МераклИс

Теперь даже секундная передышка убивает, она должна узнать, что будет дальше, за порогом, который не получалось переступить в одиночку. Но вот Антонио уже рядом с ней, тело его горит. Теряя связь с реальностью от терпкой смеси древесно-травяного букета его одеколона, горячего свежего пота и непривычной ноты аромата её собственного тела, никогда прежде не звучавшей столь интенсивно, Регина ищет поцелуя и, встретившись с его губами, почти выдыхает своё желание. Его не приходится направлять, прерывистым шёпотом он только умоляет потерпеть – «aspetta… pazienza…[9]» – и одним медленным неостановимым усилием выполняет её невысказанную просьбу, заставляя застонать, прерывая стон долгим поцелуем… Регина подаётся навстречу всем телом, лишая его шанса остановиться даже на миг, боль тает, растворяется под обжигающими волнами его напора, и секундой раньше, чем Антонио догоняет её, наслаждение взрывается в ней неведомым доселе крещендо…

И только в этот момент она в изнеможении закрывает глаза.

Господи, так вот как бывает, теперь она знает, чего искать…

Чего она всегда теперь будет искать…

* * *

Сколько времени прошло? Вынырнув из забытья, Регина приподнялась на кровати. Она одна. За окном ещё темно. Завернувшись в покрывало, босиком преодолела путь до дверей спальни, прислушиваясь к телу, как бы заново узнавая себя…

Открыла дверь и хотела позвать Антонио, но как будто споткнулась на его имени, не будучи уверенной, как называть его по другую сторону дверей спальни. Молча преодолела коридор и, дойдя до кухни, увидела сидящего за столом профессора. Он колдовал над закреплённым в тисочках сапожком. Профессор повернулся к ней, притянул к себе, обнял.

– Моя требовательная девочка проснулась? Обещай, что будешь такой же требовательной всегда, слышишь?

Регина едва слышно выдохнула напряжение – вдруг всё произошедшее в спальне ей просто-напросто приснилось?

– А ты почему не спишь… вы… не спите?

– «А ты», Реджина миа, «а ты»! «А вы» будет, только когда мы в МГУ, а это уже ненадолго. Смотри, сапожок уже высох, каблук я приладил на место, прибил, подклеил, этот клей сохнет быстро.

– Где ты научился чинить обувь?

– Не забывай, что я всё-таки потомственный ювелир, дорогая моя, и с любыми инструментами управляться умею, хотя и предпочитаю не отнимать работу у тех, кто зарабатывает себе таким ремеслом на хлеб. Но у нас же был исключительный случай, правда? И этому каблучку я буду всегда благодарен.

Он улыбнулся, встал, не размыкая объятий.

– Ну что, сварю тебе кофе и отвезу домой?

– Ой, да, я всё ещё надеюсь успеть до того, как родители проснутся. Они, конечно, считают, что их образцовая дочь в театр ушла с группой… И Остоженка совсем рядом. Но тревожить их зря мне бы не хотелось.

– Хорошо. И давай договоримся сразу и навсегда: если ты о чём-то тревожишься, не молчи, говори – поступать мы будем так, как удобно тебе. Я бы предпочёл, чтобы ты переехала сюда прямо сейчас, но я понимаю, что у тебя есть некие обязательства.

Регина молча кивнула. Значит, не сон.

* * *

Весь следующий год с небольшим прошёл, как в калейдоскопе, когда видишь только яркие вспышки фрагментов узора, но никогда – всю картину целиком.

Тяжёлые разговоры на кафедре с Гращенковым и майором Внутченко (как они его только не дразнили между собой в их маленькой группе – Жутченко-Крутченко-Кнутченко-Гнутченко-Пнутченко – видимо, чтобы не так сильно бояться), вызовы в райком комсомола…

Паника родителей, сменившаяся огромным уважением, а потом нежной привязанностью к Антонио Кастеллани…

Блестящая защита диплома, на которой присутствовала вся группа профессора, а оппоненты зверствовали, как, наверно, никогда за всю историю их кафедры… Оформление загранпаспорта в ОВИРе, борьба за служебную визу с консульством Италии и, наконец, их отъезд в Рим…

Глава 7. Сказки дорого стоят

– Потрясающая история…

– И представьте, Антонис, меня выпустили, только заручившись согласием на сотрудничество с некоторыми структурами.

