– Он ударил по нашему дому. Он ранил наших людей, – прорычал он. – Мы ответим. Идем сегодня. Прямо сейчас.

Решение было принято. Штурм «Иглы» состоится, несмотря ни на что. Но атмосфера подготовки кардинально изменилась. Вместо холодной, расчетливой работы началась лихорадочная, озлобленная спешка. Нужно было срочно перераспределить силы, учесть новые потери, залатать дыры в обороне.

Волков, теперь единственный «технарь» на ногах, был на пределе. Он чувствовал себя так, словно его бросили в одиночку тушить пожар с одним ведром воды. Дмитрий, его единственный равный по интеллекту товарищ, лежал при смерти. Вся ответственность за сложнейшее инопланетное устройство легла на него одного. Это не та ситуация, когда можно было спокойно сесть и все перепроверить. Он работал на адреналине и остром, как осколок стекла, чувстве вины, а это худшие советчики для инженера.

Подгоняемый криками Морозова, работая в состоянии крайнего стресса и усталости, он вводил финальные параметры. Его палец на мгновение дрогнул, когда он выставлял частоту резонансного импульса на самодельном программаторе. В расчетах Дмитрия стояло значение "7.772 МГц". Но в спешке, в полумраке мастерской, его уставший мозг не заметил последнюю, едва заметную "двойку", написанную на самом краю листка. Он увидел "7.77". Тихий, стоявший рядом с анализатором, мог лишь подтвердить, что приборы показывают именно то значение, которое ввел капитан. Он доверял Волкову как авторитету и не мог знать о фатальной ошибке. Эта разница, ничтожная, в две тысячные мегагерца, была меньше погрешности любого земного прибора, но для технологии, построенной на абсолютной гармонии, это была пропасть. Ошибка была совершена. Он не заметил свою ошибку. Никто не заметил. Заряд был готов.

Штурмовая группа, наспех собранная, с горящими от праведной ярости глазами, готовилась к выходу. Они отбили атаку. Они защитили свой дом. Но они проиграли в тактике. Враг заставил их понести потери, раскрыть часть своих сил и, что самое страшное, – начать спешить. Они шли на штурм, движимые не только планом, но и слепой жаждой мести. И эта потерянная бдительность, воплощенная в одной неверной цифре, может стоить им очень дорого.

Глава 66: Ночь Перед Штурмом: Затишье и Клятвы

Последние часы перед рассветом были самыми тяжелыми. Оранжевое, больное свечение Кокона сочилось сквозь грязные окна лесопилки, окрашивая все в нереальные, тревожные тона. Шум в мастерской Николая стих. ЭМИ-заряд, похожий на уродливого, ощетинившегося проводами идола, лежал на столе, законченный и смертоносный. Все физические приготовления были завершены. Начались приготовления иного рода – те, что происходят в душе, когда стоишь на пороге небытия.

В огромном цеху воцарилась густая, почти осязаемая тишина. Бойцы штурмовой группы не спали. Каждый нашел себе занятие – мелкое, почти ритуальное, чтобы занять руки и отогнать мысли, липкие, как смола. Бизон, усевшись на корточки в углу, молча и методично точил свой кистень о бетонный пол. Скрежет металла о камень был единственным громким звуком, и он рваными, монотонными волнами расходился по застывшему помещению. Бизон не смотрел ни на кого, его взгляд был устремлен в одну точку. Так он превращал свой страх в холодную, тяжелую ярость, которую завтра обрушит на врага.

Гроза сидела поодаль, на старом ящике, и туго перематывала рукоятку своего ножа свежей черной изолентой. Ее движения были точными и резкими, словно она уже вонзала лезвие в хитиновую плоть. Рядом с ней, прислоненная к стене, лежала выцветшая фотография ее погибшего брата. Она не плакала, ее лицо было стальной маской. Это была не просто битва за выживание. Это была ее личная вендетта.

Лис, обычно юркий и неуловимый, как ртуть, сидел неподвижно, слившись с тенями. Он перебирал в руках истертую колоду игральных карт, но не тасовал их. Он просто смотрел на картинки королей и валетов, словно прощаясь с тем старым, простым миром, где эти игры еще имели смысл, где ловкость рук была нужна, чтобы стащить кошелек, а не чтобы увернуться от кристального лезвия.

Никто не говорил о штурме. Разговоры либо отсутствовали, либо касались самых простых вещей: «передай воды», «есть еще табак?». Это было коллективное безмолвие, затишье, которое давило сильнее любого крика.

