Семь нот до небес

О том, что у его отца были родители, находившиеся в полном здравии и жившие неподалёку, Герман узнал недавно, когда те в один прекрасный день вдруг решили навестить их. Увидев стариков на пороге своего дома, Лариса едва не прогнала их. И не потому, что не узнала. Она испытывала к ним неприязнь за их высокомерие, чёрствость и равнодушие, с которыми они всегда относились к ней.

– Зачем вы сюда пришли? – холодно бросила Лариса, вытирая рукавом слёзы. – Неужто позлорадствовать? Если так, то вы ошиблись адресом…

– Успокойся, доченька, – мягко сказала Агафья Петровна, с состраданием глядя на невестку. Та едва держалась на ногах. – Сейчас не время ругаться и выяснять отношения. Мы пришли, чтобы помочь…

– Да? – усмехнулась она, пряча Германа за спиной. Тот с любопытством разглядывал необычных гостей, которые внешне очень сильно отличались от надоедливых собутыльников его родителей. – А где же вы были раньше-то, а? Что-то я не припомню, чтобы вы, с тех пор как я стала женой вашего сына, и как родился Герман, хотя бы раз пришли в этот дом и справились о наших делах! Почему же именно сейчас вы решили это сделать?

– Потому что мы, наконец, поняли, что поступили жестоко, когда отвернулись от вас, единственно близких и дорогих нам людей, – переглянувшись с супругой, ответил Болеслав Никифорович. В его голосе прозвучали искренние нотки сожаления, которые он и не пытался скрыть. – И ты имеешь полное право осуждать нас и даже хлопнуть перед нами дверью, лишив возможности увидеться с внуком, но… Поможет ли это тебе вернуть домой Колю, которому никто, кроме нас, не сможет помочь? Сделать это будет очень непросто, учитывая то, в чём его обвиняют.

Лариса молча кивнула, а затем широко распахнула дверь и всё же впустила гостей. Какого же было их удивление, когда те увидели, в каких жутких условиях жили внук и отец с матерью! Повсюду царил беспорядок, а из кухни доносился запах подгоревшей еды. Видимо, хозяйка не очень-то заботилась о чистоте и уюте в доме.

– Боже мой, – не удержалась Агафья Петровна, прикрывая рукой нос. Ещё ни разу ей не приходилось дышать столь отвратительными запахами. Увидев перед собой мальчика, её сердце дрогнуло, а глаза наполнились слезами.

– Так, значит, вы – моя бабушка? – обрадовался он, робко обняв её.

– Да, дорогой, – кивнула она и заплакала.

Болеслав Никифорович попытался успокоить её, но и сам едва сдерживал нахлынувшие эмоции. Ведь он впервые за девять с лишним лет увидел своего внука!

– А вы – мой дедушка? – догадался Герман, тут же переключившись на незнакомого мужчину.

– Да, – улыбнулся тот, протянув ему руку. – Он самый.

– Но… Разве вы не умерли? Мне мама сама сказала, что…

– Герман, ты задаёшь слишком много вопросов, – сердито перебила Лариса. – Иди в свою комнату и не выходи оттуда, пока я тебя не позову!

– Зачем ты сказала ему, что мы умерли? – с удивлением спросил Болеслав Никифорович, когда они остались втроём. – Что, решила похоронить нас раньше времени?

– А что, по-вашему, я должна была ему сказать? Что его бабушка и дедушка оттого не навещали своего внука, что им было глубоко на него наплевать? Я, конечно, могла рассказать Герману всю правду, вот только не хотела его лишний раз огорчать…

– Ладно, не будем об этом, – вздохнул он, сев на полуразвалившийся диван. – Лучше поговорим о том, что нам делать дальше. В первую очередь, необходимо как можно скорее освободить Николая, доказав его невиновность.

– Да, но как? – поникшим голосом произнесла Лариса, вспоминая свой последний разговор с мужем. – Он ведь ничего не помнит, будто с луны свалился! Да и все улики, как назло, против него!

– Мы наймём одного из лучших адвокатов в городе, и я уверен, у нас всё получится. Главное – не унывать, не паниковать и верить в удачу. Может, хоть на этот раз она улыбнётся нашему непутёвому сыну… Господи, и как только его угораздило попасть во всю эту передрягу!

