Мир для двоих

– Ты иди вперёд, я тебя догоню, – внезапно сказал Ромеро.

– А ты куда?

Но он только махнул рукой.

Эрика передёрнула плечиком и одна направилась к парапету набережной. Как бы ни вёл себя сейчас её спутник, она никогда не забудет, как он с ней обращался в прошлом. И даже сейчас всё, что с ней происходит, могло быть временным. Куда она едет с Ромеро? И зачем? Чтобы жизнь снова стала похожа на пытку от осознания его новых возможных предательств? Но разве её бегство и глухое одиночество не были такой же пыткой? Судьба свела её с тем, кто был её достоин, был равен во всех отношениях, но она же их и разлучила. Ночь напролёт протанцевала она с будоражащим незнакомцем в чёрном домино, каким-то отпрыском благородного древнего германского рода. Эта ночь растянулась на вечность, и она была прекрасна. А теперь казалось, что была она вечность назад.

Молодая женщина настолько глубоко погрузилась в себя, что Ромеро удалось застать её врасплох. Она вздрогнула, когда он прикоснулся к ней, чтобы привлечь внимание. Подобного больше не должно происходить. Одно из главнейших правил науки, давным-давно преподанной ей Ромеро, гласило, что никогда нельзя позволять противнику заставать себя врасплох. Всегда нужно быть собранным и держаться наготове. Стараться знать наперёд его возможный шаг. А теперь вот это самое с ней и произошло, но, по крайней мере, её левая рука инстинктивно дёрнулась к тому месту, где скрывался стилет.

– Это тебе, – мужчина раскрыл ладонь, демонстрируя то, что только что приобрёл у уличного торговца.

– Что это?

Она взяла в свои руки небольшой стеклянный кругляш с приделанной верёвочкой для подвешивания. Основным цветом стекла был глубокий насыщенный ультрамарин, но сердцевину заполняла непрозрачная белая капля, поверх которой была заливка голубого тона, и завершала всё чёрная точка. Создавалось впечатление маленького глазка на верёвочке.

– Это назар. «Глазливый глаз» от сглаза. Местный амулет. У турок голубоглазые люди считаются нечистыми и склонными к колдовству. Поэтому, чтобы такие люди не повредили своей порчей, следует иметь при себе этот медальон с голубым кружком. Его ещё подвешивают в доме, чтобы защитить себя от врагов.

– Я способна постоять за себя безо всяких суеверных амулетов, – отозвалась Эрика, проводя пальцем по поверхности назара. Чем-то он напоминал изделия из муранского стекла.

– Я это знаю.

В его словах прозвучало нечто сродни гордости, и он легко и быстро обнял её. Он ни разу не сделал подобной попытки с тех пор, как настиг её в Венеции. А теперь вот почему-то решился. Или проверял, может ли иметь на неё виды, как прежде. Но Эрика попросту не успела отстраниться, а он мог подумать теперь, что сама она не против их очередного сближения.

– Если он не нравится тебе как амулет, – продолжил он, встав рядом с ней бок о бок, – пусть это будет маленьким сувениром от меня на память о тех нескольких часах, что мы провели здесь. Ты ведь не забудешь Стамбула?

– Не знаю, – с деланным равнодушием отозвалась красавица, чтобы подразнить дарителя. На самом деле крайне необычный маленький кругляш пришёлся ей по душе.

– Ты не должна забывать, Эрика. Ни об одном месте, в котором тебе довелось побывать. Каждое из них по-своему уникально, даже если поначалу совершенно тебе не нравится. Иначе позднее ты можешь пожалеть, что не обратила на что-то должного внимания во время посещения конкретной местности.

– А ещё?

– Что ещё?

– Почему ещё я не должна забывать? – она развернулась к нему лицом и не сводила пристального взгляда. – Ведь города сами по себе не занимают людей. Только воспоминания, связанные с ними. А некоторые воспоминания бывают такими, что к ним не хочется никогда более возвращаться.

Он прекрасно понимал, что на самом деле скрывается за её словами, только вот озвучил совершенно иное, как если бы был непричастен к той боли, что скопилась у его ученицы в душе. Стыд или жестокое равнодушие владели им?

– Но о Стамбуле тебе ни к чему забывать. Экскурсия удалась, я с тобой, Босфор великолепен, солнышко светит. Что ещё нужно? Впереди у нас дальняя дорога, и никаких забот. А к мечетям повсюду относись как к архитектурным объектам. Они не так уж плохи, если видеть в них просто здания определённой формы.