Морозов проводил последний, короткий инструктаж, его голос был сухим и деловым. Он ткнул пальцем в нарисованную на куске картона схему холма.

– "Молот", вы бьете с востока. Там склон пологий, открытый – идеальное место для лобовой атаки и максимального шума. Ваша задача – ярость, огонь и хаос. Стяните на себя все, что движется, особенно летающих "Наблюдателей". Мы же, "Скальпель", идем с запада. Там склон крутой, скалистый, с оврагами. "Наблюдателям" труднее его просматривать, а тяжелым "Часовым" – патрулировать. Враг наверняка считает его менее вероятным для штурма. В этом наше преимущество. Но и наш риск – если нас заметят, укрыться будет негде. Действуем быстро. Без самодеятельности. Слушать только Ивана и меня.

В углу, выделенном под «штаб», Морозов, следуя старой военной традиции, разложил на столе несколько вырванных из тетради листков и огрызки карандашей.

– Кто хочет – напишите. На всякий случай, – сказал он сухо, по-деловому, но в его взгляде застыла тень всех тех войн, которые он уже пережил. Он сам первым взял листок и написал не сентиментальное письмо, а короткий, четкий рапорт: «Группа предприняла попытку уничтожить объект "Игла". Командир полковник Морозов». Это было его завещание, его последний отчет перед лицом вечности.

Николай, хозяин СТО, криво усмехнулся, но тоже взял листок. Он долго смотрел на него, а затем вместо слов начал рисовать грубую схему двигателя от «Урала». Подписал внизу: «Если найдете – скажите сыну, что карбюратор надо чистить спиртом, а не бензином. Он поймет». Это было его последнее наставление, его способ передать сыну не любовь, а знание, которое было дороже любых слов.

Лёха, молодой пожарный, нацарапал на клочке бумаги всего одно слово – «Катя» – и, аккуратно сложив, спрятал в нагрудный карман. Это был его талисман и его клятва. В эти минуты листки бумаги в грубых, мозолистых руках казались тяжелее оружия.

В то же время в разных концах цеха проходили два других, совершенно разных, но по сути одинаковых ритуала. Аня и Искра сидели на полу, в кругу из речных камней. Они не молились о победе. Аня, закрыв глаза, тихо напевала мелодию – ту самую «колыбельную», которую она будет использовать, чтобы усыпить пси-поле «Иглы». Она не репетировала – она пыталась почувствовать «Иглу» на расстоянии, настроиться на ее «дыхание». Искра рядом с ней жгла пучки полыни, дым от которой, по поверью, давал «ясность разума».

А в другом углу, сгорбившись над ЭМИ-зарядом, сидел капитан Волков. Его лицо было освещено холодным светом ноутбука. Он тоже проводил свой ритуал. Его молитвой были цифры и формулы. Он в третий, в четвертый раз прогонял симуляцию, проверяя расчеты. После ранения Дмитрия вся ответственность легла на него, и он шептал свою клятву ученого: «Только бы я не ошибся. Только бы я все учел».

Два ритуала, две молитвы на разных языках, обращенные к разным богам, но рожденные из одного источника – отчаянной надежды на то, что их хрупкий мир доживет до рассвета.

Иван нашел Аню на проржавевшей крыше цеха. Он уже был там, смотрел на далекое, зловещее оранжевое свечение, исходящее от холма с «Иглой». Он не выглядел как герой или лидер банды. Он выглядел как очень уставший парень, на чьи плечи свалился неподъемный груз.

Аня подошла бесшумно и стала рядом. Они долго молчали, просто стоя плечом к плечу под небом, в котором не было звезд. Это молчание было знаком полного доверия.

– Знаешь, о чем я сейчас думаю? – наконец сказал Иван, не глядя на нее. – Не о битве. А о том, что после всего этого хотелось бы просто посидеть у реки. У настоящей. Чтобы она не светилась этой дрянью.

– Река помнит, – тихо ответила Аня. – Она дождется.

Иван повернулся к ней, и в его голосе впервые за долгое время проскользнула настоящая, мальчишеская уязвимость, которую он так старательно прятал под маской лидера.

– А если не дождется? Если мы… – он запнулся, отвел взгляд, словно устыдившись своих слов. – Аня, мне страшно не сдохнуть. Это как-то… просто. Мне страшно, что все это было зря. Что мы тут грыземся, умираем, а в итоге – пшик.

