Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I

Под влиянием Штернберга он <Азадовский> в дни летних каникул участвовал в этнографических экспедициях в Иркутской губернии (1910–1912). Изначально Азадовский собирался пойти по стопам своего учителя и заняться этнографией коренных народов Сибири. Однако поняв, что ему не очень даются местные языки, и вспомнив наставление Штернберга, что без знания языков хорошим этнографом не станешь, он переключился на русский фольклор26. <…> В конце 1920‑х он вспоминал, что Штернберг сильно помог ему на раннем этапе карьеры27.

Желание учиться не охладило общественный темперамент М. К., и, будучи уже студентом, он принимает участие в работе студенческих организаций, прежде всего землячеств. Возникшие в России еще во второй половине XIX в. и легализованные рядом законов и правил 1905–1907 гг., землячества разворачивали тогда свою деятельность почти во всех российских университетах, тем более в стенах главного университета страны. Студенческие объединения создавались либо по национальному принципу (литовское, грузинское и т. д.), либо по региональному (по названию региона или города). Среди ряда землячеств, возникших в Петербургском университете28, было и хабаровское, объединявшее студентов-хабаровчан; Марк Азадовский стал активным его участником29. Его подпись как представителя хабаровского землячества стояла на адресе, поднесенном 25 октября 1909 г. на юбилейном общем собрании членов Общества содействия учащимся в С.-Петербурге сибирякам30 (собрание проходило в помещении Русского географического общества).

Хабаровское землячество пользовалось поддержкой со стороны хабаровчан. Одним из «спонсоров» был Константин Иннокентьевич, считавший своим долгом помогать сыну-студенту. В некрологе, посвященном К. И. Азадовскому, упоминается о хабаровском землячестве в Петербурге, которое, «особенно в первый год, существовало почти исключительно на средства, собираемые покойным»31. Хабаровское землячество тесно взаимодействовало со студентами-иркутянами, образовавшими иркутско-якутское землячество; его председателем в 1908 г. был избран Эдуард Левенберг32.

Как видно, уже в самом начале своего жизненного пути М. К. ощущал себя сыном Сибири, призванным изучать ее историю, культуру и быт. Л. В. вспоминала:

Многие сибиряки, приехав в Петербург, быстро ассимилировались там и очень скоро теряли всякие связи с Сибирью. Это мне говорили сами сибиряки. Не то было с Азадовским. Не говоря уже о том, что он состоял в Сибирском землячестве и играл там видную роль, он был связан тысячью всяких отношений со своей родиной.

Еще будучи студентом, он твердо говорил своим друзьям: «Я вовсе не собираюсь жить всегда в столице. Я вернусь в Сибирь и буду работать в Сибири»33.

«Помню его <М. К.> еще в Питере, в „Сибирском землячестве“, на наших замечательных вечерах и вылазках в Финляндию, с традиционными сибирскими пельменями, пением „Славное море – священный Байкал“, „Gaudeamus“ и т. п.», – вспоминала М. М. Богданова34 (письмо к Л. В. от 15 декабря 1954 г.).

Одновременно в российских университетах возникали и множились – по согласованию с администрацией – разного рода студенческие научные общества. Одним из них был Сибирский научный кружок при Петербургском университете, возникший в ноябре 1907 г.; его цели, обозначенные в первом параграфе Устава, формулировались таким образом: «…всестороннее изучение Сибири, освещение ее нужд и потребностей, ознакомление с нею русского общества…»35. Руководил кружком приват-доцент М. А. Рейснер, правовед, психолог, историк, публицист (отец Ларисы Рейснер). Сибирь не была главной областью его научных интересов, однако в 1898–1903 гг., будучи профессором Томского университета, он неплохо изучил Западную Сибирь. Видимо, по этой причине он и согласился взять на себя руководство кружком. В 1912 г. его сменил А. Д. Руднев36.

Деятельность Сибирского научного кружка регулировалась возглавлявшим его правлением, состоявшим из пяти человек; заседания проходили ежемесячно. Работала также Ревизионная комиссия. Общее число кружковцев составляло в 1911 г. 73 человека, но к концу 1912 г. превысило 100. Не реже чем раз в два месяца проходили и общие собрания, на которых обсуждались неотложные дела и заслушивались доклады членов объединения. При кружке сформировался ряд секций: экономико-юридическая, городская, естественно-историческая, этнографическая и экскурсионная; позже к ним прибавилась библиографическая. И наконец, была создана постоянная пополняемая библиотека.

