Проклятые боги: Беззаветное отрицание

Вытянутые ушки подергивались от легкого дуновения ветерка через открытые ставни и вот, мысли её взвили куда-то в небеса, а она пустилась кружиться по залитой теплом комнате медленно переставляя тоненькие ножки по скрипучему настилу. Такая чистая и безупречная, элегантная и совершенная, лëгкая и хрупкая. Белые шелковистые локоны спадали на её спину и грудь, а синие глаза завораживали пуще ясного, безоблачного неба. Девушка была непомерно счастлива, ведь сегодня её жизнь кардинально изменится к лучшему. Пройдя через мучительные тренировки и многочисленные невзгоды, она добилась того, к чему столь рьяно стремилась. Настал тот день, когда Тира примет присягу и её торжественно нарекут стражем священного древа. Больше не придется ей ютиться в этой меленькой комнатушке, отчетливо слыша всю повседневную жизнь любвеобильных соседей. Исчезнет нужда пить второсортную, застоялую росу и тратить часы в очередях к лифтам в верхний город. Наконец, выглянув в окно, она сможет лицезреть живописные картины, а не грязные корни. Сможет вырваться из этого кольца, сможет… За открытыми лиственными ставнями еë взгляд выцепил, как к земле, медленно покачиваясь на ветру, устремляется очередной опавший лист, своим размером способный накрыть еë дом. Он легонько опустился на кроны небольших деревьев, заставив те трещать под своим весом.

«Неужели нищие пророки на улицах говорят правду и вечное лето придет в упадок? Богиня действительно рано или поздно пробудится от своего глубокого сна и покинет нас? Это уже четвертый лист за неделю, который я видела. А не видела я еще больше». – Девушка, оттолкнувшись от пола, повисла на высокой оконной раме и наблюдала как к нему на всех парах спешит передовой отряд сборщиков, стропящих зеленое полотно к огромным птицам Рух, которые после, по воздуху буксируют свежий материал на швейное производство. Там полотна высокого качества по особой эльфийской технологии наминают, расслаивают и шьют из них прекрасные платьица для зажиточных дам в столице или седла для наездников.

– А оставшееся идет в еду богачам… Нет, вы только представьте, эти толстосумы действительно считают, что, поглощая листья Первозданного Древа становятся ближе к богине и приобретают часть еë силы. Боюсь представить, как они оправдывают тот факт, что самые состоятельные подтирают ими зад, – девушка вздохнула и оглядела спальное белье, что со временем уже успело прохудиться в нескольких местах.

«Наверное, высшего качества упал. Вон, как они все взволнованы», – Тира могла различить лишь небольшие силуэты снующих внизу работников. Еще недавно она сама была среди них, но благодаря своим высоким врожденным способностям к управлению магией сдала общепринятый экзамен на стража древа и уже готова была вступить в ряды защитников великого порядка. Понаблюдав за рьяными потугами не испортить ценный лист, она внезапно осознала, что высунулась в раму в неглиже и поспешно задернула шторы.

«Как хорошо, что единственное окно в этой дыре не выходит на городскую площадь, а открывает кое-какой, но всë же пейзаж. А если приглядеться вдаль видна ветвь, на которой расположен город Цветущего Благоухания – самый большой город боковой ветви». – С этими мыслями она облачилась в повсеместно используемые рекрутские одеяния, пошитые из более низкосортных материалов. Листья, даже оторвавшись от ветви, не увядают долгие десятилетия, словно само время не властно над ними и несмотря на свою гибкость и мягкость, внешний их слой прочен как сталь. Этот эффект достигался благодаря высокой концентрации содержащейся в них маны. Мана, да. Так жители этих мест прозвали изначальную энергию вселенной.

Те, кто живут в объятиях матери поклялись уважать и почитать её обитель – первозданное древо, что появилось тут задолго до их прихода. Они почетно служат и защищают его, за что оно щедро одаривает и поощряет их в ответ. В этом симбиозе эльфы уже многие века сосуществуют, не зная невзгод, печали и голода. Мощная, раскидистая крона, листья и корни укрывают их от любой непогоды. Сладковатый нектар и роса, огромными каплями выступающая каждое утро дают им пищу, опавшие листья даруют беззаботную праздность, а врученная сила – долголетие. Со времен прихода богини вечное лето не оставляло эти земли.

