Красный Клевер

Собственная совесть ударила по щекам, и я наконец поняла, что мы очень даже похожи. Мы потеряли родителей почти при таких же обстоятельствах, от чего сердце сжалось, падая камням куда-то в пятки. Ком в горле мешал подобрать слова, склонив голову и опустив руки.

– Конечно. – Сглотнула я. – В тот вечер мы с сёстрами и матерью-настоятельницей посетили местный цирк, который должен сегодня уехать. – Тело внезапно прошибло током, стоило это понять. А Тристан тоже исчезнет вместе с цирком? Как я докажу, что у него есть сердце, не будучи рядом? Письмами? Но он даже не будет понимать от кого они! Или будет?

– Цирк, а дальше? – Привлёк моё внимание отец Габриэль.

– Да. – Подбирать нужные слова становится всё труднее. Выдыхаю и выпрямляюсь, сжав руки перед собой словно щит. – Я поговорила с молодой актрисой цирка, она ещё призналась, что хочет стать частью нашей общины. А затем… простите, у меня провалы в памяти. Дальше я помню лишь то, как один мужчина тащил за собой, появились его знакомые, а потом начали срывать с меня ря… – я запнулась, так и не сумев продолжить слова, приблизив пальцы к губам.

– Всё хорошо. – Внезапно я ощутила его руки у себя на плечах, когда он медленно и аккуратно потянул на себя, поглаживая по плечам. – Их найдут, я вам обещаю. Но вампира вы так и не встретили?

Даже в моих прежних словах меньше лжи, чем в те, которые я так и не осмелилась сказать. Я лишь помотала головой, медленно отстраняясь.

На ужин я так и не попала. Собрала корзинку с едой и водой, направляясь к опушке леса. Он будет рад, если я не забуду о нём. За столько времени сам не забыл, так я и вовсе не имею права.

Корзинка кажется невесомой, но каждое её движение даётся с трудом. Лес молчалив, только редкий ветер шевелит верхушки деревьев, переговариваясь сам с собой. Под ноги ложится мягкая трава, и я почти не слышу собственные шаги. На месте, где я оставляла еду для Бьёрна пустота. Ни следов, ни примятой травы. Всё застыло в ожидании.

Опускаюсь на колени, бедро заныло от того насколько я стянула ремень с кинжалом, ставлю корзинку, руки вдруг теряют опору. Пальцы дрожат, и я резко убираю их за спину, чтобы не смотреть на их предательскую слабость.

Почему я это делаю? Спрашивать себя о таком, всё равно, что учить носорога разговаривать. Опустошив корзину, медленно отступаю к монастырю. Спина кажется открытой, словно за мной следят из темноты леса, но я не оборачиваюсь.

Оказавшись в келье, закрываю дверь и прислоняюсь к ней спиной, позволяя тяжести этого дня окончательно добить. В воздухе кельи пахнет воском свечей, и в этом привычном запахе есть упокоение. Но в голове продолжает бушевать хаос.

Открываю молитвенник и, как будто назло себе, начинаю читать, но слова расплываются, превращаясь в пустые строчки. Мысли возвращают меня к тому, как пальцы касались его руки, скользили по коже, чуть задевая линии татуировки. В тот момент он смотрел на меня, будто знал больше, чем я могла себе представить.

Вспоминаю его слова, такие спокойные и насмешливые, но с каким-то странным оттенком усталости. Сегодня он должен уехать. Это было решено ещё тогда, когда мы встретились на рынке. Я не должна думать об этом. Но внутри всё сжимается. Комок застревает в горле, лишая дыхания. На миг кажется, что я снова слышу вой Бьёрна, и это воспоминание вплетается в картину, как мазок серой краски на белом холсте.

– Хватит, – шепчу я, захлопывая молитвенник.

Сажусь на кровать, уставившись в угол комнаты, но вижу только остатки тех мыслей, которые не дают покоя. Могу ли я жалеть о том, что не сказала ему больше? Но что я могла сказать? Как могла назвать свои чувства?

