Черный парусник

Флинн разжал пальцы, и послышался удар металла о деревянную поверхность письменного стола.

– Извини, – сдавленно произнес Флинн и с виноватым видом сжался в кресле. – Просто интересно стало.

– Интересно? – переспросил Граф Л, подходя к нему. – Впустить в свой разум бесконечный поток пересудов, скандалов и пустого трепа – действительно кажется тебе увлекательным занятием?

– Наверное, все же нет, – негромко ответил Флинн. – Кстати, а кто это у тебя на потолке обитает? – решил он переменить тему. – Как только я взял мундштук, услышал женский голос.

– А, это, – Граф Л уселся на край стола и махнул рукой, – это Аргус. Я нарисовал ее самой первой из всех моих граффити.

– Так это граффити? – Флинн присмотрелся к потолку. – Она так не похожа на все твои остальные работы.

– Ну да, она особенная. Почти абстракция, – сказал Граф Л. – Аргус моя незаменимая помощница. Я слежу за порядком во Вселенной, а она за порядком в моем кабинете: чтобы такие, как ты, не залезли сюда и не украли что-нибудь.

– Как будто тут есть что-то ценное, – осматриваясь по сторонам, пробормотал Флинн.

Кабинет был полупустым: ни шкафов, ни стеллажей, где бы могли храниться важные вещи или книги с запретными знаниями. Открыв единственный ящик письменного стола, он обнаружил там лишь пакетик мятных леденцов.

– Если эти леденцы не позволяют обрести бессмертие, то считай, что ничего ценного, кроме кальяна со сплетнями, у тебя и нет, – заключил Флинн.

– Эти леденцы позволяют обрести лишь свежее дыхание.

Граф Л нагнулся и, ловко выудив из открытого пакетика темно-зеленый леденец, сунул его себе за щеку.

– А ты чего в моем кресле расселся? – нахмурился он. – Вот станешь стражем порядка – будешь сидеть в нем сколько угодно, а до этого момента – не смей пристраивать свой зад на мое имущество!

– Ладно, встаю. – Флинн поднялся на ноги и, постанывая, расправил плечи. – Все равно оно неудобное. Кстати, ты зачем попросил меня остаться?

– А, точно! – ударив себя по лбу, воскликнул Граф Л.

Спрыгнув, он подошел к длинному столу посреди комнаты.

– Аргус, убери это и достань мой архив.

Деревянные ножки стола начали погружаться в пол, будто он превратился в зыбучий песок. Стулья накренились и скрылись из виду первыми. Совсем скоро в кабинете стало почти пусто, но продлилось это недолго. Бледно-фиолетовые обои принялись вздуваться и рваться на части, выпуская наружу деревянные шкафы со множеством прямоугольных ящиков. Но это было еще не все: кабинет стал расти, удлиняясь в бесконечность, и из стен продолжали появляться шкафы. Вдалеке все еще были слышны звуки рвущихся обоев, когда Граф Л с непринужденным видом пошел вперед.

– Так, это должно быть где-то здесь… – пробормотал он. – Или не здесь… Хм-м-м…

Его густые черные брови то сходились на переносице, то опять расходились в стороны, и Флинну подумалось, что они похожи на двух упитанных танцующих гусениц. Эта мысль настолько развеселила его, что он не сдержался и прыснул со смеху.

– А что это за архив такой? – спросил Флинн, стараясь подавить смех.

– Тут хранится самое ценное, что есть во Вселенной, – ответил Граф Л, не отрываясь от поисков.

– И что же это? – Во Флинне проснулся неподдельный интерес.

– Знания, – гордо произнес Граф Л. – Нет ничего дороже знаний.

– В мире живых с тобой бы не согласились… – Флинн плотно сомкнул губы и с грустью посмотрел на бесконечный архив. – Там деньги ценятся больше.

– Нет, определенно нет, самостоятельно я этот ящик не найду, – самому себе сказал Граф Л, пропустив слова Флинна мимо ушей. – Аргус, отведи меня к разделу с самыми яркими звездами.

Что-то зашуршало вдалеке, и к их ногам из бесконечно длинного коридора примчалась красная ковровая дорожка. Граф Л встал на нее и, обернувшись, выжидающе посмотрел на Флинна. Все поняв по одному лишь взгляду, он подошел к дорожке и тоже встал на нее.

– Держись, – предупредил его Граф Л, и они рванули вперед.

