Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I

В качестве посредника выступил М. А. Сергеев (1888–1965), ученый-сибиревед, исследователь Дальнего Востока. М. К. знал его еще в 1930‑е гг., но в послевоенные годы (и особенно после событий 1949 г.) их общение становится более тесным. Узнав об интересе, проявленном М. К. к автору очерка об Арсеньеве, Сергеев, знакомый Кабанова, написал во Владивосток. Кабанов ответил:

…в одном из Ваших писем Вы писали о М. К. Азадовском. Я лично его знаю по Чите, когда он там начинал свою педагогическую деятельность в Институте Народного Образования (я тогда начинал свою студенческую жизнь), но не был с ним лично знаком. И вот в связи с разработкой материалов об Арсеньеве и Вашим указанием, что М. К. Азадовский был знаком с ним и имеет какие-то замечания по моей книжке, я хочу просить Вас при случае сделать следующее:

Попросить М. К. Азадовского написать мне письмо с указанием всех недочетов, погрешностей и всего остального, что есть в моей книжке.

Я предполагаю готовить 2-ое издание книжки, и мне все замечания – особые указания и советы будут весьма ценны. <…>

Писать письмо М. К. Азадовскому – и можно было бы, но я не знаком лично с ним, не знаю адреса и т. п.476

В письме от 17 октября 1948 г. Сергеев предлагает М. К. связаться с Кабановым напрямую. Согласившись, М. К. отправляет во Владивосток многостраничное письмо, содержащее подробный разбор его книги, которую он оценил в целом как «интересную и хорошую»477. Л. В. Азадовская, опубликовавшая это письмо по машинописной копии, датирует его октябрем 1948 г. и характеризует словами: «По существу, это обстоятельная рецензия»478.

Эпистолярное общение между М. К. и Кабановым продолжится через несколько месяцев (в то время Кабанов был занят переездом в Москву). «Я также виновен и перед М. К. Азадовским, – признавался он в письме к М. А. Сергееву от 10 февраля 1949 г. – Он мне прислал большое обстоятельное письмо, но оно у меня осталось в вещах, которые идут багажом. А я, к сожалению, не записал его адреса»479.

Первое письмо Кабанова, обращенное непосредственно к М. К., датировано 8 марта 1949 г.

Письмо Ваше было для меня исключительно ценным и важным. По существу отдельных замечаний моей книги об Арсеньеве я весьма Вам благодарен. Если мне случится готовить 2-ое издание, то я непременно внесу все изменения и дополнения, которые Вы мне указали.

Некоторые из этих замечаний мне были известны уже после сдачи книги в набор, но исправить вся это я не мог. С другой стороны, Вы сообщили ряд новых дополнительных замечаний, которые я постараюсь использовать при более удобном случае. <…>

Я не оставляю надежды как-нибудь с Вами встретиться и, если Вы разрешите, ознакомиться с письмами Арсеньева, чтобы совместно с Вами решить вопрос об их опубликовании (62–39; 13 об. – 14).

В это же время (март 1949 г.) во Владивостоке выходит в свет шестой (и последний) том собрания сочинений Арсеньева, редактором и составителем которого был также Н. Е. Кабанов. Получив в мае 1949 г. (видимо, при посредничестве Кабанова) все тома этого издания, М. К. делится своими впечатлениями с В. Ю. Крупянской:

Мне было страшно приятно перелистать эти томики, вспоминая давно читанное и кое-что совершенно впервые. Приятно было в напечатанном письме к В<ладимиру> К<лавдиевичу> Штернберга прочесть «поклон г. Азадовскому»480. Было это ровно 35 лет тому назад. Вы ведь знаете, что мы с В. К. Арсеньевым были большими друзьями.

Но эти томики возбудили во мне и новый прилив бодрости и энергии. Я не мог не вспомнить, как в середине (или в конце?) 20‑х годов В<ладимир> К<лавдиевич> был одно время совершенно затравлен: его сняли со всех мест, обвинили в продаже коллекций за границу и т. д. – вплоть до обвинения в шпионаже. Правда, не только он сам энергично боролся за восстановление своей чести и своего доброго имени, но за него встал горой ряд друзей (посильную лепту внес и я из Иркутска)…481

На шеститомник, изданный во Владивостоке, М. К. откликнулся печатной и далеко не благодушной рецензией (ее можно назвать статьей)482, появившейся, как он сообщал Ю. Г. Оксману, «после больших мытарств»483. В этой рецензии М. К. дает оценку книгам Н. Е. Кабанова и Н. М. Рогаля, изданным в 1947 г.

