Ванильная смерть

В школе комплексовал из-за своей закрытости, но когда за горизонтом показалась взрослая жизнь, Гриша понял, в ней баллы за триумфальные рассказы баек на вписках не дают. К тому же мир, огромный, бесконечный на страницах книг, которые раскрывали человеческие души и другие страны, казался… больше, значимее, чем игры «кто кого перепьет». Громов смирился со своей интровертностью, ему в ней было уютно, а с близкими друзьями, вроде Андрея, Гриша предпочитал ночь потратить на марафон фильмов.

Сейчас Гриша оглядывался по сторонам и гадал: он упустил момент, когда вчерашние школьники начали отмечать субботу с таким размахом, или так делали только эти школьники?

Пентхаус шестого этажа на Крестовском был тем местом, в которое, Громов думал, никогда не попадет. Он бросал незаинтересованные взгляды в сторону элитной недвижимости, когда прогуливался по парку, но не думал, что будет сидеть на диване из дорогого батиста и удивляться личному бармену.

Где «не трогай сервиз, мама убьет»? Где заблеванные ковры и до колик смешащая игра «давайте побросаем с балкона презервативы с водой»? Этого не было.

Блеск, мрамор, люстры: Гриша очутился на вечеринке Великого Гетсби и по праву чувствовал себя Ником Каррауэем, разве что его отец был простым бизнесменом среднего звена, а не владельцем оптовой фирмы скобяных изделий, и высшее образование ему не светило в отличие от Йельского университета персонажа книги.

Громов мгновенно прочувствовал все лицемерие Фицжеральда, сидя на батистовом диване. Ник определенно себя чувствовал в особняке Гетсби комфортнее, чем сейчас он.

Алиса Барс циркулировала по помещению, как будущая полноправная хозяйка: оттягивала за руку Эмму от бара, давала указания бармену и швейцару, оттесняла спорящий парней в центр комнаты подальше от интерьерных картин.

Вторым снующим по пентхаусу пятном была Эмма. Она не хозяйничала, не раздавала указания, была противоположностью подруги: в ее руке сменялись бокалы с алкоголем, в первые десять минут она потеряла туфли и расхаживала по зеркальному мрамору босиком, подпевая песням. Иногда подходила к Арсению, разговаривавшему с друзьями у балкона, перебивала его поцелуем, смазанным, ненавязчивым, предназначавшимся ему только потому, что в обществе тот значился ее парнем, и уходила шататься дальше.

Эмма кружилась под музыку, короткие юбки ее белого платья взмывали вверх, Громов с отвращением из чувства такта уводил в такие моменты взгляд гулять по хрустальной люстре под потолком, Лизе, которая значилась у Лукьяновой плюсом один. Но та неожиданно разговорилась с компанией из другой школы. Сама Вероника чувствовала себя превосходно – как дома. Андреев смеялся в компании хоккейной команды и только Гриша сидел особняком.

Знал, что это только его проблема, но ничего с собой поделать не мог. Он не вписывался и не хотел вписаться. Ради друга пообещал себе отсидеть здесь положенный час и гипнотизировал пальто на вешалке, которое скоро укроет его плечи при побеге домой.

Кружащееся белое пятно снова привлекло его внимание: Эмма искусственно запнулась о собственную ногу, плюхнулась на диван рядом с Гришей. Пролила на платье мартини, пьяно рассмеялась.

– Привет, Григорий Григорьевич Громов, – набившее оскомину приветствие злыми мурашками поползло по коже. Эмме это нравилось. Она широко улыбнулась. – Веселишься?

– Неистово.

Верхняя губа дернулась против воли. Дружелюбие вставало костью в горле само по себе. Бывает такое: встречаешь человека и чувствуешь, что вы знакомы тысячу лет. Разговор не прекращается, вы находитесь на одной волне, совпадаете вибрациями и кажется, приятнее персоны ты не встречал.