– Как скажешь. Я буду думать об этой жаре в особо морозные дни, – отозвалась Эрика более бодрым тоном, хотя это было совершенно не то, что она намеревалась сказать.

Однако молодая женщина давно поняла, что всякое давление на этого мужчину, который считался её дальним родственником, бесполезно. Он не ответит на расспросы. Не станет обсуждать то, что обсуждать не желает, или ввязываться в тему, которая ему неприятна. Единственное, чем на него можно повлиять, так это бегством. Только этот вариант может заставить его задуматься.

Ромеро же прочитал настоящие мысли своей не только и не всегда ученицы за последними озвученными ею словами с лёгкостью. Он знал, что именно ему следует сказать в ответ, только вот слова не шли. Он не мог заставить себя выговорить ни одного из них, как если бы на него напал какой-то внутренний ступор по этому поводу. Он понимал, что молчание только усугубляет ситуацию, но не мог с этим ничего поделать. Напряжение между ними из-за недосказанности будет только возрастать. Чтобы как-то разрядить обстановку, он достал часы, откинул с них крышку и объявил:

– Нам пора потихоньку двигаться в сторону вокзала. Попрощаемся с Босфором и пойдём.

Молодая женщина после этих слов послушно убрала назар, который до сей поры держала в руке и всё разглядывала, в ручной ридикюль, бросила взгляд на блистающие в своей подвижности волны, снующие корабли и летающих бакланов и привычным жестом ухватилась за локоть Ромеро, подсунув под него руку. Она была готова к тому, чтобы продолжить путь, и по её внешнему виду нельзя было прочесть ничего иного.

– Всё-таки мне не хотелось бы сюда возвращаться, – молвила она без сожаления, но с каким-то самоутверждением. – Жизнь в этом хаотическом и диком месте никогда не была бы мне по душе. Я бы тут только мучилась. И никакие красоты Босфора не помогали бы.

– Пусть так, но ни одно место, в котором тебе довелось побывать, не стоит игнорировать, – он объяснял ей всё это, словно она была маленькой девочкой, словно ей вновь было пятнадцать, а он был её наставником во всём. – Это всё же опыт. И знания. О том, как люди живут. О том, где хорошо и где плохо. Сведения о величии и разнообразии мира. Помнишь, что я тебе говорил: никакое знание не бывает излишним.

– Да. Ты говоришь это постоянно.

Она теснее прижалась к своему спутнику, давая понять, что в данный момент ей крайне хорошо на душе. Та вспышка прошла. Теперь она размышляла о том, что было ей в нём хорошо знакомо, и по-новому принимала, насколько он близкий ей человек. Некоторые его советы она глубоко впитала, и стали они её неотъемлемой частью. В конце концов, именно Ромеро сделал её той, кем она являлась. Дал ей знания и навыки, образование, на которое в других случаях она не могла рассчитывать. Была бы у неё без него такая бурная жизнь? И хотелось бы ей жить так просто, довольствуясь обыкновенной участью женщины её круга? Ей всегда есть, что вспомнить о днях своей молодости, а ведь жизнь такая и есть – в ней и радости, и горести. Боли много, да, но такова именно её доля на этом свете. Каждому по заслугам его…

Пока они двигались к вокзалу, Ромеро делился с ней некоторыми малоизвестными сведениями о Константинополе султанских времён, но избегал той тематики, которая ей не нравилась. Эрика оживилась, задавала некоторые уточняющие вопросы. В глазах мужчины она опять стала той ученицей, послушной и верной, которую он просвещал по всем аспектам жизни, когда между ними царило полное взаимопонимание; когда она взирала на него, как на божество, которое развеивало мрак её невежества своим светом; когда она была юна и неопытна. С её стороны тогда ещё не было никаких обид, с его – ошибок. Ошибок глупых, непростительных, но совершённых неосознанно. Он едва ли был способен когда-либо причинить ей вред, как бы не утверждала она обратное. В момент своего последнего воссоединения с ней он понял, что дальняя его родственница никогда не была для него игрушкой, хотя в прошлом он и мог пренебрегать ею как личностью, ни во что не ставя её желания и интересы.

