Ждите Алый Закат

На экране телефона высвечивался незнакомый номер, звонивший был настойчив, он явно не хотел прекращать вызов, упорно дожидаясь моего ответа. Маленькие циферки в верхнем углу экрана показывали без десяти четыре утра. Удивительно, но я не почувствовал ни капли злобы или раздражения, так как ночной наглец, в столь неуместный час набравший мой номер, вырвал меня из, пожалуй, наиболее реалистичного и пугающего ночного кошмара, что мне приходилось ощущать за всю свою жизнь. Наконец, я нажал на зеленую кнопку и поднес трубку к уху.

– Алло? – спросил я заспанным голосом. – Кто это?

Однако из динамика до моих ушей донесся лишь неразборчивый статический шум, прерываемый каким-то противным высокочастотным свистом, порой, мне казалось, этот гул менял свою громкость и даже тональность.

– Алло! – чуть громче и уверенней повторил я.

Но ответа вновь не последовало. И не успел я положить, наконец, трубку и выставить на телефоне беззвучный режим, как из динамика донесся чей-то тихий вздох, и от этого вздоха волосы на моих руках и затылке встали дыбом. Кто-то, все же, был с той стороны трубки, стоял и молчал, слушая мой голос. И, казалось бы, звонившим мог оказаться случайный алкаш, по ошибке набравший меня и неспособный выдавить из себя ни единого связного звука, но, тем не менее, густым холодным потоком тревога продолжала растекаться по моей груди.

И ровно в тот момент, когда я уже готов был отключиться от звонка и вернуть телефон на тумбу, по ту сторону трубки прозвучал голос. Глухой и тихий, такой, словно его хозяину приходилось прикладывать неимоверные усилия для того, чтобы произнести хотя бы слово.

– Ждите алый закат, – произнес неизвестный мужчина на той стороне, после чего эфир заполнился оглушительным низким гулом и не менее громким шумом, с которым в микрофон попадает ветер.

Наконец, я отключился от звонка и отложил от себя телефон. Сердце медленно и необычайно сильно стучало о стенки моей грудной клетки, во всяком случае, так мне казалось. Пальцы рук сковало холодом, а по лбу прокатилась капля холодного пота.

«Это просто совпадение» – твердил я себе, безуспешно пытаясь успокоиться.

За шторами забрезжило легкое предрассветное сияние. Уверенный в том, что больше поспать мне не удастся, я поднялся с кровати и выглянул в окно. Пустынный двор освещался парой желтых фонарей, стоило лишь открыть форточку, как с сопки донесся шум горного ручья. Ночной кошмар все никак не хотел отпускать меня, а масла в огонь подлил и проклятый телефонный звонок. Моя одежда висела нетронутой, руки были чисты, а в своих волосах я не обнаружил ни листьев, ни паутины. Однако сегодняшний сон казался слишком реальным, слишком осязаемым. Я никогда раньше не испытывал подобных чувств и это пугало меня. Уж не схожу ли я с ума?

Дабы поскорее прийти в чувства, я вышел из комнаты и прошел на кухню, налил себе кружку кофе, добавил в него сахара и тихонько включил телевизор. По одному из каналов показывали старенький фильм с Сэмом Ниллом в главной роли, где речь шла о том, как ужасы, описанные неким писателем в его книге, стали воплощаться в реальность, а читатели начинали сходить с ума. Не самый мой любимый фильм одного из любимых режиссеров, что я так ни разу не смог посмотреть полностью, то и дело, выключая его на середине либо включая на ней же.

За окном уверенно рассветало. Приятный морской аромат, особенно ярко ощутимый именно по утрам, доносился до меня через открытую форточку. Досмотрев, наконец, фильм и немного позавтракав бутербродами со сливочным маслом и малиновым вареньем, я поднялся с дивана, чтобы сполоснуть кружку.

«Ждите алый закат» – вновь прокрутил я в своей голове услышанную с полчаса назад фразу.

Странно, но теперь этот звонок казался мне чей-то идиотской шуткой или же глупой ошибкой, так удачно спевшейся с моим необычайно реалистичным осознанным сном. Я отдавал себе отчет в том, что мое нынешнее психическое здоровье сильно пошатнулось после той аварии, видимо, поэтому меня и мучают кошмары, и именно поэтому я пугаюсь случайных глупых звонков от не совсем вменяемых людей. Однако никогда раньше ни запахов, ни прикосновений столь ясно и реалистично в своих снах я не ощущал, это меня и тревожило.