– Ты прав, не нужно отчаиваться, – кивнула Агафья Петровна, и в глазах её засветилась надежда. Затем она посмотрела на невестку и, воспользовавшись тем, что та немного успокоилась, обратилась к ней с просьбой: – Пока твоего мужа не оправдают и не выпустят на свободу, мы бы хотели, чтобы Герман какое-то время пожил у нас. Пожалуйста, позволь нам забрать его!

– Нет! – резко сказала Лариса, повысив голос. – Я никогда не отдам вам своего сына! Вы слышите? Никогда! Только через мой труп…

– Послушай, – сдержанно произнёс Болеслав Никифорович, пытаясь направить разговор в спокойное русло, – мы не собираемся навсегда разлучать тебя с Германом. Мы лишь хотим, чтобы он несколько дней побыл с нами, привык, узнал нас. Ведь мы же ему не чужие! Мы пообещали Николаю заботиться о мальчике.

– Убирайтесь прочь! – вдруг закричала Лариса, едва не швырнув в гостей вазу. – Я его мать, и я сама смогу позаботиться о нём! Вам он никогда не был нужен так же, как и вы ему!

– Пойдём, дорогой, – вздохнула Агафья Петровна, взяв мужа за руку. – Пока в нас не прилетело что-нибудь…

– И правда тронутая, – под нос сердито пробурчал тот, а затем громко сказал: – Хорошо, мы уйдём, но в ближайшее время вернёмся. Может, к нашему следующему приходу ты передумаешь и разрешишь нам забрать мальчика. Пойми, это сейчас лучший выход для ребёнка! Хуже будет, если он останется здесь…

– Не вам решать, что будет для моего сына лучше, а что хуже! Вы даже не знаете, когда у него день рождения, или, к примеру, какое у него любимое блюдо. Так вот, к вашему сведению, оно будет ровно через три месяца, и ему исполнится десять лет! А любит он больше всего жареную картошку с грибами. А вы знали, что у него, оказывается, очень хорошие музыкальные способности? Не-а! Вы ещё много чего не знаете о нём, так и как же вы можете говорить, что для него будет лучше, а что хуже?

* * *

– Ты видел его? Он такой милый! – сказала Агафья Петровна, выйдя из дома, где ей поплохело. – Боже мой, в каких ужасных условиях живёт наш внук! Мне так его жаль! Мы должны что-то придумать, чтобы ребёнок жил с нами.

– Боюсь, нам вряд ли удастся забрать Германа к себе, – Болеслав Никифорович покачал головой. – Эта сумасшедшая ни за что не отдаст нам мальчика. Нам остаётся только как можно чаще навещать его, но… Даже в этом случае мы не будем полностью уверены в его безопасности. Ты видела у него синяк под глазом? Конечно, это её рук дело!

– Ты думаешь, она его бьёт? Батюшки-светы!

– А чего ещё ждать от женщины, которая не в себе? Явно ничего хорошего…

– Это уж точно, – согласилась Агафья Петровна, и внезапно её лицо стало серьёзным, словно у неё появилось какое-то дурное предчувствие. Всю дорогу до дома она больше не произнесла ни слова, погрузившись в свои мысли. Замолчал и её муж – у того тоже будто кошки заскребли на душе.

Надвигалась какая-то беда, которая вот-вот должна была произойти, и они оба чувствовали её приближение.

12

Доказать невиновность Николая, который на самом деле не совершал никакого преступления, оказалось не под силу даже самому лучшему адвокату в городе. Несмотря на все его попытки, судья, будучи хорошим знакомым Сергея Петровича, остался непреклонным и назначил подсудимому довольно суровое наказание: пятнадцать лет колонии строгого режима. Однако случилось непредвиденное: через две недели после оглашения приговора Николай серьёзно заболел – последствия тяжёлой травмы головы и нестерпимые боли в сердце сделали своё дело, – а ещё через неделю скончался…

Неожиданная смерть Николая потрясла всех его родных и близких, особенно Германа: для него потеря отца оказалась очень тяжёлым и болезненным ударом. Даже спустя несколько недель после его похорон, он долго не мог прийти в себя, как и его мать. Убитая горем, она так и не смогла смириться с тем, что больше никогда не увидит своего мужа, с которым прожила недолгую совместную жизнь, где было немало и хорошего. Несмотря на все ссоры и разногласия, она поняла, насколько сильно любила, но, к сожалению, это понимание пришло к ней слишком поздно – когда его уже не стало. Острое чувство одиночества и безысходности вновь охватило её, как и несколько лет назад после смерти матери. И если бы не Герман, который не переставал заботиться о ней, ей было бы совсем тяжко. Любовь, забота и участие сына на какое-то время облегчили её боль, но не избавили полностью – она продолжала пить, заливая внутреннюю пустоту алкоголем, что погубило и её… Герман даже не подозревал, что скоро ему предстояло пережить ещё одну потерю – такую же страшную и невосполнимую, как смерть отца…

Трагедия произошла незадолго до того дня, когда Герману должно было исполниться десять лет. Он с нетерпением ждал этого приятного и значимого для него события – его первого юбилея, возвещавшего об окончании детства (очень трудного детства, которое для него так внезапно закончилось), начале отрочества и юности, следующих этапов в его жизни.