Когда они пришли на вокзал, ещё оставалось полчаса до отправления Восточного Экспресса. Ромеро желал убедиться, что багаж доставлен в целости и сохранности в их купе. Эрика знала за ним эту манеру всё самому проверять и перепроверять, лично убеждаясь в том, что дорога пройдёт в комфорте и на должном уровне и ничто не будет забыто. Частично в этом был виновен тот ответственный пост, который он занимал много лет по своей работе. Но ей самой не хотелось предаваться суете после столь длительной прогулки под палящим солнцем, поэтому она предложила отправиться Ромеро одному на проверку в вагон, а сама она пока передохнёт в тени и прохладе, у небольшой лужайки на огороженной клумбе, где заметила играющих котят.

– На обратном пути, если не трудно, загляни в буфет и посмотри, есть ли там мороженое. Если оно будет, принеси, пожалуйста, – добавила она напоследок.

– Может, сама сейчас туда зайдёшь и поешь? – предложил он.

– Мне хочется пойти к котятам. Лучше присесть прямо сейчас, пока я не свалилась от этой жары.

– Ты не упадёшь в обморок? – он посмотрел на неё со всей серьёзностью.

– Я не настолько стара для этого! – попробовала отшутиться Эрика. – Просто мне необходима незамедлительная передышка.

– Ладно. Я быстро.

– Ступай.

Ромеро удалился размашистым шагом, а Эрика подошла к котятам и присела на бортик ограждения, за которым находился травяной участок. Поблизости нашёлся и прутик от метёлки. Котята с живостью ухватились за эту новую игрушку, отложив свои личные разборки на потом. Рыженький напомнил ей того котёнка, которым она владела в детстве. Он родился у уличной кошки, но она быстро приручила его, и впоследствии он превратился в умного кота, который всегда внимательно слушал всё то, что она ему говорила. А делилась она с ним почти всем, что с ней происходило, до той поры, пока в пятнадцать лет Ромеро впервые не объявился на пороге её дома с тем, чтобы забрать с собой, к новой жизни, подальше от таких привычных для неё вещей, как нищета, грубость и невежество. К сожалению, она происходила пусть из древнего, но совершенно обедневшего и опустившегося рода. И собственная тётка вот-вот собиралась начать торговать её красотой, особой «породой», отличавшей всю их семью, до которой так падки представители противоположного пола, если бы не появление Ромеро, спасшего её от всего низменного, о чём она мыслила, как о нормальных вещах. Он мгновенно распознал в девочке талант и природный ум, как мы иногда видим в бродячей собаке преданнейшее и крайне понятливое существо, в отличие от породистых выскочек, чей ум совершенно отупел от размеренной изнеженной жизни всей линии предков. Все её природные качества становились только лучше под его умелым руководством. В его опытных руках раскрылось всё благородство её души. И только благодаря ему она стала той, кем стала. Он дал ей образование и понятие о роскошной жизни, которую вёл как один из влиятельнейших людей в стране, пусть позднее она и привыкла во всём полагаться только на себя. Так что нет ничего удивительного в том, что он никак не желал оставлять её в покое, по праву считая своей собственностью.

Как это обычно и бывает, вокзал был переполнен спешащими и снующими туда-сюда людьми и звуками шипения пара, пронзительного свиста, медленного перестука колёс и криков носильщиков. Но Эрика в момент заметила фигуру, которую никак не ожидала увидеть не только тут, но и вообще где-либо.

Это был он. Единственный мужчина, достойный её. Дерек фон Моргенштерн. Германский барон. Тот, с кем она протанцевала ночь напролёт на венецианском маскараде во дворце дожа. Человек, равный ей во всех отношениях, отягощённый болью в той же мере, что и она сама.

Что привело его сюда, на железнодорожный вокзал Стамбула? Зачем судьбой или богами ей назначено вновь видеть его и осознавать, что у них ничего не выйдет, по его собственным словам?

Он шёл по направлению к ней, но по другой дорожке, через путь. В одной руке не слишком громоздкий чемодан, через другую перекинута какая-то одежда. Какая именно, она не различала. Очень светлый льняной костюм необычайно шёл ему, а шляпа прибавляла элегантности, словно он только что вернулся с курорта. Красавец прямо-таки весь светился от переизбытка энергии.

Эрика понимала, что неотрывно следит за ним глазами. Она даже машинально встала. Её сердце забилось так, как не билось уже давно. Первые годы своей совместной жизни с Ромеро она испытывала нечто подобное всякий раз, как он переступал порог их дома, возвращаясь со службы. И теперь вот то же самое.

