Семь нот до небес

– Нет, – отрезал отец, демонстративно отвернувшись в сторону. Но Николай почувствовал неискренность в его словах. – Не интересно.

– Ну и ладно! – вздохнул Николай, медленно направляясь к выходу. При этом он тысячу раз пожалел, что обратился за помощью к тем людям, кому всегда было на него наплевать. – Без вас справимся! Да-да, обязательно справимся!

– Постой! – окликнула его Агафья Петровна. Голос матери неожиданно смягчился, а на лице даже появилась улыбка. – Как у него дела? У мальчика?

– У него всё хорошо, – ответил Николай перед тем, как уйти, громко хлопнув дверью. Уйти, чтобы никогда больше не вернуться… – Мой сын молодец, не то, что я в его возрасте. Хоть ему и порой бывает с нами трудно, и сам по себе он очень беспокойный, но, по крайней мере, прекрасно справляется без нянек и не слышит бесконечных нравоучений. А ещё он знает, что нужен своим родителям, что они любят его, верят… Так, как никогда не любили и не верили в своего сына его бессердечные бабушка и дедушка…

Когда дверь с громким стуком закрылась, Агафья Петровна и Болеслав Никифорович ещё долго обсуждали слова сына. Они не узнавали его. Николай ли это был? И он ли сказал нечто такое, от чего стало стыдно им обоим? Или всё же сыну удалось достучаться до их очерствелых сердец?

Впрочем, это было не так уж и важно: они не догадывались, какая драма вот-вот разыграется в семье Модестовых…

5

В тот злополучный день, когда Николая с позором выгнали с работы, его жена едва не разделила с ним его горькую участь оказаться на улице безо всяких средств к существованию. И только факт, что она трудилась очень давно, а также жалость администратора ресторана под названием «Хорошее настроение», где у неё была самая скромная должность посудомойки, спасли от необходимости искать новое место работы. Это стало бы для неё сродни трагедии, ведь ничего другого, кроме как мыть посуду, она делать не умела, да и не могла – последствия регулярного употребления алкоголя, а также курение, уже негативно сказывались на её слабом здоровье. И это в сорок-то с небольшим, когда жизнь у других людей, куда более успешных и не обременённых всевозможными вредными привычками и психологическими травмами, только начиналась!

Кроме того, у неё был сын с непростым характером, который требовал к себе особого внимания и заботы. Ах, как же ей было сложно с ним, и порой она не знала, как совладать со своим собственным ребёнком! Не могла найти ключика к его тонкой и ранимой натуре. И это бессилие облекалось в форму рукоприкладства, как способу воспитания, по её мнению, наиболее эффективному.

Физическое насилие было обычным делом в их семье. К такому способу нередко прибегал её отец, жестоко наказывающий дочку за всякую малую провинность. Например, когда ей было тринадцать, он в порыве гнева едва не забил её до смерти за то, что та посмела ослушаться, отказавшись помочь матери прибраться в доме. К сожалению, эту модель поведения Лариса забрала и в свои отношения с сыном. Как она могла дать своему ребёнку того, чего сама не имела?

«Особенность» Германа заключалась лишь в том, что он был очень активным, неусидчивым ребёнком, не способным долго удерживать внимание на чём-либо и сосредоточиться. И был подобен маленькому беззащитному кораблику, зависящему от воли переменчивого ветра – куда он подует, в ту сторону тот и поплывёт. Очень часто бывало так: как только Герман начинал заниматься чем-то одним, его внимание тотчас же переключалось на посторонние предметы… Это негативно сказывалось на его развитии и школьной успеваемости. К сожалению, тонкости детской психологии для Ларисы оставались тайной за семью печатями. И непонимание с сыном лишь усиливалось. Да ещё и с работой у неё не всё ладилось.

В тот вечер она явно была кандидатом на увольнение, хотя косвенно вина лежала на одной из официанток, Анжеле. Как оказалось, у неё появился некий ухажёр, с которым девушка любила подолгу болтать по телефону. Естественно, это отвлекало от работы, которой в тот памятный вечер было невпроворот – ей, как и другим официанткам, приходилось разрываться между клиентами. И среди них были две очень важные персоны, которых часто можно было увидеть вместе за изысканным обедом или за чашечкой кофе, бурно обсуждающих свои дела.