– Да почему, Регина? Вы же никому не делали ничего плохого, были просто студенткой?

Регина сидит за своим любимым угловым столиком на веранде «Форест Парк Отеля». Последние пару дней она выходит сюда перед ужином, заказывает «Кампари-тоник» – в жару она всё чаще предпочитает его просекко – и продолжает болтать с Антонисом. Она то и дело спрашивает себя, имеет ли хоть какое-то значение фигура собеседника или ей просто необходимо рассказать эту историю, уже неважно кому? Не только потому, что тащить в одиночку такую глыбу воспоминаний становится не под силу, но и из-за страха, что весь её мир умрёт вместе с ней, если его некому будет передать? Ответа на эти вопросы у неё пока нет, но и представить на месте Антониса кого-то другого Регине уже трудно.

– Зато Антонио был профессором, очень значимой фигурой в нашей сфере. Его связи, его клиенты, очевидно, представляли какой-то интерес. Он заранее предсказал, что разговор будет, и прямо-таки заставил согласиться, понимая, что иначе вывезти меня ему не дадут. Мы потом несколько лет подряд спокойно возвращались в Москву, Антонио читал лекции, а я училась уже на другой кафедре, у Сарабьянова, занималась атрибуцией русского модерна, писала кандидатскую, в смысле – делала PhD[10]. И несколько раз меня приглашали на беседу, задавали какие-то вопросы о клиентах, об антикварном бизнесе в Италии и Англии, но беда в том, что ничего особенного я рассказать не могла, а через несколько лет началась Перестройка, и всем стало не до меня.

– Перестройка, Горбачёв – помню. Я в университете спецкурс брал по современной истории России, аж целый семестр. Даже русский учить начал. Меня сначала все отговаривали, а потом, как у вас границы открыли, клиенты из бывшего СССР так и повалили, очень пригодился мой русский. Как чувствовал. А уж если бы знал, что познакомлюсь с вами… В общем, с Перестройкой нам обоим повезло!

– Наверно… Наша последняя беседа кончилась тем, что меня попросили сначала оценить несколько довольно неплохих картин, икон и антикварных ювелирных изделий – якобы семейных ценностей. Цены показались маловаты, и у меня взяли контакты надёжных антикваров в Лондоне, которые, как я знала, могли предложить больше, и та сделка даже состоялась. Пожалуй, это была единственная моя бесплатная консультация такого масштаба.

– Да вы просто легко отделались, Регина, они же могли начать использовать ваши галереи. У нас были случаи – одного клиента заставили отдать бизнес, другой просто обанкротился на таких сделках…

– Вот поэтому я и оценила всё непростительно дёшево – получив больше в другом месте, они решили, что с нами связываться бессмысленно. А так в выигрыше остались и они, и наши лондонские партнёры, которые были благодарны за рекомендацию. Нас же просто сняли с крючка, что стало огромным облегчением.

– Тонкий ход.

– Разработанный Антонио. Он, как и обещал, сразу начал учить меня бизнесу, и эту комбинацию с его подачи я завершила неплохо.

– Блестяще, на мой взгляд!

– Вы опять мне льстите…

– Немножко. Скорее, всё-таки флиртую.:)

– Антонис, мы же договорились.:(

– Мы договорились, что вы не отвечаете, вот и всё. А я буду продолжать говорить комплименты на свой страх и риск.:) И вы постепенно к этому привыкнете.))

– Тонкий ход.:) Допустим, к комплиментам я снова привыкну легко, что тогда?

– Тогда я постараюсь сделать всё, чтобы вам понравиться.:)

– Вы любите нерешаемые задачи?

– Да, всегда любил. Но здесь дело в другом.

– ?

Регина усмехается. Нельзя сказать, что деликатный, но настойчивый флирт Антониса ей неприятен. Немного веселит, будоражит, однако не раздражает. Аватар, с которого на неё смотрит молодой Антонио, интригует даже больше, чем вначале.

Ей приносят «Кампари» с тоником – для «Негрони» стало всё-таки слишком жарко. Наконец-то она приучила здешних барменов не перебарщивать со льдом, это ли не успех! Если она пробудет здесь ещё месяц, надо будет придумать и подарить им название для этой версии – хоть «Кампа-Реджина», что ли, чтобы не объяснять каждый раз.