Летом 1908 г. состоялась первая студенческая экскурсия в Сибирь. В первом семестре 1908/09 учебного года кружок работал вяло (вследствие забастовки в университете), во второй половине того же года проводились собрания, «на которых члены кружка разбились по специальности на секции и выработали программу и обращение к сибирской молодежи, помещенное в № 20 журнала „Сибирские вопросы“»37.

В октябре 1909 г. в состав правления избирается Марк Азадовский38. В одной из автобиографий М. К. указывает, что состоял членом правления Сибирского научного кружка в течение двух лет, исполняя также обязанности секретаря, библиотекаря и товарища председателя39. Известно, что на должность библиотекаря он был избран в марте 1912 г., будучи в то время членом правления40. Таким образом, его активная деятельность в Сибирском научном кружке охватывает хотя и не весь, но весьма значительный период его пребывания в университете: 1909–1913 гг.

В недрах этого кружка и начиналась работа М. К. в области сибиреведения, прежде всего – сибирской библиографии. В 1910 г. один из членов библиографической секции Сибирского научного кружка, студент-иркутянин Гинтовт-Дзевалтовский41 предложил «на усмотрение кружка» план сибирской библиографии за период 1892–1910 гг. Предполагалось, что эта работа продолжит классический труд В. И. Межова42. В рамках библиографической секции решено было создать отдельную группу, которая занялась бы сбором сибирских материалов43. Разумеется, М. К. не мог остаться в стороне от этого начинания.

Кто еще входил в Сибирский научный кружок? 9 сентября 1947 г., откликаясь на просьбу А. Н. Турунова, М. К. отвечал:

Писать Вам историю своих библиографических романов не собираюсь – а вот приезжайте и расспрашивайте, пока еще я жив и в уме (хотя и не очень здравом) и (не в очень твердой) памяти. Могу рассказать о истории сиб<ирско>го петербургского кружка, но уже всех имен не смогу вспомнить. Кажется, в живых я единственный и остался (умерли Гинтовт, Вишневский, Кычаков, Малых (?), Сабуров и др.; кое-кто в нетях) (88–31; 51)44.

О библиографических занятиях Сибирского кружка М. К. рассказывал (не называя фамилий) в 1918 г.:

В Петрограде за эту работу принимается в 1910 году Сибирский Научный Кружок при Петроградском Университете. Кружок вошел в сношение с обществом изучения Сибири, с петроградским Библиологическим обществом, с Академией Наук. Был устроен ряд библиографических бесед, выработаны инструкции и общий план работы. Решено было для первого опыта собрать все материалы о Сибири за один год, именно истекающий 1910‑й. Но 1910/11 уч<ебный> год, как понятно, был годом весьма тяжелым для русского студенчества. Манифестации, вызванные смертью Л. Н. Толстого, забастовка – протест против Акатуйских событий45, арест и высылка руководителей студенческого движения и ответная забастовка, кончившая массовыми исключениями со сдачей в солдаты – все это в корне нарушало академическую жизнь. Часть участников библиографического кружка ушла по горло в политическую работу, стала жертвой массовых исключений, часть просто разъехалась по домам во время забастовки – работа оборвалась на полуслове и уже более не возобновлялась46.

В архиве Азадовского сохранилась рукопись обширной (230 страниц) библиографической работы «Сибирь в периодической печати. 1891–1900», выполненной разными почерками, в том числе и рукой самого М. К., пометившего на обороте папки: «Студенческая работа» (41–1). По-видимому, эта работа была продолжена и в дальнейшем (между 1914 и 1918 гг.). В списке своих работ, отправленном весной 1918 г. в Томск в качестве приложения к своему «Curriculum vitae», М. К. указал (в разделе «Готовится к печати»): «Материалы по библиографии Сибири за десятилетие от Межова и до конца XIX в. В<ып>. I. Журнальная литература. С предисловием и предм<етным> указ<ателем>»47. Публикация (в данном формате) не состоялась.