– Ах, Герман, Герман, я никогда не была для тебя хорошей матерью, – как-то разоткровенничалась Лариса, заливаясь слезами. Она будто чувствовала, что вот-вот покинет этот мир вслед за своим мужем. – Сколько раз я ругала и поднимала на тебя руку! Мне так стыдно… Пожалуйста, прости меня! Я не достойна иметь такого замечательного сына, как ты.

– Мама, не говори так! – не сдержался Герман и тоже заплакал. Прозвучавшие слова пролили ему бальзам на сердце, и в то же время ранили. – Мне не за что тебя прощать! Ты такая, какая есть, и я очень люблю тебя!

– И я тебя тоже, – улыбнулась та, нежно прикоснувшись к его щеке, покрасневшей от её недавней пощёчины.

Внезапно её осенило: она никак не могла быть той обезумевшей женщиной, которая в припадке ярости то и дело била своего любимого сына! Да-да, её, скорее всего, просто использовали какие-то злобные сущности, завладевшие ею, чтобы причинить вред не только ей, но и близким людям! Находясь в здравом уме, она никогда бы не посмела поднять на Германа руку, который души в ней не чаял! А Николай? Разве она позволила бы ему уйти из дома и провести ночь где-то на улице? Нет! Настоящая Лариса не была способна сделать ничего плохого.

– Это была не я, – покачала головой Лариса. – Не я! Ты веришь мне, Герман? Я бы никогда не причинила тебе боль! Я бы, я бы…

– Я знаю, мама, знаю, – успокаивал Герман, взяв за руку. – Что было, то прошло, и я не сержусь на тебя.

– Правда? – произнесла она, словно из последних сил.

Горе, вызванное смертью Николая, и мучившее её чувство вины перед сыном окончательно подкосили несчастную женщину.

– Да, правда. Как я могу сердиться на мать, которая родила и вырастила меня? А на отца? Послушай, уже очень поздно, и нам обоим пора спать! Пойдём, я помогу тебе, мамочка.

Лариса кивнула и, слегка опираясь на Германа, нетвёрдой походкой направилась к себе в комнату. Позже, лёжа в кровати, она по привычке достала сигарету и закурила. Размышляя об очень важном для неё разговоре с сыном, она сама не заметила, как заснула…

* * *

Герман проснулся от едкого запаха дыма, наполнившего его комнату. Резко вскочив с кровати, он в панике огляделся по сторонам и увидел чуть поодаль жёлто-оранжевые языки пламени, жадно и с треском поглощавшие всё вокруг. Ещё немного, и они добрались бы до него, но он успел схватить одежду и выбежать в гостиную, которая уже была почти полностью охвачена огнём.

– Мама! Мама! – неистово закричал Герман, закрывая руками лицо.

Его глаза слезились от едкого дыма, а тело испытывало такой сильный жар, словно его засунули в печку. Нужно было скорей выбираться из дома, пока его горящие стены не рухнули и не погребли заживо! Но, прежде чем выбежать, он должен был спасти свою бедную мать…

– Мама! – снова закричал он, кашляя и с трудом уворачиваясь от падающих на него обугленных головёшек. – Где ты?! Я иду к тебе! Иду!

Едва Герман пнул ногой дверь, точнее, то, что от неё осталось, которая вела в комнату матери, как натолкнулся на непроходимую стену из огня. Ему ничего не оставалось, как отступить назад и направиться к выходу через кухню, заваленную частью обвалившегося потолка.

Стоя перед непреодолимой преградой, он вдруг услышал какие-то громкие голоса и шум – это пожарные пытались проникнуть в полыхающий дом.