– С вами интересно разговаривать, Регина. О чём угодно, но лучше всего – о вас. И о том человеке, которого вы любили и на которого я, как вы говорите, похож.

– О нём – сколько угодно, меня даже не придётся уговаривать. Но взамен, поскольку ваше сходство меня до сих пор изумляет, вам потом придётся рассказать о себе.

– Идёт, это запросто. Но мне не терпится узнать: чем вас встретила Италия?

– Это было довольно забавно. Вначале Италия совсем не показалась мне гостеприимной…

Глава 8. Италия. Сдвинутые брови. Арто

Да уж, и хочешь забыть – не забудешь пронизывающий злобный взгляд Арто в зеркале заднего вида. В суженных глазах цвета пожившей алюминиевой ложки – холод, брови сдвинуты, губы плотно сжаты.

В Рим она приехала с двумя чемоданами, полными книг и рукописей. Антонио, как Регина поняла гораздо позже, любил путешествовать налегке. Ни в коем случае не жертвуя комфортом, разумеется, если речь шла о более чем двухдневной поездке, а просто посылая весь багаж вперёд с доверенными людьми. Она довольно быстро адаптировалась к новому образу жизни и переняла эту привычку. Но в тот первый раз, поскольку Регина нервничала, боясь потерять любимые вещи, он привёз ей из очередной поездки в Лондон самые надёжные, последней модели чемоданы на колёсах, помог упаковаться, оплатил перевес в Шереметьево и даже лично выкатил багаж в зал прилёта аэропорта Да Винчи.

Там их уже ждал Арто – высокий, мощного телосложения, абсолютно седой, несмотря на относительную молодость, батлер и шофёр Антонио. Он был одет в безукоризненный летний костюм, который совсем не скрывал играющей под тонкой тканью мускулатуры.

Антонио представил Арто, тот почтительно, немного сухо, как показалось Регине, поклонился, подхватил чемоданы и пошёл к парковке, легко прокладывая путь в людской толчее, как ледокол сквозь заснеженные торосы.

Об Арто профессор упоминал неоднократно, называя его своим возничим, доверенным лицом, незаменимым помощником, гардом. Регина уточняла:

– Телохранителем?

– И нет, и да, это не основная функция, ты потом всё поймёшь…

И вот теперь этот самый «возничий» в своём превосходном костюме, ничем не напоминающем униформу, грузит их чемоданы в багажник, предупредительно открывает для неё дверцу, садится за руль, и они трогаются. Ведёт он плавно, без рывков, не реагируя на суетливые манёвры вечно спешащих соотечественников. Регина очень взбудоражена новизной и всю дорогу не отрываясь смотрит в окно, а когда они въезжают в Рим, просто атакует Антонио вопросами. Они оба поглощены разговором, и далеко не сразу Регина замечает, как хмуро наблюдает за ней Арто. Взгляд у него очень, очень неодобрительный.

Она и расстроилась, и даже немного испугалась. Решила, что поговорит с Антонио при первой же возможности, как только они останутся одни.

Арто привёз их сразу в галерею – старинное угловое здание в одном из переулков между Виа Маргутта и Виа дель Бабуино. В этом же доме, на последнем этаже, прямо над офисом располагалась квартира Антонио, куда он перебрался вскоре после того, как они с Лючией договорились о разводе. «Всего» три спальни, как выразился Антонио, столовая с примыкающей к ней кухней, солнце, заливающее гостиную с выходом на живописную большую террасу. Вид с террасы на город, хотя это и был только четвёртый этаж, не разочаровал бы и самого придирчивого критика.

Пока Регина отлучилась помыть руки, Арто определил чемоданы в одну из спален, выставил из холодильника стеклянный графин – холодная вода с лимоном и мятой была любимым напитком Антонио в жару, – отнёс поднос с графином и двумя стаканами на террасу, выслушал распоряжения хозяина и исчез.

Антонио ждал её снаружи, сидя в большом плетёном кресле. Регина примостилась на подлокотнике.

– Прости, можно я спрошу?

– Конечно, Реджина миа.