Внезапно раздаётся стук, и я вздрагиваю. Я была готова подойти к двери, но стук повторяется за ставнями окна, тихий, как будто стесняющийся потревожить тишину ночи. Но моё окно на втором этаже.

Тяжесть в груди сменяется леденящим ощущением, как будто вся кровь отхлынула к ногам. Я приближаюсь медленно, словно во сне, и делаю шаг ближе к окну.

Стою как вкопанная, уставившись на плотно задернутые шторы. Стук повторяется, глухой, настойчивый, сердце начинает бешено колотиться, с чистотой импульсов пульсара. Горло пересыхает, пальцы нервно теребят край рясы. Я не хочу проверять, кто там, но что-то сильнее страха тянет меня к окну.

Что, если это он?

Мыслям тесно в голове, страх смешивается с предвкушением, с каким-то странным, болезненным любопытством. Сглатываю, пытаясь избавиться от горького привкуса паники, но он лишь сильнее жжёт изнутри. Рука поднимается к шторам, и я ловлю себя на том, что почти не дышу.

Я боюсь его? Или боюсь узнать, что он сделает со мной? Что сделаю я?

Когда я осторожно открываю ставни, он уже стоит там, тёмный силуэт на фоне ночного неба. Недовольный взгляд пронзает холодностью и строгостью. Сразу чувствую себя маленькой и беспомощной.

– Открой долбанное окно, или я разобью его. – Раздался его приглушённый рык за стеклом.

Что делать? Всё тело бросает в дрожь от одного его голоса. Ладони вспотели, по спине пробежался ледяной пот. Становилось то жарко, то холодно, воздуха совсем не хватало. Что же делать?!

– Я в любом случае вытащу тебя из домика. Каким методом, выбирать тебе, вежливым, коим сейчас я пользуюсь, или грубым, и я просто влезу к тебе в комнату и заберу силой.

– О, я научу тебя вести себя с девушками. – На что раздаётся его сладковатый и ироничный смех.

Свеча на тумбе вспыхивает последний раз перед тем, как я её задуваю. Лёгкий и успокаивающий запах воска заполняет келью, поджимаю губы, стараясь подавить дрожь.

Открываю окно, петли слабо скрипят, а ночной воздух будто врывается внутрь с упрямством. Так и хочется спросить, но не осмеливаюсь. Высовываю ноги, и пятки тут же обдаёт ледяным ветром. Лес внизу кажется бесконечно глубоким, а монастырь за спиной бесконечно далеким.

Что я делаю? Сбегаю из монастыря. Сбегаю с ним. Он точно не человек, раз запомнил меня. Грудь сдавливает, мысли путаются, превращаясь в клубок, который не распутать.

– Как-то поздновато чему-то меня учить. – Тёплые руки обхватывают мои бёдра, и я дёргаюсь, не удержав тихого всхлипа. – Сиди смирно, мы не на земле, знаешь ли, – недовольно прошипел он.

Холод пронзает насквозь. Сжимаю руки перед собой, как в молитве, зажмуриваюсь, чувствуя, как его ладони с силой удерживают меня. На миг замолкает, но я слышу, как он перехватывает дыхание, как будто перед прыжком в воду.

И толчок.

Мир резко меняется. Воздух режет лицо, волосы спутываются, как будто каждый из них хочет улететь в свою сторону чуть не снеся вуаль с головы, и опора под ногами исчезает. Сердце на миг останавливается, но тут же колотится так яростно, что кажется, ещё чуть-чуть и оно вырвется.

Хочу закричать, но вместо этого глухо всхлипываю, зубы вонзаются в губу, чтобы удержать любые звуки. Его руки держат крепче, чем хотелось бы, но только это не даёт мне окончательно потеряться в хаосе.

Приземление оказывается неожиданно мягким. Под ногами хрустит трава, и я понимаю, что мы внизу. Но тело всё ещё не верит этому, напряжено до предела.