К счастью, им это вскоре удалось. Заметив напуганного до смерти мальчика, попавшего в огненную западню, из которой тот самостоятельно уже не смог бы выбраться, они поспешили к нему. Но вдруг случилось ужасное: оставшаяся часть обгоревшего потолка неожиданно со страшным грохотом рухнула прямо на него…

13

Крепким мужчинам в специальных огнеупорных комбинезонах понадобилось несколько минут, чтобы разобрать завал и вытащить Германа, которого затем с многочисленными переломами и ожогами увезли в больницу. Невероятно, но ему каким-то чудом удалось выжить в том адском пекле, ненароком устроенном его матерью.

Когда же он, придя в себя, узнал, что мама сгорела заживо, его охватила такая истерика, что бабушка Агафья и дед Болеслав едва смогли его успокоить. Они приехали к внуку почти сразу же: о случившемся несчастье им сообщили бдительные соседи дома Николая и Ларисы Модестовых, наблюдавшие жуткую картину ночного пожара. Именно они и вызвали пожарных, которым, к счастью, удалось спасти мальчика от неминуемой гибели.

Больше всего у Германа пострадали руки, которыми он вовремя прикрылся, чтобы защитить голову от рухнувшего на него потолка. Это помогло избежать тяжёлой черепно-мозговой травмы. Уже через три недели после того кошмара, что ему пришлось пережить, Герман выписался из больницы. К счастью, его ждало новое жилище – для него уже была приготовлена отдельная комната в уютном и просторном доме, где некогда жил его покойный отец.

– Ну вот, – с волнением произнесла Агафья Петровна, открывая перед внуком красивую деревянную дверь с вырезанными на ней замысловатыми узорами. – Добро пожаловать, Герман! Теперь это твой дом, в котором ты будешь жить вместе с нами.

Герман нерешительно кивнул и попытался улыбнуться – не получилось. Уже в который раз. Воспоминания о страшных событиях, то и дело всплывавшие в его памяти, были ещё очень свежи и болезненны. Он испытывал непроходящую тоску по родителям, в смерть которых до сих пор не мог поверить. И тот дом, куда его привели вдруг объявившиеся бабушка с дедушкой, которые оказались весьма обеспеченными, интеллигентными и приятными людьми, показался ему совершенно чужим. По крайней мере, пока…

Зайдя в свою новую комнату с комфортными условиями, Герман с потерянным видом сел на кровать, чувствуя подкатывающий к горлу ком. Ничто не радовало его, даже мысль о новом жилище. В том, что он теперь будет окружён заботой и вниманием, у него почему-то не было никаких сомнений. Может, потому что успел проникнуться симпатией к родителям своего отца, чувствуя, что она взаимна? Герман видел, что старики пытались загладить свою вину перед внуком, что так долго не хотели о нём знать, игнорируя сам факт его существования.

– Ну как, тебе нравится? – поинтересовался Болеслав Никифорович, погладив внука по голове. – Мы очень старались обставить эту комнату так, чтобы тебе было приятно в ней находиться. Посмотри, здесь есть всё и для учёбы, и для отдыха… Если ты захочешь что-либо убрать отсюда или, наоборот, добавить, только скажи, и мы вместе это сделаем… – тут он осёкся, вспомнив о том, что Герману какое-то время нельзя было поднимать ничего тяжёлого: с его рук только-только сняли гипс!

Мальчик ничего не ответил, продолжая тихо и молча сидеть. У него вдруг появилось странное ощущение, что он находится где-то в гостях и вот-вот должен был скоро уйти… Домой. Вот только дома-то уже не было! Того старого, жалкого, но родного дома, где он впервые познал боль, нужду, отчаяние, а также мечту стать известным музыкантом, и где жила его пусть и неидеальная, но всё же родная семья.

– Да, – вполголоса произнёс Герман, равнодушно оглядываясь по сторонам. Пожалуй, о лучших условиях он не мог и мечтать, но сейчас ему было всё равно. – Очень…

– Вот и замечательно! – обрадовался Болеслав Никифорович. Он и его жена знали, что оставались считанные дни до дня рождения их внука, и у них уже был готов для него поистине необычный подарок. Он ждал его в соседней комнате, которая оставалась закрытой от него до поры до времени…

* * *

– Как ты думаешь, ему понравился наш дом? – с беспокойством спросила Агафья Петровна, выйдя из комнаты Германа, который так и остался неподвижно сидеть на кровати, глядя прямо перед собой, и упорно молчать. Кроме двух коротких слов «да» и «очень», он больше ничего не сказал. – А мы с тобой?

– Не знаю, но надеюсь, что наш внук остался доволен, – предположил Болеслав Никифорович, слегка приобняв жену за талию.