Когда он дошёл до конца перрона и поравнялся с той линией, на которой находилась она, что-то заставило его повернуть голову в её сторону. Он пробежался глазами по её фигуре, и в них вспыхнуло мгновенное узнавание, несмотря на все её перемены во внешности. Он кивнул и отсалютовал ей рукой, поднесённой к виску; в ответ она склонила голову. На миг ей показалось, что это всё: они поприветствовали друг друга, и он направится своей дорогой, а ей так и останется мечтать, вздыхать и обращаться к нему во снах с выражением сожалений. Возможно, и в нём происходили те же самые колебания – подойти или нет. Она уловила в его походке некоторую перемену решения. И верно. После этого он сразу направился на сближение к ней.

Эрика мгновенно преобразилась. У него должно складываться ощущение, что она всего только искренне рада видеть его, а не стремится к нему всей душой. Но при этом она решила проявить всё своё женское очарование. Ей понравилось ещё в прошлый раз применять к нему все свои попытки к соблазнению. Так же как и его пробы на ней, они оказывались безрезультатны. Оба опытных мастера по этой части были и в этом достойны друг друга.

С его лица не сходила дружелюбная и одновременно обворожительная улыбка, и она улавливала некие волны привлечения, от него исходящие. Красавица использовала в точности те же приёмы.

– Вот так встреча! – обратился он первым, не скрывая, что пожирает её глазами. – Что привело вас в Стамбул, дорогая Эрика?

Та ночь позволяла ему подобное близкое обращение. Вдобавок, она ведь назвала ему одно только своё имя.

Он пожал её руку так, как если бы они были равными партнёрами, и от неё это не укрылось. Однако руки не задержал, и это было обидно.

– Я здесь проездом на несколько часов, но уже уезжаю, – она подбавила к своему голосу как можно больше манящего зова. – А вы?

– Только что с поезда. У меня дела в городе. Как вам Стамбул, понравился?

– Не особенно, хотя для нас и провели экскурсию. И ещё здесь так жарко.

– Значит, вы не одна на этот раз? – уголки его губ чуть дёрнулись.

Она желала бы сказать ему, что да, с другим, так как он сам отказался от неё. Или назвать имя того, кто был ей ненавистен и от кого она сбежала. Но все эти слова были бы не к месту. Упрёками или горечью она бы только продемонстрировала свою слабость перед этим человеком. А она не может позволить себе ничего подобного. Жизнь научила её, как правильно себя вести, чтобы всегда казаться той, кого легко завоевать, но при этом, чтобы затем всякий мужчина понял, что это она играла им, а сердца у неё нет вовсе.

Поэтому она просто крайне мило улыбнулась в ответ, и пусть сам расценивает этот жест, как его понимает.

– А вы сами надолго здесь? – не удержалась она от вопроса.

– На пару деньков, не дольше. Стамбул – это тот город, в который приезжаешь только по работе, не задерживаясь для отдыха и праздной жизни. И для меня, к сожалению, здесь никто проводить экскурсии не станет.

– Ну… вам даже не стоит просить кого-нибудь из местных жителей, они сами подбегут, предлагая свои услуги.

– Приму к сведению, если найдётся время.

Если бы он сейчас позвал её с собой, она бы так и поступила, не задумываясь, не сообщая о своём решении Ромеро, не оглядываясь назад. Ей хотелось этого больше всего на свете. Но Дерек молчал. Как если бы сомневался, озвучивать ли кое-что или нет, или же перебирал в уме то нейтральное, что стоит произносить в слух. Эрика была уверена, что из них вышла бы та ещё парочка. Но её германского знакомого по-прежнему мучили сомнения. Женщины успели настолько сильно разочаровать его, что он твёрдо решил до конца жизни оставаться холостяком и только дразнить и манить представительниц противоположного пола, да и то, когда будет желание и игривое настроение. Эта обворожительная женщина, которую на его пути опять поставил слепой случай, была равна ему во всех отношениях, но он внушал себе вновь и вновь, что время упущено, что, произойди их встреча раньше, он бы ещё мог попробовать в последний раз связать себя глубоким чувством, но не теперь, когда разочарование его настолько велико, что до конца жизни ему не найти от него избавления.

И он сказал всего-то (хотя сердце и шептало о другом):

– Рад был с вами повидаться, но мне пора. Надеюсь, дорога окажется для вас приятной. Желаю удачи в пути!