Поднимаю голову, встречая его тёмные, почти насмешливый вид. Лёгкий, тёплый, почти приятный огонёк в груди заставляет ненавидеть себя ещё больше.

Схватив меня за локоть, начала уволакивать за пределы монастыря, всё дальше и дальше от моего дома, пока на пути не попалась чёрная машина. Она стоит у самого края дороги, ночной хищник. Корпус блестит в свете луны, будто облит чёрным зеркалом, ловя каждый отблеск окружающего мира, линии плавные, как у дикого зверя.

Присев за руль Тристан заводит машину, мотор глухо и низко урчит, с пугающей силой, предупреждает всех вокруг и тут же фары, узкие и яркие, загораются прямо вперёд, пронзая тьму.

Смотрю на неё, и в голове мелькает странная мысль, это не просто средство передвижения.

– Садись, – опустил он стекло пассажирского сидения, но я нерешительно мотаю головой. А вскоре набравшись смелости более активно выказывала протест. – Ой, не нравится мне, когда так шутят. – Торопливо вышел он из машины, приближаясь ко мне. – Будь так добра, монашка, сядь в машину. – Даже дверь мне открыл.

– Не хочу. – Твёрдо произнесла я, чуть ли ногой не топнув.

Он приближается, шаги тяжелые, как удары грома, и мне некуда деваться. Воздух вокруг наполняется его густым, как смола присутствием, от которой не вырваться. Сердце начинает колотиться так сильно, будто пытается разбудить весь монастырь.

– Думаешь, меня это волнует? – Бросает он, голос по-прежнему низкий и холодный, проходит сквозь меня лезвием.

Я отступаю, но он уже рядом, обхватив за талию закидывает себе на плечо. Ноги, только что твёрдо стоявшие на земле, будто подкашиваются, лишаются силы. В горле застрял крик, когда почувствовала его силу, но вместо этого плотно сжимаю губы пытаясь подавляя любой звук.

– Поставь меня! – Шиплю я, извиваясь в его руках, но это похоже на попытку бороться с железными цепями.

– Перестань, – говорит он спокойно, но в этом спокойствии слышится опасная нотка.

Несёт меня, как ребёнка, лёгкими, уверенными шагами. Вокруг ночь кажется ещё темнее, фонари на дороге выглядят блеклыми. Прохладный ночной воздух касается лица, но этого недостаточно, чтобы унять жар, вспыхнувший от его прикосновений, но вскоре оказываюсь на холодном кожаном сиденье.

– Ты что себе позволяешь?! – Взрываюсь я, пока он тянет ремень безопасности и пристёгивает его.

На мгновение замирает, глядя на меня с таким выражением, будто я сказала нечто абсурдное. Затем резко захлопывает дверь, глухой звук которой отдаётся в груди, как удар гонга.

– Не хочу слышать ни слова, – говорит он, садясь за руль. Голос теперь звучит так спокойно, что это пугает ещё больше.

Я злюсь, дрожу, стискиваю руки в кулаки не от холода, а от того, что его сила, и то, как он её демонстрирует, оставляют странное ощущение глубоко внутри.

Глава 8. Тьма между нами

Луна скрылась за плотными тучами, оставив нас во власти сгущающегося мрака. Тристан вёл машину с невозмутимым спокойствием, его фигура тень, растворяющейся во тьме салона.

Когда мы остановились у того самого дома, он беззвучно отворил дверь, обошёл машину и открыл дверь мне. Смотрю на него, и не слышу собственные мысли сквозь нарастающий гул в голове. Зачем я снова пришла сюда? Разве недостаточно было первого раза?

Почему я не ушла? Почему вместо этого стою здесь и даже не пытаюсь сопротивляться?

Запах терпкого грейпфрута обжёг сознание, манящий, с пряной горечью имбиря, будто след на губах от чьего-то шёпота. От него кружится голова, а мысли спутываются. Пытаюсь сосредоточиться, напомнить себе, кто он и что я должна делать, выходя из машины.