Рядом с Эммой Громов чувствовал ровно противоположное. Но Эмма была упрямой.

– Я смотрю, ты ни с кем не знакомишься, – Эмма подогнула под себя ногу, облокотилась на спинку дивана и подперла ладошкой щеку, с привычным уже интересом разглядывая Гришу.

Явно была настроена поболтать даже против его воли.

– Нет надобности, – Гриша вяло отмахнулся, пока его слабая надежда на такт исчезала вместе с пятном мартини на обивке дивана.

Эмма же не собиралась замолкать просто потому, что не удостаивалась зрительного контакта. Щебетала увлеченно, навязчиво.

– Зря ты так говоришь. – Она хмыкнула скептично, будто понимала гораздо больше него. Взгляд ее потерялся в хрустале люстры, Эмма задала вопрос в пустоту.– Ты по-настоящему пишешь? – Ее неожиданно трезвый голос заставил Громова обернуться. – Или это хобби, чтобы порисоваться?

Гриша прищурился.

– Нет, это не просто хобби, – настороженно протянул он.

Но Эмма ждала развернутого ответа.

– То есть ты намерен стать писателем и этим зарабатывать? – Она поставила на кофейный столик пустой бокал Мартини, развернулась к нему всем корпусом.

Белый шум вечеринки утих. Его впитал в себя серые глаза Эммы.

Громов покосился стеклянный столик у ног, попытался вернуть белый шум обратно. Он никогда раньше не встречал у одноклассников привычки хранить разные бокалы для разного алкоголя. Любая емкость была для всего. Здесь же мартини наливались в перевернутые пирамидки. Будто эта нетрезвая особь на диване или ее друзья ценили разницу.

– Для того, чтобы зарабатывать, нужно будет найти работу, которая приносит деньги, – Гриша усмехнулся с усталой иронией. Взгляд его скользнул по Арсению у бара, который, разговаривая с друзьями, дарил пристальное внимание батистовому дивану и двоим на нем. – Но да, – Гриша оторвал взгляд от хищных глаз Барса, – я намерен стать писателем.

– Тогда тебе не стоит пренебрегать знакомствами. – Пожала плечами Эмма со знанием дела. Махнула в сторону камина на компанию. – Коля – сын газетного магната, например, могу вас свести, – она поиграла бровями, посмотрела на Громова пристально.

Если бы не ее губы, изогнутые в дежурной «мне правда весело» улыбке, Гриша бы спросил, что случилось. Серые глаза Эммы смотрели на него так внимательно, что становилось не по себе.

– Спасибо, но не утруждайся. – Буркнул он в ответ, смутился и нахмурился, встал с дивана.

– Ладно. – Эмма посеменила за ним к бару. – Дашь почитать?

Гриша резко остановился, обернулся. Без каблуков она была ниже его на полголовы и казалась почти очаровательной. Гриша попросил у бармена, – бармена, черт возьми, – белого вина. Вдруг понял, что никогда его не пробовал. Влада любила пиво и холодненькую по праздникам, Гриша же крепкого не пробовал никогда. За стереотипно женские напитки в их семье, видимо, отвечал он. Пригубил терпкой прозрачной жидкости, просканировал помещение на наличие хищных глаз. Барс в этот раз стоял на балконе.

– Как только издам, – он отмахнулся, как от назойливой мухи. – Подпишу тебе экземпляр.

Эмма по-птичьи наклонила голову вбок, в одно движение запрыгнула на барную стойку, примостившись, как на жердочке. Жестом заставила бармена отойти на два шага, Громов поморщился. Эмма пьяно хихикнула, потеряла равновесие, схватилась за плечо Гриши.

– А что ты пишешь, на что это похоже? – Она благодарно улыбнулась, когда он на автомате помог ей поймать равновесие.

Гриша сделал еще один глоток. Подумал, что к такому можно привыкнуть. Чуть развеселился. Не без скепсиса спросил:

– Какая твоя любимая книга?

