МераклИс

– Ну что, пройдёмся немного, и я провожу вас домой? Как-то обидно спешить и комкать вечер после такого спектакля, хочется продлить послевкусие… И снег…

– Вы любите снег, профессор?

– Вот такой, медленный, – да. Особенно, когда сухо и безветренно. Странно, в снегопад даже как-то теплее… Конечно, не в эту вашу знаменитую русскую метель, а вот как сейчас. Предлагаю дойти до Александровского сада, это всё равно по пути к Метросто… Мертостро…

– Метростроевской.

Регина улыбнулась. Название улицы, где она жила, было звучным, но трудновыговариваемым не только для иностранцев. Гораздо сложнее, чем прежнее – Остоженка.

– Добрый вечер, профессор!

Они стояли на ступеньках Большого, и раздавшееся откуда-то из-за спины и сверху громкое приветствие застало их врасплох. По ступенькам спускались Регинин завкафедрой Гращенков с очень элегантной дамой, очевидно, супругой. Он сдержанно улыбался, но холодный взгляд Регина помнила ещё по прошлому году, когда во время летней сессии, отвечая на экзамене, от напряжения не смогла сдержать слёз.

Завкафедрой тогда был очень недоволен, и от неуда её спасло только вмешательство научного руководителя, убедившего старшего экзаменатора, что слёзы были чисто рефлекторными, и студентка не имела цели их разжалобить, ведь билет она знала блестяще. К чести Гращенкова, он даже не снизил ей оценку, но сейчас его строгий взгляд не предвещал ничего хорошего.

– О, рад вас видеть, профессоре! Синьора, счастлив познакомиться…

– Да, дорогая, это наш знаменитый гость, профессор Антонио Кастеллани.

– Много слышала о вас, профессор…

– Надеюсь, только хорошее? Как вам понравился спектакль? Я получил истинное удовольствие…

– Согласна, Большой никогда не разочаровывает.

Кастеллани повернулся к Регине, вовлекая её в беседу, поскольку сначала его слова переводил супруге сам Гращенков.

– Мы как раз обсуждали это с синьориной Росси, которая любезно согласилась составить мне компанию на этот вечер, да и то только потому, что была уверена, что мы идём на спектакль всей группой.

– Да, Виктор Николаевич, я бы никогда…

– Поговорим на кафедре, ты мою позицию знаешь, Регина, но сейчас уж давай, держи марку…

Регина торопливо закивала. Последствия этой мимолётной встречи обещали быть совсем не мимолётными. Строгость завкафедрой по части любых не скреплённых брачными узами отношений, выходящих за рамки профессиональных, была хорошо известна. Господи, что он мог подумать?

Распрощавшись с Гращенковыми и пропустив супругов вперёд, они ещё немного постояли на ступеньках, глядя на медленно падающий снег и обезлюдевшую площадь с фонтаном, и наконец двинулись к Александровскому саду.

Миновали станцию метро и уже проходили Колонный зал, когда Регина поскользнулась на обледеневшем тротуаре и, если бы не реакция поддержавшего её профессора, грохнулась бы точно. На ногах удержалась, но каблук всё-таки сломала…

И тут накопившееся напряжение и тревога дали о себе знать, и она горько, безудержно расплакалась.

– Ну вот, теперь ещё и каблук! Что же теперь делать? Простите, профессор, я вконец испортила вам вечер! Я так и знала…

– Какие пустяки, синьорина, как можно расстраиваться из-за таких пустяков!

– Бог знает, что подумал Гращенков!

– Ах, вы об этом. Я всё забываю, что любые контакты с иностранцами могут иметь для вас довольно неприятные последствия. Это я должен извиняться, синьорина.

– Да что вы такое говорите, профессор?

– Скажите, за всё время, что вы меня знаете, был ли хоть один случай, когда я повёл себя непрофессионально?

– Нет, конечно.

– Грацие. И, заметьте, вы – юная обворожительная девушка, из-за которой мужчинам положено терять голову, а я – вполне живой средиземноморский тип, зрение у меня прекрасное, эстетическое чувство – ещё и в силу профессии – вполне развито, и, поверьте, вы, безусловно, мне очень нравитесь.