В июле 1950 г. он посещает в Москве (совместно с Н. Е. Кабановым) редакцию Географгиза; ученые знакомят руководство издательства со своими замыслами484. М. К. просит пригласить в качестве титульного редактора своей будущей книги известного геолога С. В. Обручева485. Издательство соглашается и официально обращается к Обручеву (67–39; 1). «Очень рад, что Ваше предложение принято Географгизом и что Вы получите возможность реализовать давно задуманный план», – пишет Кабанов 11 августа 1950 г. (62–39; 10 об.). И спустя месяц:

От Географического издательства я никаких извещений не получил, поэтому и считаю, что предложение о выпуске работы о В. К. Арсеньеве и его материалов будет ограничено только тем, что Вы им предложили.

Когда я был вместе с Вами в Географ<ическом> Издательстве, я составил себе впечатление, что их вполне устраивают именно те работы, которые Вы им назвали (62–39; 7–7 об.).

Работа началась, и, судя по сохранившимся письмам С. В. Обручева к М. К. (67–39), успешно продолжалась в течение второй половины 1950 г. М. К. увлеченно готовит книгу об Арсеньеве. Погрузившись в изучение материала, он обнаруживает в газете «Приамурье» публикации путевого дневника Арсеньева периода его Сихотэ-Алиньской экспедиции 1908–1910 гг. Первоначально эти дневниковые записи печатались в виде отдельных газетных очерков в 1908–1912 гг., а впоследствии Арсеньев включил их в составленную им незадолго до смерти книгу «В горах Сихотэ-Алиня» (1‑е изд.: 1937). При этом, как и в некоторых других работах, Арсеньев использовал свои прежние записи односторонне и выборочно. Сопоставляя их с тем, что было опубликовано в «Приамурье», М. К. выявил ряд несовпадений, сокращений, исправлений и т. п. Убежденный в том, что при переиздании дневниковые записи утратили свою «особую прелесть и неповторимое своеобразие»486 и рассматривая их в совокупности как первую книгу Арсеньева, М. К. приходит к мысли о необходимости переиздать этот материал полностью. Однако возникшие разногласия с Географгизом побудили М. К. перенести издание книги в Иркутское областное издательство. 14 января 1951 г. М. К. подробно информирует иркутского писателя Г. Ф. Кунгурова487 о сложившейся ситуации и причинах отказа от сотрудничества с Географгизом:

В прошлом году, занимаясь разными вещами, я обнаружил в старых газетах одно целостное произведение В. К. Арсеньева: первый, совершенно самостоятельный – и никому не известный – вариант книги о путешествии 1909 г. Я предложил это переиздать Географгизу, – последний выразил согласие, но меня мало устраивает та форма, в которой он хочет реализовать мое предложение. Географгиз выпустил два тома Арсеньева, теперь он собирается выпустить и третий488 и в него включить в качестве приложения или особой части найденный мною текст. Том в целом они предполагают издать, правда, под совместной редакцией Н. Е. Кабанова и моей, но место, уделенное мне для статьи и комментария, меня не удовлетворяет489.

Далее М. К. развертывает в письме к Кунгурову (в то время работнику Иркутского областного издательства) план своей книги, подчеркивая, что хотел бы видеть ее редактором С. В. Обручева:

Издание я мыслил бы следующим образом. Текст Арсеньева, мое предисловие и комментарии. В статье и комментариях будет указано значение этой редакции в общей литературной деятельности Арсеньева, значение ее для выяснения самого метода Арсеньева, который в этой работе при сравнении с позднейшим текстом очень наглядно обнаруживается. Обнаруженный мною текст является непосредственно первичными впечатлениями, записываемыми сразу же за самими событиями, и порой точными выписками из дневника. Все это посылалось Арсеньевым непосредственно из тайги в газеты и печаталось. Опубликованный же текст во многом уже переработка данного, – но кроме того, – и это очень важно, – в первоначальном тексте очень много моментов, отсутствующих в окончательном тексте.