Эмма ответила без запинки.

– Сумерки.

Конечно, что же еще. Гриша вздохнул. И зачем ожидал другого ответа?

– Тогда тебе не понравится. – Он утопил улыбку в бокале.

В целом, ему бы пошли деньги. Снобизм был у него в крови. К тому же надо было привыкать, хоть и ради шутки – представлять себя в подобном обществе, когда станет знаменитым. Громов расправил плечи. Вино сняло напряжение.

– Почему?

Гриша в легком недоумении вернул внимание Эмме. Желанное. Она задала вопрос с такой искренностью, что сложно было на нее злиться. Очаровательное отсутствие причинно-следственных связей в мозгу делало взгляд Эммы блестящим и пустым.

– Потому что я пишу нечто среднее между О Генри и Амбросом Бирсом, – отсалютовал ей Гриша бокалом, но осекся.

О мысль во взгляде Эммы.

– Мистично, мрачно и с неожиданным поворотами? – Она постучала по подбородку задумчиво. – Считай, Сумерки. Мне понравится.

Она спрыгнула с барной стойки, хлопнула Громова по плечу и выпорхнула на открытый балкон к Барсу.

Гриша проводил платиновую принцессу удивленным взглядом. Это какой-то синдром Туретта? Потому что как можно сначала… а потом сравнить…

Гриша крутил в бокале вино и смотрел на Эмму в объятиях Арсения сквозь стекло. Барс не предложил девушке пиджак или плед, лишь обнимал за талию, спускаясь к кромке юбок. Хватал за задницу в присутствии друзей, на что Эмма лишь хихикала. У девочки были явные проблемы с самооценкой.

В какой-то момент Барс встретился с Гришей взглядом. Приобнимал за плечи босую Эмму и смотрел поверх ее головы в глубь пентхауса. На Громова с бокалом. Гриша почувствовал, будто попал на канал дискавери. Только еще не понимал, кем был – оператором, наблюдающим за прайдом, или жертвой. Потому что хищно улыбался точно не он.

– Настало время для игр! – Алиса Барс постучала вилочкой по бокалу, вызывая приятный звон. Громов отвернулся от дверей на балкон, рядом с ним встали Андрей с Лизой. Присутствующие быстро собрались вокруг дивана, будто знали, что Барс перечить нельзя. – Мы еще не совсем старперы, чтобы лишь разговаривать за бокалом, поэтому сейчас мы поиграем в «правду или действие! – Пропела Алиса. – Участвуют все.

Гриша фыркнул и моргнул, когда услышал тот же звук с дивана. Он исходил от Эммы, сидящей на коленях Арсения. Это бесило.

То, что он с Эммой имеет нечто схожее. Будь то даже презрение к игре на вечеринке, которая типично заканчивается вопросами о половой жизни, позах и заданиях прокукарекать на улице. Как вообще девочка-клише могла знать что-то об О Генри? Она его книгу под ножку стола подкладывала, чтоб в алкоболл играть?

– Может, лучше в карты на раздевание? – лениво перебила объяснение правил Эмма, скучающим взглядом оглядела собравшихся.

Послышалась пара смешков. Гриша заметил, что на пару то и дело смотрели все. Центр притяжения.

– Еще как поиграем, – Арсений ответил ей с улыбкой, пальцем уронил с плечика Эммы лямку платья.

Купер на этот жест не отреагировала с неприязнью. Будто в моменты проблесков разума понимала, какой тряпкой выглядит у ног Барса. Арсений раздраженно нахмурился. На помощь подруге пришла Алиса.

– Нет, детка. – Детка? Серьезно? Гриша начал протискиваться между людьми ко выходу. – Мы не отклоняемся от плана, – с манией контроля спортсменки оборвала Алиса брата.

Арсений недовольно цокнул, Эмма поднялась с его колен, стрельнула взглядом в Громова и примостилась на подлокотнике кресла рядом с другой подружкой.

