Ванильная смерть

Стоп. Не в то русло.

– Делаю это только с теми, кто поймет, – скупо улыбнулся Гриша, отгоняя непрошенные мысли. – Ладно, это тема для отдельного разговора. Через час на Василеостровской?

– До встречи, – ответил мягкий голос Лизы.

Гриша отключил звонок, воодушевленно вскочил с кровати. Пожалел, что в руках была не старенькая нокиа-раскладушка, которую можно было бы эпично захлопнуть, представляя себя героем клипа двухтысячных. В груди разливалось приятное тепло.

Он еще не знал, кто они с Лизой друг другу. Не хотел об этом думать. Ему нравилось то, что происходило, и ярлыки клеить он не желал. А мысли, утекающие в другое русло, останавливала порядочность. Ей только шестнадцать. Лиза еще школьница и ей нравится обсуждать с ним книги. Ему тоже нравилось.

Громов благодарил всех богов за то, что в Вальдорфской школе не носили форму, иначе бы он не удержался. Увидеть Лизу в черном платье с белым передничком было бы откровением. Но в таком случае старшая Купер не преминула бы воспользоваться возможностью и напялила бы форму на три размера меньше.

«Нет. Не туда. Туда мы думать не будем».

Одеваясь, Громов пшикнул на запястья и шею туалетной водой. Ту подарила Влада, запретив брату пользоваться «биологическим оружием под названием Акс». Громов думал о Лизе и вдруг замер по середине комнаты в одном ботинке.

Он ее не хотел. Осознал, что думал о младшей Купер, восхищался ее стилем мышления, добрыми глазами и мягкой улыбкой, но… возможно, она просто была еще маленькой. Несмотря на свой взрослый ум, Лиза была шестнадцатилетней девочкой. И Гриша понимал, что не хотел ее. Он хотел о ней заботиться, помогать, общаться с ней. Хотел ее защищать, потому то мог.

Хоть кого-то.

В ответ на его размышления с кухни донеслись низкие голоса. Отца и Влады. Громов старший был по натуре лидером и характер его передался по наследству. Только по иронии судьбы из четырех мальчишек передался именно Владе. За дверью Гриша слышал, как она отвечала ему в тон своим поставленным грудным голосом, которому не требовалось повышать децибелы, чтобы достать до «задних рядов».

Антракт окончен. Оркестр взялся за смычки, в зале потушили свет, а на сцене, по странному стечению обстоятельств сейчас обставленной интерьером кухни, развернулось действие.

– Я тебе говорила про этот ежемесячный платеж, пап, – Гриша остановился в коридоре за углом, выглянул на кухню. Ему нужно было пройти в прихожую, но это значило оказаться на поле боя. Залп еще не дали, но Громов чувствовал, что воздух наполняется порохом и звенит от напряжения. Выучил эту мелодию войны. – Остальной бюджет уже раскидан, где взять эти сто тысяч? Они могли подождать!

Влада сидела в кресле-качалке, которое так любила раньше мама, и играла желваками. Отца Гриша не видел. Чувствовал только, как кости начинают звенеть от напряжения.

– Не могли, – отрезал Григорий старший. – Это по-человечески и правильно – сначала раздать личные долги.

– А банку тогда что сказать? Еще за школу платить, они и так три месяца ждут, – в голосе Влады звенела претензия, отчаянно готовая сорваться на мольбу.

Она держалась.

Отец тяжело вздохнул. Это означало только одно: снисходительная лекция. Еще три года назад на них Влада смиренно кивала, ломала себя и принимала критику, делала выводы и росла. Но когда выросла… это превратилось просто в насмешку.

Гриша поклялся: если сейчас отец выйдет из себя, Громов не будет стоять на месте и смотреть, как тогда. Сейчас – нет. Он будет действовать. Гриша не знал, как, но отчетливое чувство, что он сделает все, чтобы оттащить от отца Владу, закислило на языке решимостью. Пусть отец его даже убьет по неосторожности, а Гриша знал, что тот может одним ударом вывихнуть челюсть – видел его спарринги на тренировках. Тяжелая рука Владе досталась именно от него. Гриша готов был на это. Но пока они просто разговаривали.