Заглавие: «Из путевого дневника. 1908–1909». Листаж – примерно 12 листов. Моя статья – 1–½ листа и комментарий – около 2‑х листов, в общем выйдет книга листов в 16»490.

27 декабря 1951 г. между М. К. и Иркутским облиздатом был подписан договор на книгу под названием «Арсеньев. Из путевого дневника». Согласно условиям договора, книга объемом в 10 листов должна была включать в себя статью (до 6 листов), тексты (до 2 листов) и комментарий (до 2 листов). Установлен был и срок сдачи: 1 марта 1952 г. (56–7; 20–21). М. К. был обескуражен, но продолжал работу над текстом вступительной статьи и примечаниями. 4 июня 1952 г. ученый сообщает Кунгурову о новой находке («Замечательный материал!») – письмах Арсеньева к Л. Я. Штернбергу, которые он собирается напечатать в виде «вкусного дополнения» к основному тексту491. «Кончили ли Арсеньева?» – спрашивает М. А. Сергеев у М. К. 13 июня 1952 г. (96–27; 39 об.). Однако работа все еще продолжалась («Замучил проклятый „Арсеньев“»492), при том что статья была уже в целом завершена и отправлена на просмотр С. В. Обручеву.

Летом, будучи по делам в Иркутске, Сергей Владимирович встречался с новым директором издательства А. А. Ровинским. Обручев выяснил, что книга М. К. стоит в плане 1953 г., однако издательство, как сообщил он в письме к М. К. от 18 июля 1952 г., требует сокращений и отказывается поместить портрет (67–39; 14–15 об.). А в сентябре-октябре 1952 г. М. К. узнает, что в московском Росполиграфиздате493, куда иркутское издательство отправило план будущего года «на согласование», в отношении его книги об Арсеньеве было принято решение: «Исключить из плана»494.

После 1952 г. М. К. не возвращался к Арсеньеву. Дальнейшие месяцы и годы уйдут на утомительные переговоры и переписку. Так, в поисках нового издательства он обращается в серию научно-популярных изданий при АН СССР, которой предлагает уже не том материалов Арсеньева со своей статьей и комментариями, но авторскую книгу под названием «В. К. Арсеньев. Путешественник и писатель» (расширенный вариант уже написанного очерка). Сохранившаяся машинопись заявки, умело выдержанной в стилистике 1950‑х гг., представляет собой краткое резюме будущей книги. Приводим ее основную часть:

Данная книга задумана примерно в том же плане, как изданная в той же серии книга академика В. А. Обручева о Потанине495, т. е. как очерк жизни и научно-литературной деятельности знаменитого русского путешественника. В ней будут охвачены следующие основные темы: обзор путешествий в Уссурийском крае до Арсеньева; жизненный путь Арсеньева, обзор его экспедиций и книг и их научное значение, – особенно будут выделены этнографические и историко-археологические исследования как работы, которые он сам считал основными в <своей> деятельности. Особая глава будет посвящена анализу стиля и художественного метода В. К. Арсеньева.

Большое внимание уделяется в книге сравнению Арсеньева и Пржевальского. Это сравнение или, вернее, сопоставление дало возможность уловить самые существенные черты научного облика Арсеньева. Деятельность В. К. Арсеньева нельзя рассматривать изолированно, но лишь в связи с общим развитием русской науки и, в частности, в связи с Пржевальским, с одной стороны, и Миклухо-Маклаем, с другой. Сближение имен Арсеньева и Пржевальского обусловлено не только тем, что Пржевальский был предшественником Арсеньева в изучении Уссурийского края, но они сближаются многими чертами личного характера и научного метода. Пржевальский создал целую школу путешественников, составляющих гордость и славу русской науки – и к той же традиции, созданной великим русским путешественником, примыкает Арсеньев, всегда сам считавший себя «учеником и последователем» Пржевальского. <…>