М. К., насколько можно судить, был одним из наиболее деятельных членов Сибирского научного кружка. Страстный библиофил, он уже в те годы увлеченно занимался комплектованием книжных собраний (в том числе и своего собственного). Ясное представление об этой стороне его деятельности дает «Отчет библиотеки», включенный в Отчет правления за период с 14 февраля по 10 декабря 1912 г. (составленный, возможно, самим М. К.):

Доверяя лично библиотекарю М. К. Азадовскому и не устанавливая этим прецедента на будущее время, Правление поручает М. К. покупать книги по его усмотрению, с тем, однако, что книга, до поступления ее в собственность Кружка, должна получить одобрение Правления, в противном же случае все расходы по покупке несет М. К. Азадовский48.

Далее сообщается об инициативе студента-библиотекаря и тех критериях, коими он руководствовался, приобретая книги:

…библиотека стремилась приобрести сочинения всех выдающихся сибирских писателей, как Ядринцева, Потанина, Шашкова49 и др., и, наконец, особенно старалась библиотека собрать библиографические редкости книжного рынка, касающиеся Сибири. Для этой цели библиотекарь ежемесячно обходил лавки букинистов, но, к сожалению, недостаток средств мешал успешно выполнить эту задачу. <…> Главным же образом внимание было обращено на обращения к частным лицам, издательствам и учреждениям с просьбами о пожертвовании. И с глубоким чувством благодарности нужно отметить, что в значительном числе случаев просьбы бывали охотно удовлетворяемы50.

Перечисляя основные книги и периодические издания, пополнившие библиотеку за отчетный период (некоторые из них уже и в то время могли считаться раритетами), автор отчетной заметки приводит список «жертвователей» (как учреждений, так и отдельных лиц), число которых приближалось в 1912 г. к тридцати. Среди них (в алфавитном порядке): А. А. Кауфман (приват-доцент Санкт-Петербургского университета), И. И. Майнов, Э. К. Пекарский, А. Д. Руднев, В. П. Сукачев (подаривший кружку комплект журнала «Сибирские вопросы»), Л. Я. Штернберг и др. Не приходится сомневаться, что с каждым из названных лиц «библиотекарь» встречался и вел переговоры.

Упомянуто в печатном перечне и несколько студентов. Один из них – Марк Азадовский, пожертвовавший в библиотеку Сибирского научного кружка два издания (возможно, из личной библиотеки)51. Много лет спустя, обращаясь к своей ученице, иркутянке А. А. Богдановой, М. К. писал:

Письмо же Ваше меня очень порадовало. Меня порадовала Ваша бодрость, энергия, любовь к литературе и к Сибири. Я вспомнил и свои студенческие годы, и то увлечение, с каким мы работали в Сибирском научном кружке и сибирских землячествах. В свое время я развил огромную энергию по добыванию книг для библиотеки Кружка, и мы скопили очень ценную библиотеку. Все это хранилось в Университете в помещении Сибирского научного кружка, около VIII аудитории. Вам следовало бы разузнать, куда это девалось52.

К студенческому периоду относятся и первые выступления М. К. в печати. Колыбелью его научно-литературной деятельности следует считать ежедневную хабаровскую газету «Приамурье», возникшую в 1906 г. Когда М. К. установил отношения с редакцией «Приамурья» и с кем именно он был связан, мы не знаем. Первое его выступление в этой газете, считавшейся весьма либеральной, датируется апрелем 1911 г. и представляет собой публицистическую заметку, посвященную… кинематографу. Посмотрев в местном «Иллюзионе» картину под названием «Падение Трои»53, начинающий филолог возмутился «печатью пошлости», обезобразившей одно из прекраснейших творений мировой литературы – поэму Гомера. Размышляя над особенностями и «опасностями» нового явления массовой культуры, каким был тогда кинематограф, М. К. писал:

Далеко уйдя от тех задач, которыми руководствовались изобретатели (роль научного пособия), кинематографы постепенно обратились в особого рода театры с своеобразной поэзией, трагедией, комедией, моралью. Его драма – похождения воров, фальшивомонетчиков, сыщиков; его комедия – издевательство над чьими-нибудь страданиями: кого-нибудь за что-нибудь бьют… его юмор не идет дальше какой-нибудь женщины в трико, бесстыдно танцующей среди цветов или волн…54

Все это, по мнению автора заметки, способно лишь растлевать «не только вкус, но и душу». Особенно возмутило М. К. высказанное в те дни на страницах «интеллигентной газеты» (т. е. «Приамурья») суждение о том, что изучать произведение Гомера можно и по переделке оффенбаховской «Прекрасной Елены».