Лицемерная дрянь, не иначе, – подумал Гриша и допил свое вино. Пятнадцать минут и домой. Даже щебечущий над ухом Андреев его не остановит.

Алиса положила на столик пустую бутылку из-под вина, стоявшего, как месяц обучения в школе, покрутила – горлышко указало на незнакомую Грише девушку в черном платье. Она выбрала правду: кто-то из парней тут же спросил «глотаешь или сплевываешь», Гриша поперхнулся.

Здесь на прелюдии не разменивались.

– Алиса, не слишком ли резкий тон игры взят? – усмехнулась Эмма, томно потягиваясь. – Что, если мы совратим новеньких? – она уперлась хищным взглядом в Лукьянову и театрально облизнулась.

Ей ответил Арсений с другого края дивана.

– Тогда вечер перестанет быть томным, – по компании прокатились смешки.

Гриша отдал Андрееву пустой бокал, помотал головой отрицательно, видя его жалобный взгляд, и взял с крючка пальто.

– Да, ребята, полегче, – согласилась Алиса, с укором глядя на друзей. – Если среди вас есть извращенцы, не значит, что все такие. – Гостиную, – залу, – заполнило улюлюкание вперемешку с пошлыми шутками. Громов встретился с Вероникой взглядом, кивнул на Лизу: пусть не отходит от нее в этом вертепе, напоминающем начало сюжета Де Сада. – – Продолжаем! – Барс театрально замерла перед тем, как начать крутить бутылку. Эмма скучающе закатила глаза, Гриша пожал Андрееву руку, помахал Лизе, собираясь открыть дверь, но его остановил звучный голос Алисы. – Громов! Правда иди действие?

Гриша замер в оцепенении. Медленно обернулся. Горлышко бутылки указывало не на него: впереди было еще две линии обороны из людей на диване и за ним, но все они, будто сговорившись, схлынули в обе стороны. Он остался Моисеем стоять между половинами разверзшегося моря.

Громов неожиданно стал центром внимания: волоски на руках встали дыбом от множества пар глаз, с любопытством его разглядывающих. Растерянность затопила с головой, он встретился взглядами с Эммой. Глаза ее удивленно округлились, но Купер быстро оживилась, вскочила с дивана.

Нет. Нет-нет-нет, ни за что! Это было апогеем ее победы.

– Что за бред? Я не буду в этом участвовать. – Громов хмуро мотнул головой.

Надо было уйти, махнуть на всех рукой – ему не было дела, посчитают его трусом или о чем там подумает эта толпа! Но Гриша неожиданно прирос к месту и мог только смотреть перед собой.

– Ну-ну, конечно. Отказываться нельзя, – слащаво протянула Барс в беззастенчивой радости от чужой неловкости.

Спину прошиб холодный пот. Его снова передавливали обстоятельства. Снова те, на чьей чаше весов была власть, диктовали, что делать. Не спрашивали мнения. Влада бы нашлась, что сказать. Но не он. Гриша навсегда останется слабаком.

– Правила разве не созданы для того, чтобы их нарушать? – Нервный смешок предательски проник в голос.

Не то! Не то надо было сказать! Надо на всех них плюнуть и выйти за дверь! Но Гриша не участвовал в вечеринках раньше. Он не имел дела с толпой. Оказалось, это – особый навык. Которым он не обладал.

– Не сдавай назад, Григорий Григорьевич Громов. – В разговор включилась Эмма.

Смотрела на Гришу с маниакальным блеском в глазах и пошла навстречу, никого не замечая. Воздух сгустился. Эмма остановилась в паре метрах и посмотрела на Громова сверху вниз, хотя это физически было невозможно.

Грише захотелось выложить вокруг себя круг из соли. Ситуация давила. «Григорий Григорьевич Громов» стало общественным достоянием – нужно было что-то решать. Навязчивость последних месяцев выплыла наружу, вопрос встал ребром. Гриша почувствовал ответственность: от сегодняшнего вечера зависела дальнейшая атмосфера его учебы. Всего семь месяцев, но как будто целая жизнь.

