Ванильная смерть

– Это было… прекрасно. Почему это еще не показывают в Большом? – голос ее надломился, Вероника нервно рассмеялась. – И ты… ты была восхитительна! – Она не смогла усидеть на месте, только после окончания осознав, что главную героиню играла сама Барс. – А музыка… что это было вообще?

Алиса по-доброму рассмеялась, уселась на диван рядом с Вероникой. Светилась довольством: была уверена, что Лукьянова постановку оценит, но видеть очередное подтверждение красоты их творения было приятно все равно.

– Да, мы полгода над этим работали, было здорово, даже несмотря на экзамены, – улыбнулась она с ностальгией. – А музыка – отдельная наша гордость. – Кивнула Барс. – Композитор – друг Эммы, американец, написал ее специально для спектакля. Эмма проделала большую работу, чтобы воплотить это в жизнь. Одно дело ноты…

Вероника увлеченно закивала. Оказывается, Эмма не так проста.

– Композитор из Америки?

– Да, Эмма там родилась, у нее двойное гражданство, – пояснила Алиса. – Ее бабушка, она говорила в клубе, это был не прикол – иммигрировала туда еще до второй мировой, отец путешествовал после университета, встретил здесь ее мать. Они вместе уехали в Штаты, но после рождения Эммы вернулись сюда. – Поведала Алиса необычную семейную историю.

– А костюмы? Кто шил? Сами что ли? – Вероника захлебывалась восторгом. – А гримеры, и…

Обсуждение затянулось на целый час. Вероника и раньше с родителями посещала Большой театр, классическое искусство ей не было чуждо, но сейчас, на этом диване, в грудь ей ударила непреодолимая волна новой страсти. Захотелось окунуться в это с головой, самой создать нечто подобное, что будет из кого-то другого, как из нее сейчас, вдохновенными пощечинами выбивать слезы.

Но больше всего ее задела музыка. Тоскливая, яркая, пробирающая до самого нутра. Вероника выпросила у Алисы ноты: сама не знала, зачем, но хотелось унести с собой физическую частичку пережитого опыта. Хотелось выйти на улицу и встречным прохожим верещать на ухо о том, какие они счастливцы, что еще этого не слышали. Будет возможность пережить это в первый раз!

Лукьянова допытывалась о подробностях жизни композитора, но Алиса знала мало. Оказалось, у парня это было хобби – сам он работал инженером. Перед уходом Вероника вдохновенно обратилась к Эмме с просьбой дать его контакт: мысли в веселой чехарде наслаивались друг на друга, Веронике захотелось наладить связь, сделать парня знаменитым! По словам Алисы у того не было распиаренных соцсетей, а Лукьянова чувствовала потребность вынуть из ситуации как можно больше.

Эмма отличилась и здесь. Окинула Лукьянову пустым взглядом из-под нахмуренных бровей, закатила глаза и отрезала дальнейшие просьбы твердым «нет». Взяла под руку Арсения, проводившего Веронику ставшим уже привычным игривым взглядом и широким жестом указала на дверь: «Не смеем вас дольше задерживать».

Лаконично. Безапелляционно. С жирным намеком.

Вероника фыркнула про себя.

Сука.

Глава 6. Ландшафт юности

– Планы на будущее? Отучиться на дизайнера и открыть модный дом, – уверенно кивнула Вероника, Громов записал ответ. Ему нравилось работать по старинке: с ручкой и блокнотом, так он больше чувствовал момент. – По-началу, разумеется, отшить капсульную коллекцию, предложить по бартеру блогерам в сети, у меня есть несколько знакомых. И уже когда создастся очередь, нанимать швей и запускать производство. – Громов был приятно удивлен практичной хваткой Лукьяновой. – Но мне понадобится творческий партнер, вероятно, – задумалась она. – У меня практичный взгляд на вещи, но мода – это в первую очередь искусство, тут нужно чувствовать.

Гриша довольно кивнул.

– Спасибо за такой развернутый ответ, – они с Вероникой синхронно рассмеялись ее энтузиазму. Куратор предложил Грише взять интервью у одноклассников по теме проекта. Вероника была последней и отвечала объемнее всех. Это было ему на руку. – Расскажи о своем самом сильном страхе?

Громов перелистнул страницу. Ответы предыдущих участников приятной тяжестью давили на плечи, переплетение чужих судеб, прошлого и взглядов на будущее было разнообразным. Расползалось по организму восторгом и жгло, – понятно после чьих ответов, – закатом глаз.