Поместив этот негодующий полемический текст, редакция сочла нужным сопроводить его следующим «врезом»:

Каких только писем не поступает в редакцию!

В интересах беспристрастия мы все-таки дали место и письму г. Азадовского. Отчасти разделяя содержание письма и настроения автора, вылившиеся в первой вступительной части его письма, мы совершенно не принимаем ни брошенного нам упрека, ни прочих соображений автора, касающихся картины «Разрушение Трои» <так!>. Вообще, вся вторая часть дышит непродуманностью и самоуверенностью. Отвечать автору по существу мы считаем бесполезным55.

Таким был литературный дебют М. К.56; с ним же связана примечательная и отчасти загадочная библиофильская история.

В личной библиотеке М. К. хранилось Полное собрание сочинений Ф. И. Тютчева в одном томе57, на шмутцтитуле которого сделана запись рукой М. К.: «Куплено на первый литературный гонорар. Лето. 1911». Связана ли эта запись с заметкой в «Приамурье»? Была ли еще какая-то другая публикация 1911 г., до сих пор не выявленная? Или эта владельческая запись сделана позднее, по памяти? Как разрешить противоречие между годом издания книги и датой «Лето. 1911»? Разобраться в этом вопросе до настоящего времени не удалось58.

Сотрудничество Марка Азадовского в хабаровских газетах («Приамурье», «Приамурская жизнь») продолжалось и в 1912–1914 гг.; общее число выявленных публикаций составляет на сегодняшний день десять названий. Тогда же, весной 1911 г., начинается и его лекторская деятельность. Первая публичная лекция состоялась в Хабаровске 30 мая 1911 г. в Народном доме и называлась «Личность Белинского»59 (в связи со столетием со дня рождения); об этом событии свидетельствует владельческая надпись на книге «Фауст»60: «В память о моей первой публичной лекции 30 мая 1911 года. Хабаровск. М. Азадовский». Одновременно с М. К. выступал и А. П. Косованов; его лекция называлась «Белинский умер, Белинский жив». Газетная хроника, появившаяся на другой день, сообщает, что «народу было много и лекции очень понравились»61.

Отдельно следует сказать об Экскурсионной комиссии Сибирского научного кружка, в работе которой «кандидат от Хабаровска» также принимал деятельное участие62. «Экскурсанты» пользовались поддержкой другого объединения, возникшего на грани 1907 и 1908 гг., – Общества изучения Сибири и улучшения ее быта. Возглавляемое академиком В. В. Радловым Общество развернуло в последующие годы масштабную работу: отделения были созданы в разных сибирских городах (Омске, Иркутске, Чите, Благовещенске, Якутске и др.). Особой активностью отличалось иркутское отделение, председателем которого в 1912 г. стал этнограф и юрист (бывший народоволец, позднее – эсер) М. А. Кроль (1862–1942)63, секретарем – Исаак Гольдберг, активным участником – этнограф и историк И. И. Серебренников (1882 – после 1940). Общество всячески поддерживало экскурсионную работу кружка64; с его помощью и совместно с сибирскими землячествами Петербурга удалось осуществить несколько экскурсий в Сибирь (разумеется, в летнее каникулярное время) – «с научными целями». В числе «эксурсантов» был и Марк Азадовский, уже в те годы связанный с Обществом. «…Принимал участие в экскурсиях сибирской учащейся молодежи в Сибирь, организованных О<бщество>м изучения Сибири, – напишет он в автобиографии 1918 г. – Добытые мною совместно с другими товарищами коллекции по этнографии и археологии Примор<ской> обл<асти> хранятся в Музее Этнографии и Антропологии имени Петра I при Акад<емии> Наук»65.