Когда все приготовления наконец были окончены, Тира достала из небольшой кладовки в углу комнаты деревянный посох с обточенным навершием и потянула на себя скрипучую дверь. Десять лет назад, в ходе ужасающей трагедии одна из наиболее хрупких ветвей древа надломилась, обрушив вниз целый город. К счастью, её ломкость была выявлена намного раньше древолазами и плотность застройки снижена, что сократило количество возможных жертв практически вдвое, но этот день стал настоящим горем для всех эльфов. В память о погибших старейшины решили провести величайшую реконструкцию – столица и центральные города перестраивались упавшей древесиной, а остальные опасные факторы предотвращались во избежание повторения этой ужасной трагедии. Однако до нижнего города молот строителей так и не добрался – хоть материалы всё еще оставались, слишком сложные архитектурные нагромождения не давали никаким боком подступиться к проекту. Посему было вынесено решение потратить остающийся запас древесины на расширение столицы и улучшение жизненных условий наверху, в высшем свете.

«Сегодня мне вручат мой именной посох! Чудотворный посох хранителя древа, вырезанный из священной коры и теплящийся его маной! Ммм…» – прижимая палку к груди, словно обнимая любимую игрушку девушка вышла из дома на дощатый настил, подобно змее обвивающий расположившийся на корне улей из эльфийских домов и соединяющий между собой все подобные лачуги. Путь вëл её к огромному подъемнику. Одному из тех, что поднимаются из нижнего города в далекую высь.

****

Дверь астрального перехода была ненамного выше Уроса, однако ему часто приходилось пригибаться, даже если в этом не было необходимости. Пусть великан тщательно это скрывал, иногда его высокомерие и эгоизм проявлялись даже в таких мелочах. Он в корне не понимал негодование темного бога насчет нарушений в работе увитых золотыми лозами врат. Как для художника, красота астрального перемещения для него была предметом величайшего вдохновения, незыблемой отдушиной.

Вылетев скоплением белых пятен на другом конце, он прислушался. На этот раз Урос был вне выполнения своих обязательств, поэтому сменил облачение. Бардовый палюдаментум свисал с его широких плеч, пристегнутый золотой застежкой с ярко красными рубинами. Тяжелые поножи сменились на сандалии, но правую длань всё также неизменно сковывала золотая перчатка, пускающая тонкие лозы дальше по руке. Великан неспешно миновал уставленную колоннами галерею, вглядываясь в бесконечное астральное пространство между ними. Оно, в свою очередь, игралось блеском на золотых пластинах в его голове. Бог не спешил, наслаждаясь видами, однако даже так проходил любое расстояние вдвое быстрее своих собратьев. Каждый шаг четырехметрового гиганта содрогал белый мрамор, потому зайдя в зал он стал ступать мягко и осторожно, дабы не потревожить никого столь непотребным образом, или не обрушить вниз звездную карту. Подойдя к столу, положил свои руки на спинку самого большого, черного как смоль трона. Но не сел, в таком положении и представ перед вечной обитательницей Зала Плеяд, открывшей глаза – Арканой.

– Господин Урос, вас не часто можно увидеть вне стен вашей кузницы, – еë сразу заинтересовало столь редкое событие. Она не часто виделась с сияющим богом и подобные встречи происходили всë реже с момента возведения астральной обители.

– У моей кузницы нет стен.

Богиня на секунду растерялась, но быстро образумившись, хихикнула в кулачек и взглянула на Уроса который, похоже, говорил это серьезно.

– Кхм, неужели своевольная Истра так и не соизволила посетить вас? Иначе зачем еще столь занятой личности удостаивать меня своим присутствием? – Великан истуканом застыл, наблюдая за еë качелями. Девочка, заметив это, постаралась скрыть свою брезгливость за маской безразличия.

«Вот уж действительно неясно, с кем общаться труднее, – с тем надоедливым стариком или камнем… словно разговариваю сама с собой… – Она невзначай задела струны, поддерживающие всю незамысловатую конструкцию и качели, задребезжав, растворились, опуская её прямо на свое законное место. Словно растрясли всю астральную энергию, содержащуюся в них. Её трон в сравнении с остальными пятью смотрелся детским стульчиком.

Она не сильно любила это место. Из-за высоты стола и переливаний звездной карты облик брата, сидящего напротив ускользал от еë глаз. Внезапно великан заговорил и клянусь, не будь тусклые миры проекцией, они бы жемчугом посыпались вниз, внутрь полого стола.