Они всегда приходили в одно и то же время и садились за столик, специально оставленный для них. Официанты чуть ли не из кожи вон лезли, чтобы как можно лучше обслужить их, ведь в награду они получали солидные чаевые.

Обед, состоявший из нескольких блюд, уже был готов, оставалась самая малость – подать его гостям и с очаровательной улыбкой аккуратно разложить перед ними тарелки и пожелать приятного аппетита. Но не тут-то было! Еду почему-то долго не несли, и это заставило изрядно нервничать этих двух завсегдатаев. А всё из-за того, что девушка-официантка, закрутившись, словно белка в колесе, вдруг вспомнила про один очень «важный» звонок. Не найдя никого, кто мог бы её подстраховать, она от отчаяния обратилась к Ларисе, едва справлявшейся с горой грязной посуды.

– Эй, ты, подруга, выручай! – заискивающим голосом позвала она посудомойку. – Мне нужно срочно позвонить кое-кому. Не могла бы ты отнести этот поднос с тарелками за пятнадцатый столик вместо меня?

– Как это? – опешила от удивления Лариса. – Отнести вместо тебя? Я… я не знаю. Тебе, наверное, лучше попросить кого-нибудь другого…

– В том-то всё и дело, дурёха, что мне некого попросить, кроме тебя! Посмотри: ты видишь хоть одного свободного официанта, который мог бы выполнить мою просьбу? Ну пожалуйста! Я тебя о многом не прошу. Просто отнеси поднос, и всё! Неужели это так трудно сделать?

– Хорошо, – нехотя согласилась та, снимая с себя резиновые перчатки и старый замызганный фартук. – За пятнадцатый, говоришь?

– Да-да, за пятнадцатый, – подтвердила Анжела, наспех одевая на неё свою рабочую официантскую блузу. – Эти две тарелки поставишь перед тем мужчиной, что в чёрном пиджаке, а эти три – перед тем, что в синем. Смотри, не перепутай! Да, и ещё: как подойдёшь к ним, не забудь улыбнуться, а уходя – пожелай приятного аппетита! Вежливая улыбка – наша визитная карточка. Всё поняла?

– Кажется, да, – неуверенно кивнула Лариса, взяв дрожащими от волнения руками большой и тяжёлый поднос, уставленный ароматными блюдами. Слегка покачиваясь из стороны в сторону, она вышла к посетителям, чего никогда раньше не делала. А зачем? Она была простой посудомойкой…

Подойдя к нужному столику, за которым сидело двое одетых с иголочки мужчин, с нетерпением ожидавших свой заказ, Лариса от волнения почувствовала лёгкое недомогание: в глазах у неё неожиданно потемнело, ноги стали предательски ватными, а руки, с трудом державшие поднос – он оказался для неё неимоверно тяжёлым, – затряслись…

К несчастью, благополучно донести запоздалый обед ей не удалось – она потеряла равновесие и опрокинула все тарелки вместе со всем их вкусным содержимым на одного из VIP-персон.

– Дура! – вскрикнул тот, мгновенно приковав к себе всеобщее внимание. – Ты что наделала?

– Извините, – виновато пролепетала она, принявшись тотчас же вытирать с его дорогого костюма остатки еды.

– Убирайся с глаз долой, криворучка! – гневно бросил Алексей Викторович, это был именно Незабудин, снимая с себя безнадёжно испорченный пиджак. – Ты что, новенькая? Я тебя никогда здесь раньше не видел…

– Я… я, – не нашлась, что ответить Лариса. – Да, я…

– Друг, похоже, день у тебя не задался с самого начала, – с едва видимой улыбкой заметил его приятель, Сергей Петрович, взглядом провожая весьма странную особу, вид у которой был не то, что непривлекательный, скорее отталкивающий, какой-то болезненный. Ещё никогда он не видел женщин с таким бледным, как у неё, лицом, покрытым морщинами, и с каким-то потухшим взглядом.

– Да уж, – покачал тот головой, – не задался. Мало того, что мне с самого утра испортил настроение этот толстяк, которого я по ошибке назначил управляющим одного из своих магазинов, так мне ещё и досталось от какой-то неуклюжей официантки, чёрт бы её побрал! Пришёл, называется, пообедать…

– Ничего, с кем не бывает! Пойдём-ка отсюда, а то на нас уже смотрят, как на прокажённых…

Получив в свой адрес массу извинений от администратора ресторана, а также заманчивое предложение в будущем отобедать бесплатно, Алексей Викторович немного смягчился. Есть он, конечно, уже не хотел и, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, чего ему никогда не нравилось, вместе с другом поспешил удалиться.

