Черный парусник

– Пошли прочь! – крикнул Флинн и пнул приближающихся крыс так, что они отлетели к стене.

«С-с-скорее! Подумай о чем-то хорошем и выпус-с-сти меня!» – сказал Шешан.

Флинн пытался сосредоточиться, но перед глазами стояли лишь горы разлагающихся трупов животных. Ни одно светлое воспоминание никак не посещало его – и вряд ли посетит, пока он находится в этой норе, пропахшей смертью и жестокостью.

Крысы все продолжали атаковать Флинна, кусать и жалить. Он отчаянно сопротивлялся: срывал их с себя, в ярости бросал на пол, а после давил ногами. Хруст костей и противный писк разносились по комнате. Флинн был уверен, что у него хватит сил, чтобы уничтожить всех демонов до последнего, но вскоре его ноги и руки потяжелели. Эта жгучая тяжесть направилась в голову, и в ней возникла мысль. Странная и как будто чужая.

«Да пусть эти твари изглодают его до самого скелета! Все равно Доггид бессмертный! Зачем мне ему помогать? Ведь он был еще той сволочью…» – с полным безразличием подумал Флинн.

Он уже потянулся к карману штанов, чтобы достать перстень, как вдруг в груди раздался звон, словно его сердце превратилось в колокол. Прижав ладонь к внутреннему карману, он понял, что это звенела и подрагивала заколка-бабочка. Крысы замерли и начали падать. Немного очухавшись, они застучали зубами, изогнули хребты, но снова нападать не решались. Вместо этого крысы развернулись и серой рекой потекли к насмерть перепуганному Доггиду.

– Видимо, Кейти снова спасла меня, – прошептал Флинн, выметая из головы чужие мысли.

Приняв порцию «Слез единорога», чтобы очиститься от суллемы, он вновь попытался сосредоточиться на чем-то хорошем, и в этот раз у него получилось: перед внутренним взором возникла Кейти. Милая, добрая, всегда ласковая и смеющаяся. Даже если за окном лил дождь и все вокруг заставляло впадать в уныние, она не прекращала сиять.

Свет зажегся в его сердце, подобно костру посреди ночного леса, и теплым потоком направился к правой руке. Шешан встрепенулся и ожил, издав тихое шипение, которое больше напоминало приглушенный смех.

Вспышка была настолько сильной, что на одно мгновение из комнаты пропали все тени, а затем змей начал метаться из стороны в сторону так быстро, что Флинн не успевал различать его силуэт: Шешан превратился в золотистую иглу, которая прошивала комнату, уничтожая демонических крыс. Пытаясь сопротивляться, они начали соединяться между собой, сливаясь в одно безглазое существо с кучей пастей и хвостов. Кажется, нечто подобное люди называют крысиным королем.

Серый зубастый ком все рос и рос, и складывалось впечатление, что он будет разбухать до тех пор, пока не заполнит своей тушей комнату, раздавив всех, кто находится в ней. Шешан, добив последнюю одиночную крысу, вернулся к Флинну.

«Мне нужно больш-ш-ше света, иначе я не с-с-справлюсь», – сказал змей.

Флинн достал из внутреннего кармана куртки ярко-синюю заколку, поднес к губам и, прикрыв глаза, тихо попросил помочь ему. Сквозь ресницы ему показалось, что крылья бабочки слегка шелохнулись, и в голове завертелся калейдоскоп воспоминаний. Он увидел все самое лучшее в себе. Как исполнил мечту Тайло, как скрашивал серые больничные будни Кейти, как вынес Хольду из ее кошмара наяву, когда их чуть было не погубил Безумный, как помог матери и отчиму в пылающем храме. Все это сделал он. И ни скверна, и ни один демон не смогут вычеркнуть это из его жизни. В нем есть добро, и оно победит, обязательно победит.

Флинн вытянул руку, и из его ладони вырвался свет тысячи солнц. Крысиный король разлетелся на части, точно взорвался изнутри, и комната снова погрузилась в полумрак и тишину.

Доггид, уткнувшись лицом в колени, дрожал в углу. Подойдя к нему, Флинн опустился на корточки и положил руку ему на плечо. Парень вскрикнул и, подняв лицо, отшатнулся, прижавшись к стене так, будто хотел врасти в нее.

– Все закончилось, – успокоил его Флинн. – Этих тварей больше нет.

– Н-но… – заикаясь, начал Доггид, – но он-ни вер-рнут-тся… Они всегда возвращаются…

– Скажи, а почему они приходят?