– Нет, Истра еще давно исполнила мое указание, и я успешно закончил работу к намеченному сроку. Причина моего визита куда проще, я явился дабы избежать лишних ушей или посредников и узнать… где сейчас находится семя? – Урос активно зашевелил губами в разные стороны в ожидании ответа. Это было похоже на нервный тик, но он просто думал о чем-то своем. А поняв, что желаемого не добьется, задал ошарашенной, но не выказывающей этого Аркане еще один вопрос: «Хотя бы скажи, в каком состоянии оно пребывает?»

– Оно… статично, как и всегда. Изменений нет.

– Ясно. Да. Постарайся не допустить дальнейший рост, – гигант сделал обеспокоенный вид, встал из-за стола и дополнил себя: «Я еще немного погуляю по обители. Может быть, встречу Мидира и лично передам ему одно послание. Если он сейчас не на очередной жатве, – после чего неспеша отправился ко входу.

– Извольте, если вы желали узнать такой пустяк, почему вновь не прислали старика? Вы же не надеялись, что лично перед вашей персоной я разболтаю место заточения алавастра?

Урос обернулся, посмотрел в сторону взлетевшей над столом Арканы и покатав слова на языке тихо ответил…

– Он не захотел.

Шаги Уроса стихли в глубине коридора и растворились вообще, а Аркана еще долгое время всматривалась в звездную карту, после чего связала свое сознание с богом смерти силой, похожей на телепатию, но намного глубже. Проницательнее. То была астральная связь.

– Братик, происходит что-то странное…

****

– Эйн… – спокойствие. Мягкая темнота окутывала и проникала в его мысли. Чувство собственного тела нарушилось. Сознание поплыло в пустом мире.

«Осознанный сон? Хотя, возможно, просто загробное царство. Всë закончилось? Или я выйду отсюда и забуду о существовании этого места? Да здравствует новый мир! Крайне сомневаюсь, что был спутан с оленем. Тот человек спустил курок намеренно. В прочем, почем мне его винить? Любой сделал бы также», – поток мыслей оборвал такой далëкий и иллюзорный женский голос, звучащий лишь в его подсознании, как из рупора. Но мужчина не слышал его а, скорее, чувствовал?

– Эйн… Я наконец-то нашла тебя. А значит и она скоро найдет. Тебе повезло так долго скрываться на столь видном месте. Как вещь, лежащая прямо перед глазами, однако забытая и потерянная на долгое время. Время… оно сильно ограничено, поэтому внимательно выслушай меня, повторить дважды нам не дано. Ситуация, в которой ты оказался… мы назовем еë исключительной… не имеет аналогов и непоправима. Во всяком случае, не мной и не сейчас. Мало кто способен вытащить тебя из западни. В первую очередь, это ты сам, – голос сделал паузу и перевел тему, – да, лишь единожды раньше мне довелось тебя лицезреть. Столь мимолетная давность… та счастливая дура, которой я завидовала вновь позвала меня в свой мир, сказав, что приготовила сюрприз… я проклинаю день, когда нырнула за ней в астральный проход. Да, она была не лучшим родителем, ведь на другом его конце лежал ты. На голой земле. Ты… полубог, Эйн. Мы с твоей матерью были… соперницами? Важно другое. Лакриматорий, оплетающий твою шею – еë дар и проклятие. Уверена, сосуд для слез принес тебе много несчастий, так знай – принесет куда больше. Он жаждет твоих чувств и не побрезгует тем, что тебе дорого. Должно быть, несладко придется… видел ли ты еë? Энергию, что заключена во всех творениях старшего бога. Говорят, все расы воспринимают еë по-разному, но описания всегда сходятся. Если ты еë сын, должно быть, нечто гадкое и извращенное? Хи-хи-хи… – смех существа в его мыслях был настолько заразительным, что Эйн сам чуть было не засмеялся. Тогда-то он и понял, что нем как могила. В прямом смысле, подобно спектральному наблюдателю, единственное что парень мог противопоставить пронзающему потоку информации – просто кивать головой.