Регина вспыхнула и вмиг перестала рыдать.

– Но я…

– Да-да, тоже ни разу не дали мне повода думать, что вы неравнодушны к пожилому профессору…

– Но вы совсем не пожилой!

Кастеллани разразился таким хохотом, что она тоже невольно улыбнулась.

– Боюсь, моя жена с вами бы не согласилась, но, думаю, у вас ещё будет повод с ней это обсудить. А теперь хватит рыдать, и давайте решать все наши задачи последовательно. Помните, какой у настоящего исследователя должен быть подход к проблеме, а лучше сказать – к задаче?

– Конечно, вы говорили… Надо разложить её на составные части и решать пошагово.

– И какой у нас с вами сейчас будет первый шаг?

– Домой?

– Нет, Реджина, ваш каблук. И я, кажется, знаю, кто нам может помочь прямо сейчас. Здесь недалеко, поэтому не будем терять времени… Идти можете?

Она сделала два шага и снова чуть не упала. Идти, не опираясь на каблук, было страшно неудобно.

– Не беда, синьорина…

С этими словами профессор подхватил её на руки, повернул обратно и зашагал вверх по Пушкинской улице, бывшей Большой Дмитровке. Хорошо, что ближе к полуночи на улицах было пусто. Прежде чем Регина успела прийти в себя, он уже сворачивал в проезд Художественного театра, и ещё через минуту, пройдя под высокую арку, поставил её на землю около первого же подъезда одной из сталинок, выходящих на улицу Горького.

Подъезд выглядел вполне прилично. Они поднялись на последний этаж, и профессор, отперев дверь одной из квартир, распахнул её перед Региной и зажёг свет. В просторном, почти квадратном коридоре, помимо небольшой скамеечки и круглой старомодной вешалки для пальто, стояли несколько запечатанных картонных коробок и пара громоздких чемоданов. Профессор помог Регине снять пальто, открыл стенной шкаф, повесил пальто на вешалку и вытащил объёмистый ящик с инструментами.

– Ну вот, сейчас мы всё исправим. Снимайте сапог.

Регина присела на скамью, стащила с ноги сапог и было замешкалась – с него стекала грязная вода.

– Давайте-давайте, ничего страшного, снимайте второй, и вон там, в шкафу, возьмите себе новые тапки.

– Новые?

– Запечатанные – не стесняйтесь, это гостиничные. Я пока здесь не обжился и не предполагал, что буду принимать гостей так скоро.

– Это ваша квартира?

– Да, снял перед самым отъездом и обратно приехал уже сюда.

– А как же…

– Реджина, всё своим чередом. Переобувайтесь и пойдёмте на кухню, сапожок ваш должен немного просохнуть, мы его починим, и я вам по ходу дела всё объясню.

Сунув ноги в непривычные тапки на тонюсенькой подошве и опасаясь отрывать их от пола, чтобы не потерять по дороге, Регина смешно прошаркала на кухню, где профессор уже приладил её сапожки на батарею и сидел у стола, закрепляя на нём небольшие тисочки. Рядом стоял открытый ящик с инструментами, назначение половины которых Регина не знала. Чайник уже шумел на плите, две чашки стояли справа на столешнице, а рядом – красивая жестяная коробка с чаем.

– Я слежу за временем, Реджина, не волнуйтесь, ваши родители не успеют даже начать переживать.

– Спасибо, не буду врать, что я об этом не думала. Но, скорее всего, они уже спят, я редко заставляю их волноваться.

– Всегда возвращаетесь рано?

– Ну почему, если засижусь в читальном зале, то прихожу после одиннадцати, и это случается довольно часто.

– Это моя вина, загрузил вас всех выше крыши.

– Не только вы. Но… да, львиная доля времени – это дипломная.

– Бедная синьорина, снова я перед вами виноват, и перед всей группой тоже. Эксплуатация детского труда… Вам хотя бы восемнадцать есть? Ваши карабинеры должны меня арестовать…

«Бедная синьорина» протестующе качнула головой.

– Профессор, да мы круглые сутки пахать готовы, возможность с вами поработать – это просто событие года! Нам так повезло! Любого из нас спросите! А мне уже восемнадцать, так что никакой эксплуатации детского труда.