Флинн решил, что стоит попробовать поговорить с Доггидом, может, после случившегося он сам расскажет, почему стал одержимым и куда делся его Танат.

– Они хотят еще… Им всегда мало, – ответил парень.

– Чего им мало? – спросил Флинн.

– Мало жертв… – трясущимися губами произнес Доггид.

– То есть ты должен приносить им жертвы?

– Да, иначе они не успокоятся… и будут грызть изнутри… Но такова цена… Я заплатил ее…

– И что же ты сделал? – Флинн наклонился, потому что еле мог различить в бормотании Доггида внятные слова. – Какую цену и за что ты заплатил?

– Чтобы запереть Смерть на замок, я предал… Чтобы обрести силу, я предал… – Глаза Доггида стали огромными, и в них отразился неяркий свет масляных ламп. – Я принес своему демону жертву, чтобы он вырос и помог мне побороть Смерть… Я… предал…

– Какую жертву ты принес? – повторил вопрос Флинн.

– Я предал… я предал… я предал… – как заведенный говорил Доггид. Казалось, что он попросту забыл другие слова. – Я предал… я предал… я предал Флинна… – на выдохе произнес он.

– Что ты сделал? – не веря своим ушам, спросил Флинн. – Повтори! Повтори! Кого ты предал?!

Он сжал зубы и схватил Доггида за шиворот.

– Флинна, – почти без эмоций сказал тот. – Когда он скрывался от банды, я рассказал, где найти его…

В груди кипел котел ненависти, заливая тело Флинна жаром. Он еле сдержался, чтобы не врезать Доггиду по его поганой роже.

– А ты хоть знаешь, что потом случилось с Флинном?! – крикнул он, брызнув слюной. – Баттори – этот сукин сын – убил его! Слышишь?! – Он тряхнул Доггида так сильно, что его рыжеватая голова чуть не слетела с шеи. – Ты предатель, чертов предатель!!! Ты убил того, кто доверял тебе!

– Да… – согласился Доггид и безвольно откинулся назад, точно все его кости в один миг растворились и осталась только оболочка. – Я предатель…

– И все это ради чего?! Бессмертия?! Ну же, скажи мне! Это стоило того?! Стоило?! Теперь, чтобы жить вечно, ты терпишь все эти мучения! Ну же, скажи! Это стоило того?!

Флинн часто задышал, отпустил Доггида и вскочил на ноги. Он уже хотел пулей вылететь из комнаты, но, вспомнив, что не узнал главного, с трудом остудил свой гнев.

– Ты сказал, что запер свою Смерть, – не поворачиваясь, злобно процедил он. – Где она? Если хочешь хоть как-то искупить свою вину перед Флинном, ответь.

Сначала повисла тишина, но потом на ее место пришли непонятные хлюпающие звуки. Флинн оглянулся и увидел, что рот Доггида полон крови: он сожрал собственный язык, только бы не отвечать.

Не имея больше сил находиться рядом с тем, кто приложил руку к его убийству, Флинн вышел из квартиры номер 50, спустился по лестнице и, быстро шагая, покинул умирающий дом.

6 Лишь воспоминания

04:32 – было написано на карточке из темно-фиолетовой бумаги. Именно столько времени осталось у Флинна перед тем, как ему нужно будет вернуться в мир мертвых. Вот только возвращаться не было никакого желания. Он хотел прирасти к скамейке, на которой сидел, навечно застыть, развалиться на части – да что угодно, только бы не отчитываться за проваленное задание!

Как только Флинн увидел жалкое состояние Доггида, он сразу понял, что вся эта затея бессмысленна: демоны затмили разум бедного парня настолько, что тот явно тронулся умом. Но, несмотря на это, он все же попытался воплотить в жизнь план Графа Л.

Флинн откинулся на спинку скамейки и посмотрел на потолок с нарисованными среди облаков ангелами. Ипокрианские храмы всегда своей неземной красотой погружали его в умиротворение. В детстве он частенько сбегал сюда, особенно когда родители ссорились или когда его школьный дневник пестрел плохими оценками и замечаниями от учителей. Здесь можно было переждать огромную бурю, бушевавшую в его маленькой жизни.

– Я вас, кажется, уже где-то видел, – произнес знакомый голос.

Флинн повернулся и справа от себя увидел светловолосого парня, похожего на ангела больше, чем те строгие крылатые юноши, нарисованные на сводчатом потолке. Он сидел на скамейке, закинув ногу на ногу и положив одну руку на другую. В памяти сразу же всплыла их недавняя встреча: перед тем, как Безумный устроил пожар в храме, убив несчастного отца Юстаса, они успели обменяться парочкой фраз.