Особенно удачной оказалась студенческая экскурсия, проведенная летом 1911 г. под руководством М. А. Рейснера. «Экскурсантами собраны и привезены обильные материалы по энтомологии, этнографии (между прочим, костюм шамана) и статистике. Для разбора всех собранных материалов Академия наук отвела экскурсантам особое помещение», – сообщалось в печати66. Именно тогда, осенью 1911 г., возникла мысль о выставке собранных работ, которая открылась через несколько месяцев 16 февраля 1912 г. в здании Российской академии наук. Это был своего рода публичный отчет о работе, проделанной за четыре летних сезона: 1908–1912. Открытию выставки предшествовало заседание совета Общества, субсидировавшего ежегодные экспедиции67. Зал Академии был переполнен; присутствовали известные исследователи Сибири и Русского Севера (А. А. Макаренко, Э. К. Пекарский, академик В. В. Радлов, И. П. Толмачев, С. П. Швецов); приехал также В. П. Сукачев. Одним из участников собрания был Марк Азадовский, который и сообщил об этом событии в статье, написанной на другой день. Опираясь на его публикацию, можно воссоздать происходившее 16 февраля в Большом актовом зале Академии наук.

На заседании совета Общества изучения Сибири, где председательствовал академик Ф. Н. Чернышев68, было произнесено два доклада. Первым выступал А. С. Гинтовт-Дзевалтовский; он рассказал присутствующим об истории возникновения экскурсий, о Сибирском научном кружке при Петербургском университете и привел цифры, свидетельствующие о результативности экскурсионной работы. Благодаря находкам, доставленным экскурсантами в Петербург, сказал докладчик, Этнографический музей при Академии наук пополнился более чем на двести экспонатов.

Другой доклад, озаглавленный «Организация общественных сил в целях изучения Сибири», сделал Н. Л. Скалозубов69. Говоря о задачах сибиреведения, докладчик привел пример Финляндии, «где изучение родины поставлено на недосягаемую высоту»70.

Статья завершалась обещанием «в следующем письме рассказать подробно о самой выставке, о привезенных материалах и оценке их авторитетными лицами». (Обещание осталось невыполненным71.)

Об участии самого М. К. в студенческих экспедициях 1908–1912 гг. известно относительно мало. По-видимому, он совмещал «экскурсионную» деятельность со своим пребыванием в Хабаровске, куда ездил почти ежегодно72. Нет ясности и в отношении сложившихся в те годы связей между Азадовским-студентом и ведущими деятелями Общества изучения Сибири, полноправным членом которого он станет в марте 1913 г.73, а 9 мая того же года на годичном общем собрании будет избран кандидатом в члены правления74. Летом того же года М. К., находясь в Хабаровске, получает подписанное В. В. Радловым удостоверение в том, что ему доверяется «собирание материалов по этнографии и фольклору в Сибири и Приамурском генерал-губернаторстве, в частности, в Приморском крае» и, кроме того, предоставляется «право организовывать научные местные экскурсии» (55–7; 8; дата удостоверения – 21 июня 1913 г.).

Отсутствуют сведения и об участии М. К. в работе другого объединения, возникшего весной 1910 г. на волне всеобщего интереса к Сибири, – Санкт-Петербургского сибирского собрания, призванного «сближать сибиряков между собою» и «содействовать возможно большому их культурному развитию и экономическому преуспеянию Сибири»75. Это был своего рода столичный Сибирский клуб. В него избирались крупные общественные деятели, члены Государственной думы, ученые и писатели, в том числе – бывшие народовольцы, отбывавшие ссылку в Сибири (И. И. Майнов, С. П. Швецов), социалисты (П. А. Красиков) и др.76 На общем годичном заседании в ноябре 1911 г. присутствовал патриарх сибиреведения Г. Н. Потанин; всемерную поддержку оказывал В. П. Сукачев. В помещении Собрания читались посвященные Сибири доклады, проводились литературные и музыкальные вечера; число посетителей доходило до нескольких сот человек. В работе Сибирского собрания принимали участие и учащиеся высших учебных заведений, что вызывало недовольство со стороны петербургского градоначальника – для вступления в какое-либо «общество» студент должен был заручиться особым разрешением77. Вероятно, именно по этой причине Марк Азадовский не оказался «сотрудником» Сибирского собрания, но трудно предположить, что он – при его исключительном интересе ко всему, что касалось Сибири, – мог пропустить выступления и лекции Г. Д. Гребенщикова, А. А. Кауфмана, А. А. Макаренко, Э. К. Пекарского, С. П. Швецова и др.