– Ну, успокоили, а то думал: хорошо, что коробки не распаковал, пришлось бы первым же рейсом – обратно в Рим… Да не пугайтесь вы так, Реджина, я просто опять неудачно шучу.

– Уф, надеюсь, я к этому когда-нибудь привыкну.

– Привыкайте-привыкайте, нам с вами предстоит долгая совместная работа, я очень рассчитываю на вашу помощь.

– Буду рада… Профессор, вы обещали рассказать, почему переехали в эту квартиру.

– А, да. Понимаете, та квартира в ГЗ МГУ очень удобна для работы и для встреч с коллегами и группой, но я всё-таки привык к другому образу жизни. Здесь я могу обставить всё по своему вкусу, и хозяин квартиры на это согласился. Квартира побольше, здесь две спальни – на случай приезда семьи, и кабинет, где я смогу работать и принимать клиентов, я же продолжаю вести бизнес – помните, я говорил, что у моей семьи галереи в Риме и Флоренции?

– Да, конечно.

– Я уже договорился здесь с одним антикварным салоном, и они подобрали мне вполне приличную мебель, так что обстановка будет напоминать ту, в которой мне комфортнее всего работается. Хотите взглянуть?

Регина неуверенно поднялась со стула. Что-то в словах профессора её встревожило, даже огорчило, и теперь она пыталась вспомнить, что именно. Она последовала за Кастеллани обратно в коридор, а точнее в холл, из которого открывалась двойная застеклённая дверь в гостиную. Там было светло даже ночью – сквозь прозрачный тюль пробивался свет с никогда не спящей улицы Горького, а снег, отражавшийся в уличных фонарях, придавал этому свету какую-то уютную белизну.

Регина отодвинула штору.

– Ой, это же глобус Центрального телеграфа! Профессор, посмотрите… Я там работала, вон в том окне, справа от глобуса. Ещё в школе, на УПК.

Кастеллани подошёл и встал с ней рядом, почти касаясь плеча.

– УПК?

– Это когда тебя учат какой-то несложной профессии ещё в школе, ну, там, водитель, продавец, повар или, как у меня, телеграфист.

– Только не говорите, что вы знаете азбуку Морзе, синьорина.

– Не только знала, но и экзамен сдала на отлично! Сейчас, конечно, уже забывается… Тем более, что мы на Центральном телеграфе, когда уже не учились, а на практику приходили, чаще всего просто сортировали письма. Но зато я на машинке печатать научилась вслепую, как автомат. Я всегда свои работы сама печатаю, у нас дома старенькая «Оливетти».

– Да вы просто кладезь талантов, Реджина. Ну-ка, сейчас проверим, что вы помните, давайте руку.

Профессор развернул протянутую Региной руку ладонью кверху и отстучал пальцем прямо по центру: три точки, три тире, три точки.

– SOS? Это SOS, профессор? Кто это терпит бедствие?

– Боюсь, моя дорогая синьорина, бедствие терпит моё излишне чувствительное сердце.

Профессор продолжал держать её руку, и Регина поняла наконец, что так кольнуло её в его словах. Семья. Приедет семья. Всё это время факт наличия у профессора семьи она упорно игнорировала, ведь её это никак не должно было касаться. Он – её учитель, ментор, она – просто его студентка, одна из группы, ничего личного. Она не имеет никакого права… И всё же…

– Профессор, а когда они приедут? Ваша семья?

– К сожалению, у детей на Рождество другие планы, потом они учатся, но, возможно, выберутся в июне, свожу их в Ленинград на белые ночи.

– Значит, сейчас приедет только ваша жена?

Последний вопрос Регина задала почти шёпотом. Ей было мучительно стыдно. И за внезапно пришедшее осознание эмоций, которые теперь могут помешать их нормальной работе с профессором Кастеллани. И за то, что всё равно не смогла сдержать любопытства.

Профессор выпустил её руку. Взял за плечи, развернул от себя и, как ребёнка, подвёл к резному кожаному дивану. Усадил, а сам сел напротив, подвинув к дивану небольшое кожаное кресло с резными же подлокотниками.