– Меня зовут Алистер, а вас? – спросил он, внимательно рассматривая Флинна глазами цвета весенней листвы.

Точно, этот парень ведь не может запомнить его. Таковы правила: живые забывают мертвых. Придется представиться заново.

– Я Флинн, – ответил он и протянул руку.

Алистер пожал ее, и Флинн заметил, какие тонкие и изящные пальцы были у парня.

– Ты пианист? – поинтересовался Флинн, подумав, что с такими руками тот мог быть настоящим виртуозом. Правда, если слух есть.

– Нет, – вздохнул Алистер. – Хотя, признаюсь честно, когда-то я учился играть на фортепиано. Чем я только не пытался заниматься за свою… – он вдруг замолчал, – короткую жизнь. Но рано или поздно мне все наскучивает. Это настоящее проклятие: только я нахожу дело по душе и начинаю свято верить, что именно этим я бы и хотел заниматься до скончания века, как вдруг теряю интерес, и от моего воодушевления и восторга остаются лишь крошки. И мне вновь приходится думать, чем бы себя занять. Порой кажется, что я целую вечность все ищу и ищу, но никак не могу найти своего предназначения. И все чаще я задаюсь вопросом: для чего я вообще нужен этому миру?

– Моя бабушка говорила, что скука – злейший враг человечества. Она часто подбивает людей на ужасные вещи, – сказал Флинн.

– Ваша бабушка очень мудрая женщина. – На губах Алистера промелькнула не то тень улыбки, не то горькая усмешка. – Скука действительно может привести человека к краю пропасти. Вопрос лишь в том, прыгнет ли он сам в нее или низвергнет туда весь мир…

Он застыл, точно изваяние, – и теперь казалось, что безграничная печаль до конца времен будет светиться на его неподвижном лице.

– Сегодня здесь так мало людей. – Флинн наконец-то осмелился нарушить безмолвие.

– Да, – отвлекшись от своих мыслей, согласился Алистер, – люди боятся посещать храмы после тех страшных пожаров, в которых погибло столько невинных душ. Говорят, что в ночь «огненного безумия», так назвали ее в газетах, каждый третий храм пылал. Жаль, что поджигателя так и не поймали. – Между бровями Алистера пролегла глубокая морщина.

«И не поймают», – подумал Флинн.

Безумного они с Хольдой пленили в ту же ночь, вот только он не знал, что одержимый успел погубить так много людей. Газет Флинн не читал – что до своей смерти, что после нее, – будучи непоколебимо уверенным в одном: чистой правды в них не найти, сколько ни ищи, а грязная ему была не нужна.

– А ты почему опять один пришел? Неужто твоя тетушка все еще болеет? – спросил Флинн и тут же прикусил язык.

Вот ведь болван! Он же должен был делать вид, что это их первая встреча. Но Алистер, не заметив ничего подозрительного, спокойно ответил:

– Да, увы, она еще болеет, но уже чувствует себя намного лучше.

– В каком-то смысле ей повезло, что она заболела, как бы странно это ни звучало, – стал рассуждать Флинн. – Если бы она была в ночь «огненного безумия» в храме, то могла бы пострадать.

– Да, – кивнул Алистер, и его длинные волосы колыхнулись золотистым водопадом, – никогда не знаешь, чем обернется неприятность: настоящей трагедией или нежданной радостью.

Он вдруг опять упал в бездну собственных мыслей, а затем, отодвинув манжет своей белоснежной рубашки, глянул на наручные часы и с расстроенным видом произнес:

– Ох, пустая моя голова, я же обещал тетушке прийти на ужин. Если сейчас же не уйду, то, вне всякого сомнения, опоздаю. Нескучного вам вечера, Флинн… – Алистер сделал паузу.

– Морфо, – сказал Флинн, догадавшись, что парень хотел обратиться к нему не только по имени, но и по фамилии.

– Звучит красиво, – улыбнулся Алистер. – До скорой встречи, Флинн Морфо.

Поднявшись со скамейки, он слегка склонил голову в знак прощания и направился к большой резной двери, за которой вечерней прохладой дышала улица. Флинн провожал его настороженным взглядом. Что-то странное было в этом пареньке, но что именно – он никак не мог понять. Видимо, спиной почувствовав, что Флинн смотрит на него, Алистер, уже находясь у самой двери, обернулся и одарил его доброжелательной улыбкой, а затем глянул на алтарь, над которым возвышалось всевидящее око.