Ларисе же, напротив, за свою выходку влетело по полной. Это был, пожалуй, один из худших дней её жизни. И когда она пришла домой, то долго ещё вспоминала этот «несчастный» случай, из-за которого её едва не выгнали с работы.

6

Радости Варвары Иннокентьевны, казалось, не было предела, когда однажды её маленькая Любочка заявила, что в будущем хотела бы стать… учительницей! С восхищением глядя на свою мать, которая с гордостью носила звание заслуженного педагога, в девочке разгорелось огромное желание последовать по её стопам.

«А почему бы и мне не попробовать себя в роли той, кто дарит детям, таким маленьким и несмышлёным, как я, знания? – подумала как-то Люба, представив себя на её месте. – Это наверняка очень интересно!»

– Какая дочка у нас умница! – воскликнула счастливая мать, не переставая восхищаться своим чудо-ребёнком. – Едва только пошла в третий класс, а уже знает, кем хочет стать! Когда я была в её возрасте, то близко не задумывалась о своей будущей профессии.

– Это всё ты виновата! – улыбнулся не менее счастливый отец. – Если бы у тебя не было такого сильного на неё влияния, то вряд ли бы она захотела заняться в жизни тем же, чем и ты. А, хотя… побольше её слушай! Она же ещё ребёнок, и решение может тысячу раз поменяться. Уж что-что, а непостоянство в своих желаниях свойственно всем детям. Вот я, например, сначала хотел стать юристом, как и мой отец. Через некоторое время, насмотревшись по телевизору на разных дядек в деловых костюмах – дипломатом, а затем, поддавшись влиянию одноклассников, простым дальнобойщиком. В итоге же стал ни тем, ни другим, ни третьим.

– Нет, папа, – вставила вдруг своё слово златовласка – так дочку любила называть мама. – Я обязательно стану учительницей, и когда-нибудь у меня будет своя собственная школа!

– Ишь ты подишь ты! – засмеялся довольный Алексей Викторович, прижимая к себе дочку, в которой души не чаял.

Он был готов исполнить для неё любое желание, даже самое невозможное. С его-то деньгами и положением в обществе, о которых мечтают многие люди, он мог сделать всё, что угодно. Ну, или почти всё…

– Вот видишь, – с гордостью сказала Варвара Иннокентьевна, – она уже точно знает, чего хочет!

– Ну что ж, – вздохнул неравнодушный к выбору дочери отец. – Время покажет. А пока… не будем торопить события. Как у нашей красавицы дела в школе?

– Сегодня получила ещё одну «пятёрку», – ответила девочка, показывая родителям дневник. – По английскому языку. Вчера по немецкому, а позавчера по французскому…

– Ух ты! – обрадовался Алексей Викторович, усадив её к себе на колени. Каково же было его удивление, когда тот, взглянув в её дневник, не увидел ни одной плохой оценки. Все они были только отличными, и больше всего их было по английскому, французскому и немецкому языкам. – И в кого ты у нас такая… Такая «языкастая»?

– Есть в кого, – озорно улыбнулась Варвара Иннокентьевна. – Конечно в меня! А также в свою бабушку, которая владела двенадцатью иностранными языками!

– Да? – удивился он. – А я и не знал… Ты никогда не говорила мне, что твоя мама была полиглотом.

– Und Sie war also eine Lehrerin, – картаво, по-немецки, добавила златовласка, проговаривая каждое слово. Похоже, учёба в престижной школе явно шла ей на пользу. Недолго думая, она перевела свою фразу на французский: – Et also elle a été enseignante. А затем на английский: – She was also a teacher…

– Чего-чего? – не понял Алексей Викторович, чувствуя себя полным профаном в иностранных языках. Затем, вспомнив, что когда-то изучал английский – это спасло его от неминуемого конфуза, – улыбнулся: до него, наконец, дошёл смысл сказанного его развитой не по годам дочерью: «Она была также и учительницей».

– Теперь ты понимаешь, почему она хочет стать учительницей? Это заложено в её в генах. Ею являюсь я, ею была когда-то моя мама, а также моя бабушка. У нас целая династия педагогов!