Вампиры наши враги. Мать-настоятельница всегда говорила, что они воплощение опасности. Мы не можем доверять им. Но, если я смогу выяснить его цели, если использовать это знакомство для выгоды, это позволит разглядеть всю картину целиком.

Но чем больше я убеждала себя в необходимости держать дистанцию, тем сильнее ощущала притяжение к нему. Это не просто любопытство. Его присутствие, запах, голос, память, всё в нём будоражит и одновременно пугает.

Когда он шагнул внутрь дома, я последовала за ним, внутренний голос становится невыносимо тихим. В помещении меня встретил полумрак, и пока я ждала на одном месте, в проёме двери под светом луны, с трудом улавливаю его движения. Яркий и резкий свет вспыхнул, озарив первый этаж. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к освещению, и увидеть его стоящего напротив того самого круглого стола.

Его лицо непроницаемо спокойное, но каждый изгиб черт и незаметное напряжение в линии плеч выдавали скрытую напряжённость.

Я должна держаться настороже, повторила я про себя приближаясь к стулу, и стараясь не обращать внимание на огромную квадратную арку ведущую вглубь дома, не обращать внимание на тьму за аркой, скрывающая ступени на второй этаж, на пустующую прихожую.

Тёмные пряди постоянно лезут в глаза, раздражённо убираю их за ухо. Удивительно, как эти мелочи могут сводить с ума. Даже когда я смотрю на свои тонкие, с вечно обломанными ногтями руки, не могу стоять на месте, пальцы постоянно ищут, чем себя занять.

Но стоило его взгляду пересечься с моим, как уверенность дрогнула. Внутри зашевелилось что-то тёмное и притягательное, что мне пока не удавалось ни понять, ни подавить.

– Я посчитал правильным провести эту ночь на первом этаже, вдруг ты снова решишь сигануть через окно. А тут оно ближе. – На губах различимое удовольствие, пока он присаживался напротив.

Сижу на шатающемся стуле, стараясь казаться спокойной, хотя внутри всё застыло в странной смеси тревоги и возбуждения. Под столом нервно сжимаю пальцы и разжимаю, выдавая ту бурю, что кипела внутри.

Тишина почти оглушающая. Каждый вздох, каждый шорох казались громче, чем должен быть. Воздух стал плотным, давящим, пропитанным чем-то таящим опасность. Пытаюсь сосредоточиться, но ощущение жара, сменяющегося ледяным холодом, накатывало волнами, заставляя дыхание сбиваться. Тяжесть в животе усиливалась с каждой секундой.

Расслабленно сидит напротив, постукивая пальцами по деревянной поверхности, создавая ритм, от которого сердце начинало биться быстрее.

– Скажи, – нарушил он тишину, – ты всегда так трепетно следишь за чужими движениями? – Я вздрогнула, стараясь скрыть смущение. – На чём мы остановились тогда? – Продолжил он, уголки губ дрогнули, как будто уже знал мой ответ.

– На том, как ты проводишь меня до монастыря, – напрягаю голос, чтобы казаться уверенной.

– Ты же вроде хотела доказать существование моего сердца? Уже передумала? – Он медленно покачал головой, будто смакуя каждое слово. Жар опалил щёки.

– Нет. Тогда скажи, где твои друзья? – Надо перевести разговор в безопасное русло.

Он усмехается, приподнимая одну бровь, становясь ещё более пристальным, будто видит не только меня, но и мои мысли.

– Я предпочитаю компанию тех, кто умеет поддерживать интерес. – Слова прозвучали двусмысленно, и я с трудом удержалась от того, чтобы не съязвить что-нибудь неуместное.

– Дружба нечто больше, чем просто интерес, – парировала я, стараясь вернуть себе контроль.

– Ах да, – протянул он, наклоняясь чуть ближе. – Доверие, забота, желание помочь… И немного сплетен для вкуса, не так ли?