Глава 5: Церковь Пресвятой Матери

Признаюсь, я немного потерялся во времени, находясь здесь. Так всегда бывает, если нет четкого распорядка дня, когда нет учебы или работы, как, например, сейчас у меня. Дни свои я старался проводить на свежем воздухе – гулял по паре часов днем и вечером, на закате. Ходил в центральную часть города, или, как у нас обычно говорили – просто «в город», стоял у моря, наблюдая за волнами и чайками, поднимался на сопку, посещал памятные места, просто наслаждаясь своим пребыванием дома.

В общем и целом, все шло спокойно, возможно, немного скучно, но от пережитого мною потрясения я начал потихоньку отходить, даже несмотря на то, что тот самый ночной кошмар все никак не хотел забыться и навеки затеряться в бесконечном сонме образов, крутившихся в моей голове.

Это произошло спустя ровно неделю с момента моего прибытия. В то солнечное субботнее утро я, как обычно, вышел из дома и направился в сторону центра, однако в этот раз мой столь ранний выход из дома получил надежное оправдание в виде поручения матери – забрать посылку из почтового отделения.

С возложенной на меня задачей я справился достаточно быстро и уже в половину двенадцатого дня вышел из прохладного помещения почты под восходящее к своему зениту палящее июльское солнце. Возвращаться домой я решил самым простым и коротким путем – по центральной улице, что длинной полосой тянулась через весь город с севера на юг. И вот, выйдя к условной границе, отделявшей в умах южнопортовчан центральную часть города от спальных и портовых районов, я услышал негромкий, но весьма отчетливый перезвон колоколов. Мелодия же его, однако, не была похожа на ту, что могла бы доноситься из православной церкви, да и находилась та высоко на сопке на довольно приличном от меня расстоянии, слишком большом, чтобы я мог хоть что-либо из нее услышать. Истинный же источник колокольного звона я обнаружил довольно скоро – он находился в небольшом, зажатом между центральной улицей и железной дорогой, здании, что стояло в каких-то ста метрах вниз по улице.

То и дело, раз за разом, проходя мимо этого места, я обращал свое внимание на это строение – маленькую двухэтажную башенку и пристроенный к нему длинный одноэтажный корпус, однако ни разу так и не задумывался о его назначении. А ведь действительно, длинная пристройка могла сойти за небольшой неф, башенка за колокольню, а в итоге вся эта конструкция отдаленно походила на импровизированную церковь, хоть и выполненную в самом простом квадратно-советском ключе. Однако же за все то время, что я нахожусь в городе, я ни разу не видел, чтобы возле этого здания крутились люди, по правде говоря, я всегда считал это место заброшенным, но сегодня в масштабах нашего городка перед входом в здание собралась приличная толпа. По меньшей мере, восемь человек на моих глазах, преклоняя головы и складывая ладони в молитве, вошли в длинную одноэтажную пристройку. Люди, самые простые ничем не примечательные горожане, продолжали стекаться к маленькой церкви, сокрытой за густыми кронами высоких тополей, кто-то приезжал на автомобиле, а кто-то приходил пешком.

– Максим! – раздался звонкий девичий голос, вырвавший меня из странного оцепенения и своей неожиданностью заставивший содрогнуться.

Обернувшись, я увидел перед собой молодую светловолосую девушку с миловидным личиком и большими голубыми глазами, она была одета в красную клетчатую рубашку и узкие синие джинсы. Почему-то я даже не сразу узнал ее, так как мысли все еще были заняты внезапно развернувшимся посреди города загадочным действом.

– Мила? – наконец, выдавил из себя я.

– Да, я! Забыл, как я выгляжу? – воскликнула девушка, поднимая перед собой руки и радостно обнимая меня. – Какими судьбами? Когда ты приехал?

– С неделю назад, – ответил я, еле ворочая ни то языком, ни то мозгами. – Я тут на реабилитации, можно сказать.

– На реабилитации? А, что у тебя случилось? – мило хмуря брови, спросила она.

– Это долгая история, – чуть понизил голос я. – Слушай, ты некуда не торопишься?

– Да, нет, – спокойно ответила Мила. – Я просто шла в магазин. А, что ты хотел? – спросила она и, едва успев окончить фразу, тоже перевела взгляд на церковь, за порог которой только-только ступила нога последнего прихожанина.