Арсений сказал, что планирует по возможности продолжить заниматься хоккеем, но уже для себя. Барс ставил на учебу в высшей школе экономики и планировал включиться в товарный бизнес отца. Громов не ожидал предприимчивой хватки от того, кто в бюджет закладывал штрафы за неправильную парковку, поставил мысленный плюсик напротив Барса в своем личном рейтинге говнюков. Влада его так воспитала: моральным уродам половина уродства прощалась за мозги. К тому же, со временем Громов понял, что Барс хамоватый, но безобидный парень. Глупо было вешать ярлык на человека в расцвет юношеского максимализма.

Андреев удивил Гришу планами пойти учиться на программиста. Несмотря на то, что отцу ему помогать отцу и иметь собственные деньги нравилось, в строительстве, – в любой его отрасли, – он себя не видел. Сказал, что именно Арсений пару лет назад открыл для него мир айти. Удивительно, но у Барса был настоящий талант – также, как художник чувствует краски и светотени, он чувствовал код. Однако несмотря на образ беззаботного молодого человека, Арсений не искал легких путей и на талант махал рукой, не желая с этой сферой связывать будущее.

Алиса Барс выразилась пространно: «В профессиональный спорт точно не пойду, но что дальше, пока не знаю. Меня вдохновила прошлогодняя постановка, хочу нащупать почву в этом». Громов подумал, что они с Вероникой могли бы дополнить друг друга на этом поприще.

Эмма ответила коротко: «Стать содержанкой». Лиза, которую Гриша попросил поучаствовать тоже для количества, ответила, что ее интересует издательский бизнес. Но самый приземленный план на жизнь после выпуска был только у Лукьяновой.

И у него самого. Для начала: фриланс, работа в издательстве. По возможности поступление на филологический, но, вероятно, если повезет, работа куратором в школе, поездка в Германию и наработка связей. Раскрутка соцсетей, онлайн платформы, набор читателей и издание своего романа. В плане было много «если», но Гриша собирался отработать их все.

– Самый большой страх? – Задумалась Лукьянова. Сложила ногу на ногу, оглядела желтые стены холла. – Не справиться. Знаешь, не угнаться за амбициями. Оказаться недостойной своих собственных желаний.

Гриша записал ответ, улыбнулся. Это было отличным способом узнать всех получше. Не в красных софитов клуба и не в бахвальных самопрезентациях на ходу, а глубоко, искренне. На удивление одноклассники восприняли идею с энтузиазмом и отвечали развернуто. В святой троице Гриша начал видеть людей.

Так Арсений неожиданно ответил, что боится высоты. Со смехом, но честно. Страх Андрея Гриша знал – тот банально боялся темноты, друг это подтвердил. Алиса боялась безызвестности. Лиза – своей внутренней тьмы. Громов отбросил внутренний скепсис, взял глубину младшей Купер на заметку. Напомнил себе, что люди – не карикатурные шаблоны: за доброй улыбкой и мягкими взглядами может скрываться много чего.

Не под запись Лиза поделилась, что в десять лет занялась селфхармом, даже не зная еще, что это такое. И зачем. Внутренний голос твердил, что реальный мир ей не по зубам. После она проходила терапию в течение двух лет. Громов взглянул на девушку по-новому.

Эмма на вопрос легкомысленно отмахнулась: «Ничего не боюсь». Интервью с ней было самым коротким.

Сам Гриша, наверное, боялся не раскрыть свой потенциал. Из-за жизненных условностей, проблем, бытовухи. Было бы больно, обидно и страшно растратить себя лишь на это. Предать профессию в угоду дробящей искусство реальности.

– Расскажи о своем переломном, судьбоносном моменте, – Гриша посмотрел на Лукьянову.

На этом вопросе, он помнил, Эмма запнулась. Посмотрела на Громова внимательно, без улыбки ответила: «Момент, когда открыла для себя стрелку во внутреннем уголке глаза. Это изменило мою жизнь». Гриша еле сдержал себя от того, чтобы не запустить блокнотом в пустую голову.

Арсений этим моментом назвал приход в спорт, Алиса – тоже, Андреев – знакомство с Громовым. Это было неполной правдой, но было мило и забавно. После Андрей, разумеется, добавил – «смерть матери». Гриша кивнул. Андрею было четыре, он ее почти не помнил, но болело до сих пор.