Стало жарко в пальто, шея зачесалась. Гриша решил взять пример с Вероники и идти вперед.

– Действие.

Эмма напротив него даже вздрогнула от удовольствия, засветилась вся изнутри. Гриша надеялся, это станет точкой в ее игре с ним. Пусть она получит, что хочет, и валит на все четыре стороны.

– Проведи со мной в гардеробной семь минут. Как в школьных мелодрамах, – выдохнула Эмма трепетно, будто ждала момента слишком долго.

Все, кроме этого. Гриша моргнул.

– Что мы там будем делать?

Надо было ответить простое «нет», идиот!

– Поговорим, – Эмма коротко улыбнулась.

– Твой парень будет против, – Громов кивнул на Арсения на диване.

Кретин! Здесь не работают аргументы! Выйди из ступора и просто уходи!

Но Эмма стояла напротив красивая, в белом, и улыбалась. А Гришу по голове било вино и пялящаяся на них толпа.

Эмма неожиданно хмыкнула, будто не верила, что Гриша ступил именно на эту дорожку. Прищурилась, взглянула через плечо на Арсения. Тот откинулся на спинку дивана, запрокинул голову, чтобы смотреть на пару, приковавшую всеобщее внимание.

– Почему это я должен быть против, – медленно протянул он, довольно. В прошлой школе Гриши Барса за такие слова назвали бы куколдом, но здесь, очевидно, правила были другие. – Я только «за» эксперименты. Да, детка?

Эмма неприязненно повела плечом, ничего не ответила , зато посмотрела на Гришу с новым азартом и вызовом.

Он отмер. Уровень абсурда перевалил за грань и отрезвил. Громов снова ощутил себя в собственном теле, собрался с мыслями и обуздал внутренний голос, кричавший до этого на кромке сознания.

– Нет.

Ликование заполнило организм, когда он взялся за ручку двери.

– Как на счет спора? – Громов проклял себя за то, что рука его дверь не открыла, тело не рвануло в коридор, по ступеням и вон отсюда. Он стоял спиной к Эмме и ждал. Черт бы побрал любопытство. – Мы проведем семь минут в гардеробной мамы Барс взамен на то, что я никогда больше с тобой не заговорю. – Эмма шагнула в его сторону, подошла на расстояние вытянутой руки, окружающие задержали дыхание. Гриша все еще стоял к ней спиной. – Не отнекивайся зря, я знаю, на сколько это заманчивое предложение.

Жаль, в зале нельзя накачать мышцу твердой воли. Громов обернулся.

– Так сильно хочешь запереться со мной в шкафу?

Такой поворот событий был заманчивым. До дрожи желанным. Его психика уже начала разваливаться от голоса Эммы, неужели появился шанс отрезать ее от себя раз и навсегда? Жить без раздражающего, навязчивого «привет, Григорий Григорьевич Громов»?

– Именно, – Эмма улыбнулась легко, взяла Гришу за руку и потянула в другую сторону зала под всеобщими взглядами. Он станет чертовой знаменитостью, не иначе. И постарается стереть из памяти момент, когда, словно на поводке, шел за Эммой, чувствуя ее обжигающе-горячую ладонь в своей. – Надеюсь, ты целуешься лучше Арса, – мечтательно прошептала она на ухо Грише, заставив его поперхнуться собственной слюной. – Ну так что? – Эмма остановилась в центре зала, отошла на шаг, отпустила его руку.

Громова приглашали в ад.

– Идет.

Эмма изумленно, довольно улыбнулась, не ожидая выигрыша.

Григорий Григорьевич Громов этот вечер не забудет. Никогда.

Глава 13. Расстаться с самим собой

– У тебя осталось пять минут и двенадцать секунд, – Громов разрезал тишину гардеробной, посмотрел исподлобья на Эмму.