Капли яда падают точно в сердце. Сжимаю пальцы, чтобы скрыть, как сильно они дрожат.

– У вас, наверное, такого нет, – проговорила я, скрещивая руки как щит.

Смотрит по сторонам так, будто обдумывает мои слова, а потом возвращается ко мне, уже серьёзный.

– У нас есть выживание. Дружба всего лишь слабость. Большинство людей живут так же, просто не признают этого. – Его взгляд скользнул по мне вместе с холодным потом. – Не пытайся переубедить меня, – добавил он, и резко мягкость голоса сменилась опасной твёрдостью.

Я подняла руки, показывая, что сдаюсь.

– Не слишком ли много мыслей о выживании? – Пытаюсь сохранить спокойствие. – Разве это жизнь?

– Больше, чем жизнь. Вечность. И она не становится лучше от дружеских объятий.

– Тогда зачем спасать меня? – Бросаю ему вызов, хотя внутри всё кричит, чтобы я молчала.

– Возможно, из скуки. Или, чтобы посмотреть, как долго продержится твоя вера рядом со мной.

Поджимаю губы, стараясь не выдать эмоций несмотря на то, что тело передёргивает от его слов.

– Ты издеваешься над тем, что тебе не понять? – Голос дрожит уже не от страха.

– Напротив, – уверенно произнёс он, будто нашёл брешь в моих словах. – Я понимаю вашу веру лучше, чем тебе кажется. Её пороки, слабости. Даже то, что вас больше пугает не отсутствие Бога, а мысль, что он есть, но смотрит в другую сторону.

От его слов перехватывает дыхание. Я отворачиваюсь, подступающие слёзы обжигают, но не собираюсь дать ему это увидеть.

– Нужно сменить тему, или я опять начну злиться. Расскажи, монашка, что ты знаешь о нас? – Внезапно прерывал он паузу тоном не терпящий возражений, и я сглотнула, собирая мысли в кучу.

– У меня имя есть, я Аура. И, – тяжело вздохнула я, – оказывается мы о вас преступно мало знаем. Вы ночные создания. Чем старше, тем сильнее, кажется. А до нашей последний встречи я думала, что вы боитесь неестественного света. –Уголки его губ вновь дрогнули. – Да. – Добавила я смущённо, стараясь сохранить дистанцию. Почему от его столь пристального внимания мне так не по себе? – Теперь знаю, что это миф.

Он наклонился ближе, так что его тень падает на стол, растекаясь чернильной кляксой.

– У меня к тебе предложение, – невольно я нахмурилась, уже готовясь к чему-то неприятному. – Ты даёшь мне информацию, а я, – он провёл пальцем по краю стола, голос стал ниже, – сохраню тебе жизнь и больше не буду пытаться подорвать твою веру.

– Зачем подрывать мою веру? – Голос звучит тише чем хотелось бы, но я всё же не отступила от своих слов.

– Хотя бы, потому что я та ещё тварь, и просто обожаю разрушать чужие иллюзии, – укором обволакивает он каждую букву. – Особенно те, которые так отчаянно держат за горло.

– Ради чего? – На мой вопрос он лишь медленно обходит стол и останавливается прямо передо мной.

– Почему бы и нет? Или ты предпочитаешь, чтобы я уговорил тебя другим способом?

Его рука поднимается так быстро, что я не успеваю отреагировать, касается моего подбородка, откидывая голову.

– Уговоры тоже своего рода искусство, – почти шепчем, но от этого он становится более угрожающим. – И я мастер в своём деле.

Пальцы скользят по моей коже, оставляя странное ощущение, будто между страхом и чем-то необъяснимым.

– Ты можешь сопротивляться сколько угодно, – продолжает он, усмешка становится шире, – но мы оба знаем, что в конце концов ты всё равно окажешься подо мной.

– Может хватит экивоков. – Пытаюсь сохранить твёрдость в голосе, поднимая одну бровь, но руки всё равно дрожат. Он на мгновение замирает.