Лиза сказала странное «шестой класс». Момента конкретного не было, но в тот период атмосфера в их семье изменилась, Эмма часто ссорилась с родителями, а Лизе не говорили причин и это неведение ее подавляло. Тогда и появился тот внутренний голос.

– Приговор отца, – в этот раз Вероника была краткой. Гриша кивнул. – В этот день я стала взрослой, – невесело усмехнулась она.

Гриша записал ответ, перевел тему. Его переломный момент был таким же: когда заболела мама, он стал взрослым. По крайней мере, какая-то часть его.

– Можешь ли ты с уверенностью сказать, что ты счастливый человек?

Лукьянова улыбнулась со знанием дела. Расслабленно сидела в кресле и Громов подумал, что Вероника точно добьется всего, чего хочет.

– С уверенностью могу сказать, что буду, – улыбнулась она.

Это был самый оригинальный ответ. Лиза ответила пронзительное, смирившееся «нет». Арсений залихватски улыбнулся: «Практически. Осталось взять золото на городе зимой». Алиса задумалась, после паузы сказала: «Перманентно, но не постоянно». Андреев провел рукой по волосам, от улыбки на его щеках образовались ямочки. «Когда счастлива моя семья – да». Эмма без запинки ответила: «Абсолютно».

Себя Громов счастливым человеком тоже считал. Придерживался мнения «дерьмо случается». Близкие живы, планы на жизнь есть, кусок хлеба, крыша, хоть и не постоянная, над головой – тоже. А с остальным разберется.

– Какое свое достоинство ты считаешь наиболее ярким и полезным? – У Гриши в голове пронеслись предыдущие ответы интервьюируемых.

– Харизма. Много дорог мне открыла, – ослепительно улыбнулся Барс.

Гриша постарался не оценивать ответ. Потому что харизма, подкрепленная родительскими деньгами, действительно, была чертовски эффективна.

– Я красивая, – пожала плечами Эмма.

– Эмпатия, – смущенная улыбка растянула губы Лизы. – Иногда это и отрицательное качество, но пользы принесла больше, – грустно хмыкнула она.

– Неунываемость. Так говорят? – Рассмеялся Андрей. – В общем, то, что во всем ищу положительные стороны.

– Предприимчивость, – кивнула Вероника.

Громов перелистнул страницу. О себе на этот вопрос он ответить затруднялся. Практичность? Возможно, но в то же время Гриша был писателем, а это подразумевало долю мечтательности. Неунываемость, как выразился Андрей? С одной стороны да, но Громов относил себя, скорее, к пессимистам, особенно, в отношении окружающих. Способность к анализу? Вероятно. Но на передний план, оглядываясь на жизнь, он видел в себе одно – приспосабливаемость.

Новые школы, новые районы и города, окружение, меняющаяся атмосфера в семье – он приспосабливался. Каждый раз. Заново строил свою жизнь и не жаловался.

– Какие три книги ты бы посоветовала прочитать каждому человеку? – это был его любимый вопрос.

Гриша искренне считал, что больше, чем любимая книга, о человеке не говорит ничего. Ни песня, не фильм – книга. Мир, в который ты окунулся, слова, зацепившие душу. Он наделся, что когда-нибудь какой-нибудь школьник в ответе на этот вопрос назовет роман Громова.

Вероника думала не долго.

– Биографию Коко Шанель, «Анти-Карнеги» Эверетта Шострома и «Унесенные ветром». Фильм и пяти процентов не передает.

– Согласен, – Гриша со смешком крякнул, они отклонились от темы, обсуждая роман Маргаретт Митчел.

Веронику Громов после этого интервью открыл для себя с новой стороны. Остальных, – кроме Эммы, – тоже, но Лукьянову особенно. Титановый стержень молодой девушки, который был заметен невооруженным глазом, не был бравадой, как у Алисы Барс. Внутренний мир не ломался хамскими улыбками, как у Арсения. А тонкие струны души не были видны по глазам, как у Андреева.

Вероника была твердым, уверенным в себе человеком; склонным к материализму и практичности, но не лишенным чувства прекрасного. Московскую хватку в ней выдавала непоколебимость и готовность брать быка за рога как только представится случай, но в остальном к смешным стереотипам о столице на фоне Лукьяновой он бы скорее отнес Барсов.

Вероника умела за себя постоять. Ценила людей. Не гнушалась использовать связи, чтобы защитить свою честь. Гриша убедится в этом через несколько недель, когда Вероника обратится к «знакомому прокурору». Не в связи с раздевающими взглядами Барса. В связи с нападками его девушки.