– Рано или поздно научишься лучше понимать и использовать эту силу. Ведь куда бы ты не ступал, другие будут страдать, а когда вместе с ними будешь страдать и ты… что ж, в скором и сам разберешься. Если желаешь завершить цикл мучений, просто снять амулет не получится. Ты не сможешь. Что-что, а в этом твоя мать сильна. Но способы всегда найдутся. Сейчас среди богов творится полный бардак и вызван он был твоим появлением. Кто-то тебе не рад, кто-то желает смерти, однако есть и подобные мне. Те, кто считают нынешний устой неверным. Ложным. Те, кто готовы просить о помощи, за которую ты сможешь получить столь желанное воздаяние. Что ж, время поджимает, Аркана никогда не дремлет. Особенно тщательно она следит за мной и весь наш разговор состоялся лишь благодаря моему сыну. Знай, мы ещë свяжемся. Старик от меня так просто не отстанет. Первое что ты должен сделать – умереть, Эйн. Но не сейчас, обожди пару дней, покуда Реликсарус не восстановится. Тогда-то я и смогу отправить тебя к Тайму. Он пребудет проводником к искуплению, наставником, ведь отнюдь, единственной целью твоего существования станет его прекращение. Подумай об этом на досуге. Надеюсь, предстоящая встреча с Сототом придаст тебе уверенности в выборе пути. Волнения Реликсаруса ослабевают, до встречи, Эйн. В скором тебе предстоит выяснить, где находится артефакт падшего бога и да, не смей задействовать силу кольца. Не снимай его не при каких обстоятельствах. Подумай о своей безопасности. О своëм предназначении, – голос стихал как журчание отдаляющегося ручья, пока полностью не растворился в нахлынувшей волне боли, превратившись в тоненький писк.

«Как же много она… полубог!?» – мысленно прокричал Эйн, словно то было единственным словом, что он вынес для себя из этого странного монолога. Стрекот ночных насекомых сливался с потрескиваниями костра и странным металлическим скрежетом, но парень не спешил открывать глаза, претворившись спящим.

«Дурной сон, сотканный из переплетения моих неадекватных фантазий в поврежденной голове? Думаю, врятли мозг способен выдать нечто столь сумбурное за истину. Да и готов я теперь поверить во всë, что угодно. Тот голос казался таким отдаленным и в тоже время убедительно близким. Звучал прямо в моей голове, но транслировался откуда-то извне. Телепатия? Какая-то высшая сущность, подруга моей матери заметила страдания и решила выйти на прямой контакт, назвав полубогом… но полубоги – это дети богов и людей. Артефакт падшего бога, астральная энергия – этот пурпурный цвет, моя мать богиня, а отец человек! Как такое случилось? Лакриматорий – подарок, что принесет несчастье не только мне, но и людям вокруг. И смысл моего существования, да? Думаю, если тело не переносится вместе с сознанием, а воплощается в новом мире, сейчас мой гроб опускают в сырую землю, а над ним стоит и плачет отец. Им и невдомек, где я нахожусь. Живой и… живой. Почему он мне ничего не сказал? Ни о матери, ни о амулете. Словно вся жизнь до сего дня была лишь иллюзией. Да и тот голос тоже многое умолчал. Общая картина ясна, но, если не вдаваться в детали… мне нужно умереть. Какая отвратительная история. Покуда весь мир лежит на моей ладони, как речь может зайти об эвтаназии? – вернувшись мыслями в реальность он ощутил накатившую и пробравшую до костей боль. Его сердце забилось чаще, а веки стали подергиваться. – Если мне не дано вернуться, я бы хотел зажить спокойной жизнью здесь. Или нет, неважно где. Жаль, в ближайшем бедующем судьба сулит распорядиться за меня. Да будет так, я взял в долг достаточно жизней. Как только разберусь в ситуации лучше, скажу тому голосу свой ответ».

– Я слышу, как поменялось твое дыхание. – Эйн замер, прислушиваясь к новому голосу. Такому отчетливому и натуральному, не то, что был с минуту назад. В его голове моментально возник вопрос: «Как я понимаю этого человека? И то существо, мы все разговариваем на одном языке? В моëм мире языковые барьеры стëрты, но я и подумать не мог, что подобное открытие ждет меня здесь».

– Не прикидывайся. Я еще не настолько стар, чтобы меня провел кто-то вроде тебя. Я виноват перед тобой, но не думай, что буду ползать на карачках и подтирать зад. Выкинешь что-нибудь этакое и останешься без второй. – Пока он говорил скрежет металла стих, а после вновь возобновился, но уже с большей скоростью и иной тональностью. Точили другую сторону.