– Хочешь сразу перейти к делу? – Вдруг он отдёрнул подол моей рясы, неуловимым движением и холодными пальцами коснувшись моего колена.

Я вздрагиваю, как будто от удара током, инстинктивно вскрикиваю зажмурившись. Мгновенно хватаю его кисть, сжимаю, будто это может его остановить. Надеюсь, он не нащупал набедренный ремень.

– Хватит, – шепчу ослабевшим голосом, но стараюсь держать себя в руках. – Ты… ты не можешь.

Он наклоняется чуть ближе, так, что чувствую его дыхание на щеке, рука между моими ногами становится всё горячее.

– Могу. – Голос сквозит сарказмом, но он не двигается дальше. Рука остаётся на месте, ждёт моего следующего шага.

– Веди себя прилично, – выдыхаю, стараясь не выдать дрожь в голосе. Остаётся неподвижным, но напряжение кажется, достигло своего пика.

– Как пожелаешь, монашка, – говорит он, отнимая руку, и тут же схватив меня за лицо крепче, фиксирует.

Его лицо слишком близко, и в этот момент весь мир исчез, оставив только нас двоих и это невыносимое напряжение, которое заставляло забыть, как дышать.

Неудобно заставив откинуть голову, вампир крепко придерживает за подбородок. Он видит не меня, а то, что зарыто глубоко. Не понимаю, что он делает, пока вскоре не ощутила знакомое чувство опустошения, а потом и вовсе как он копается в моих воспоминаниях. Во всех подряд.

Шея начала затекать, и я невольно скривилась буквально на секунду. Глаза вампира медленно меняли свой окрас, и перед мной снова появились те красные стекляшки, ввергающие в дикий ужас. Но и в то же мгновение, от его рук исходило такое тепло, которому я могла отдаться без конца. Аромат, повисший в воздухе, срывал крышу полностью.

Он ещё некоторое время держал мою опрокинутую голову, пока я не убрала голову из его руки, начиная разминать шею.

– Затекла.

– Что? – Голос прозвучал мягко, но вопросительным эхом отдался в голове. Раздражённо фыркает, присаживаясь обратно. – Ты вообще существуешь?

Я непонимающе лишь могла сощуриться.

– Все воспоминания, которые я нашёл, с которыми ты скорее была готова поделится, будто нарочно распадаются. Будто ты в них есть, но тебя и нет. Что в тебе такого? – Если я ему расскажу, поверит ли? Не успела я ответить, как он продолжил. – Монашками не просто так становятся. Обычно остаются следы таких решений. Люди запоминают. Они что-то чувствуют. А ты? – Сглотнув, выпрямляю спину, пытаясь не смотреть в его глаза, которые вернули себе прежний чёрный цвет.

Он слегка склонил голову, скользнув пальцами по спинке стула, а затем присел обратно.

– Я ведь действительно пытался, – негромко продолжил. – Но сколько ни копай, пустота. Только обрывки. Как будто тебя никогда и не было. – Пытаюсь совладать с собой, но пальцы уже начинали нервно теребить край рясы.

– Бывает. – Ехидн протянула я. Надо же как ему некомфортно. – Не все способны произвести впечатление.

Его взгляд остановился на моих губах, которые я машинально прикусила. Он скользнул ближе, опираясь локтями на колени, его лицо оказалось чуть ближе, чем это могло быть удобно.

– И что дальше? Впечатление не производишь, воспоминания в решето. – Голос звучит так спокойно, будто пытается успокоить, но от его близости в груди давит. Я сглотнула, пытаясь сохранить самообладание, но его присутствие ощущалось физически, как обволакивающая тень. – Скажи, монашка, ты когда-нибудь чувствовала себя забытой? Как будто кто-то, кого ты знаешь, внезапно перестал помнить о тебе? Как будто весь мир начал исчезать, словно песок сквозь пальцы? – Вопрос звучит так странно, что на мгновение теряюсь.