– «Сияние» Кинга, хотя больше люблю фильм, – после паузы ответил Арсений. – «Случай портного» Филипа Рота, – Гриша поднял на Барса удивленный взгляд, тот хмыкнул. – Не все спортсмены тупые, – довольно кивнул он, Гриша отдал должное. «Случай портного» не читал до этих пор никто из его знакомых, книга была необычной и откровенной – про взросление еврейского мальчика. Во всех грязных подробностях переходного периода, но при этом написанная филигранно. – И, думаю, «Богатый папа бедный папа». Да, Громов, не фыркай. Одно дело иметь богатых родителей, другое дело – не просрать семейное состояние в будущем.

Гриша сделал мысленную пометку: Барс был говнюком, но отнюдь не дураком. Ностальгия по собственному не пережитому детству заставляла смотреть на сверстников свысока, хоть Гриша себе в этом и не признавался. Глядя на уставшие лучи заката подумал, что, возможно, Арсений свою эру хамоватого мажора переживет. После интервью нельзя было не признать, что его планы на будущее чего-то, да стоили.

– «Судьба Человека», – Андреев начал со школьной программы, но потом удивил Гришу. – «Парфюмер», не помню автора…

– Его никто не помнит, – засмеялся Громов. – Патрик Зюскинд.

– Точно, – хлопнул в ладоши Андрей. – И третье… – он нахмурил задумчиво лоб, махнул рукой. – Пусть будет «Волк с Уолл-стрит». Не то, чтобы я прям советовал каждому, но книга классная. По ней именно Скорсезе фильм снял, ты знал? – Гриша покачал головой, удивился. – Да-да. Кстати, до книги все думал, как же так гениально линию жизни главного героя экранизировали, – округлил Андрей глаза. – А после книги понятно стало. Фильм прям по тексту снимали, это мемуары самого Белфорда. Он в конце еще, – Андрей забрался на кресло с ногами, – сам в фильме появляется – тот мужик, что представляет Ди каприо на тренинге по личностному росту после тюрьмы.

Гриша засмеялся, еще полчаса ушло на обсуждение кинематографа. Отогнал от себя мысли о том, что это – судьба отца Лукьяновой после срока.

С Лизой Гриша пообещал себе отдельно поговорить о книгах.

– «Дон Кихот» Сервантеса, – проговорила младшая Купер, заламывая пальцы. Гриша сглотнул. Вот это размах. – «Учитель» Бронте, – Гриша сделал себе мысленную пометку обязательно поговорить с ней о книгах. Необычный выбор. – И… – Лиза смущенно замялась. – «Поколение» Любови Левшиновой. Не думай, что… – тут же попыталась оправдаться она. – Книга…

– Глубокая, знаю, – Гриша умилился румянцу Лизы, проглотил ее радостный взгляд. – Про современные отношения и проблемы внутреннего стержня при вступлении в них, – со знанием дела кивнул Гриша, довольный тем, что нашелся человек, который хотел услышать его ответы. – Ее нельзя было не прочитать, – усмехнулся Громов на немой вопрос в глазах девушки «и такое читаешь?» – Про нее тогда все говорили, а потом экранизация…

– Да, сериал отличный получился, – подхватила Лиза.

– Но постельные сцены все же заставляли краснеть, – беззлобно поддел он девушку, Лиза совсем смутилась.

Эмма себе в ответе на вопрос не изменила.

– «Сумерки», «Новолуние» и «Затмение», – без запинки проворковала она.

Гриша вздохнул. Ответы за Купер старшую он мог бы и сам записать. Но не ответ на последний вопрос.

Сам бы Громов посоветовал «Собор парижской богоматери» Гюго. Определенно. Книга, разбившая его сердце и спасшая в свое время сам Собор от сноса. «Крестный отец» Марио Пьюзо Повторяясь за Лукьяновой – не сравнится с фильмом. И «Словарь сатаны» Амброса Бирса. Американская классика хоррора и повести. Да, именно эти три книги.

– Что или кто является самой большой гордостью в твоей жизни? – он посмотрел на Веронику.

Лукьянова улыбнулась уголком губ. Поправила юбку неизменно-черного платья, тронула жемчужные серьги в ушах.

– Прозвучит самовлюбленно, но я сама, – в голосе ее не было самодовольства, только выстраданный анализ собственной души. – Мне правда нравится, каким человеком я стала, и без стеснения могу сказать, что горжусь этим.