– Мне показалось или этот твой батлер меня невзлюбил? Что я сделала не так?

Антонио поморщился, вздохнул. Похоже, всё-таки не показалось…

– Я попробую объяснить, девочка. Арто с нами уже очень давно. Четверть века, не меньше. Мы с Лючией только поженились, она стала работать со мной в галерее, появилось много новых партнёров, в том числе на Сицилии. Там довольно большое греческое комьюнити, «Грико». Мы занимались античностью, а на Сицилии столько всего – храм в Сегесте, Сиракузы, Гела, Таормина, римляне, карфагеняне прошлись по Агридженто во время Пунических войн… Там до сих пор несколько греческих деревень и даже городков, а кое-где живут вернувшиеся с Кипра и материковой Греции латины, потомки миссионеров и последних рыцарей – францисканцев и капуцинов. Среди них у нас тоже были хорошие знакомые, хотя латинов очень мало оставалось, всего пять-шесть семей.

– Надо же, ничего о латинах не знаю.

– Их и сейчас на Кипре человек двести пятьдесят, на Сицилии вряд ли больше, так что ничего удивительного. В общем, в одной из семей случилась трагедия почище античных, Реджина миа. Отец, мать, их сыновья – два брата, один из которых недавно женился, – все живут в одном доме, обычное дело. Молодая жена, гречанка-киприотка, решив, что муж хорошо, а два – лучше, соблазнила ещё и свёкра, пока свекровь с младшим сыном в город за покупками отъехали.

– Ох, и об этом стало известно?

– Свекровь их и застала по приезде, прямо в супружеской спальне, а за стенкой спал молодой муж. Ему, как потом выяснилось, любящая жена мака в вино за ужином подмешала, он и от криков не сразу проснулся, еле брат его растолкал. Старика своего бедная женщина в их кровати и заколола – нож там же рядом на блюде лежал, любовники фруктами угощались. А молодая жена в чём была, в белой ночной сорочке, из дома выскочила и прочь от свекрови, но, видимо, ещё в спальне та невестку ножом достала, быстро бежать она уже не могла.

– Господи, ужас какой, Антонио!

– Да, прямо при нас это случилось, мы как раз у друзей в соседнем доме остановились. На крики вся деревня сбежалась. Дом их последний по главной улице, дальше дорога вниз, к морю. Братья тоже за матерью бросились и догнали только на скалах. Я эту картину на обрыве до сих пор вижу: две фигуры в чёрном – это младший держит мать, и две фигуры в белом – это старший на жену кинулся, к краю обрыва тащит, та за него цепляется, увлекает за собой, и обе белые фигуры падают вниз. Как страшно мать кричала – никогда не забыть. На секунду сын её выпустил, брата хотел удержать, так она вмиг тем же ножом себя успокоила, не успел мальчишка её остановить.

– Бедные, бедные все! Бедный, бедный мальчишка!

– Когда мы добежали до обрыва, Реджина, он молча стоял около тела матери, совершенно седой.

– Так это был Арто?

Антонио грустно кивнул.

Слёзы жгли глаза уже давно, но дальше сдерживать себя у Регины не получилось. Она тихо заплакала. Профессор молча обнял её.

– Ему ещё пятнадцати не было. Мы его еле увели от обрыва и оставили на ночь у нас, в свой дом зайти он не мог и не хотел, как и вообще оставаться в деревне. Других родных Арто не знал, поэтому после похорон мы просто забрали его с собой. С документами разобрались, после того страшного случая нам все местные власти помогали как могли. А вот дом по понятным причинам смогли продать далеко не сразу, нашим друзьям пришлось его сдавать, но, по крайней мере, у парня начали копиться хоть какие-то деньги на будущее. Арто молчал больше года, потом понемногу речь вернулась, но он, в принципе, никогда не был многословен. Лючия с ним возилась, таскала по врачам, я тоже участвовал как мог, но больше всех, наверно, помог доктор Время. Арто и школу окончил, и в галерее помогал, был чуть ли не самым быстрым курьером в Риме. Потом – в гараж определили, как он просил, он же очень смышлёный, в машинах стал разбираться от и до, и водить научился великолепно, ты видела.

– Да, обратила внимание. Выдержка у него железная.