Что-то резко переменилось в ее взгляде в тот самый момент – наивная радость в глазах вмиг сменилась тоскливой тревогой. Проследив за направлением ее взора, я повернул голову, чтобы вновь взглянуть на дверь, ведущую в церковь.

Словно приглашая в свой дом гостей, в проходе стояла высокая худая женщина, облаченная в неброскую темную одежду: черная ветровка, черная блузка, застегнутая под самое горло, длинная черная юбка и темно-серый шелковый платок на голове, скрывавший седые волосы. Женщина казалась воплощением печали и траура. Темные круги вокруг впалых глаз, острые скулы, длинный подбородок, узкие губы и серая кожа придавали ей еще более жуткий вид. Женщина, прежде чем закрыть за последним прихожанином дверь, бросила на нас с Милой свой тяжелый взгляд, от которого мне стало не по себе.

– Пойдем, – подтолкнула меня в грудь Мила, что первая вышла из внезапно нахлынувшего ступора.

Я развернулся, в последний раз взглянув на женщину, что, по-прежнему не сводя с меня глаз, скрылась за закрывшейся дверью. Десятки вопросов рвали меня изнутри, но, глядя на вновь оживившуюся Милу, я не решался их задавать.

– Так, ты надолго тут? – вопрошала Мила. – Почему не предупредил, что приезжаешь?

– Прости меня, – неловко улыбнулся я. – Мы просто уже несколько лет, как нормально не общались. Думал, что буду потихоньку находить своих друзей и знакомых уже тут. Думаю, я задержусь здесь где-то на год.

– На год? Почему? У тебя что-то серьезное случилось?

– В аварию я попал на материке, где учился, – спокойно ответил я.

– В аварию?! – воскликнул Мила. – Как?

– С друзьями ехал по ночному городу, когда в нас въехал пьяный мудак на светофоре. Я-то в порядке, как видишь, но вот остальные…

– Ой, прости меня! – вздохнула она, прислоняя ладонь к губам. – Какая я дура! Я не хотела напоминать тебе…

– Все в порядке! – мягко перебил ее я, с удивлением для себя обнаружив, что все действительно было в порядке, у меня при этом даже сердце не дрогнуло, впервые за все это время. – На мне и царапины не осталось. Точнее, есть небольшой шрам, но он под волосами. Это все случилось два месяца назад.

– Хорошо, что ты цел! – выдохнула Мила. – Случись с тобой что, так я бы не знаю, как отреагировала. Так ты тут реабилитируешься после аварии?

– Да, вроде того, – улыбнулся я.

– Учебу хоть закончил?

– Да, – оживился я. – Ну, на самом деле, я немного не успел получить диплом и даже не поработал по специальности, но последнюю сессию закрыл.

– А ты же у нас айтишник?

– Да, айтишник, – усмехнулся я.

– Всегда был умником! А, возмужал-то как! – добро посмеялась она в ответ, будто совсем не обижаясь на то, что уже второй или даже третий год все наше общение ограничивалось поздравлениями на Дни Рождения, Новый год и восьмое марта с двадцать третьим февраля.

Мы оба весело посмеялись. Наконец, я набрался духа, чтобы как следует рассмотреть Милу. У нее была стройная фигура при невысоком росте, светлые, почти пепельные волосы, длинный острый нос, большие глаза, высокий лоб, маленький подбородок, аккуратные пухленькие губки и милые щечки.

– А что с музыкой? – продолжала расспрашивать меня Мила. – Еще играешь тяжеляк? Я помню, ты писал, что в группе играешь.

– Да, играю, но, на самом деле, я даже гитару с собой не взял, оставил знакомому на передержку, пока я тут. Просто не до того пока было. Слушай, а тебя сюда как занесло? – наконец, поинтересовался я. – Я думал, ты в Екатеринбурге останешься.

– Да, – вздохнула она, – бабушка сильно сдала по здоровью. Я сейчас присматриваю за ней.

– А ты?..

– Медсестра, – ответила она, не дожидаясь вопроса. – Да, как раз, хорошая практика для меня. Но, чтобы набрать стажа, я устроилась в нашу больницу, в общем, одновременно работаю и могу постоянно следить за бабушкой, круглые сутки. Вечерами и по выходным мама сидит, она же врач, в остальное время я на дежурстве.