Вместе они направились в гостиную, где могли бы обсудить всё случившееся.

– Я думаю, ему нужно время, чтобы привыкнуть к этому дому, так же как и к нам. Бедняга, ему и десяти лет не исполнилось, а уже столько пережил! Потерять отца и мать в таком юном возрасте, самому чуть не погибнуть во время пожара… Ужасно!

– А у меня было предчувствие какой-то беды, но я старалась не думать об этом. И вот, она случилась. И даже не одна… Сначала умер наш сын, так и не выйдя на свободу, – её голос слегка задрожал от нахлынувших чувств, – затем не стало нашей невестки… Какой кошмар! Она сгорела заживо в собственном доме! Слава Богу, что хоть с Германом всё обошлось хорошо, не считая травмы рук.

– Да уж, ему несказанно повезло. Страшно подумать, что было бы, не успей пожарные приехать вовремя…

– Мы должны позаботиться о нём, чего бы нам это ни стоило, – твёрдо сказала Агафья Петровна, с горечью вспоминая своё недавнее холодное и равнодушное отношение к сыну, которого она всё-таки сумела полюбить и простить. – Нельзя повторять те же ошибки, что мы совершили в прошлом. Мы виноваты в том, что случилось с Колей. Если бы мы с самого начала относились к нему, как к любимому сыну, а не как к чужому ребёнку, он бы, по крайней мере, не закончил свои дни в тюрьме.

– Увы и ах, – тяжко вздохнул от запоздалого раскаяния Болеслав Никифорович. – Да, мы оказались слишком плохими родителями, чёрствыми, гордыми и эгоистичными. А сына передавали из одних чужих рук в другие, лишь бы самим не принимать участия в его воспитании. Какие ж нормальные отец и мать так поступают? Вот и получилось в итоге так, что он, лишённый нашей любви и поддержки, погубил сам себя. Надеюсь, Герман не последует дурному примеру отца и не натворит глупостей, о которых будет жалеть потом всю жизнь! Мы, конечно же, сделаем всё, что от нас зависит, чтобы этого не произошло… А знаешь, я уже присмотрел для него очень хорошую школу! Я уверен, она ему понравится…

Агафья Петровна ничего не сказала, а лишь улыбнулась, лелея мысль о том, что её внук, наконец, по праву получит то, чего долгое время был лишён. А по-другому не могло и быть! Его бабушка и дедушка, с которыми ему теперь предстояло жить, были полны решимости позаботиться о нём и подарить ему свою любовь.

14

– Пойдём, дорогая, – Алексей Викторович указал на роскошный бежевый автомобиль, приехавший за ним и его дочерью. Любезно предоставленный администрацией города, тот должен был как можно скорее отвезти их на вокзал – до отправления поезда в Санкт-Петербург оставалось не так уж много времени. Усадив девочку на заднее сиденье, он подмигнул ей и, слегка дотронувшись до кончика носа, поинтересовался: – Ну что, красавица, ты готова отправиться в путь?

– Да, папочка, – радостно кивнула та, предвкушая скорую встречу с дорогой её сердцу мамой, с которой та не виделась уже целых две недели.

– Тогда поехали, – Алексей Викторович захлопнул за ней дверь. Сев рядом с водителем, он мельком взглянул на часы, а затем попросил: – На перекрёстке сверни-ка на Кленовую, от неё до вокзала рукой подать…

– Хорошо. Но там, кажется, ремонт…

– Ничего, проедем.

До того, как вернуться из Питера в родные края, Алексей, тщательно ознакомившись с городом, сумел довольно быстро найти дом, подходящий для своей семьи. Он располагался недалеко от центра города рядом с частной клиникой, где теперь проходила лечение Варвара Иннокентьевна. Убедившись в том, что жена оказалась в надёжных руках высококвалифицированных врачей, он со спокойной душой взял обратный билет до NN, где его с нетерпением ждала дочка, временно находящаяся на попечении семьи Замятиных.

Какова же была её радость, когда она встретила отца, приехавшего за ней! Его отсутствие, длившееся всего лишь несколько дней, показалось целой вечностью.

– Что случилось? – нахмурившись, спросил водителя Алексей Викторович, когда автомобиль вдруг резко затормозил.

– Кажется, колесо полетело, – ответил тот.