– Даже не выдержка, а характер. Всегда сохраняет холодную голову, но если надо – реакция у него мгновенная, столько раз нас всех это выручало! Так вот, устроился он на работу, снял комнату, вроде и подружку нашёл… А через год запросился обратно. Мы не удивились. Знали, что комфортнее всего ему, если мы где-то рядом. В любой толпе, где угодно – если кто-то из нас поблизости, он чувствует себя прекрасно. Да и нам нужны были надёжные люди, а ему я мог доверять полностью. Отправили на обучение к старому батлеру одного нашего партнёра в Англии, потом наняли тренеров по стрельбе, боксу – и вовремя, в Италии и до красных бригад было неспокойно, а у нас и бизнес, и некоторые наши увлечения бывали довольно рискованными, я тебе ещё расскажу. Дети родились и выросли при нём. Лючию я всегда мог под присмотром Арто оставить спокойно, когда уезжал. Он – член семьи, поэтому любые перемены воспринимает болезненно, понимаешь?

– Начинаю понимать. Жил он тоже с вами?

– И сейчас живёт. Он так и не женился, хотя варианты имелись, и не будь Арто Арто, любой из тех вариантов принёс бы ему, кроме очень комфортной жизни и денег, ещё и титул. Как и почему он попадал в поле зрения этих дам – отдельная история, потом узнаешь. Впрочем, он и сейчас время от времени оказывает внимание весьма знатным синьорам. Но женщинам доверять так и не научился – что поделать, не проходят такие потрясения бесследно.

– То есть я для него просто новая женщина, которой нельзя доверять? А не то, что я сделала что-то не так?

– Думаю, да. Но бояться тебе нечего, ему просто нужно время привыкнуть.

– Хорошо, Антонио, я всё сделаю.

– Почти уверен, что он останется при Лючии и детях, так что будь готова, скоро нам понадобится новый гард, я уже навёл кое-какие справки.

– Как скажешь, я всё равно пока ничего в этом не понимаю.

– Разберёшься, это только начало… Ну что, пойдём, я покажу тебе галерею?

Глава 9. Галерея. Серьёзные намерения

Галерея Кастеллани занимала два первых этажа старинного углового дома, зажатого с двух сторон двумя постройками пониже. Это делало его похожим на старое пузатое кресло с высокой спинкой, подпираемое с боков основательными надёжными подлокотниками.

Впрочем, семье Кастеллани принадлежал весь этот четырёхэтажный дом: на третьем располагался офис, на четвёртом – квартира, откуда вниз вела широкая, но довольно крутая лестница. По ней Антонио и Регина спустились в офис, по стилю не отличимый от квартиры, и, как позже убедилась Регина, от самой галереи, и от большинства домов, квартир и других пространств, к дизайну которых Антонио приложил руку. Он был искренним поклонником и большим знатоком мебели итальянского барокко и за три десятилетия собрал превосходную коллекцию.

Не задержавшись в офисе, они спустились на второй этаж галереи – лестница выходила прямо в центральный зал с большим для таких старых домов окном по фасаду, опоясывающим почти весь скруглённый угол здания. А вот окна боковых залов были практически не видны, хотя в каждом зале висели одинаковые люстры всё в том же стиле барокко. В галереях всегда дефицит стен, поэтому всё пространство было отдано под картины, гравюры, настенные подсвечники, и даже шторы были призваны увеличивать полезную площадь, служа фоном для очередного зеркала или гобелена.

…Витрины с антикварным серебром, этажерки с книгами в кожаных переплётах, свитки пергамента на застеклённых полках с крестовыми диагональными разделителями, античные амфоры, фрагменты небольших колонн, редкие образцы всё той же мебели эпохи барокко, миниатюрные козеточки, сундуки-кассоне и кресла, расставленные так, что с них лучше всего были видны картины. Предметов было так много, что у Регины возникло ощущение тесноты, избыточности, казалось, годами в эти залы сносились и складывались артефакты: бог знает, какие сокровища здесь можно было раскопать…

Антонио увлёк её дальше, вниз по лестнице, в полутёмный главный зал галереи, и зажёг огромную хрустальную люстру. Регина замерла – в этом зале не было места случайной вещи. Здесь не просто царил порядок, здесь чувствовалась атмосфера живой праздничной гармонии и ещё что-то почти неуловимое. Потом, уже имея возможность сравнивать, она будет говорить: то, чего не найти на знаменитой Лондонской Портобелло-роуд, – успокаивающая надёжность, уверенность, что вы имеете дело с чем-то реальным, с чем-то настоящим.