– Синьорина Росси, нам с вами придётся серьёзно поговорить.

– Но я…

– Реджина, всё равно этого не избежать, поэтому послушайте меня. Я уже сказал, что готовлю вас к большой, долгой совместной работе. Так?

Регина молча кивнула. Больше всего сейчас она боялась расплакаться.

– Вы – чудесная, талантливая, вдумчивая, искренняя девочка. Слишком искренняя. По вашему лицу можно прочитать ваши мысли, страхи, сомнения – любые эмоции. С самой первой встречи это было для меня отдельным удовольствием – «читать» синьорину Реджину Росси. Не сердитесь, моя дорогая, вы – самая удивительная книга, которую мне довелось пока открыть в жизни, но всё это время я беспокоился, что так же легко вас может «прочитать» кто-то из тех, кто захочет навредить.

Слёзы начали закипать под веками, но Регина решила держаться во что бы то ни стало.

– Поэтому если вы выслушаете то, что я собираюсь сказать дальше, и мы решим продолжать сотрудничать, нам придётся срочно начать готовить вас для ведения бизнеса по совсем другим стандартам. Буду вас учить играть в карты! В покер!

– Профессор, вы снова шутите, а я ничего не понимаю! Так вы меня не выгоняете из группы?

– С чего вы взяли, что я вообще вас откуда-либо выгоняю? У вас, ко всем прочим достоинствам, ещё и очень живое воображение, синьорина! Отпущу, если только вы сама решите уйти.

– Ну, это невозможно. Сама я никогда не уйду.

– Вы меня не дослушали. Перебивать старших…

– Простите, профессор… Ой…

Снова перебив Кастеллани, Регина в ужасе прикрыла рот ладонью, но плакать действительно передумала.

– Теперь о более важных вещах. Семья – очень сложная для меня тема, Реджина, особенно последние годы. Если коротко, мы с женой прожили потрясающие двадцать с лишним лет, у нас замечательные дети, и мы навсегда, надеюсь, останемся близкими людьми, но уже не как супруги. О дальнейших наших шагах мы с Лючией в этот мой приезд и договорились. Процесс «сепарационе» запущен, но это может тянуться лет до пяти. Развод в католической Италии и теперь считается очень сложной процедурой, хотя с 1970 года он наконец-то разрешён. У нас общий бизнес и очень много старых клиентов, консервативные взгляды которых мы вынуждены учитывать. Дети почти выросли, и с ними мы тоже имели большой разговор. Скажу больше, они уже знакомы с новым избранником матери. Простите, вас, возможно, это шокирует, но было бы нечестно, если бы я не предупредил заранее, с чем вам придётся иметь дело.

Регина было начала успокаиваться, глухое отчаяние растаяло, уступив место робкой надежде, что в группе её оставят. Информация о семье заставила её сердце забиться быстрее, но последние слова профессора снова как будто лишили её почвы под ногами.

– Мне? Мне придётся иметь дело? Но…

– Реджина миа, я надеялся, что у нас будет больше времени узнать друг друга в более спокойной обстановке, но я тоже понимаю последствия встречи с профессоре Гращенков. Собирался поговорить с ним о вашем будущем если не сразу после каникул, то к весне, но сначала я должен был поговорить с вами.

– Господи, я опять запуталась! Поговорить о чём?

– Хорошо, давайте снова разделим непосильную задачу на части. Я предлагаю вам после защиты диплома, в подготовке которого приму – собственно, уже принимаю – живейшее участие, сначала стажировку, а потом постоянную работу у нас в галерее в Риме или во Флоренции.

Регина тихо ахнула и тут же зажала рот ладонями, потому что профессор поднёс палец к губам, предлагая дослушать.

– Вы будете моей помощницей, а в будущем – партнёром фирмы. Вам придётся вести переговоры с клиентами и другими галереями, для чего вам и сейчас хватает знания предмета, хотя, конечно, есть нюансы: подготовка здесь, в Союзе, немного оторвана от итальянских реалий, и это объяснимо. Вы будете проигрывать по части психологии, знания человеческой натуры, но этому тоже можно научиться. Вы – очень чуткая, внимательная, схватываете быстро – в общем, жёсткости пока недостаёт, но справитесь. Как вы на это смотрите? Хотите?