* * *

Впервые за два дня безвылазного пребывания в своей комнате, Герман решился-таки выйти на улицу, на которой он теперь жил. Она была очень красивой, тихой и ухоженной. Главной примечательностью её были высокие раскидистые клёны – оттого-то её и назвали Кленовой. Мало кто из водителей отваживался по ней ездить, поскольку деревья, пустившие в землю глубокие корни, сделали её очень узкой, удобной лишь для езды на мотоцикле или велосипеде, но никак не на автомобиле.

Всё ещё находясь в подавленном состоянии, вызванном недавними событиями, Герман с мрачным выражением лица уселся на скамейку. Он даже забыл о своём дне рождения, который уже наступил. Подумать только: а ведь он мог бы отпраздновать его вместе со своими родителями, будь они живы! Как бы он хотел вернуть их, но, увы, это было невозможно.

«Папа, мама, где вы сейчас? – мысленно задал он себе вопрос, на который у него не было ответа. – Неужели вас больше нет? Я не могу в это поверить, не могу! Смерть, будь ты проклята! Та забрала у меня моих родителей! Ненавижу тебя!»

Герман закрыл глаза и попытался отбросить мысли о смерти, подумав о чём-нибудь приятном. Неожиданно он вспомнил о том дне, наверное, самом счастливом в его жизни, когда родители взяли его с собой в «Северный бриз». Вопреки их запретам, он смело взбежал на сцену и удостоился чести поиграть на рояле. Пусть это у него не очень хорошо получилось, однако, ему удалось произвести впечатление на публику. Невероятно, но он сумел в тот вечер облечь в фортепианные звуки музыку, которую слышал, казалось, с самого рождения.

Возникло желание вновь повторить это волшебство: снова сесть за рояль и играть, играть… Повинуясь внутреннему порыву, он вытянул перед собой ещё не окрепшие от травм руки и положил их на воображаемую клавиатуру. Его пальцы зашевелились в такт зазвучавшей у него в голове музыке, которая вновь чудесным образом напомнила о себе. Откуда она взялась? И тут его осенило…

Вскочив со скамейки, словно ужаленный, Герман огляделся вокруг и внимательно прислушался. Всё окружающее его пространство, казалось, тонко вибрировало, издавая множество едва слышимых и различимых звуков. Подойдя к раскидистым клёнам, он вдруг услышал исходящую от них музыку, вибрации которой были столь тонки и неуловимы, что обычный человеческий слух не мог их воспринять. Отойдя от деревьев, Герман, находясь под впечатлением от своих наблюдений, подошёл к розам, росшим на клумбе, наклонился к ним и услышал их уникальную мелодию. Какая же она была чудесная! А у камней, лежавших у забора!.. Немного глуше, но не менее выразительная и гармоничная, вливающаяся в великую симфонию звуков, которыми полнился мир.

Неожиданно до чувствительного слуха паренька долетели голоса, раздавшиеся на некотором расстоянии от него. Он обернулся и увидел на дороге двух мужчин. Один из них, одетый в деловой костюм, с напряжённым выражением лица ходил назад и вперёд, то и дело поглядывая на часы, а другой суетился возле автомобиля, в спешке меняя спущенное колесо. Неподалёку от них, любуясь красавцами-деревьями, гуляла какая-то девочка на вид лет десяти-двенадцати. Её волосы в солнечных лучах, казалось, переливались чистым золотом. Проходя мимо Германа, она повернула голову в его сторону, а затем, вдруг резко замедлив шаг, остановилась.

– Привет, – помахала та рукой, щурясь от яркого полуденного солнца.

– Привет, – улыбнулся Герман, пряча за спиной самую красивую розу, которую он успел сорвать с клумбы для очаровательной незнакомки.

Секунду-другую они стояли молча, смущённо глядя друг на друга. Первым нарушил тишину Герман, шагнув к ней навстречу.

– Меня зовут Герман. Я живу на этой улице, вон в том доме… А ты где?

Она ничего не ответила, лишь пожала плечами, а затем выразительным жестом дала понять, что ей нужно идти, а, точнее, ехать. Не прошло и десяти минут, как водитель, вытирая ветошью руки, вдруг громко произнёс: «Готово!»

– Детка, где ты? – раздался голос отца. – Сейчас не время для прогулок! Поезд нас ждать не будет!

– Вот, это… Для тебя, – набрался храбрости Герман и подарил ей розу. – А мы ещё увидимся?

– Не знаю, – застенчиво улыбнулась та, бережно взяв в руки цветок. – Какая красивая! Спасибо, Герман. Ну, я пошла…