Грише нравилась статусность, которой дышал каждый жест Вероники. Здоровой, крепкой самооценки и уверенности в своих силах вопреки палкам в колесах судьбы не хватало многим. Ему бы самому стоило поучиться холодному азарту, которым горела Лукьянова. Этим она была похожа на Владу. Никаких сантиментов: только вздернутый подбородок и высокие каблуки даже на эшафоте.

– Должностью капитана команды, – ответили оба Барса.

– Тем, как я вожу машину, – засмеялся Андреев.

Гриша усмехнулся в ответ, закивал. Знал, как это непросто далось другу, несмотря на то, что тот водил отцовский пикап с восьми лет. Андреев три раза заваливал теорию.

– Прошлогодним спектаклем, я делала грим, – кивнула Лиза.

Громов был согласен с интервьюируемыми: он тоже гордился личными достижениями. Почти дописанным романом в частности.

Из головы под конец интервью никак не шла Эмма. «Чем ты гордишься больше всего в своей жизни» вызвало самую длинную паузу в ее опросе. Платиновая принцесса посмотрела Грише в глаза пронзительно, решая, отвечать ли.

Взяла с пола сумку, поднялась, собравшись уходить. Коротко бросила ошарашевшее его «Лизой» и скрылась в коридоре.

Объяснить или осознать этого Гриша не мог до сих пор. Ни мотивов, ни того, что это значило, ни того, почему Эмма своим холодным поведением с сестрой отчаянно это скрывала. Может, это был сарказм? Но глаза Купер для этого были слишком серьезные.

– С вопросами все? – выдернула его из размышлений Вероника. Громов растерянно кивнул, взял себя в руки. – Извини, мне не надоело, просто показать тебе кое-что хочу, – нервно, чуть возбужденно проговорила она, достала из сумки увесистую папку. – Андрей говорил, ты музыкальную школу закончил? – Гриша кивнул. – Можешь на ноты посмотреть? Я тебе флешку дам со спектаклем прошлогодним. Гарантирую – охренеешь. Это буквально откровение, – Вероника пересела на подлокотник его кресла, отдала папку с нотами. – Барс сказала, это писал знакомый композитор американец, тут не музыка для спектакля, другие ноты, их озвучки, или как это правильно назвать, нет. – Лукьянова говорила торопливо, будто боялась не успеть. – Может ты сможешь наиграть? – Она кивнула на пианино у стены.

Гриша озадаченно нахмурился, взял из рук Лукьяновой папку, проглядел печатные и от руки расчерченные партитуры. Творческий хаос во плоти.

– Ну, музыкалку я-то давно заканчивал, при чем не ту, которую начинал… но могу попробовать, – Гриша бубнил отстраненно, с интересом погрузился в изучение нот. Присвистнул. – Тут партитура для целого оркестра, я не всерукий многоног, но частично наиграю, – Гриша зажевал губу, в голове прокручивая мелодию с листа.

На бумаге он видел нечто интересное. Композитор Джордж Найтли. Классическая музыка, определенно. Партии для духовых, фортепиано, скрипки, ударных. Серьезная композиция.

– Можно будет в конце года сыграть, я не музыкант, но могу голосом помочь, – улыбнулась в предвкушении Вероника. – Думаю, будет здорово. Ты бы слышал тот спектакль… – она мечтательно прикрыла глаза, явно убегая в воспоминания.

Громов довольно кивнул. Попробует. Стоить это ему будет разбитых кулаков. Но пока он не знал цены – просто смотрел на ноты. И видел красоту.

Глава 7. Жизнь – суп. Ты – вилка

Громов сидел с ноутбуком на коленях на одной из резных скамеек на заднем дворе. Неожиданно стихийное буйство октября сменилось теплом и штилем: перед Питерской зимой Гриша проводил на улице столько времени, сколько мог, пытаясь надышаться витамином «д» впрок.

Задний двор Вальдорфской школы напоминал сад с альпийскими горками из сказок. В деревянном октагоне видели качели-шины, настоящая рукотворная мельница, возведенная родителями третьего класса, изучавшего ремесленные искусства, возвышалась над вспаханной землей, где в этом году собирались установить жернова. Деревянная детская площадка с сетями, кольцами и горками аккумулировала вокруг себя и младшие классы, и старшие, не упускавшие возможность поиграть в прятки. Клумбы с цветами, скамейками и маленькими елочками приглашали читать под пожелтевшим кленом книгу.