– И вам удачи! И приятного дня!

Красавица постаралась, чтобы во всём её облике не было и намёка на грусть. Он снова предложил ей руку, и она сердечно пожала её.

Жаль… Так жаль…

Она провожала его взглядом до самого выхода с вокзала, в тайне надеясь, что он одумается и обернётся. Но, значит, она ошиблась. Была для него лишь приятной встречей и больше ничего. Она желала бы быть с Дереком всей душой, но вместо него её окликнул мучитель и душегуб.

Ромеро стоял у входа в буфет и подзывал её к себе. Сердце её было переполнено болью, и у неё плохо получилось замаскировать это. Её спутнику сразу бросилась в глаза эта резкая перемена, но он ничего не говорил, пока не усадил её у окна и не поставил перед ней мороженого. Зная досконально все её вкусы, не спрашивая её, купил он самое её любимое. Но она едва ли видела перед собой эту сладость.

– Рассказывай, – потребовал он.

Она очнулась от своей летаргии и вскинула на него якобы невинные очи:

– О чём?

– Что-то произошло, пока я отсутствовал.

– С чего ты это взял? – она казалась спокойной и непонимающей, но ему сейчас было не до игр с ней.

– Вижу по тебе. И не только по тому, что ты перестала думать о мороженом. Мне нужно знать, Эрика.

– Нет, Ромеро, на этот раз я ничего тебе не скажу. И не проси.

– Я ведь обещал, что отныне между нами всё будет хорошо. Я должен…

– Нет! Я стану прежней, но ты должен забыть о том, что сейчас произошло, – во всей её сущности проявилась крайне нехарактерная для неё властность.

– Хорошо, – был вынужден согласиться он ради неё. Самому ему это было не по душе. Он любил напускать на себя таинственности, но не терпел, когда скрывали что-то от него или проворачивали за его спиной. Он решил, что позднее непременно при помощи уловок и хитростей выпытает, о чём же таком она решила умолчать.

– Тогда пойдём в поезд. Наверное, он вот-вот отправится.

– А мороженое?

– Прости, но я передумала. Освежилась, пока сидела в тени.

Молодая женщина встала и первой двинулась к выходу. Мужчина покачал головой, с неодобрением посмотрев на полную креманку, и последовал за ней.

Уже вечером, после того, как они поели в вагоне-ресторане и с комфортом разместились в своём купе первого класса, поезд мчал их всё дальше и дальше, а Ромеро обнимал Эрику и всё никак не мог перестать касаться её. Однако женщина наблюдала темнеющие пейзажи за окном да прислушивалась к перестуку колёс на рельсах, и едва ли замечала своего бывшего любовника, постоянно возвращаясь к мысли, что всё, что с ней случается, происходит помимо её воли.

3. Париж,

1930 год. Эрике 25, и она во второй раз пробует жить с Ромеро.

Он даже не снял шляпы, чтобы поприветствовать её, когда она подсела к нему на скамью на Марсовом поле, хотя виделись они уже не в первый раз. Ромеро сказал ей, чтобы она предстала в своём лучшем виде на сегодняшней встрече, поэтому этот тип нагловатой наружности откровенно пожирал её глазами всё то время, что передавал ей последние указания от её патрона, как всегда точные и краткие, без лишнего многословия, что и было для него характерно. Ромеро умел подбирать надёжных людей, но по большей части это оказывались такие вот уличные проходимцы, с которыми и ей тоже приходилось иметь дело, хотя они и вызывали у Эрики внутреннее отвращение своей расхлябанностью и развязностью либо полным отсутствием всяческих благопристойных манер. Её бывший опекун, наставник и любовник в одном лице говорил ей, что только на таких людей и приходится полагаться в некоторых их делах, потому как беспринципность и жажда наживы в них пересиливает всё то, что в другом человеке порождает внутренний барьер. И порой приходится прибегать к их услугам, с этим ничего не поделаешь. Так что красавице приходилось сохранять равнодушное выражение лица, хотя внутренне она негодовала на такую явную невоспитанность. Её частенько возмущало, как некоторые мужчины пренебрегали ею как личностью, обращая внимание только на её прекрасное личико и прелестную фигурку. Если бы не авторитет Ромеро, её бы вообще ни во что не ставили разные, подобные этому, типы, как если бы она сама по себе была пустышкой.