– Вот как… – задумался глава семейства. – Что ж, это мне по душе. Если нашей красавице суждено стать учительницей, то она непременно ею станет.

* * *

Уже с самого раннего возраста Герман осознал, что ему будет крайне непросто добиться чего-то в жизни. Нелегко ему давалась учёба в школе, а общение со сверстниками, для которых тот уже успел стать объектом для насмешек и даже оскорблений, не доставляло никакой радости. Мальчик чувствовал себя чужим в их компании. Он не верил в собственные силы, и это очень сильно угнетало его, убивало всякое желание что-либо делать.

«А зачем? – думал он, глядя на свой исписанный красными чернилами дневник, в котором не было ни одной хорошей оценки, ничего, что вызвало бы на его лице улыбку. – У меня всё равно ничего не получится…»

Это убеждение прочно укоренилось в его сознании. Получалось, что у мальчишки не было ни единой, пусть хоть самой малой, крупицы радости в жизни. Ни единого повода гордиться собой.

Возможно, успеваемость Германа была бы выше, если бы его родители, живи они в достатке, выбрали для него школу получше, а не ту, где «отбывали свой срок» дети из неблагополучных семей – в таких школах, как правило, качество преподаваемых знаний оставляло желать лучшего, да и учителя в них не отличались большими стараниями. Однако, это мало бы что изменило – к нему требовался особый подход, который до сих пор никто не мог найти.

Некоторые, так называемые педагоги, уже поставили на Германе крест, думая о нём, как о бездарном ребёнке, которого, как ни старайся, ничему нельзя научить. Так, предоставленный самому себе, подросток столкнулся с большой вероятностью пополнить ряды неудачников, недовольных жизнью людей, в числе которых, что греха таить, были его родители.

Помимо безразличия учителей, которые не особо-то беспокоились о судьбе своего ученика, Герману довелось столкнуться и с жестокостью своих одноклассников. Они не только устраивали ему всевозможные пакости, обзывая разными унизительными словечками, но даже иногда и били. Конечно, не все из них, а только те, которые считали себя самыми сильными и умными в классе.

Уж кого-кого, а таких выскочек хватало везде, не только в школе, где имел несчастье учиться Герман.

Однажды они подкараулили его по пути домой, чтобы кулаками напомнить ему о том, кем он, по их мнению, являлся – трусом, слабаком и тупицей.

– Эй, ты, олух! – грубо окликнул его один из забияк, преградив дорогу. – Куда это ты так спешишь? Что, не терпится дома под одеялко забиться от страха?

– Я вас не боюсь! – смело ответил Герман, осознавая: если сейчас поддастся на очередную провокацию и вступит в неравный бой, ему снова придётся несладко. Оставалось только одно – спасаться бегством! Только он хотел рвануть со всех ног, как споткнулся о подставленную кем-то подножку.

– Ха-ха-ха! – дружно засмеялись все четверо обидчиков, принявшись пинать ногами свою жертву. – Вот умора! Ты думал, что сможешь убежать от нас? На вот тебе ещё! Получай!

Герман лежал на холодной, усыпанной полусгнившими листьями земле, скорчившись от боли. Такой привычной и знакомой ему по получаемым регулярно побоям от рук своей матери, с противным привкусом жалости к себе. Опять ему досталось и уже в который раз! Ах, если бы только он был таким, как все, насколько легче было бы ему жить! Он наверняка бы обзавёлся друзьями, ходил бы вместе с ними в школу, возможно, получал бы «пятёрки», а ещё… Нашёл бы какого-нибудь слабого мальчишку для битья без возможности ответить, и при любом удобном случае демонстрировал бы на нём свою силу (а, точнее, бессилие).

А почему бы и нет! Это же так забавно чувствовать себя мачо, издеваясь и унижая более слабого! Нет, и ещё раз нет! Он никогда не стал бы этого делать, уже потому, что он – Герман Модестов, не терпящий жестокости, насилия и грубости! Удивительно, но даже будучи сломленным и униженным своими давними обидчиками, он не чувствовал ни злости на них, ни желания им отомстить! Ничего, кроме сострадания, ибо парнишка понимал, что они были такими же несчастными детьми, лишёнными родительского тепла, любви и заботы. А иначе стали бы они так жестоко себя с ним вести, даже если бы он на самом деле был тем, за кого его принимали? Скорее всего, нет.