– И все же мне никогда не нравился символ ипокрианства, – хмыкнул Алистер. – За тобой как будто постоянно следят, а иногда так хочется побыть наедине с собой.

Флинн невольно повернулся к алтарю, а когда вновь посмотрел на выход – Алистера уже и след простыл. Он вышел из храма так же бесшумно, как и вошел в него.

Время постоянно издевалось над Флинном. Оно то растягивалось, когда его и так было в избытке и хотелось, чтобы оно шло побыстрее, то, наоборот, спешило, когда его чертовски не хватало.

И вот сейчас оно мчалось на всех парах, словно куда-то опаздывало, а Флинн так хотел еще немного отсрочить неминуемый выговор. 01:58 – столько времени осталось до того момента, когда Граф Л будет линчевать его.

Он все сидел и думал, что же его ждет впереди. Вдруг великий страж порядка, узнав, что Флинн не сможет проникнуть в банду с помощью Доггида и стать одержимым, очень разозлится? И, не мешкая ни минуты, спустится с ним в Лимб, «наколдует» бассейн, который заполнит скверной, заставит искупаться в ней, а потом отправит Флинна к мистеру Баедду – тогда уж он сразу сойдет за своего. Вот только ненадолго: его душа очень быстро растворится в скверне, как кусочек яичной скорлупы в кислоте. Но, возможно, оставшегося времени будет достаточно, чтобы узнать, куда пропадают Танаты одержимых. Душа Флинна в обмен на самую большую загадку во Вселенной – звучит как выгодная сделка. Но точно не для него самого: он ничего, кроме забвения, не получит.

– Не кажется ли тебе, что ты засиделся тут? – послышался мужской голос.

Рядом с Флинном на скамейку опустился худощавый брюнет, одетый в строгий темно-синий костюм.

– Как там мама? – спросил Флинн, повернувшись к нему лицом.

– Хорошо, – ответил Лютер, скрестив руки на груди. – А вот у тебя дела, вижу, не очень.

– Да так… денек не задался, – нахмурился Флинн. Рассказывать подробности ему не хотелось. – Признаться, не думал увидеть тебя тут одного, без мамы.

– Почему?

– Ты же духовидец и знаешь, что ипокрианство – это одна большая ложь.

– Но тебе ведь тоже известно, что мир не такой, каким его описывают в ипокрианских книгах, но все равно пришел, – парировал Лютер.

– Я тут просто прячусь от реальности, – признался Флинн и, немного склонившись, положил локти себе на колени.

– Понятно. Тебя, кстати, Граф Л ищет, – сообщил Лютер. – Он связался со мной и попросил отыскать – цитирую – «этого оболтуса». Его живые граффити несколько часов назад видели тебя на соседней улице.

– Я пока что не хочу возвращаться в мир мертвых, – сказал Флинн, рассматривая пол. – У меня есть почти два часа, так что передай Графу Л, что вернусь не раньше, чем закончится время.

– Ему этот ответ не понравится, – заметил Лютер.

– А мне не понравится то, что он сделает со мной, когда я вернусь. Мне в любом случае влетит от него, так что все оставшееся время я буду наслаждаться тишиной и покоем.

– Лучше проведи его с пользой.

Флинн непонимающе глянул на Лютера.

– Сходи посмотри на своего брата, – пояснил тот.

– Как?.. – В голове Флинна будто фейерверк взорвался и оглушил его. – Лиам уже родился?

– Да, – ответил Лютер, – на следующий день после того, как тот одержимый напал на нас в храме.

– А с ним все в порядке? – Флинн так взволновался, что аж подскочил на месте.

– Лиам родился раньше положенного срока, но он крепкий малыш, поэтому все хорошо, – с улыбкой произнес Лютер, глядя на свечи у алтаря. – Он уже дома.

– Тогда я не пойду, – сжавшись, прошептал Флинн.

Он не хотел встречаться со своей матерью. Для него это испытание будет слишком трудным: ему придется смотреть ей в глаза и делать вид, что они совершенно чужие друг другу люди. Видимо поняв это, Лютер сказал:

– Твоей матери сейчас нет дома, она пошла по своим делам.

– То есть ты оставил моего брата одного дома?!

– Нет, конечно. Я не настолько безответственный, – спокойно произнес Лютер. – За ним присматривает няня.

– А, ну тогда ладно, – успокоился Флинн и заерзал на скамейке. – А на кого он похож? На тебя или на маму?