– Смотри… – очередной вздох Громова старшего высосал из помещения воздух, даже Грише стало трудно дышать. – В лучшие месяцы бизнес приносит три миллиона пятьсот тысяч ноль-ноль копеек, – на советский манер произнес он. – Миллион двести – зарплатный фонд. Около четырехсот – налоги и прочая мелочь. Кредит девятьсот, ремонт Ягуара обошелся в сто восемьдесят. Остальное – на жизнь. Плюс аренда офисов в Питере сто, в Москве – двести тридцать. Были бы деньги – я бы дал.

– Можно продать Ягуар, – несмело заикнулась Влада. – Это же твоя вторая машина…

– Я уже говорил, он в кредите, его не продать.

Громов за углом кухни тихо выдохнул, приготовился. Сжал кулаки.

Он не играл в героя. Отдавал себе отчет в том, что ему страшно до младенческого писка; в том, что глаза застилала не пелена гнева, а слезы ужаса подкатывали к горлу. Выйти в бытовой драке против мастера спорта… против отца было тяжело. Тяжело было даже думать об этом, но Гриша был готов.

– Даже такие продаются.

– И кто этим заниматься будет? – Отцовский тон из усталого перешел в раздражительный. – Ты разбираешься, что ли, в продаже подержанных закредитованых машин?

Влада на кресле изо всех сил расправила плечи, постаралась не сутулиться и не показывать слабости, посмотрела на отца прямо. Она тоже была готова, Гриша это знал. Всегда готова и отсчет этой готовности пошел пять лет назад. От того, что Владе приходилось быть готовой в обычном разговоре с отцом, с неагрессивным человеком, с тем, кто носил их в детстве на руках и придумывал сумасшедшие игры; от того, что именно к нему и его настроению теперь Влада, хрупкая девушка, была готова, у Гриши сердце обливалось кровью.

– Нет, но могла бы разобраться, если бы ты позволил в ту сторону думать.

– Влада, я…

– Ладно, не продавать, но хотя бы не ремонтировать! Если уж это твой каприз для души. Почему так не поступить?

Воздух на кухне остыл. Гриша глянул через плечо на дверь маминой спальни – из-за нее доносились звуки мультиков. Громов был рад, что пацаны еще были в одной возрастной категории, чтобы на время таких разговоров их можно было посадить за один фильм. Громов сглотнул слезы напряжения в горле. Хренова кухня раньше была убежищем, где они собирались всей семьей. Но времена меняются.

– А почему бы тебе в таком случае ноутбук свой не продать? – Отец поднялся с места и по звукам его шагов Гриша услышал, что тот начинает взвиваться. – У тебя есть телефон, зачем еще один гаджет?! – Громов старший повысил голос и Гриша отпрянул от стены.

Это тут при чем? Отца так задевает собственная беспомощность и то, что Влада предлагает конструктивные решения, но те в свою очередь ударят по его эго перед теми, у кого он одолжил деньги?

– Потому что я не трачу на его ремонт сотни тысяч после каждого использования, – парировала Влада и тоже поднялась с места, отойдя к плите.

Гриша понял, зачем. Она держала дистанцию. На всякий случай. Громов, не думая, вышел из коридора.

– Привет, пап! – преувеличенно бодро пропел он, прошел на кухню к Владе, встал спиной к отцу и посмотрел на сестру напряженно.

– Мы тут разговариваем, – сухо произнес Громов старший.

– Да, простите, – все еще выдерживая зрительный контакт, Гриша пытался спросить без слов Владу, нужна ли помощь.