Боль уже немного утихла, но Герман продолжал лежать. Он закрыл глаза и внезапно услышал… Звуки прекрасной музыки, которые почему-то всегда ни с того ни с сего возникали в его голове. Непонятно откуда взявшиеся, они будто бы пытались достучаться до его ещё детского, несформировавшегося сознания, указать ему некий путь, следуя по которому он смог бы достичь большого успеха. Но что это был за путь, он не имел ни малейшего представления.

7

Возможно, Герман ещё долго не осознал бы, в чём его предназначение, если бы однажды не посетил вместе с родителями одно недавно открывшееся местное развлекательное заведение под названием «Северный бриз». Популярным стало оно тем, что в нём за сравнительно небольшие деньги можно было весело провести время, расслабиться, на время забыть все тяготы жизни, получив при этом большее эстетическое удовольствие, нежели в обычных кабаках, ресторанах и ночных клубах.

Выглядело здание очень солидно, как снаружи, так и внутри; чувствовалось, что его хозяин был человеком состоятельным, со вкусом. Он очень хорошо разбирался в том, как привлечь не только людей денежных, кто мог похвастаться толстым кошельком, но также и тех, у кого «финансы часто пели романсы». К числу последних относились Лариса и Николай, решившие разнообразить свои скучные, серые будни и, что называется, культурно провести время. Не так, как они обычно это делали…

Поводом к столь необычному событию послужило желание родителей вывести своего единственного сына в люди, чтобы хоть как-то приободрить его, а заодно повеселиться самим. Семья Модестовых переживала непростые времена, и это сказывалось на всех её членах: Николай безуспешно занимался поиском новой работы, что очень сильно напрягало его и выбивало из сил. Ларисе несладко приходилось в ресторане, где после того памятного инцидента она стала посмешищем и предметом сплетен среди официанток и некоторых посетителей. Герман, чувствуя себя маленьким тупицей, мечтал по кирпичику разобрать школу. Зная, что сын не любил одиночество, предпочитая больше находиться в обществе людей, родители нисколько не сомневались в том, что ему понравится в «Северном бризе», где публика была весьма разношёрстной.

Но Герман, оказавшись среди незнакомых людей, вскоре почувствовал страшную скуку и всевозрастающую потребность незаметно ретироваться. С его неуёмным темпераментом сложно было усидеть на одном месте, но тот не стал испытывать судьбу. Ему не хотелось расстраивать родителей, которые в кои-то веки подумали о нём, решив сводить сына почему-то именно в развлекательный клуб, а не куда-нибудь, например, в зоопарк или… в цирк?

Да-да, в цирк! Он бы очень хотел побывать в цирке, чтобы посмотреть на акробатов, жонглёров, клоунов, фокусников и прочих цирковых артистов, которые без устали смешили и восхищали своим искусством людей. Тем не менее, Герман был доволен и даже счастлив, что ему выпала удача хоть раз в жизни повеселиться вместе с родителями.

Скуке Германа внезапно наступил конец, когда на небольшую сцену, где, скрывшись в полутьме от посторонних глаз, таинственно поблёскивал чёрный рояль, похожий на огромную птицу с чёрным крылом, под громкие аплодисменты вышел какой-то пожилой человек в элегантном чёрном костюме, белой рубашке и с красной бабочкой на шее.

Каким-то непонятным образом ему сразу же удалось приковать к себе внимание всех посетителей клуба. Оказалось, что возможность вживую услышать музыку, исполненную талантливым пианистом, была ещё одной отличительной особенностью «Северного бриза», которая в короткие сроки принесла этому заведению популярность. Здесь помимо того, что люди могли от души потанцевать (для танцев была оборудована роскошная танцплощадка), отметить какое-либо значимое событие в жизни (например, день рождения, покупку недвижимости, карьерный рост или… даже свадьбу!), не мешая при этом другим посетителям, а также вкусно поесть, причём не хуже, чем в любом ресторане, или чего-нибудь выпить, уединившись за барной стойкой, но ещё и насладиться прекрасной музыкальной программой с её потрясающими мелодиями!