Она встретила его взгляд. В ее глазах не было жалости, только спокойная, древняя сила.

– Ничего не бывает зря, Иван. Даже упавший лист меняет лес. Мы уже его изменили.

Она протянула ему маленький, гладкий речной камень, который все это время сжимала в ладони.

– Это из Колымажки. С того места, где мы впервые говорили. Он помнит, какой она была.

Иван взял камень. Он был теплым от ее руки. Он неловко сжал его в кулаке, потом хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Вместо этого он просто коротко, почти незаметно, коснулся ее руки своими пальцами. Всего на мгновение. Этот жест, неуклюжий и быстрый, сказал больше, чем любые клятвы.

– Я верну его. Когда все закончится, я верну его на то же место, – наконец выдавил он.

Аня едва заметно улыбнулась.

– Мы вернем. Вместе.

В этом простом слове, произнесенном на холодной крыше под оранжевым небом, была вся их клятва. Обещание не вечной любви, а будущего. Обещание, которое им еще предстояло отвоевать у вселенной.

Глава 67: Начало Конца Кокона: Атака на «Иглу»

Мрачный, оранжевый рассвет не принес тепла. Он лишь подчеркнул холод стали и решимость в глазах тех, кто собрался у замерзшего ручья на окраине города. Это был последний рубеж. Дальше – только холм, увенчанный черным скелетом «Иглы», и почти неминуемая смерть. Воздух был неподвижен, но казался наэлектризованным, густым от невысказанных прощаний и сжатой, как пружина, воли.

Две группы стояли порознь, как два разных инструмента в одном безумном оркестре. Группа отвлечения, которую Морозов прозвал «Молотом», состояла из Николая, Бизона, Грозы и еще пятерых самых отчаянных бойцов. Их задача была проста и самоубийственна: атаковать «Иглу» в лоб, с восточного, самого открытого склона, и стянуть на себя всю ярость охраны. Николай молча проверял запалы на «коктейлях Молотова», его обожженные руки двигались с привычной точностью. Бизон перехватил поудобнее свой кистень, тяжело дыша и выпуская облака пара. Лишь Гроза смотрела на далекую цель с хищной, предвкушающей улыбкой.

В тени деревьев застыла штурмовая группа, «Скальпель». Иван, Аня, Морозов и Лис. Их задачей было под прикрытием шума проникнуть к основанию генератора с запада. Точность, скрытность, расчет.

Морозов посмотрел на свои старые командирские часы. Стрелки, казалось, ползли по циферблату с мучительной медлительностью.

– Пять минут. Ровно в 05:30 «Молот» начинает. У вас, – он повернулся к Ивану, его взгляд был тверд, как лед, – будет не больше десяти минут, чтобы добраться до цели, пока они не поймут, что это отвлекающий маневр. Идем.

Иван и Николай обменялись последним коротким, понимающим взглядом. Никаких слов не нужно. Все было сказано в ту долгую ночь. Группы разошлись, растворяясь в утренней дымке.

Ровно в 05:30 тишину разорвал рев. Это Бизон издал свой дикий, первобытный клич. Вслед за ним в небо взмыла бутылка с зажигательной смесью, брошенная рукой Николая. Она огненной кометой прочертила дугу и с глухим звоном разбилась о ближайшего «Часового». Бронированный биоробот мгновенно вспыхнул, как промасленная тряпка, и издал протяжный, нечеловеческий вой, который эхом прокатился по замерзшей тайге.

Это был сигнал.

Начался ад. «Молот» открыл шквальный, беспорядочный огонь из самодельных ружей, создавая как можно больше шума. Бизон, рыча, несся вперед, работая как живой таран, и его кистень со свистом дробил хитиновые панцири «гончих», которые стаей бросились на него. Гроза, прикрываясь стволом толстой сосны, методично метала ножи, целясь в уязвимые сочленения биороботов. Как и рассчитывал Морозов, почти вся охрана развернулась и хлынула на восточный склон. Летающие «Наблюдатели» тоже изменили курс, их красные лучи начали лихорадочно прощупывать поле боя.