И наконец, еще одно объединение, с которым М. К. довелось сотрудничать в ранние петербургские годы: Общество содействия учащимся в Петербурге сибирякам, созданное в 1884 г. Его председателем в те годы был В. П. Сукачев, и студент Азадовский не раз посещал (например, по делам хабаровского землячества) его квартиру на Сергиевской улице. «В качестве представителя одного из землячеств в Петербурге, – рассказывал М. К. 20 июля 1954 г. в письме к А. Н. Турунову, – я раза 3–4 в году бывал у Сукачева на квартире и любовался его картинами». Бессменным казначеем этого Общества был в то время инженер-химик Д. Б. Шостакович (отец композитора) – о его личном знакомстве с М. К. сведений не имеется.

С кем познакомился или сблизился М. К. в Петербургском университете? Каков был круг его общения в 1908–1912 гг.?

Старшим по возрасту товарищем Марка Азадовского был (видимо, уже в начале 1910‑х гг.) Лев Валентинович Бианки (1884–1936), старший брат известного впоследствии писателя В. В. Бианки. Избравший поначалу физико-математический факультет, Лев Бианки перевелся в 1909 г. на славяно-русское отделение историко-филологического факультета78. Его ближайшей специальностью стала русская диалектология, занимаясь которой у академика А. А. Шахматова, он неоднократно ездил в диалектологические экспедиции. Был также участником Пушкинского семинария С. А. Венгерова. Окончил университет в 1916 г.79

Сближению Азадовского с Л. В. Бианки способствовали, должно быть, их общественные настроения. Биографы Льва Бианки сообщают, что во время революционного подъема 1904–1905 гг. он «придерживался программы социалистов-революционеров80. Позже отошел от политических партий»81.

Одновременно с М. К. на историко-филологическом факультете обучался Леонид Сергеевич Троицкий (1892–1942), выпускник петербургской гимназии Александра I, в стенах которой он проявил «выдающуюся любознательность в русской литературе и древних языках»82, а по ее окончании был награжден золотой медалью. Поступив на историко-филологический факультет в тот же год, что и Марк Азадовский, Троицкий возглавлял бюро Студенческого издательского комитета, готовившего к печати лекции университетских профессоров (в частности, И. А. Шляпкина). С Азадовским его связывали в 1910‑е гг., безусловно, дружеские отношения; Троицкому посвящена книга М. К. «Из старых альманахов» (СПб., 1918)83.

К числу знакомых Азадовского в 1911–1912 гг. принадлежал также Николай Николаевич Бортвин (1892–1943), выходец из крестьян Тобольской губернии, с 1911 г. – студент историко-филологического факультета. В студенческие годы Бортвин давал частные уроки, работал экскурсоводом в Российском археологическом обществе; летом принимал участие в научных экспедициях. Был активным участником Сибирского научного кружка, исполняя в нем одно время должность библиотекаря; был также членом Экскурсионной комиссии. В 1916 г. Азадовский и Бортвин, еще числившийся тогда студентом, подготовили краеведческую публикацию, состоявшую из двух сюжетов и опубликованную за двумя фамилиями84. В апреле 1917 г. признанный в армию Бортвин покидает Петроградский университет (без сдачи государственных экзаменов)85.

Активным членом Сибирского научного кружка (в 1912 г. – товарищ председателя правления) был иркутянин Семен Яковлевич Сизых (1890— после 1939), окончивший, как и М. К., Иркутскую мужскую гимназию. В 1909 г. он поступил на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, однако курса не кончил: был отчислен в 1915 г. за неуплату. Собирался поступить в военное училище86. Будучи студентом, Сизых неоднократно ездил в Сибирь как участник научных экспедиций. В 1924–1937 гг. работал (с перерывами) в Хабаровском краевом музее. Неоднократно подвергался арестам (в 1932 и 1938 гг.)87.

Будучи членами Экскурсионной комиссии Сибирского научного кружка, Н. Н. Бортвин, А. С. Гинтовт (Дзевятовский-Гинтовт) и С. Я. Сизых составили «Сборник инструкций и программ для участников экскурсий в Сибирь», изданный Обществом изучения Сибири в 1912 г. Через два года появилось расширенное издание. «Факт выхода в свет второго издания настоящего сборника, – говорилось в предисловии к этому изданию, – является одним из показателей жизненности начатого сибирской молодежью дела изучения своей родины»88.