Влада ему лишь улыбнулась и погладила Гришу по руке. Чуть мотнула головой: «все в порядке». Затем закатила глаза и пока отец не видел выражения ее лица за спиной Гриши, который с театральным воодушевлением заваривал чай на дорожку, улыбнулась: «Просто бесится».

Гриша округлил глаза и беззвучно хмыкнул: «Слава богу, я уж подумал».

Влада сложила губы трубочкой: «О, нет, не сегодня».

Громов незаметно кивнул сестре, отхлебнул чая и обнял на прощание отца. Тот отреагировал неловко, застыв в быстрых объятиях сына, как соленой столб.

Гриша знал, что словами помочь не сможет. Пробовал не раз вступиться со здравыми аргументами, но чувствовал, что все время был на шаг позади, Влада его вечно останавливала: «Не надо, не в тему». Сестра будто еще в семнадцать перебралась во взрослую лигу и разговаривала с родителями наравне: была в курсе всех финансовых проблем, исполняла ведущую роль в бизнесе, заботилась о младших. А Громова это будто обошло стороной – все это.

Он жил в своем мире и мог только сочувствовать сестре. Казалось, ему в эту лигу не пробиться. У Влады был какой-то особый уровень эмоционального интеллекта и ответственности, которыми Гриша не страдал. Влада говорила, что это хорошо. Хорошо, что он может заниматься своей жизнью и не играть в родителей с родителями. Потому что она не может.

Гриша чувствовал, что она права. Чувствовал облегчение, даже сейчас, когда открывал входную дверь. Голоса сестры и отца останутся за ней, а впереди, этим вечером, его будет ждать выставка в Эрарте и разговоры об искусстве с Лизой.

И в то же время он чувствовал вину за то, что ему так легко живется.

Что с этим делать – Гриша не знал. Поэтому не делал ничего.

– Банки не подождут, – донеслось с кухни. – Ладно, школа, еще месяц я могу потянуть, но па, мы же договаривались обо всем заранее, я же расписывала график платежей…

– Это ты с собой договорилась, – в ответ прозвучало отцовское ворчание. Гриша нахмурился. – Я ни на что не соглашался, ты все решила сама.

– Ты… – Влада захлебнулась возмущением. – Да о чем ты!

– Я не помню никакого обсуждения, может я был занят, а ты под руку лезла, – отрезал он сухо. – Двенадцатый класс, подумать только. Я в его возрасте уже техникум закончил.

Гриша не смог проглотить слюну.

– Только ты жил в Советском Союзе, где образование в университете бесплатным было, – без запинки парировала Влада. Это отец ее научил быстро думать. – И обошелся лишь военной кафедрой. А Гриша…

Громов зажмурился. Каким же ребенком он все еще был! Свято поверил в увещевания Влады – развивай писательский талант, как же! Гриша знал, что сестра говорила правду, но ведь он, сопляк, даже не задумался над тем, что у двенадцатого класса новой школы было совершенно земное и материальное обоснование – оттяжка армии. Влада для него это сделала. А он даже не понял.

– Мы вернемся к этому разговору позже. – После паузы твердо произнесла Влада. – Эй! – Крикнула она в коридор и Гриша вздрогнул. – Я не слышала хлопка входной двери – хватит уши греть! – Беззлобно хмыкнула она и Гриша стушевался от одного голоса сестры. – Вали куда собирался, – тепло направила Влада. – И купи мне на обратном пути красный скитлз!

Гриша улыбнулся сквозь напряжение и растерянность.

– Пока! – неловко крякнул он.

– Возвращайся сколько хочешь, – послышался приглушенный ответ отца Владе, но терпение сестры Гриша испытывать уже не хотел.

Поджал губы, хвост и закрыл за собой дверь. Дышать стало легче.

Глава 16. Тоска до тошноты

Ноябрь по-хозяйски разлегся на улицах города. Шотландская клетка линий Васильевского острова утопала в мокрых листьях, моросил дождь и депрессия тихой сапой подкрадывалась к каждому жителю, не успевшему принять антидот в виде атмосферной книги или чашки горячего чая с ягодами.