Одной из характернейших особенностей Арсеньевских путешествий был их резко подчеркнутый краеведческий характер. В. К. Арсеньев был не только путешественником по Дальнему Востоку, но он был его постоянным жителем и практическим работником, и потому для него на первом плане всегда стояли местные задачи, с которыми его исследования были связаны неразрывно и органически. Этот момент особо выделяется в предлагаемой к изданию книге. Арсеньев прокладывал и описывал новые пути, изучал рельефы гор и описания берегов, устанавливал состав и характер местных лесов, изучал местную флору и фауну, с особой тщательностью изучал быт коренных насельников края и его историческое прошлое и вместе с тем он разрешал важнейшие задачи, связанные с общегосударственными проблемами, главным образом с вопросами обороны края. В тесной связи с этой проблемой разрешал он и вопросы о формах более тесной связи Уссурийского края с жизнью всей страны в целом и вопросы о мерах для поднятия благосостояния края. Но краеведческое значение работ Арсеньева ни в коем случае не лишает их значения общенаучного, но наоборот придает им особый смысл и интерес, что также будет, по мере сил автора, освещено в прилагаемой496 книге.

Особое место в книге займет вопрос об этнографических трудах Арсеньева. Этот вопрос представляется особо важным при рассмотрении и анализе научного творчества Арсеньева, т<ак> к<ак> он считал себя прежде всего этнографом. В посвященной этому вопросу главе будет показано, что Арсеньев является типичным представителем русской этнографической школы. В отличие от западноевропейских и американских этнографов русские ученые-этнографы всегда были тесно связаны с общественными течениями своего времени, отражая прогрессивные демократические идеи. Характерными представителями русской этнографической науки являются Потанин, Ядринцев, Штернберг и многие другие. Этот ряд имен этнографов-гуманистов, этнографов – друзей изучаемых ими народов возглавляется именем Миклухо-Маклая, и в этот же ряд имен включается имя В. К. Арсеньева. Особо будет подчеркнуто, что Арсеньев никогда не был бесстрастным наблюдателем быта изучаемых им народностей; с первой же встречи с ними он проникся глубоким сочувствием к ним и стал на всю жизнь их другом, защитником и представителем их интересов. В связи с этим будет освещена и практическая деятельность Арсеньева в области устройства быта малых народностей Дальнего Востока. <…>

Важное место уделяется в книге вопросу об Арсеньеве как писателе. Этот вопрос чрезвычайно запутан в существующей литературе, в которой господствует ложное представление о характере и природе основных сочинений В. К. Арсеньева и об их месте в географической литературе. Его книги рассматриваются исключительно лишь как «литературно-художественные произведения», даже автор лучшей работы об Арсеньеве Н. Е. Кабанов противопоставляет в этом отношении Арсеньева и Пржевальского. Это противопоставление принимается и другими критиками и биографами Арсеньева. Пржевальский в представлении этих авторов был ученым, исследователем, географом, путешественником – Арсеньев же в своих основных сочинениях выступает якобы главным образом как писатель, – а по утверждению некоторых, даже как беллетрист. В книге дается подробное опровержение подобных взглядов, искажающих характер творчества не только Арсеньева, но и Пржевальского. Такого рода воззрения приводят невольно к тому, что произведения Арсеньева как бы выпадают из науки. Подвергаются критике также всякого рода попытки романтической идеализации и стилизации образа Арсеньева, а вместе с ним и образа Дерсу Узала, чему посвящается ряд страниц.

В книге будет дан подробный анализ художественной манеры В. К. Арсеньева, исходным пунктом для которого послужит известная оценка А. М. Горького497: изображения природы, мира животных и птиц, методы характеристики людей и т. д. Целью этих страниц является: показать, как органически сочетались в творчестве В. К. Арсеньева ученый-натуралист и художник. Выдающийся писатель, мастер художественного слова, Арсеньев прежде всего – превосходный и тонкий наблюдатель, естествоиспытатель, сочетающий внимательность и зоркость ученого с чуткостью художника.