Гриша дожидался с тренировки Андреева и думал над тем, что двенадцатый класс без привычного школьного расписания стал для него настоящим подарком и передышкой после ЕГЭ. Он по началу отнекивался, но теперь был рад, что Влада настояла. Этот год открывал для Громова совершенно новые перспективы: ученики ездили по обмену в Германию, как на дачу; не редко поступали в связи с Вальдорфской системой учиться за границу и видели мир. Гриша даже вспомнил, что в средней школе пару лет изучал немецкий и решил освежить знания в памяти. Помимо издания романа повидать мир – было второй его важной мечтой.

Громов заглянул в заметки, исправил параграф в файле, встрянул головой, когда понял, что бессознательно который день напивает мотив из переданных Лукьяновой нот. Наиграть их было непросто, но Гриша и без инструмента, глядя на нотный стан, слышал звучание. Музыкальный слух, несмотря на выбранное поприще писательства, он не пропил.

Партитуры было интересно рассматривать. В основном они были набраны на компьютере, но было несколько и рукописных сканов. Композитор писал быстро, размашисто, подгоняемый вдохновением, как сам Гриша, когда брал в руки перьевую ручку. Только если Громов использовал слова, друг Эммы, американец, растворялся в звучании нот на линиях нотного стана. Они выходили отрывистыми, линии неровными, а скрипичный ключ и вовсе, на мотив Баха, был обозначен половинкой зигзага бесконечности, незаконченной закорючкой. Но в этом и была вся прелесть. Порыв не требовал отлагательств.

– Как тебе игра? – Андрей опередил команду, плюхнулся на скамейку вместе с огромной спортивной сумкой: напугал Гришу до театрального хватания за сердце и ослепительно улыбнулся, зачесывая пятерней потные волосы.

Крытый каток за задним двором и пустырем за ним, который собирались застраивать, не принадлежал одной школе: так как классы были небольшими, другие учебные заведения в районе пополняли хоккейные ряды общими усилиями. Это давало и связи со школами, и дух соперничества.

– Я в восторге, – Гриша проговорил ровно, но не без умилительной улыбки в сторону друга, который был похож на отряхивающегося от воды Ретривера.

Андрей растрепанный, возбужденный тренировкой, фыркнул и закатил глаза, уловив настрой Громова.

– Мог бы и соврать, – цокнул он.

Гриша усмехнулся.

– Я и соврал.

Андрей расхохотался, толкнул Громова в плечо, парни на несколько мгновений окунулись в детство и ввязались в шуточную борьбу. Затем упали обратно на скамью, выравнивали дыхание и подставляли лицо теплому осеннему солнцу. Скоро подошла команда во главе с Арсением.

– Уговариваю нашего писателя попробоваться в команду, – кивнул Андрей на Гришу, тот про себя закатил глаза: будто отчитывается.

Барс сложил на груди руки, довольно усмехнулся.

– Спортивная стипендия тебе тоже могла бы пригодиться, если в этом цель, – со знанием дела пожал он плечами.

Надо же. Значит удивление слову «бюджет» все же было бравадой. Громов беззлобно отмахнулся.

– Я не командный игрок.

Барс тряхнул волосами.

– Как знаешь. – Без издевки ответил он, толкнул локтем рядом стоящего крепкого парня из соседней школы по прозвищу «Муха», тот достал из рюкзака три банки пива.

Тренировка была последним уроком, старшеклассники заканчивали даже позже продленки, и так как четкого расписания не имели, ребята могли себе позволить без лишних глаз, но все же расслабиться на заднем дворе.

В их сторону уже шли девушки гимнастки. Возглавляли шествие Барс с Эммой.

– Привет, Григорий Григорьевич Громов. – Купер с ходу выстрелила сладким голоском в сторону Гриши, обнялась с каждым из парней, ловя взгляды на своей фигуре, повисла на плече Арсения. – Спорт – не твое? – Она очаровательно улыбнулась, кивая на ноутбук, который Грише из-за разрастающейся округ толпы пришлось убрать в рюкзак.

Он спокойно кивнул.

– Качаю другую мышцу.

Громов все еще присматривался. У него не было непреодолимой тяги вписаться в социум, он больше наблюдал со стороны за друзьями Андрея и не отсвечивал. Удивительно было видеть друга детства внутри его привычной среды. Громов бы никогда не подумал, что дружит Андрей с такими персонажами.