Лиза не пряталась от мороси: счастливо жмурилась и подставляла дисперсному туману лицо. Смеялась: бесплатные косметические процедуры!

Сердце Гриши улыбалось. Он галантно открыл перед ней дверь кофейни, предоставил право выбрать напиток, но не оплатить его. Лиза с благодарной улыбкой взяла тыквенный латте, Громов – американо. «Так по-мужски», – сама того не заметив, сделала ему Лиза огромный комплимент. Гриша зарделся. Благо, в кафе было жарко и румянец после стылой сырости улицы здесь появлялся у всех.

– Это было потрясающе, – выдохнула младшая Купер, присаживаясь за столик. – Даже не думала, что от искусства можно получить в два раза больше эмоций, просто разделив их с кем-то.

Круглый столик у окна в крошечной кофейне создавал кинематографичный эффект. Капли на стекле соревновались в скорости друг с другом, ветер закручивал вихри листьев, а внутри было тепло. Гриша смотрел на бежевые стены, светильник над столиком в белом кружевном абажуре и на Лизу. Ее большие голубые глаза глядели открыто, светлые локоны, выбившиеся из хвоста, обрамляли мягкие черты лица.

– Это точно, – искренне согласился Гриша.

А вот ее сестра не поняла бы. Что бы делала Эмма в музее современного искусства? Вздыхала бы «ску-ка» и смеялась бы над смешными названиями картин, которые на самом деле являлись тонкой аллюзией на великие произведения? Давала бы комментарии не в кассу? Что-то из этого списка точно исполнила бы.

– Чувствую, учитель по изо теперь не дождется от меня точного выполнения задания, – хихикнула Лиза. – Слишком сильные впечатления от выставки, мне нужно будет это переварить.

Но возможно, Эмме и не нужно было во всем разбираться. Возможно, она просто льнула бы тонкой талией, плечами к нему, обнимала бы Громова за руку, шутила невпопад и смотрела бы так, будто он – самый значимый человек на земле. Хватала бы с вниманием каждое его слово и восхищалась бы элементарными для него, но гениальными для нее объяснениями.

Нет.

Гриша зажмурился, сконцентрировался на другой Купер. Той, что сидела напротив и тоже смотрела на него особенно.

– В таком случае, тебе должны будут к пятерке целых два плюса дать, – с усилием вернулся в разговор Громов. – За креатив. Не видел, как ты рисуешь, но я так понимаю, в этой школе из всех таланты достают. А у тебя внутри много всего, что ты могла бы отдать творчеству.

– Красиво сказано, – Лиза смущенно улыбнулась.

Она была такой хрупкой и невинной. Как первый ландыш в вечном сугробе зимы. И смотрела особенно, но не так, как сестра. Эмма смотрела на Арсения, будто говорила: «Я – лучшее, что с тобой случалось. Именно поэтому я выбрала тебя. Потому что ты тоже лучший». Лиза смотрела на Гришу не так. Она восхищалась им, но ее в ее же взгляде Громов не видел. Там был только он. Но Лизе было всего шестнадцать.

И ему пора перестать думать о ее сестре. Хотя при взгляде на Громова Купер старшая транслировала нечто, что тяжело было игнорировать. То, что заставляло гадать, зачем, почему и как, даже когда ее рядом не было. Эмма засоряла его мысли потому что смотрела каждый раз, даже мимолетно, на него со жгучим, неподдельным интересом. Это выматывало.

Лиза помялась, повиснув в паузе диалога, затем хлебнула кофе из стаканчика.

– В субботу Вероника зовет меня на вечеринку на кораблике, несколько ребят из соседних школ устраивают. Ты пойдешь? – В глазах Лизы читалось желание его там увидеть. – Андрей тоже собирается.

Гриша на секунду запнулся, затем улыбнулся и покачал головой.