Эйн начал приоткрывать глаза и цвета расплывчатыми кружками стали фокусироваться, собираться в отчетливые формы лишь для того, чтобы разбежаться вновь. Он не вытерпел подобной диффузии и закрыл глаза. Прислушался к ощущениям своего тела. У него не болело что-то конкретное, но боль, подобно зубной, распространялась повсеместно. Сосредоточившись на переливании птиц, потрескивании пожирающего хворост огня и резких, разрывающих лесную симфонию отзвуков кричащего металла, он решил приподнять голову. Боль со всего тела моментально собралась и комком лезвий сфокусировалась в его животе. Эйн с хриплым выдохом расслабил шею, опустив ту на что-то мягкое. В этот момент он попытался издать некий звук, но голосовые связки выдали нечто похожее не шаркающий песок под подошвой. Он понял в чем дело и собрав все свои силы, выкашлял из себя:

– Воды!

Лязганье затихло. Охотник пристегнул нож обратно на пояс, вынул из сумки кожаный бурдюк и подошел к тяжелораненому.

– А тебе повезло. Крепкий ты. Дробь внутрь не попала! Ха-ха, представляешь, застряла неглубоко ну, и я её это… ты не боись, я и не такое видал… – мужчина, не сбавляя бдительности подсел ближе и неспеша открыл флягу, – дробинки то я вынул и ножичком дырки прижег, но орал ты… некстати в сознание пришел. Все волколаки подумали, что собрат на помощь зовет. Вот и пришлось тебе еще чуть приложить. Прикладом. Но ты главное не боись, рука – это не самое. Вот, у сынишки моего вообще с этим всë плохо, так он ногами, ногами. Потешно, конечно, но мамке помочь пытается. Смышленый он у меня, голова светлая, не то что я. Только вот без помощи брата пока не обходится. Недавно было дело, иду я зна…

– Воды-ы!! – раздался душераздирающий хрип Эйна, всë это время пытающегося поднять здоровую левую руку и выхватить флягу, жонглируемую активной жестикуляцией охотника. Виски гудели, в приоткрытых глазах до сих пор маячили разноцветные огоньки, а плечо не хотело слушаться.

Охотник спохватился, приподнял его голову, что очередным комом боли отдалось в животе, поднес сосуд и начал постепенно вливать жидкость. Эйн жадно глотал каждую каплю, стараясь не торопиться, ведь чувствовал, что поперхнуться сейчас было смерти подобно. Он приоткрыл глаза. Теперь уже более отчетливо видел флягу армейского образца и трясущуюся, сухую и жилистую четырехпалую руку, усеянную темными пятнами разных цветов и размеров. Прохладная струя бежала вниз по пищеводу до тех пор, пока не оборвалась.

– До следующего ручейка пару верст. Но ты имей ввиду, что мне тебя еще волочь. А ты нелегкий. А щас тебе есть надо… видел я, как те грибы из тебя выходили… голодный небось, – с этими словами он поднял здоровую руку Эйна и вложил туда что-то теплое, мягкое и шершавое, словно посыпанное солью, – но ты это, ты ж вроде не головорез какой… или тебя свои оставили и до гола раздели? Да еще и излепленный весь тягунчиком, вот я и подумал, что тварь из чащи выбралась… не серчай, я не хотел. Как закряхтел тогда, еще и руки выставил. Тут в последнее время опасней стало, жена вечно пилит, ну ты и сам понимаешь, городской же вроде. Да? – мужчину прорвало так, словно он годами не разговаривал с людьми и вот, нашел себе собеседника под стать, который не перебьет и своего не влепит.

«Человек в годах, мотëрый и виной тому горький опыт. Чувство вины его искренне и опасность мне не страшит, вот только мотивы не ясны. Из всего ранее им сказанного – он из местных, скорее всего лесник, что со своей семьëй решил уединиться вдали от городской жизни. Аскет или мизантроп? Врятли. По уровню развития этот мир далек от нашего, а основная масса людей живет в городах, вот только что он имел ввиду о головорезах?»

Эйн длительно слушал его. Или делал вид, что пытается вслушиваться в нескончаемый поток практически бессвязных историй, жалоб и причитаний. Внимание было сосредоточено на мягких ощущениях в правой руке, разжав которую он увидел кусок красноватого мяса. Он был чуть теплым, а через секунду стал еще и невероятно вкусным, солоноватым. Эйн долго жевал жесткий, практически резиновый провиант и туман в его голове начал проясняться. Только сейчас у него хватило сил повернуться, а вместе с тем пришло осознание что лежит парень на импровизированной волокуше, в каркас которой пристоен его драгоценный посох, а рядом сидит раздетый до пояса мужчина.