Флинн ощущал себя серфингистом, который поймал огромную волну и теперь мчался на ее пенном гребне. Его волосы трепал ветер, а глаза слезились от пыли, которую поднимала ковровая дорожка. Хотелось кашлять, но Флинн боялся, что тогда он потеряет равновесие, свалится и костей не соберет. Графу Л для завершения своего невозмутимого образа не хватало только кальяна под мышкой, который бы он сейчас спокойно покуривал, делая вид, что ничего из ряда вон выходящего не происходит.

Ковровая дорожка замедлилась и остановилась. Когда Граф Л и Флинн сошли с нее, она немного приподнялась над полом и стряхнула с себя пыль, которая плотной стеной взметнулась до самого потолка.

– Фу, блин! – прокашлял Флинн, потирая глаза. – Ты бы хоть иногда из нее пыль выбивал.

– Ты ведь знаешь, что бить кого-то – жестоко? Или для тебя это новость? – задумчиво произнес Граф Л, подойдя к ближайшему шкафу.

– Тогда хотя бы постирай ее! – сказал Флинн и мотнул головой, чтобы избавиться от осевшей на волосах пыли.

– Она терпеть не может воду, – вздохнул Граф Л, внимательно изучая надписи на ящиках. – И, кстати, пылесос тоже не вариант: она боится щекотки.

– Что ты ищешь? – спросил Флинн, заглядывая через его плечо.

– Рецепт пирога из космической пустоты, – серьезным тоном сообщил Граф Л, но Флинн ему, естественно, не поверил.

Он отчетливо слышал, как страж порядка попросил Аргус привести его к разделу с самыми яркими звездами. Вот только зачем? И какое отношение может иметь к ним Флинн? В детстве он, конечно же, как и большинство детей, мечтал стать звездой, но явно не той, которая сияет на небе.

– Нет, она точно не в этой галактике, – промычал Граф Л.

Открыв один из ящиков, он принялся перебирать папки. Шелест бумаги терялся на фоне громко бьющегося сердца Флинна: он волновался. Ему почему-то казалось, что сейчас произойдет нечто такое, что изменит его будущее не в лучшую сторону. Откуда взялось это предчувствие – он не знал.

– Нашел! – победоносно воскликнул Граф Л, выудив из ящика нужную папку. – Точно! Как же я мог забыть? Самая яркая звезда, которая когда-либо существовала во Вселенной, называется Эренделлой.

– И зачем тебе эта информация? – еле проговорил Флинн, ощущая, как тревога сжимает его горло ледяным обручем.

– Только металл, созданный из пыли самой яркой звезды, сможет удержать его.

Граф Л достал из кармана мантии маленький треугольный камень. Свет заиграл на его гранях, но блики были какими-то странными: они словно хлестали по глазам, из-за чего выступали слезы.

– Это то, что было в Тигмонде, да? Зло в чистом виде? – спросил Флинн, чувствуя себя зверем, который угодил в капкан. Вот только было одно существенное отличие: даже если он отгрызет себе руку – это его не спасет.

– Да, это оно, – сказал Граф Л, внимательно рассматривая камень. – Эта гадость чуть не угробила моего лучшего посыльного Смерти. Назову ее скверниумом. Что, звучит скверно? – увидев перекошенное лицо Флинна, ухмыльнулся он.

– Я бы сказал: прехреново.

– Есть другие предложения?

– Да, назови ее «та хрень, которую срочно нужно вернуть в Лимб и забыть о ней напрочь».

– Нет, дружочек, – засмеялся Граф Л, положив папку обратно в ящик и закрыв его, – ты так легко не отделаешься. Уговор дороже денег. Правда ведь?

Он подошел к Флинну и, обхватив его шею рукой, поднес к его глазам скверниум.

– Смотри, – приказал Граф Л, – это ответ на все наши вопросы. Этот камушек поможет тебе разгадать самую главную загадку: куда деваются Танаты одержимых.

– Неужели нет другого способа? – с надеждой спросил Флинн.

– Если бы был, я бы давно его использовал. – Граф Л отпустил его, посмотрел наверх и обратился к Аргус: – Позови Эренделлу, она нам нужна.

Нарисованные глаза закрылись, и потолок начал разъезжаться в стороны, открывая вид на черноту древнего космоса.

– Пойми же, я это делаю вовсе не потому, что хочу максимально испортить тебе загробную жизнь, – продолжил Граф Л. – Сейчас все действительно настолько плохо, что приходится идти на крайние меры. За последний месяц появилось столько одержимых, сколько не было за предыдущие двадцать лет.

– Почему? – потирая шею, спросил Флинн.