Успел разглядеть помещение, мраморный пол, ее саму. Гардеробной эту комнату у него бы язык не повернулся назвать: кулуар метров тридцать площадью по периметру был обставлен белыми шкафами, стеклянными дверцами и выдвижными ящиками. С другой стороны пестрели разноцветные наряды на вешалках, многие в футлярах. Гриша мог бы погасить долги семьи, прихватив всего одну вещь отсюда, любую.

– Давай поговорим, – Эмма отмерла впервые за три минуты.

Стояла напротив, облокотившись на столик для украшений с овальным зеркалом, все это время смотрела на Гришу. От пьяной дымки в ее взгляде не осталось и следа.

– О чем хочешь поговорить? – Громов отозвался лениво.

Напряжение недавних мгновений под взглядами толпы ушло, словно его и не было. К Грише вернулся сарказм и скепсис. А еще отвращение к той, кто играючи заставила его через подобное пройти. К той, кто была похожа на человека, сломавшего маму.

Громов посмотрел на Эмму исподлобья, сложил руки на груди. Хмыкнул. О чем он переживал? Она же типичная плохая девочка из фильмов. Главная стерва с двумя подружками. Только в случае Эммы одним из них был дружок.

Она – Реджина Джордж, Флеш Томпсон, вечно худеющая Эмили под начальством Миранды Пристли. До самого дьявола в «Прада» ей было далеко. Не хватало мозгов. Что ей было от него нужно?

– Ты на меня внимательно смотришь. Я заметила. – Отозвалась Эмма. Коротко улыбнулась, наклонила голову вбок. – Почему?

Гриша усмехнулся открыто. Внимание. Конечно, Эмме Купер нужно было внимание. Но почему от него? Неужели ее правда так задевало, что Громов был единственным, кто реагировал на нее ровно? Эмма сама часто казалась ко всему безразличной, почему не могла разрешить это другим?

– Пытаюсь понять, что сделало тебя такой… – задумавшись, он в паузе улыбнулся.

Эмма отзеркалила улыбку.

– Сукой?

Гриша мотнул головой.

– Не я это сказал.

Эмма спокойно разглядывала парня со своего места. Его черный свитер под горло, бледно-зеленые глаза, губы, нос. Мазнула взглядом по волосам и осмотрела фигуру. Стояла мраморным изваянием на фоне белых шкафов, улыбалась с принятием.

Гриша подумал, что Эмма Купер похожа на Питер. Идеальный, блестящий яркими огнями фасад для туристов, с похороненной за ним реальностью. О таком Питере приятно говорить, возвращаться к нему в воспоминаниях. Припоминать бары, веселье, уличных музыкантов, ярких людей и атмосферу творчества.

Но как только Эмма открывала рот, дымка рассеивалась. Эмма говорила и ты становился местным жителем, размышляющим, на какой ветке повеситься под рождество.

Блеск ее глаз, мраморной кожи, улыбки и белых волос, как дворцы Питера, манили лишь издалека. На деле, общаясь с ней, ты окунался в реальность куда более безобразную. Опуская взгляд вниз по рельефу атланта на дворце Белосельских-белозерских, ты натыкался на храпящего бомжа.

Уезжая на такси с Дворцовой площади, скользил взглядом по мостам с подсветкой, мощеным улицам, а затем возвращался в своей район на окраине, где клумбы перекопаны в поисках закладок. Эмма Купер была красивым словом «парадная», но заходя внутрь ты понимал, что от красоты осталось лишь слово. Зажимал нос, чтобы не слышать запах мочи, здоровался с соседями по коммуналке и нажимал кнопку лифта, опаленную зажигалкой.

Эмма Купер была сияющим огнями клубом, рядом с которым блевали малолетки. Пресловутой Думской. Вот бы ее также закрыл на рейде омон.