Со стороны создавалось впечатление, что двое малознакомых людей обмениваются случайными фразами, например, о погоде. Она почти не слушала этого человека, потому что Ромеро уже поведал ей о её сегодняшней роли и потом ещё несколько раз проверял, хорошо ли она усвоила его наставления. Так что она не вполне понимала, к чему ей ещё и встречаться с этим типом, ведь она уже давно вышла из того возраста, когда на практике должна была учиться многим полезным в их работе навыкам, приобретая необходимый опыт, а за ней всегда наблюдал кто-нибудь из соглядатаев Ромеро, чтобы затем доложить ему, как хорошо она справилась. Но, видимо, ныне он ей больше не доверяет. Шесть лет в разлуке не прошли даром, и теперь ей придётся заново завоёвывать то положение, которое она когда-то прочно занимала.

Когда этот человек закончил, то посмотрел на неё так, словно бы не верил, что она будет в состоянии всё хорошенько исполнить, и ожидал неких уточняющих вопросов по предстоящему заданию. Но вполне естественно, что при такой внешности её воспринимают, как красотку без мозгов. Ромеро учил её, как выглядеть исключительно «прелестной глупышкой».

– Я всё поняла, – кратко отозвалась Эрика, концентрируясь на внутренней гармонии так, как советовал Ромеро, потому что её собеседник ожидал от неё каких-то слов. Самостоятельная жизнь за эти шесть лет научила её грамотному обращению с разными типами, но она так и не привыкла к этому особому контингенту уличных подручных Ромеро.

– Самое главное, не забудь, что не ты должна первая бежать ему навстречу и вешаться на шею, как влюблённая дурочка, которую ты изображала прежде. Помни, твоё участие может и не понадобиться вовсе. Не спеши и не лезь вперёд. Что бы ни происходило раньше или позже, ты не должна вмешиваться. Это всё.

После этого Эрика встала со скамьи и пошла известным маршрутом без прощания и без оглядки. Она чувствовала, что он смотрит ей вслед, но шла решительно, источая ароматы женственности, дабы он не подумал, что это полностью его заслуга в её внутренней неловкости. Она давно научилась подавлять в себе подобные маленькие неприятности, переключаясь на что-либо приятное в любой тягостный момент. Вот и сейчас засмотрелась на Эйфелеву башню, этот ставший неотъемлемым символ Французской республики. А ведь когда-то она так не нравилась парижанам, считающим, что башня до крайности нелепа и безобразна и портит весь вид их пышного города, что они просили её убрать. Но затем к шпилю прикрепили радиоантенны, и она прижилась, и теперь делает Париж ещё более неповторимым городом.

Париж… Она вновь в Париже. Эрика с чувством втянула в себя воздух, подставляя лицо лучам тёплого весеннего солнца. Ей нравились шум и многообразие этого города больше всех прочих мест, в которых ей довелось побывать. Париж, а не Испанию считала она своей родиной. И не замечала ни его грязи, на что некоторые приезжие жаловались, ни частых волнений, ведь парижане так любят бастовать, а их газетам только дай повод раздуть скандалы. Напротив, она ценила эту кипучую жизнь. Чувствовалось именно, что она в центре цивилизации, а не где-то на её окраине. Здесь столько мест, куда можно ходить ежедневно и не повторяться. И она только сейчас оценила, сколь сильно соскучилась по родному городу за время своего отсутствия длиною в несколько лет.

Но уехать тогда, шесть лет назад, было необходимо. Её жизнь являла собой невыносимую череду обманов и разочарований; в ту пору она посчитала, что любовь того, кого она боготворила, есть одно лишь притворство. Когда она воочию убедилась, что не одна для него, что не его драгоценное сокровище, не его «сердце», как он её называл, а есть другая, такая же молоденькая, которую он в точности так же всему обучает, чтобы в будущем начать поручать исполнять для него различные задания, а затем, что хуже всего, награждать за них. И, как только она представляла на своём месте другую, ей становилось до того невозможно и невыносимо, что она могла лишь мечтать и молить о смерти, о спасительном забвении. И тогда ей пришло в голову, что нужно уйти от предателя, пока не поздно. Нужно доказать ему, что она вполне может обойтись без него, что он дал ей необходимые знания и умения для этого, что она больше не глупая дурочка, которую он может продолжать обманывать. И в один прекрасный день она исчезла из его жизни, не взяв с собой ничего из тех даров, при помощи которых он имел обыкновение создавать для неё роскошную жизнь.