– Сейчас он больше похож на старую картофелину, – призадумавшись, ответил Лютер.

И тут Флинна прорвало. Он смеялся так громко, что если бы в храме кроме них с Лютером находился кто-то еще, то на них бы уже осуждающе косились и просили бы уйти. Немного успокоившись и вытерев выступившие в уголках глаз слезы, Флинн сказал:

– Ну что же, пойдем посмотрим на моего брата-картофелину.

– Действительно, вылитая картофелина, – согласился Флинн, рассматривая спящее личико малыша.

Лиам выглядел таким сосредоточенным, будто не спал, а что-то старательно обдумывал с закрытыми глазами. Маленькие кулачки то сжимались, то разжимались, и Флинн не удержался и поднес указательный палец, который Лиам тут же схватил. В следующее мгновение младенец открыл темные глаза и посмотрел на него. В этом взгляде, казалось, застыл один-единственный вопрос: кто ты такой? И Флинн решил ответить на него:

– Привет, Лиам, я твой старший брат. Надеюсь, что мы подружимся.

– Я оставлю вас наедине, – сказал стоящий за спиной Лютер.

Дверь скрипнула, и они остались одни в комнате. Она была небольшой, но очень уютной: на стенах светло-желтые обои с силуэтами уточек, в углу пеленальный столик, рядом кресло-качалка с высокой спинкой, чуть дальше диван, обитый серой хлопковой тканью; по бокам от двери стояли светлые комоды, на которых восседал дозор из плюшевых игрушек. Было заметно, что мама и Лютер тщательно готовились к рождению его брата.

– Лиам, знаешь, – наклонившись еще ниже, прошептал Флинн, чувствуя тепло его крохотной ручки, – хотел попросить тебя об одном. Ты уж не расстраивай нашу маму, она и так натерпелась от меня такого, что словами не передать. Из меня получился никудышный сын, так что не бери с меня пример. Стань для нее тем, кем она сможет гордиться… – Флинн прикрыл веки, глубоко вдохнул, а затем медленно выдохнул. – Сделай то, чего я не смог сделать… и уже никогда не смогу…

Он открыл глаза, и по его щекам потекли слезы. Флинн не хотел плакать, но не смог сдержать в себе тот поток чувств, который рвался наружу. Он сидел у кроватки Лиама и представлял, как бы сложилась его судьба, если бы он вернулся в прошлое, уже зная о том, к чему приведут все поступки, совершенные им, все слова, сказанные когда-то в порыве гнева, боли и печали. Тогда бы он переписал свою жизнь заново, не сделав ни единой помарки, но, увы, то, что он прожил, не было черновиком, и чистых страниц у него не осталось.

Он услышал щелчок замка, и от этого звука его сердце обмерло и упало замерзшей птицей. Кто-то пришел в квартиру Лютера. Флинн бесшумно подошел к двери детской комнаты и прислушался. Этот голос невозможно было спутать ни с чьим другим – голос его матери.

Она вернулась домой раньше, чем предполагал Лютер. Что же теперь делать? Прятаться здесь негде, а через окно выйти не получится: нет пожарных лестниц, а квартира находится на четвертом этаже. Нет, чисто теоретически Флинн мог бы выпрыгнуть, но в таком случае он бы вернулся в мир мертвых через резиденцию Смерти, потому что от его тела осталась бы лепешка из звездной пыли. И тогда бы Флинн получил выговор от Графа Л в двойном размере: за проваленное задание и за бессмысленную смерть.

Все лихорадочные мысли улетучились, когда дверь скрипнула и в комнату вошла мама. Она была в белом шерстяном платье и в домашних тапочках. Мама выглядела уставшей и растерянной: светлые волосы, спускавшиеся ниже плеч, обрамляли исхудавшее лицо, рот был слегка приоткрыт, будто она хотела что-то сказать, но забыла, что именно, а в ярко-синих глазах читалось удивление.

– Это тот самый молодой человек, о котором я тебе рассказывал, – произнес появившийся за ее спиной Лютер. – Это он помог нам, когда в храме начался пожар.

Страх прибил Флинна к полу – не сдвинуться. Сердце то колотилось в бешеном темпе и горело огнем, то замирало, словно покрывалось коркой льда. Мысли в голове перемешались, и осознавать реальность становилось все тяжелее. Происходящее казалось ему сном, из которого невозможно было выбраться. Ты уже понимаешь, что спишь, хочешь проснуться, кричишь, надрываешься, но настоящий мир не впускает тебя обратно, наглухо замуровав все двери.