– Излишний вопрос, профессор! Об этом даже мечтать было невозможно, но я совру, если скажу, что совсем не мечтала.

– То есть вы согласны?

– Ещё бы! Конечно, согласна!

Профессор чинно встал и протянул ей руку как для рукопожатия. Регина тоже вскочила, будто проникшись серьёзностью момента, и картинно пожала протянутую ей руку, после чего оба, сдерживая улыбки, снова уселись. Лицо Кастеллани стало почти суровым.

– Отлично, идём дальше. Но отнеситесь к моим словам действительно серьёзно. Потому что я не шучу, и сказать вам всё, что я собираюсь, будет непросто. Я – далеко не святой, Реджина, никогда им не был и никогда не буду. Мне много пришлось потерять в жизни, поэтому я очень берегу то, что у меня осталось. Я, возможно, эгоист, я люблю побыть один, но я совсем не отшельник, ценю все земные радости, коллекционирую очень дорогие предметы искусства, но я всегда помогал и помогаю всем близким. Моя большая семья – это и жена, несмотря на грядущий развод, и дети, и родственники, которых остаётся, увы, всё меньше, и несколько старых проверенных друзей и партнёров. Так вышло, что я уже довольно давно свободен, но шанс встретить женщину, с которой я был бы готов разделить не ночь, а жизнь, почти нулевой, и я на это даже не рассчитывал. До тех пор, пока не разглядел на первой лекции в Московском университете чьи-то распахнутые миру зелёные глаза, наполнившиеся слезами при первых же нотах мессы Джованни Палестрины. Как видите, я не торопился, но жизнь не всегда даёт нам подготовиться к переменам. Поэтому, если то, что я все эти месяцы читал в ваших глазах, Реджина миа, не плод моего воображения, ответьте – хотите ли вы разделить со мной жизнь? А я обещаю сделать всё, чтобы вы никогда не пожалели об этом решении. Возможно, нам не всегда будет легко. Возможно, не все мои увлечения придутся вам по вкусу, хотя я буду счастлив, если вы их со мной разделите. Но скучать вам не придётся, я всегда буду уважать вас и прислушиваться к вам, разумеется, я позабочусь, чтобы вы ни в чём не нуждались, но главное – если вы сумеете полюбить меня, мы будем очень счастливы, Реджина.

Регина медленно встала, поднялся и профессор. Глаза её высохли и горели отчаянной решимостью.

– Я не…

– Стойте, Реджина, не отказывайте мне сразу, подумайте хотя бы день.

Регина замотала головой.

– Я не услышала главного, профессоре. Я не уверена, что понимаю себя лучше, чем понимаете меня вы, но моей любви может оказаться недостаточно. И я замираю от каждого вашего слова, я хочу быть с вами больше всего на свете, но я никогда не буду счастлива, если у меня будет вся эта новая невероятная жизнь, но не будет вашей любви.

– Но ведь всё, что я сказал…

– Да, забота, уважение, мне не придётся скучать – это можно сказать ребёнку, которого вы собираетесь опекать, и, наверно, меня пока сложно принимать всерьёз, но я… я когда-нибудь вырасту, хотя я и сейчас не маленькая девочка, а женщина, и мне нужна только любовь. Ваша любовь, профессоре. Без этого…

И тут она всё-таки расплакалась, горько-горько… Профессор тут же поднял Регину с дивана и попытался отнять её руки от заплаканного лица, но она сопротивлялась, и тогда он просто крепко её обнял.

– Господи, да что же вы плачете? Разве я не сказал, что люблю вас, Реджина миа?

– Не-е-ет…

– Это неслыханная оплошность, но я рад, что у меня теперь есть такая требовательная девочка, и она не даст мне уйти от ответа… И знайте, что я очень эту требовательную девочку люблю и хочу, чтобы ей всегда нужна была любовь Антонио Кастеллани.

– Правда-правда?

– Правда-правда!

Регина отняла наконец ладони от лица, на секунду уткнулась профессору в пиджак и тут же отстранилась, позволив ему высушить её слёзы быстрыми поцелуями…

– Чего теперь хочет моя девочка? Чаю?