– Антонио, как же у тебя здесь красиво! Я и представить не могла…

– Осматривайся, девочка, тебе предстоит огромная работа. Сверка артикулов, каталоги, опись, клиенты…

– Я справлюсь, обещаю! Мне самой всё очень интересно.

– Уверен, что тебе понравится, я ещё в Москве понял, что ты будешь здесь на своём месте. Вот смотри…

Антонио подвёл её к ближайшей витрине с разложенными на чёрном бархате золотыми украшениями, открыл витрину небольшим ключом из связки, которую он прихватил на выходе из квартиры из большой серебряной вазы, стоявшей у дверей, и достал одно из ювелирных изделий – хоровод массивных золотых пластин с эмалью и словно застывшими по краям этих пластин мельчайшими золотыми капельками. Антонио повернул Регину к зеркалу, расстегнул колье и приложил к её простой чёрной блузе. Регина собрала волосы наверх, давая ему возможность застегнуть украшение.

– Оставь волосы так и попробуй почувствовать его.

– Странно, оно из металла, но тёплое, выглядит тяжёлым, а на самом деле очень лёгкое.

– Не сомневался, что так и будет. Оно как будто сделано для тебя. Но ты единственная, кто не чувствует его тяжести. Сколько раз его примеряли потенциальные покупательницы – не сосчитать, но им всем было некомфортно, говорили, что колье их душит.

– Интересно. У меня нет такого чувства.

– Об этом я и говорю. Теперь давай попробуем кое-что ещё. Вот это колье совсем другого стиля, настоящая редкость, французское барокко, середина семнадцатого века…

– Какое оно роскошное, Антонио!

Причудливые филигранные спирали, листики плюща, золотые и серебряные лилии, тусклое сияние бриллиантов старой огранки, изумруды и сапфиры…

– По-хорошему их положено носить с вечерним платьем, но не будем скучными пуристами. Чёрный фон тоже неплох.

– Ты думаешь?

– Взгляни сама, Реджина миа. Я же говорю, ты можешь оживить любое украшение, заставить звучать любой стиль.

Регина покраснела, но отражение ей действительно нравилось. Женщина, смотревшая на неё из зеркала, излучала спокойную уверенность в своей красоте и царственное достоинство.

– Я выгляжу старше, но меня это, по-моему, не сильно портит.

– Почему старше? Увереннее и ещё привлекательнее. Колье тебе очень подходит. Уникальная работа. Не просто так золотых дел мастерам при дворе Людовика Четырнадцатого дозволялось носить шёлковые чулки наравне с дворянами. Слабое утешение, если вспомнить, сколько уникальных изделий этот «Король-Солнце» отправил в переплавку.

– Не знала об этом. Почему?

– Король был большой транжира, и не только бесчисленные войны тому виной. Теперь смотри, вот на этом первом колье несколько мелких повреждений, как будто выцарапаны буквы или цифры.

– Что это? Колье побывало в ломбарде?

– Откуда ты знаешь?

– Читала «Шерлока Холмса» Конан Дойля в детстве, там упоминался похожий случай.

– Удивительно. Но я помню: советские – самая читающая нация в мире. Не только ломбард, бывают и другие причины, но я рад, что объяснять придётся меньше. Сейчас мы на этом закончим, но на будущее – изучай каждый экспонат, знай на нём каждую царапину, умей превратить её в историю, которая сделает эту царапину и саму вещь только ценнее.

– Основы бизнес-стратегий от Антонио Кастеллани?

– Нет, девочка, это, скорее, мой способ жизни – мне надо очень сильно, до страсти, любить то, чем я занимаюсь, будь то галерея, чтение лекций или жизнь в целом, иначе мне будет неинтересно. Но любая вещь, предмет искусства, любой человек, с которым ты сталкиваешься, – это же целая история. Вот узнавать или рассказывать такие истории для меня важнее всего. Но ты это уже знаешь, правда?