– Я надеюсь, что все хорошо у вас будет, – помялся я.

– Да, спасибо! – улыбнулась она, но сделала это как-то грустно. – Я и сама сюда только в конце этого апреля приехала, пока неизвестно, насколько.

Дабы не спороть какую-либо чушь, а главным моим врагом всегда был мой язык, я поспешил перевести тему.

– Слушай, а что это вообще такое было? – спросил я, указывая на уже скрывшуюся за поворотом церковь.

– Что именно? – вскинула бровь Мила, оборачиваясь ко мне.

– Ну, там, на улице? Что это за сборище?

– А, это, – задумчиво протянула она, – это Церковь Пресвятой Матери, как они себя называют.

– Пресвятой Матери? – переспросил я.

– Да, – кивнула Мила. – Только не той самой матери.

– О чем ты?

– Ну, в смысле, не христианской матери, а какой-то другой, – ответила она. – Ты не обратил внимания на их символы?

И тут я понял, что совершенно не обратил никакого внимания на символику, которой себя обозначала эта странная церковь.

– Нет, не обратил, – честно признался я. – А, что?

– Ладно, потом еще увидишь, – махнула рукой Мила. – Да, странные они, в общем. У нас на работе женщина, она терапевт участковый, рассказывает, что по работе приходилось иметь с ними дело, даже из интереса зашла как-то, а там странно у них все, вроде бы как христиане с виду, а на деле все не так у них. Бабушка у нас верующая, знает там кое-кого, называла их язычниками всегда, говорила в дом не пускать и ничего из рук не брать, – мрачно усмехнулась она. – Они, кстати, и к нам приходят, приносят свои книги и брошюры, но мы с мамой их всегда прогоняем.

– Жуть какая, – нахмурив брови, подытожил я.

– А то! Видел ту женщину? Она там как бы главная у них. Дария ее имя. Это ее церковь. Начала с того, что наркоманам и алкоголикам помогала с зависимостью бороться, советы разные давала странные, так те ее указания выполняли и потом говорили, что Дария – святая женщина, необычная, что слушать ее надо. Подтягивали своих родных и друзей, та стала и им жизненные советы раздавать, ну так и закрутилось. Ну и у них она теперь по всем вопросам знаток и наставник. И, знаешь, вроде бы даже, правда, бросают люди и наркотики, и алкоголь, и из депрессии выходят, но… не знаю даже, как сказать, замыкаются потом, ни о чем, что с церковью связано, не рассказывают, но постоянно у них: «У матери Дарии совета спроси. Как мать Дария сказала. Мать Дария так учила», ну ты понимаешь.

– Ну, примерно понимаю.

– Вообще, бабушка эту Дарию знает лично, не знаю, откуда, но они при мне уже не общались ни разу, а мама всегда отнекивается, когда я спрашиваю. Вообще, у нее, то есть, у Дарии, муж погиб несколько лет назад, вот она такая мрачная и ходит с тех пор. Не отойдет никак, наверное.

– Может, умом тронулась?

– Не знаю. Да, кстати, это ведь она сама приходила к нам. Мы с мамой ее не пустили, как я уже сказала, так она говорит, типа: «Вы бабушки ради меня пустите, я ей помогу», а мы ее гоним, так она потом еще в подъезде стоит с минуту и молитву читает, – вновь рассмеялась она. – Не, на самом деле, ничего смешного тут нет, жутко это, когда на деле случается. Она очень фанатичная и мрачная такая. Кто знает, чего от нее ожидать?

Я понимающе покивал головой. Мы дошли до магазина, в котором Мила присмотрела себе какие-то крема и пудры. Больше о Церкви Пресвятой Матери мы с ней в тот день не говорили, не говорили мы более и о своих личных проблемах, только вспоминали хорошее, вспомнили что-то из наших школьных лет, делились воспоминаниями из института. Когда-то с Милой мы много общались, были хорошими друзьями. На самом деле, да, я тогда был по уши влюблен в нее, но так и не смог признаться ей в этом. По поводу ее чувств я с уверенностью ничего сказать не мог. После школы мы разъехались по разным городам, и со временем наше общение постепенно сошло на «нет». Пожалуй, мы познакомились, когда я учился в девятом классе, а она в восьмом, насколько я могу помнить. И вот мы шли и болтали как ни в чем не бывало словно в последний раз виделись с месяц назад. Забавно.