– Ничего. – Эмма пожала печами. – Это врождённое. – Легкость признания заставила Гришу сморщиться.

То, что Эмма осознавала свою ничтожность, гордо неся ее над головой, словно корону, раздражало. Все в ней. От поверхностных высказываний, задевавших окружающих, до карикатурной белой одежды. Призрак утраченной эмпатии.

– Кто бы сомневался.

Гриша цокнул нетерпеливо, сел на пуф посреди комнаты.

Размял шею, оперся на руки позади, скрестил прямые ноги, уставился на Эмму также пристально.

– Так что тебя заставляет смотреть на меня, Григорий Григорьевич Громов? – Она задала вопрос с философским любопытством. – Уверена, в тебе достаточно сил для тотального игнора, но ты играешь в другую игру. В чем же дело?

Эмма скрестила на груди руки, легкая улыбка играла на ее губах. Громов задумался: почему? Он правда на нее смотрел. Не навязывался, как она ему, но с любопытством разглядывал. Изредка. Отнекиваться не было смысла, Гриша не любил себе врать.

– В диссонансе. – Поделился он озарением. – Ты вся – одна сплошная несостыковка. – Громов облизал пересохшие губы. Не смотреть на нее было нельзя, Эмма привлекала внимание. Специально. Только делала это поверхностно и глупо, методом курятника. Подавляла тех, кто ниже сидел. Та же речь на отборе Лукьяновой в команду. Показуха и спесь. Она даже не была гимнасткой сама. Приклеилась к Барс, чтобы иметь видимость власти. Но при этом всем… ей это не было нужно. По взгляду Эммы часто было понятно, что плевать она хотела на весь этот мир. Что ей двигало? – Ты будто делаешь это нарочно.

– Что? – Глаза Эммы распахнулись, на дне зрачков зажегся новый виток интереса.

Гриша потушил его взмахом руки, ответил с ленцой.

– Играешь в суку.

Он посмотрел на Эмму пытливо. Сдайся уже, признай, что ничего не стоишь, но отчаянно пытаешься выставить свою персону на аукцион. Никто не перебьет ставку. Эмма Купер – симпатичная девочкой со скидкой.

Но вместо того, чтобы сложить оружие, Эмма бросила вызов ему.

– А ты – в сноба.

Громов моргнул. Excuse me?

– Я?

– Брось. – Эмма отмахнулась, рассмеялась легко, красиво. Не так, как обычно. – Ты свой роман можешь назвать «искусство снобизма», воплощение бедного интеллигента. – Последнее было личным обращением. Эмма говорила с откровенной насмешкой. – Плейлист из Баха, Вивальди, Рея Чарльза. Читаешь Бредбери, Пруста, Кафку. – Она закатила глаза, Гриша нахмурился. Фамилии произнесла без ошибок. Ну, надо же. – Отчаянно боишься быть не таким, как все. – Выстрелила Эмма замечанием ему прямо в висок. Громов напрягся. Интуитивно улавливал правду в ее словах. Эмма не была человеком, чьему мнению он доверял, но червячок сомнения все же начал проедать селезенку. – Легко закатывать глаза и быть оппозиционером, когда есть позиция. – Эмма развела руками. Смотрела на него, откровенно смеясь. – Можешь сказать за это спасибо мне. – Едко усмехнулась она. – Именно на моем фоне ты кажешься умным, загадочным, но на деле… типичный дединсайд. – Ее губки фыркнули, носик сморщился. – Ты холоден с друзьями, строишь вокруг себя стену. Зачем?

Активный допрос превратился в распекание. Громов смотрел на нее ровно, виду не подавал – она попала в точку. Задела его. Тот самый триггер. То, о чем сам Гриша думал последние дни после разговора в ресторане. То, как отреагировал резко на вопрос Вероники о семье. Он никому не открывался, не привязывался к людям. Они могли также, как мама, а затем как отец, уйти. Но откуда у пустоголовой такая наблюдательность?