Пытаясь понять, куда он клонит, но его лицо остаётся невозмутимым. Он буквально описал всё моё существование.

– Почему это важно? – Мои слова звучат слишком неуверенно от внезапно поднявшегося беспокойства.

– Интересно узнать, что скрывает человек за своими словами.

– То есть, что бы я ни ответила, это уже доказательство чего-то?

– Даже то, как ты юлишь уже доказательство, – успокоившись выдохнул он. Неоднозначная реакция заставила меня обратить внимание на его расслабленное, и откинутые за голову руки, на пустой, но при этом такой далёкий взгляд. – И всё-таки ты меня поражаешь. – Вернулся он в прежнее положение. – Кто бы мог подумать, что ты умеешь держать язык за зубами. Редкое качество для вашего рода.

Слова звучат так мягко, но их лезвия режут до самого сердца.

– Что ты имеешь в виду? – Пытаюсь сохранить спокойствие, хотя внутри всё дрожит. Нормально поддерживать диалог я уже просто не в силах.

– Только то, что ты совершенно не должна была оказаться здесь, – произнёс он тихо, проведя рукой по лицу, но в его словах чувствовался металлический привкус обвинения.

– Знаешь ли, это уже не нормально, обвинять меня в том, над чем я не властна. – Скрестила я руки на груди, пытаясь скрыть замешательство. Как же мне не терпится скорее вернуться в монастырь!

– А ты уверена, что над чем-то вообще властна, монашка? – Голос скользит шёлком, но с острыми, как стекло, краями. – Это ваше странное понятие морали. Мило, конечно, но наивно. – Добавил он, чуть подавшись вперёд даже не думает разрывать зрительный контакт. – Я понимаю кто ты.

По телу прокатывается волна жара, а за ней следует липкий холод, сковывающий каждую клеточку тела. Глубоко вздыхаю, пытаясь выдержать наваждение, но сердце бьётся так громко, что становится больно.

Сглатываю. Много слов говорить нельзя, я всё ещё ощущала присутствующую дрожь в теле, боюсь, как бы не выдать свои суждения заиканием или непомерно высокими нотками голоса.

– Ты лгунья.

Мне просто пришлось разорвать зрительный контакт. Его слова, голос, присутствие, одурманивающий запах. Всё это в совокупности толкает к самым откровенным речам. Не хочу быть такой. Не могу быть такой. Просто не имею право.

Хоть я и не видела, я прекрасно чувствовала, как он прожигает во мне дыру.

– Зачем тебе понимать, кто я? – Поджимаю губы.

– Чтобы найти повод не съесть тебя прямо сейчас. – Края губ дрогнули, подшучивая, но взгляд не оставляет сомнений, что в этом есть доля правды.

Я невольно вжалась в спинку стула.

– Соблазнять ту, которая не соблазняется уже скучно? – Ухмыльнулась я. – Но, – горделиво расправила я плечи, – ты спас меня, а значит моя жизнь твоя. Даже если ты убьёшь меня, никто горевать не станет. Я никто.

– Быть никем, особенно в наше время, почти искусство. Но ты, кажется, превратила это в совершенство. Неужели совсем не волнует собственная судьба? Или друзья, в конце концов? – Небрежно махнул он рукой, только подчёркивая, как мало значения он придаёт этим словам.

– Друзей у меня мало, а о моей судьбе позаботится Бог. – Стараюсь произнести это твёрдо, но его выражение сразу выбивает почву из-под ног.

– Бог. – Иронично растягивает слово. – Он вроде вашего ответственного взрослого, который обещает решить все проблемы? Забавно. – Я напрягаюсь, но он продолжает, нарочно наступая на больные мозоли. – Обычные подростки собирают как можно больше друзей вокруг как марки: чем больше, тем лучше. Жалуются им, делятся сплетнями, ищут одобрения. А ты? Из какого теста слеплена ты?