Последняя глава выясняет значение деятельности Арсеньева на фоне современности и вместе с тем посвящена анализу слабых сторон его и прямых ошибок, обусловленных и состоянием науки того времени, и общественного положения Арсеньева, и в первую очередь неизбежной ограниченностью его общественного мировоззрения. Особенно неправильными являются его рассуждения по вопросам социально-экономического характера, вследствие чего он ошибочно решал многие вопросы, касающиеся устройства края. В частности, он неправильно решал вопрос о колонизационных возможностях края, ибо исходил из организационных возможностей и способностей царского правительственного аппарата и совершенно упуская из вида творческую мощь народного характера. В заключение же подчеркнуто, что каковы бы ни были отдельные ошибки в трудах Арсеньева, в целом они входят в золотой фонд литературы о народностях Приморья. Особенно подчеркивается то обстоятельство, что во всех своих книгах В. К. Арсеньев неустанно выступал горячим пропагандистом высоких нравственных качеств «лесных людей» Приморья. Именно он первый открыл, какие богатые творческие силы таят они в себе, что так блестяще подтвердилось во время Великой Отечественной войны и повседневно подтверждается участием их в великой социалистической стройке нашего времени.

В качестве материала использованы, помимо сочинений Арсеньева и литературы о них, статьи и дневники его спутников, архивные материалы Академии Наук и Географического Общества и др. В частности, письма к В. Л. Комарову и Л. Я. Штернбергу хотелось бы поместить полностью в виде особого приложения, точно так же, как и письма Арсеньева к Горькому, если будет получено разрешение на их опубликование от Института Мировой Литературы.

Позволю себе добавить, что автор предлагаемой книги был связан с Арсеньевым и личными дружескими отношениями, о чем неоднократно упоминал Арсеньев в письмах (опубликованных в VI-м томе владивостокского издания) и в своем автобиографическом очерке, – поэтому могут быть привлечены и различные материалы из личного архива автора.

Общий листаж – примерно листов 14–15.

Срок представления – в зависимости от того, когда произойдет заключение договора. Для завершения книги мне понадобится приблизительно месяца четыре.

В случае, если книга будет принята к печати, я хотел бы иметь авторитетного редактора – географа. Наиболее желательным лицом явился бы лауреат Сталинской премии, профессор Сергей Владимирович Обручев, известный географ-геолог и выдающийся знаток Сибири и Дальнего Востока, выступавший неоднократно вместе с тем и со статьями историко-литературного содержания.

Ленинград. 14 ноября 1952 г. (57–6; 1–6).

Заявка рассматривалась в течение многих месяцев; ответ, подписанный Д. В. Ознобишиным (ученым секретарем редколлегии научно-популярной серии), был получен лишь в октябре следующего года. Издательство предлагало М. К. объединить свои усилия «с географом-натуралистом на правах соавторства». М. К. согласился – при условии, что соавтором будет С. В. Обручев (57–6; 7; дата письма М. К.: 29 ноября 1953 г.).

Эта работа («В. К. Арсеньев – путешественник и писатель: Опыт характеристики»), с коротким предисловием Е. Д. Петряева, увидит свет уже после смерти ученого и будет переиздана год спустя – в сокращенном варианте – московским Детгизом (см. главу «Post mortem»).

Не теряя надежды увидеть свой труд об Арсеньеве полностью напечатанным, М. К. вновь обращается в Географгиз. 18 января 1954 г. он сообщает директору издательства о том, что, во-первых, заканчивает научно-популярный очерк жизни и деятельности Арсеньева (проектируемый объем – 15–18 листов) и предполагает издать его в будущем году, к 25-летию со дня смерти писателя-путешественника; а во-вторых – о составленном им томе под предварительным названием «Из литературного наследия В. К. Арсеньева». «Книга является почти совершенно законченной, – уточняет М. К., – тексты с приложениями 23 лл., вступительная статья – 5 лл., комментарии – 2 лл.» (57–7). В те же дни он просит М. А. Сергеева поддержать его заявку обращением в издательство и даже подсказывает ему текст:

…мне известно, что профессор имярек в течение последних лет работает над книгой о деятельности В. К. Арсеньева. Им же найдено и совершенно подготовлено к печати одно большое затерянное произведение Арсеньева, относящееся к раннему периоду его литературной деятельности. В связи с тем, что в будущем году исполняется 25 лет со дня смерти В. К. Арсеньева, мне думается, что эти работы должны представить большой интерес для издательства, тем более что означенный имярек принадлежал к числу ближайших друзей знаменитого путешественника498.

Заявка была одобрена. Географгиз включил книгу в свой пятилетний план. Издание состоялось посмертно.