Едва только Герман услышал звуки музыки, такие нежные и волнующие, как тысячи невидимых искр света, казалось, обволокли его со всех сторон. Он, словно оказавшись в крепких объятиях творимого на его глазах чуда, стоял, не в силах пошевельнуться, и заворожено глядел на пожилого музыканта. Ах, как же чудесно он играл! А какие потрясающие аккорды издавало фортепиано по воле его волшебных рук!

– Во даёт! – воскликнул Николай, ни на минуту не отходивший от барной стойки. За то недолгое время, что он находился в клубе, он уже успел изрядно набраться, как и его жёнушка. – Что ни говори, а мне нравится, как играет этот старый пердун!

– Смотри-ка! – вдруг заметила Лариса, с хмельной улыбкой наблюдая за Германом. – Похоже, наш сынок балдеет от его музыки! Ты когда-нибудь видел его таким счастливым, сосредоточенным и спокойным? Я – нет. Интересно, что происходит с нашим чадом?

А случилось нечто невероятное. Каждой клеточкой своего тела вслушиваясь в удивительные по красоте и благозвучию мелодии, доносившиеся со сцены, Герман, казалось, возносился на недосягаемую высоту от счастья. Его будто подменили: впервые в жизни он почувствовал, что у него не было нужды куда-либо бежать, о чем-либо беспокоиться, суетиться, а его чрезмерно подвижному, словно перескакивающая с дерева на дерево обезьянка, уму, не знавшему покоя, – впервые захотелось взять «таймаут». Как факир, умело играя на дудочке, магическим образом гипнотизировал змею, таким же образом и пианист, виртуозно играя на рояле, воздействовал на Германа, всецело захватив всё его внимание. Звуки, льющиеся свободным, мощным потоком, завладели им, удивительным образом войдя в резонанс с теми прекрасными звуками, которые постоянно звучали в его голове. Как они были похожи!

Когда пианист закончил играть, Герман, окрылённый, не чувствуя под собой ног от восторга, устремился к нему под аккомпанемент несмолкающих оваций. И ничто, казалось, не могло его остановить, даже землетрясение.

– Сын, а ну с-стой! – не ожидавший такого поворота событий, Николай безуспешно пытался схватить мальчика за рукав. Но, как говорят: ищи ветра в поле. Карлсон, одним словом…

– Герман, вернись немедленно! – не на шутку испугалась Лариса, потеряв его из вида в толпе. – Ну, держись, маленький проказник, я тебе задам перцу!

Взбежав на подмостки, где стоял маэстро, Герман безо всякого стеснения, по-детски, крепко прижался к нему. Получилась достаточно милая и в чём-то символичная картина, которая вызвала у благодарных слушателей искренние улыбки: два поколения людей, одно – уже отживающее свой век, а другое – только-только начинающее свой жизненный путь, встретились на сцене жизни, чтобы запечатлеть прошлое с его опытом, ошибками и достижениями, и будущее, с его надеждами и светлыми ожиданиями, в моменте «здесь и сейчас».

Именно в этом отрезке времени, именуемом настоящим, в Германе родилось страстное желание в будущем стать тем, кого будут знать и уважать; кому будут рукоплескать и бросать под ноги цветы; кем будут восхищаться и гордиться.

Неожиданные объятия юного слушателя привели артиста в лёгкое замешательство. Он слегка похлопал мальчика по плечу, оценив смелость, а затем, не переставая одобрительно улыбаться, взял за руку и подвёл к музыкальному инструменту.

Усадив его рядом с собой, он жестом указал на клавиши, словно хотел сказать: «Играй, дружок, а мы тебя послушаем!»

У Германа от волнения пересохло во рту, однако он, совершенно не беспокоясь о том, получится ли у него сыграть что-либо путное или нет, неуверенно пробежался по клавишам. Воздух тотчас же сотрясли хаотичные звуки, которые затем, на удивление всех присутствующих, начали складываться в какие-то замысловатые мелодии, на ходу придуманные Германом. Конечно, они были далеки от совершенства и нуждались в тщательной доработке, но, тем не менее, его импровизация заслужила свою порцию аплодисментов.

– Молодец! – похвалил пианист, оценив по достоинству «игру» мальчика. – Из тебя получится отличный музыкант!

– Правда? – обрадовался Герман, чувствуя, что произвёл-таки хорошее впечатление на публику. – И я однажды смогу заиграть так же хорошо, как и вы?