Глава 6: Немного схожу с ума

Пожалуй, я стал излишне впечатлительным. Уже на следующую же ночь мне приснился очередной кошмар, на этот раз вполне обычный – сумбурный, обрывистый и далеко не столь информативный, и осязаемый, как тот, что был неделю назад. Самый обычный сон. В нем я обнаружил себя сидящим на кухне в компании своих родителей, мы собрались вокруг стола, ели и смотрели телевизор. На кухне горел свет, а за окном чернела непроглядная ночь, столь темная, что не было видно ни звезд, ни луны, еще и уличные фонари не работали, а в окнах соседних домов не горел свет, да и сама улица словно растворилась во тьме. Свет на кухне горел, но был очень тусклым, будто в сети сильно недоставало напряжения. Уж не помню точно, что там показывали по телевизору, да это и не важно, на самом деле.

От просмотра передачи нас отвлек дверной звонок.

– Я открою, – сказала мама, поднимаясь из-за стола.

Поначалу я ничего неладного не заподозрил. Мама проследовала в прихожую и скрылась из виду, зайдя за угол, затем у входной двери загорелась лампочка.

– Максим! Это к тебе! – прозвучал ее голос.

Я вышел из-за стола и тоже направился в прихожую. И вот, зайдя, наконец, за угол, я обомлел от ужаса. Мама стояла возле приоткрытой входной двери, освещаемая лишь тусклой лампочкой софита, установленного в стенке шкафа, сама же дверь была приоткрыта, а за ней из тьмы подъезда глядела на меня своим пристальным взором Дария. Все, как я запомнил: длинная черная юбка, черная блузка, застегнутая под самое горло, серое лицо с глубоко посаженными глазами.

И лишь тогда я, охваченный леденящим страхом, наконец, проснулся.

Воскресное утро встретило меня приятным июльским теплом и ярким солнцем: день обещал быть жарким. Над городом ни единого облачка, лишь на западном горизонте над самым морем, будто окольцовывая город, нависали белые и пушистые, как вата, кучевые облака. Воздух был до того чист и прозрачен, что четким контуром на ясной границе меж синим морем и ясным голубым небом вырисовывался теплый остров Монерон.

Первым же делом мама сообщила мне о том, что сегодня мы едем на море, где будем жарить шашлык.

Из дома мы вышли ближе к половине первого дня. Как и положено, на Сахалине в это время года, солнце пекло неимоверно, но в то же время с моря задувал освежающе-прохладный бриз. Сев в старенькую светло-серую «Тойоту», мы помчались по городу, по пути заезжая в магазины, где докупили соусы, квас и хлеб. При нас же были овощи и маринованное в гранатовом соку мясо. И вот, машина помчалась по городу на юг. Желая провести приятный воскресный день под солнцем на свежем воздухе, на улицы выбралось довольно много, по меркам нашего небольшого города, людей: были тут пары с детьми, и матери с колясками, и небольшие группки подростков, и одинокие старики. Пышные зеленые кроны высоких тополей раскачивались под порывами морского ветра, на сопках шелестела густая трава, а над городом, ища, чем поживиться, кружили чайки, белые, как снег и толстые, как куры. Желая в полной мере ощутить на своей коже этот день, я до упора опустил стекло на своей двери, и мне в лицо ударил густой, как масло, аромат цветущих растений, свежескошенной травы и, конечно же, моря. А машина, тем временем, продолжала нестись на юг. Наконец, мы выехали за город и помчались по длинной ровной дороге, тянувшейся вдоль всего побережья. По левую от нас сторону высились зеленые сопки и железнодорожная насыпь, а по правую – бесконечная морская гладь. В динамиках же попеременно играли то Queen, то Roxette, хорошо мне знакомые, так как сопровождали, пожалуй, каждый крупный праздник во времена моего детства.

Немного проехав утес с маяком, мы свернули на узенький съезд, ведущий к побережью. Стебли и листья бамбука стучали по бортам машины и лезли в салон через открытые окна. Попрыгав по кочкам и колеям, мы, наконец, выехали к берегу. Я тут же поспешил открыть свою дверь и выйти наружу. Высокая жесткая прибрежная трава защекотала и заколола ноги. Сегодня я был одет в футболку, бриджи и самые простые резиновые тапки, так что прикосновение растений и прохладного ветерка я ощущал в полной мере. Я помог родителям выгрузить продукты, мангал и пластиковый чемоданчик с посудой, спустился на песчаный берег и расстелил там покрывало, специально выбрав место поближе к большому выбеленному бревну, выброшенному на берег давним штормом.