Регина упрямо качнула головой.

– Чтобы профессор починил её сапожок? Тоже нет? Чего же?

– Она хочет знать, что её ждёт, когда…

– Когда? Когда мы будем вместе?

– Когда мы будем оставаться одни…

– Антонио будет вот так свою девочку целовать… Потом он будет брать её на руки… вот так… Будет нести в спальню… И вот так закрывать за нами дверь…

Глава 6. Вы любите сказки?

Она не думала, что новая глава её жизни начнётся так скоро. Втайне она хотела этого, даже когда считала такой поворот сюжета невозможным, и сейчас настолько боялась, что просто видит сон и её вот-вот разбудят, что не могла справиться с собой и внутренне торопила приближение главного момента. Твердила себе, что она уже взрослая, смелая, что наверняка в Италии не принято стесняться, что не зря у неё тоже итальянские корни…

Но когда за ними закрылась дверь спальни, все её прежние мысли остались за порогом, в гостиной… Только желание было по-прежнему с нею, разливаясь горячим золотом по всему телу. Только желание и боязнь, что моргни она – и всё происходящее исчезнет, поэтому она твёрдо решила ни за что не закрывать глаза.

Профессор… Нет, профессор тоже остался за дверью.

Антонио, теперь с ней был Антонио… Несколько шагов до высокой кровати он со своей лёгкой ношей преодолел быстро, но не уложил Регину, а посадил на край и сейчас, избавившись от пиджака и рубашки, опустился перед ней на колени. Покрывая поцелуями руки, аккуратно положил их себе на плечи, наклонился немного вперёд, дотянулся до молнии на спине и медленно расстегнул платье. Приподнял её всю и помог освободиться и от платья, и от остальной одежды, почти рывком стянув её вниз.

Регина было подалась назад, собираясь подобрать ноги и лечь, но Антонио удержал её, продолжая целовать плечи, отыскивая всё новые места для поцелуев, но обходя самые очевидные, на которые обычно сразу набрасывались все прежние претенденты на её тело, вызывая своей торопливостью не ответное желание, а брезгливое сопротивление. Нет, она честно попробовала «настоящую студенческую жизнь» – заруливала в знаменитую общагу ДСВ на Вернадского на какие-то невнятные посиделки и дискотеки, где без внимания её не оставляли, но… В общем, неудивительно, что несколько раз, дойдя почти до самого края, Регина буквально сбегала от кавалеров, чем создала себе репутацию злостной динамистки.

В этот раз всё было по-другому. Антонио не спешил, ему даже в голову не приходило спешить, как и Регине не пришло бы сейчас в голову никуда бежать. О господи, да она готова была поторопить Антонио сама, она желала его прикосновений, ждала, чтобы он прикоснулся к её груди прямо сейчас, и когда он наконец сделал это, перехватила движение, накрыв его ладонь своей, и заставила его задержаться, продлевая это новое ощущение, от которого у неё внутри всё на секунду сжалось, и сердце пропустило удар. И это была не единственная инициатива, которую он в тот самый первый раз позволил ей проявить.

* * *

Властным движением заставив Регину откинуться назад на тёмное тяжёлое покрывало, он повторяет тот путь, который Регина несчётное количество раз проходила сама, с того самого дня, когда ещё девочкой во сне испытала первое чувственное наслаждение и вскоре научилась достигать его наяву, отыскивать самые чувствительные места, зачастую не останавливаясь на первом, втором оргазме, изнуряя себя, будучи не в силах прерваться…

Она считала, что изучила своё тело досконально, но сейчас весь прежний опыт не имеет никакого значения.

Руки Антонио, едва коснувшись её кожи, не только выбирают её самые любимые, самые короткие тропинки к наслаждению, но и прокладывают новые, не давая ей опомниться, становясь всё более настойчивыми. Продолжают каждое её движение, отзываются на каждый стон… Не может быть…

Не дав Антонио подняться на ноги, она прижимает его голову к себе там, внизу, где под его поцелуями её тело плавится горячим воском, и почти задыхается – эту мелодию она не смогла бы вывести соло…