Мир для двоих

– А вот напротив как раз Египетский обелиск, – продолжал меж тем гид. – Привезён из Луксора в 390 году по приказу императора Феодосия I. Он был установлен на специально подготовленный мраморный постамент. На нём изображены при помощи древнего египетского письма… э… алфавита египтян… э…

– Иероглифического письма, – подсказал Ромеро.

– Оно самое. К сожалению, мне сложно произносить это слово на вашем языке. Так вот, на всех четырёх сторонах вы можете видеть… египетские рисунки, знаменующие собой героические деяния фараона Тутмоса III. В верхней части сам фараон и бог Амон, служащий олицетворением солнечного диска и его движения. Ниже изображены разные сцены с участием императора Феодосия, а также фрагменты установки обелиска на площади. Как вы можете видеть, лица на барельефе сколоты, потому что наша религия запрещает нам изображать каких бы то ни было живых существ.

От мужчины не укрылось изменение во внутреннем состоянии его спутницы. Он собирался осадить рассказчика, если бы тот продолжил в подобном духе, но этого не потребовалось.

– Это самая старая постройка Стамбула. Шестнадцатый век до нашей эры. Чувствуете, какая древность? Этот памятник из бело-розового асуанского гранита весит 300 тонн.

– А какова его высота?

– Что-то около девятнадцати метров вместе с пьедесталом. Следующий объект будет не менее увлекательным. Следуйте за мной, – турок тронулся с места.

– Погоди, – резко осадил его Ромеро. – Дама ещё не закончила осмотр.

Может, этот юнец и оказался хорошим рассказчиком, но выказывал такое же полное пренебрежение к женщине, как все прочие мусульмане. Ромеро внутренне передёрнуло. Подобным людям не знакома ни большая любовь, ни глубокое чувство.

– Всё в порядке, – успокоила его Эрика. – Можно идти дальше.

Она находилась под впечатлением и совершенно не заметила оплошности человека с улицы. Древние величественные сооружения пришлись ей по нраву, и она с нетерпением ожидала, что ещё удивительного может найтись в этом месте, о котором она не думала вовсе, что здесь может находиться действительно что-то стоящее.

Молодой турок остановился перед широким пустым колодцем, в середине которого устремлялся к небу обломанный сверху зеленоватый спиралевидный столб.

– Это Змеиная колонна. Привезена из Дельфийского святилища Аполлона в Греции в 326 году по приказу Константина Великого, основателя нашего города. Символизировала победу 479 года до нашей эры греческих городов-государств персами при Платеях. Три переплетённые змеи шести с половиной метров были увенчаны трёхногой золотой чашей, которая была утеряна ещё в античные времена. По легенде, змеи были отлиты из бронзовых щитов павших персов. Их головы были разбиты в 1700 году, хотя достаточно трудно себе представить, чтобы кто-нибудь сумел разбить бронзовое изделие, как вазу. Мне кажется, на деле никто не знает, что произошло. В византийские времена всё это, – гид указал рукой вглубь высохшего колодца, – использовалось в качестве фонтана. Он имел 29 ажурных углублений на бронзовом основании.

По мнению обоих иностранцев, то, что осталось от Змеиной колонны, выглядело не слишком привлекательно, поэтому они сразу же двинулись дальше. Эрика представила, как красиво это всё должно было выглядеть в прошлом, когда памятники архитектуры не были никем и ничем осквернены.

Они пересекли большую часть площади и приблизились к массивному куполообразному затейливому объекту. Ромеро остановился в тени пышного дерева поблизости, не там, где хотелось бы гиду, который проскочил вперёд, пока не оглянулся. Так он сразу давал понять, что с его мнением стоит считаться.

– Перед вами Германский фонтан, установленный здесь в честь посещения германским императором Османской империи в 1898 году. Сделали фонтан в Германии, перевезли и установили здесь в 1900 году. Построен он в неовизантийском стиле в виде восьмиугольника и украшен изнутри золотыми мозаиками. Вы легко может видеть на внутренней стороне печать-монограмму султана Абдул-Хамида II и инициалы кайзера Вильгельма II.

А вот фонтан понравился обоим. Ромеро он напомнил о парочке особо приятных дел, ради которых ему пришлось дважды побывать в Германии, а из этой страны он вынес много полезного. Эрике же вспомнился тот сногсшибательный красавец родом из Германии, с кем она протанцевала ночь напролёт в Венеции на маскараде во дворце дожа, и о котором знала лишь одно – что только он единственный и мог составить её счастье. И ещё она знала, что была бы и для него такой же единственной. Но по достаточно глупой причине он отказался с ней сближаться. И отказ этот ранил сильнее, чем факт извечного использования её Ромеро в своих интересах. Вот почему она в третий раз соединилась с ненавистным любовником, когда он настиг её. Чтобы заглушить боль утраты от потери того, кто никогда ей не принадлежал.