– В субботу, к сожалению, буду занят, – с Лизой он хотел провести время, тем более, тусовка на корабле обещала быть более цивильной, чем в клубе или на квартире Барсов, но все же малодушной частью своей рад был, что у него дела. Лиза погрустнела. Еле заметно, но Гриша заметил ее в миг ставшие тяжелыми глаза. – Поедем с Владой и младшими навестить маму, – сдержав вздох, пояснил он.

Лиза встрепенулась и оживилась, но виновато поджала губы. Будто ей было стыдно за то, что она пожелала про себя, чтобы Гриша отменил все дела, не зная об их значимости.

– Маму? В больницу? – От неожиданной смены темы она заерзала в кресле, обитом зеленым войлоком, но тут же осеклась. – Прости, можешь не отвечать, – Лиза прочистила горло, осознав, как глупо проявлять такой интерес к чужим проблемам. Горю. – Это же личное и ты говорил, как эта ситуация тяжела для тебя…

– Все нормально. – С улыбкой оборвал ее оправдания Громов. Сейчас, в отличие от разговора тем вечером, он не чувствовал себя уязвимым. С Лизой казалось, он может говорить открыто – его секреты были в безопасности. Младшая Купер производила впечатление чрезвычайно надежного человека, но главное, рядом с ней хотелось говорить. – Она не в больнице, а в санатории. – Громов откинулся на спинку кресла, смотрел сквозь залитое дождем окно. Раньше, когда маленькую Владу возили на карате, мама брала Гришу с ними и после каждой тренировки они заезжали в ресторан «Баракуда». Он давно был закрыт, Гриша даже не помнит, какую кухню там подавали, но он помнил интерьер, заполненный нарисованными, наклеенными и фигурными рыбами, аквариумы, но главное – стеклянную высокую стену, с одной стороны которой текла вода. Развлечения лучше для четырехлетнего Гриши было не найти. – Несколько раз в месяц, пока она там, мы навещаем ее. – Опомнился он. – Не знаю. Это одновременно и радостные поездки, потому что младшие по ней скучают, и я скучаю тоже, поэтому рад ее видеть. – Гриша развел руками. – Но и грустные тоже, потому что…

– Понимаю. – Лиза позволила ему не заканчивать предложение и за это Гриша был ей бесконечно благодарен. Глаза ее светились теплой грустью. – Не могу говорить за твою маму, но когда меня навещала Эмма, мне было приятно. – Неожиданно проговорила она и помолчала, будто отдыхая от сказанных фраз. – Хоть у меня и не было сил это показать.

– Навещала… – голос Громова от удивления дал петуха. – Эмма?

Лиза улыбнулась. На мгновение шестнадцатилетняя девочка показалась Грише умудренной жизнью старухой, его передернуло. Голубые глаза отражали опыт.

– Я тебе говорила про шестой класс. – Младшая Купер говорила спокойно. Будто давно это пережила. Или ей также, как и ему, хотелось рассказывать это Громову. – Летом после него мне было совсем плохо: я не ела и постоянно плакала, сил не было. На летние каникулы меня отправили тоже в… санаторий. – Гриша ее понял. – Эмма приезжала во все разрешенные дни. Ничего такого не делала, – пожала плечами Лиза и тоже посмотрела на дождь за окном, – не тормошила меня и не развлекала, а просто была рядом. Читала, смотрела фильмы, звонила подругам, но делала это… рядом со мной, понимаешь?

Она перевела взгляд на Гришу и он задохнулся. В груди происходила химическая реакция, еще ему неизвестная. Недоверие, восхищение, неприязнь, сомнение. Чувства вместо кофе разлились в глотке.

Эмма? Навещала сестру? Та Эмма, что кидала на Лизу пренебрежительный, холодный взгляд каждый раз, когда младшая сестра появлялась в ее поле зрения? Та Эмма, которая в шутку назначила шестиклассницам встречу в ответ на просьбу о помощи, а сама сбежала, при этом гадко смеясь?