«Теперь, полагаю, пришло время играть немощ. Хотя, даже сейчас я не чувствую сил подняться на ноги. М-да. Представляю его лицо в противном случае, жаль, вторую дробь я не переживу».

Он огляделся, сделал какие-то выводы и широко улыбнувшись, мягко засопел, придавая размеренный темп своему дыханию. Погружая себя в сон.

– Тяжко… – протянул охотник и посмотрел на изуродованную им культю, стянутую тканью и листьями. Сев, он продолжил точить нож, которым еще недавно срезал с неë лишние куски.

«Таким темпом до дома сутки пути. Дойти то дойдем, но… надеюсь, подобного не повторится. – Шрам на его шее зазудел при одной только мысли, – нет, я… я должен сделать все, чтобы подобное не повторилось», – он взглянул в сторону мирно сопящего чужестранца, срам которого теперь прикрывали его панталоны.

В этот раз никаких снов Эйн так и не увидел.

****

Очнувшись, полубог почувствовал, как ломит всё его тело. Волокуша медленно тянулась по вытоптанным звериным тропам, подпрыгивая на каждой кочке, а впереди, таща за верëвку и пыхтя как паровоз, шагал мужчина. Каждый раз, когда транспортное средство, сооруженное из палок, листьев и изорванного спального мешка застревало он, с ругательствами разворачивался и шел устранять проблему. Двустволка его всегда была на готове и висела на погонном ремне, а роскошное одеяние в виде кожаной куртки, пошедшей на подушку раненному, сменилось голым торсом. Остальной груз переехал в ноги.

Несмотря на свой внешний вид, худощавый мужчина был довольно выносливым, пусть и плохо переносил постоянную нагрузку. Охотник часто разговаривал. Каждый раз, когда Эйн был в сознании, он разговаривал с ним, зачастую получая односложные ответы. Когда Эйн спал он тоже разговаривал, пусть и делал это сам с собой. Раз в два часа им приходилось делать привал, разводить огонь и готовить новый кусок жесткого, заячьего мяса. Полубог еще при первом пробуждении понял, что его гонитель пал от руки могучего лесного стража и не мог нарадоваться, смотря на тушку бесноватого зайца.

«Святая ли вода? Та жидкость, коей он меня окропил. Тогда блестящий кол, что заткнут у него за пояс, да и пули в двустволке, выходит, из серебра? Но против кого? Заяц явно не был похож на баснословного упыря, – Эйн задумался, после чего опроверг сам себя, – а нет, очень даже похож».

Мужчина не знал, в каком состоянии находится его рука. Она была полностью облеплена большим количеством листьев и начинала спонтанно болеть и чесаться. Иногда в тех местах, где болеть и чесаться уже не должна. Но в целом, после здорового сна чувствовал себя намного лучше. Разве такое возможно?

За всë недолгое время их путешествия Эйн не инициировал ни слова. Он питал разносторонние чувства к произошедшему с ним событию. С одной стороны, хотелось накинуться сзади и вывернуть шофëру шею. С другой. Разве полубога должно волновать нечто столь приземленное?

Иногда ему очень хотелось поддержать диалог охотника. Хотелось излить всю душу случайно попавшемуся под руку человеку, подобно тому, как тот изливает свою. Рассказать о том, что ему довелось пережить и о том, что смерть не стала ему концом. Но собственные обида, гордость и страх заглушали любое слово, любой вопрос, что желал сорваться с уст. А еще Эйн часто спал. Несмотря на улучшение общего состояния, жар окутывал его тело, частый озноб переходил в тягучую боль. Спальный мешок смягчал перемещение, но кости всё равно время от времени прогибали мягкую подстилку и с грохотом брякались о твердую землю. Каждый раз, когда в его глазах мутнело и он погружался в дрëму, какая-то кочка непременно выводила его из блаженного состояния.

Однако, несмотря на все сложности его пребывания в полубреду, он внимательно вслушивался в слова мужчины и складывал бессвязный пазл, бесперебойно заглушающий пение птиц, в общую картину. Ему многое удалось прояснить, но некоторые значительные вопросы так и оставались не затронуты болтливым попутчиком. За те часы, что он провел в сознании, Эйн научился прекрасно ориентироваться на местности, узнал много о флоре и фауне, плохих и хороших приметах, как правильно расставлять силки и как охотник души не чает в своих отпрысках.