Мама не отрывала глаз от него и все смотрела и смотрела, и Флинн уже начал думать, что в ней зреет осознание: перед ней ее сын. Сейчас, еще немного – и она точно вспомнит его! Кинется к нему, крепко обнимет, поцелует и шепнет, что больше никогда не отпустит. Но зародившийся блеск в ее ярко-синих глазах померк, и на его место снова пришла растерянность.

– Ох, большое спасибо, что помогли нам с мужем. Если бы не вы, не знаю, что бы и было, – сказала мама и устало улыбнулась.

Флинн ничего не ответил. Он хотел выдавить хотя бы простое «пожалуйста», но в горле застрял ком, через который ни одно слово не могло протиснуться, поэтому он молча кивнул.

Мама растерялась еще больше, но, пытаясь скрыть это, продолжила говорить:

– Могу ли я узнать, как зовут нашего спасителя?

– Тайло, – наконец-то выдавил Флинн. – Меня зовут Тайло.

Это было единственное имя, которое всплыло в его голове со дна беспорядочных мыслей. Наверное, потому что он очень хотел, чтобы его психофор оказался сейчас рядом и поддержал в такой тяжелый момент.

Комнату заполнило хныканье: услышав голос мамы, Лиам стал корчиться, требуя внимания.

– Солнышко мое. – Подбежав к кроватке, мама тут же взяла его на руки и начала ритмично укачивать. – Ну что с тобой? Вроде сухой, да и няня должна была дать тебе бутылочку, – заворковала она. – Ах, ты просто по мне соскучился, – с улыбкой добавила мама, когда Лиам успокоился. – Она повернулась к Флинну: – Нам с мужем было бы очень приятно, если бы вы остались на ужин.

– Я не могу, – мотнул головой Флинн.

– Но почему же? – нахмурилась мама. – Прошу, останьтесь. Нам хочется хоть как-то отблагодарить вас за то, что вы сделали. Вы ведь спасли не только нас с мужем. – Она прижала к себе Лиама и губами коснулась его виска.

Флинн достал из кармана темно-фиолетовую карточку. У него оставалось чуть больше часа, до «Черного кролика» идти минут двадцать.

– Хорошо… но только ненадолго: меня ждут в другом месте.

Перед Флинном стояла тарелка с запеченной уткой и картофельным пюре, но складывалось впечатление, что в ней лежало что-то несъедобное, потому что он так и не притронулся к еде.

– Невкусно? – с нотками разочарования спросила мама.

– Нет, что вы, пахнет потрясающе, просто кусок в горло не лезет, – моментально ответил Флинн. – День выдался не очень.

– У вас какие-то проблемы? – взволновалась она. – Может, мы с мужем сумеем как-то помочь?

Флинн глянул на Лютера, который внимательно слушал их беседу.

– Если это в моих силах, я постараюсь что-то сделать, – произнес тот.

– Нет, спасибо, я сам справлюсь, там пустяки, – сказал Флинн и, когда мама отвлеклась, залпом выпил воду, а после незаметно налил в свою опустевшую кружку немного «Живительного нектара».

Наколов на вилку кусочек утки, он поднес ее ко рту и ощутил давно забытый вкус. Мама всегда хорошо готовила. В детстве, когда Флинн приходил из школы, его с самого порога приветствовал манящий аромат домашней еды, от которого текли слюнки. Хотя мясо на их столе было далеко не каждый день, но даже из простых продуктов мама, как и многие женщины из небогатых районов, могла закатить настоящий пир. Но после смерти отца и частых побегов Флинна она почти перестала готовить.

Сразу же запив еду «Живительным нектаром», он посмотрел на маму и с придыханием сказал:

– Невероятно вкусно.

В уголках ее глаз появились морщинки-лучики: она улыбалась, и в комнате стало как будто немножко светлее.

– Я очень рада, что вам понравилось. Это любимое блюдо моего старшего сына.

Флинн замер и сжал вилку так, что костяшки пальцев побелели.

– Вы, кстати, так похожи на него, – сощурившись, продолжила она. – Тайло, а сколько вам лет?

– Почти семнадцать… – кашлянув, ответил он.

– Ах, всего на год младше моего Флинна – ему уже восемнадцать. – Она положила локти на краешек стола, переплела пальцы рук и с грустью сказала: – Он уже совсем взрослый. Вот бы хоть одним глазочком взглянуть на него… Интересно, он отрастил длинные волосы, как мечтал когда-то?