– Я думаю, что одержимые готовят армию, чтобы захватить мир живых, а может быть, и мир мертвых тоже…

– Зачем им мир мертвых?

– Два королевства лучше, чем одно, правильно? – Граф Л внимательно посмотрел на Флинна.

Сначала ему показалось, что фиолетовые глаза стража порядка засветились, но потом он понял, что засветились не только они, но все его тело, впрочем, как и его собственное.

Из черноты древнего космоса к ним приближалась гигантская голубая звезда. Она двигалась вальяжно, не спеша, и была похожа на сияющую медузу, которая плыла в океанских глубинах.

– Тебе лучше зажмуриться, – посоветовал Граф Л. – Твои глаза вряд ли выдержат ее необычайный свет: ты либо ослепнешь на неделю, либо навсегда. Точно сказать не могу.

Флинн не стал задавать лишних вопросов: он крепко зажмурился и закрыл лицо руками. Но невообразимо яркий свет пробивался сквозь пальцы и веки. Он боялся, что жар Эренделлы испепелит его, но вспомнил слова Хольды, что «мертвые звезды не могут навредить «почти живым» людям», поэтому успокоился.

– Эренделла! – крикнул Граф Л. – Прошу тебя, дай мне немного своей звездной пыли!

– За-чем? – раздался низкий голос.

Флинн впервые слышал, как разговаривают звезды. Это больше походило на скрежет металла.

– Чтобы твоим светом удержать то, что чернее черного, – зло человеческой души.

– Тог-да бе-ри…

Рядом будто ударили в громадный колокол, и от этого гула все внутренности Флинна сделали сальто, а мысли в голове перемешались, отчего ясно соображать стало невозможно.

Когда тьма снова воцарилась над разверзнутым потолком кабинета Графа Л, Флинн наконец-то решился отнять руки от глаз и осмотреться. Пятна света прыгали по стенам, но он сразу понял, что это ему только кажется из-за встречи с Эренделлой, – скоро пройдет.

– Держи, – сказал Граф Л. – Теперь это принадлежит тебе, смотри не потеряй.

На его ладони лежал перстень из голубовато-серебристого металла, украшенный черным треугольным камнем.

– Надев его, я стану одержимым? – не отваживаясь принять подарок, решил уточнить Флинн. Он же должен понимать, во что ввязывается.

– Если бы все было так просто, мы бы за неделю решили все наши проблемы, – вздохнул Граф Л. – Надев его, ты впустишь в себя тьму, но звездное серебро не даст этой тьме сожрать твою душу. Это что-то вроде противоядия. Одержимым из-за этого ты не станешь. Твое задание – вернуться в свою банду и втереться в доверие, чтобы они сделали из тебя одержимого. Перстень тебе просто поможет сымитировать истинное зло в твоей душе.

– И как я в таком состоянии будут ловить одержимых? Для этого ведь нужно вспоминать самое хорошее, что есть во мне.

– А ты больше не посыльный Смерти, теперь ты разжалован до псевдоодержимого. Но не переживай: твой змей-напарник и духовное зрение останутся при тебе.

– Какое падение по карьерной лестнице, – кисло сказал Флинн. – Но каким образом я вернусь в банду? Они же меня не узнают: я мертв. Да и стоит мне уйти – они тут же забудут меня, как будто никогда и не встречали.

– А теперь слушай меня внимательно. – Граф Л наклонился к нему и насильно передал перстень. – Да, они не вспомнят Флинна Морфо, это так, но твою новую личность они не забудут. В твоей банде, я уверен, почти все одержимые, а они, тебе и самому это прекрасно известно, могут запомнить наполовину мертвых – то есть таких, как ты. Хольду ведь Безумный вспоминал каждый раз, когда видел. Так что тут никаких проблем быть не должно.

Флинн слушал Графа Л и одновременно не мог отвести взгляда от перстня. Звездное серебро дарило приятное тепло, а вот от скверниума веяло холодом.

– Даже если я приду в банду, то меня и на порог не пустят: просто расстреляют или горло перережут. Там чужаков не любят. – Флинна передернуло от нахлынувших воспоминаний. – Нужно, чтобы кто-то из банды поручился за меня.

– Об этом я уже позаботился, – довольно заулыбался Граф Л, достав из кармана мантии кусочек бумаги. – Здесь написан адрес твоего бывшего подельника – Доггида.

Флинна точно плеткой огрели. Он почти забыл это имя, и вновь вспоминать его как-то не хотелось. Доггид был не самым приятным человеком, которого он знал.