Глава VII. Шестая гимназия и училище в Лесном

Весной 1914 г., вернувшись из второй экспедиции по Приамурью, М. К. возобновляет переписку с руководством Одногодичных педагогических курсов. В своем прошении (частично цитированном выше), упоминая о завершении им научной экспедиции «по казачьим селам Амурской области», он сообщает:

…только в феврале тек<ущего> г<ода> мог я озаботиться приобретением свидетельства о политической благонадежности, и последнее было в том же месяце отправлено канцелярией Приамурского генерал-губернатора в С.-Петербургский университет, историко-филологическим факультетом которого я оставлен при кафедре истории русской литературы (проф<ессором> И. А. Шляпкиным).

Сообщая об этих обстоятельствах, имею честь просить уведомить меня, распространяется ли условное принятие меня в число слушателей курсов и на наступающий 1914–1915 г. и какие формальности должен я выполнить для действительного меня зачисления, при чем имею честь напомнить, что свидетельство об окончании Университета находится в канцелярии вверенных Вам курсов, а о политической благонадежности – в С.-Петербургском Университете499.

В левом верхнем углу прошения имеется резолюция от 30 апреля, подписанная С. Я. Титаренко, письмоводителем курсов: «Ответить просителю о необходимости подать вновь прошение с приложением свидет<ельства> о благонадежности и 2 фот<ографических> карт<очки>»500.

10 июня 1914 г. М. К. подает новое прошение:

Прилагая при сем две фотографические карточки, честь имею просить Ваше Превосходительство принять меня в число слушателей вверенных Вам курсов, с назначением стипендии.

Свидетельство о политической благонадежности будет на днях выслано Канцелярией Приамурского генерал-губернатора по адресу Курсов; свидетельство же об окончании Университета находится в настоящее время в канцелярии вверенных Вам курсов, так как я был зачислен в прошлом году, но не имел возможности приехать в Санкт-Петербург501.

Документ, подтверждающий «политическую благонадежность» (с пометой «Секретно»), был отправлен в Петербург 21 июня 1914 г. О деятельности Азадовского в Хабаровске в 1907–1908 гг. в этом документе не упоминалось. Сообщалось лишь, что «сведений, компрометирующих политическую благонадежность Азадовского за время проживания его в Хабаровске, в канцелярии нет» (55–7; 15).

Известие о начале войны застало М. К. в Хабаровске. Незадолго до этого он узнает о новом законе от 3 июля 1914 г., отменяющем, в частности, звание «учитель гимназии» и устанавливающем новое: «учитель средних учебных заведений». Согласно этому закону, выпускники российских университетов, решившие посвятить себя преподаванию в средних учебных заведениях, обязаны – для того, чтобы получить доступ к преподаванию, – предварительно сдать экзамены по таким предметам, как психология, логика, педагогика и методика, отсутствующим в университетских курсах. Можно предположить, что эти новые требования еще более укрепили решение М. К. поступить на Одногодичные курсы. Осенью 1914 г. он возвращается – после полуторагодового отсутствия – в российскую столицу. Начинается следующий период его жизни – до поздней весны 1918 г.

Одногодичные педагогические курсы, которые М. К. начал посещать сразу же по приезде в Петербург, были учреждены «временно» (сроком на три года) в 1911–1912 г. и предназначались для лиц, уже получивших высшее образование и желающих посвятить себя преподавательской деятельности в средних учебных заведениях. Цель курсов заключалась в том, чтобы привить будущим учителям навыки, необходимые в повседневной работе. Занятия разделялись на общие и специальные (одна из «специальностей» именовалась «русский язык и словесность»).

Столичными курсами заведовал Густав Густавович Зоргенфрей (1871–1934?), профессор Петербургского университета, преподававший древние языки в столичных учебных заведениях (например, в гимназии Карла Мая, Женском педагогическом институте и др.), директор Шестой петроградской гимназии (1906–1917), а также автор учебников и пособий по вопросам преподавания. Кроме него занятия на курсах вели Н. С. Державин (1877–1953), в будущем известный славист, и В. А. Келтуяла (1867–1942), историк литературы и фольклорист (в 1923–1930 гг. он возглавит кафедру фольклора и древнерусской литературы в Ленинградском университете). Именно эти ученые и «курировали» Азадовского502.