Тысячи ракушек, обточенных камушков и обломков кораллов усеивали берег, а ближе к воде, которая, как я вскоре убедился, была ледяной, тянулся длинный шлейф из засохших водорослей и морской капусты, вокруг которых черными облаками кружилась мошкара. Над морем сновали чайки, то и дело, опускавшиеся к воде и выуживавшие из нее мелкую рыбу. Из воды свои большие серые головы показывали нерпы, некоторые из них громоздили свои толстенькие тушки на рифы. Море было спокойным, почти что зеркало, прибой, усердно пенясь, захлестывал берег не более чем на метр. Внезапно рядом со мной из песка вылез крохотный краб. Грозно щелкая маленькими клешнями, он побежал к морю и скрылся в воде. Присмотревшись к мелководью, я увидел пару сотен серебристых мальков, что единым косяком плыли вдоль берега.

Нет никакого смысла вдаваться в подробности, скажу лишь, что все было очень вкусно. С собой я зачем-то набрал горстку ракушек: двустворчатых, как книжка, конических, как китайская шляпа, и парочку витых. Еще я осмелился окунуться в воду. Вначале было сложно – уж больно холодной она была, но стоило лишь заставить себя погрузиться в нее по шею, как тело вмиг привыкло к температуре и выходить потом еще долго не хотелось.

Сказать, что день прошел хорошо, значит – ничего не сказать. К концу дня я, казалось, совсем позабыл и о своих ночных кошмарах, и об аварии. Когда солнце стало опускаться к морю, а небесную синеву разбавило желтое зарево, мы стали собираться. Вечером на побережье температура опускалась быстро, ветер становился холоднее, а море, нагретое за день, напротив – казалось теплее, нежели днем.

И вот, машина понеслась обратно в город. Пролетали за окном лопухи и сопки, на чью густую зелень падали оранжевые лучи заходящего солнца, окрашивая их в совершенно бесподобный неописуемый огненно-изумрудный цвет. Памятники в скверах чернели на фоне мерцающего яркими бликами моря и широкой оранжевой полосы неба на горизонте, а над сопками нависла Луна, на которой в столь ясную погоду невооруженным глазом, казалось, можно было разглядеть каждый кратер. В динамиках же, в это время, бесподобный Фредди Меркьюри вещал о том, что он немного сходит с ума. Хотя от всего этого великолепия из нас двоих с ума куда больше сходил, пожалуй, я.

За то время, что мы отдыхали у моря, людей на улицах меньше не стало. Я упорно вглядывался в лица, пытаясь выцепить среди них какой-нибудь знакомый образ, но не узнавал никого. До определенного момента.

Машина выехала из условной центральной части города, хотя в подобных маленьких городках четкой границы между центром и не-центром не существовало, тем не менее, по правый борт появилась уже знакомая загадочная церковь. Дария, на этот раз не показавшаяся мне столь жуткой, уж не знаю, в чем тут было дело: в ином освещении или же отдых так повлиял на меня, пропалывала грядки возле одноэтажного корпуса, должно быть, высаживая там цветы.

Нет, она не ощутила моего приближения и не направила на меня свой «тяжелый и давящий» взгляд – она, не обращая внимания на редкие проезжавшие мимо ее церкви машины, продолжала копошиться тяпкой в земле. Я же, напротив, обратил на нее свое внимание, однако машина уже через секунду пронеслась мимо церквушки и устремилась дальше.

– Мам, – произнес я, отворачиваясь от окна, – ты знаешь эту женщину?

– Ты о ком? – не поняла мама.

– Ну, о Дарии, – ответил я. – У нее тут какая-то церковь, кажется.

– А, да… – задумалась мама. – Она странная. Она когда-то в музее работала городском, историком нашим была, а тут несколько лет тому назад муж у нее умер. Из моря не вернулся, утонул в рейсе. Это было, когда ты еще в школу ходил. А вот, лет пять назад, когда ты на учебу отправился, стала людям рассказывать, что муж ее в лучший мир отправился, начала помогать алкоголикам, выводила их из запоя, те постепенно от выпивки отказывались. И вот вскоре церковь свою организовали. Она там вроде лидера, а вот кому поклоняются – непонятно.