Гроза видела, как один из их бойцов, молодой парень по кличке Штык, оступился на мерзлой земле. Он не успел даже вскрикнуть – две «гончие» были на нем в тот же миг, разрывая на части. Лицо Грозы на долю секунды исказилось, превратившись в маску чистой ненависти. Она не отвела взгляд. Она заставила себя смотреть, впечатывая эту картину в память. Ее следующий бросок ножа был не просто выверенным. Он был яростным. Лезвие с отвратительным хрустом вошло в глазницу одной из тварей, убивших Штыка. Ее задача была не победить. Ее задача была заставить их заплатить за каждую секунду, купленную кровью ее товарищей.

В тот же миг, как на востоке раздался рев, Иван дал знак. «Скальпель» начал движение. Они скользили по западному склону, как тени, перебегая от камня к поваленному дереву. Лис шел впереди, его тело, казалось, не имело веса. Он указывал путь, который они заучили по карте разведки.

Они почти достигли середины склона, когда наткнулись на патруль. Двое «часовых», не успевших уйти на шум, перекрывали узкий проход между скалами. Времени на обход не было. Морозов, не говоря ни слова, подал знак. Он и Иван атаковали одновременно.

Иван, используя свою звериную ловкость, нырнул под неуклюжий, но смертоносный удар кристального лезвия и, оказавшись вплотную к монстру, вонзил свой нож в незащищенное сочленение под «мышкой». Биоробот дернулся, и из раны брызнула густая, черная жидкость. В это же мгновение Морозов, не тратя патронов, ударил второго прикладом автомата в «колено», заставляя его потерять равновесие, и добил точным выстрелом из пистолета с самодельным глушителем. Хлопок прозвучал не громче, чем треснувшая на морозе ветка. Бой длился не более пяти секунд. Быстро, тихо, безжалостно.

Аня все это время стояла чуть позади, ее рука лежала на амулете, глаза были закрыты. Она не была бойцом. Ее битва шла на ином уровне. Она чувствовала всплески адреналина Ивана и Морозова и силой воли «гасила» их, растворяя в общем фоне ярости и боли, что рекой лились с восточного склона. Она была их ментальным щитом, их невидимым покровом.

Они достигли цели. Основание «Иглы» было почти беззащитно – основная охрана действительно была отвлечена. Но здесь их ждал другой враг. Пси-поле. Воздух дрожал и вибрировал, вызывая тошноту. Ивану казалось, что тысячи голосов шепчут прямо ему в мозг, обещая покой и забвение. Он тряхнул головой, отгоняя наваждение.

– У нас две минуты, пока «Наблюдатели» не вернутся! – прорычал Морозов, его лицо было бледным от напряжения. – Аня, сейчас! Иван, Лис – прикрывайте ее! Я готовлю заряд!

Аня сделала шаг вперед, выходя на открытое, промерзшее пространство. Она опустилась на колени прямо перед толстыми, черными, органически выглядящими кабелями, которые пульсировали в такт гулу Кокона. Она закрыла глаза, достала из-за пазухи оберег с новым символом и, игнорируя давящий на сознание гул, начала тихо напевать.

Это была «колыбельная». Древняя, тягучая мелодия ее народа, лишенная слов, состоящая лишь из гортанных, вибрирующих звуков.

Эхо "Иглы"

Глава 68: Три секунды тишины

Воздух у подножия «Иглы» был густым и тяжелым, как ртуть. Он вибрировал от низкого, давящего на барабанные перепонки гула, который, казалось, исходил не от самой опоры ЛЭП, а от самой земли, от промерзшего, больного неба. В этом гуле тонули далекие, глухие хлопки выстрелов и обрывки яростных криков – это группа «Молот» на восточном склоне вгрызалась в оборону врага, покупая им эти драгоценные мгновения.

Аня стояла на коленях в десяти метрах от пульсирующих черных кабелей. Ее глаза были закрыты, лицо, бледное в оранжевом свечении, было отрешенным и спокойным. С ее губ срывалась тихая, гортанная, тягучая мелодия. Это была не песня, а скорее ритмичное дыхание, попытка поймать волну этого места, настроиться на его чуждую, губительную частоту.

Именно тогда это случилось.

Раздался скрежет металла о мерзлую землю, пронзительный и громкий. Один из «Часовых», до этого стоявший неподвижно, как уродливое изваяние, медленно повернул свою голову. Его пустые, лишенные зрачков глазницы сфокусировались на поющей девушке. Машина распознала угрозу. Монстр сделал первый, тяжелый, неотвратимый шаг. На его огромном кристаллическом лезвии, поднятом, как флаг, застыла темная кровь Штыка – мрачное напоминание о цене, которую уже заплатили за эту атаку.