А доморощенный экскурсовод меж тем продолжал говорить:

– А теперь перейдём к самому знаменитому и известнейшему объекту Стамбула, который считает необходимым увидеть всякий приезжий человек. Вот он, смотрите, прямо напротив нас. Этот величественный памятник Византии служил религиозным нуждам христиан, ныне он – одна из известных на весь мир мечетей, уступающая, должно быть, только нашим главным святыням по значимости и популярности.

Тут Эрика подала знак, на который Ромеро мгновенно отреагировал.

– Мечети нас не интересуют. И даже византийские храмы, если они, конечно, не используются по назначению до сих пор.

– Таких нет в нашем городе. Но, быть может, вы желаете осмотреть Еребатан Сарай? Его недавно вычистили, и теперь можно спуститься до самого низа.

– А что это?

– По-европейски будет звучать как Цистерна Базилика. Это подземное водохранилище византийских времён.

– Да, водохранилище мы охотно посмотрим.

– Тогда прошу за мной.

Они направились несколько в сторону от самой знаменитой мечети Стамбула, варварским образом переделанной из прекрасного храма Святой Софии. Одна из небольших улочек резко забирала вверх. В самом её начале между деревьями находился небольшой крытый павильон. Перед ним юный турок и остановился, поджидая, пока не нагонят нетренированные туристы.

– Тут начинается вход в Еребатан Сарай, – начал он, как только пара в серых дорожных костюмах приблизилась. – Подземное водохранилище объёмом почти восемьдесят тысяч было построено византийцами при Юстиниане в 532 году. Отвергнув стоячую воду, его перестали использовать в шестнадцатом веке по назначению, оставив резервуар исключительно для поливки садов Топкапы, и до прошлого столетия водохранилище было полностью заброшено. Внутри 336 колонн девятиметровой высоты с коринфскими капителями. Все колонны отличаются друг от друга, так как были доставлены сюда из разных античных храмов. Одна из колонн подпираема огромной головой Медузы, мифической женщины со змеиными волосами. Правда, находится голова в перевёрнутом состоянии, и никто не знает, почему. По одной из версий, рабочие просто ошиблись, устанавливая её, и не стали переделывать работу из-за тяжести камня. Но это кажется глупым, если вдуматься. Для древних людей обыденным делом было управляться с неподъёмными камнями или плитами, почти вся их архитектура величественна и массивна. Да и в других подобных местах схожих ошибок по рассеянности не обнаруживается. Также, по слухам, всем, кто спускался туда в одиночку, чудятся всякие таинственные звуки. Но лично я сам не раз бывал внизу и скажу смело, что ничего необычного не замечал. И люди, которых я приводил, тоже. Быть может, всё дело в резком запахе стоячей воды, порой напоминающем то несвежую рыбу, то перегнившие водоросли. Он может в некоторой степени влиять на сознание особо чувствительных людей. Я сейчас схожу узнаю, пропустят ли нас, чтобы мы могли спуститься. Подождите меня.

– Как тебя эта экскурсия, Эрика? – спросил Ромеро, когда они оказались одни.

– Очень интересно. Разные древности. Как раз то, чего я не знала, но хотела бы услышать, раз уж мы в этом городе, – с улыбкой отозвалась молодая женщина.

– Не заметишь, как пройдут часы, и мы помчимся дальше, – он похлопал её по пальцам руки, покоившейся на его локте. – Тебе не жарко?

– Жарковато, – отозвалась она, но тут им махнул рукой их провожатый, чтобы они шли к нему.

– Мы можем спускаться. Только предупреждаю, что внизу темно и очень-очень влажно. Водные капли могут падать и сверху, – гид стал поспешно зажигать два фонаря, которые ему передал старый турок в национальных одеждах, обитающий внутри павильона. – Возьмите один фонарь. Второй понесу я. Ступайте осторожно, иначе можно кувырком скатиться по скользким ступеням.

Ромеро крепко держал Эрику за руку, когда они начали спуск, следуя за гидом, но тот ступал быстро, в отличие от них, а свет одного фонаря был не настолько силён, чтобы можно было делать уверенный шаг на следующую ступеньку. Женщина начала опасаться, что оступится и испачкается, ибо всё кругом действительно было очень влажным и каким-то осклизлым, а перемену одежды она имела лишь в своём багаже, который уже должен был быть отнесен на железнодорожный вокзал. Забота о внешнем виде была прочной её привычкой с давних пор, как и у многих, кто имеет прелестное личико, и она не желала в неподобающем виде являться взору окружающих, шествуя по улице, пусть эти окружающие и были в большинстве своём невежественными иноверцами.

– Я дальше, наверное, не пойду, – вполголоса обратилась она к своему спутнику.

– Что такое? Почему? Ты неважно себя чувствуешь? – казалось, что он искренне забеспокоился.

– Со мной всё в порядке, просто мне не хочется испачкаться или промочить ноги.

– Вы идёте? – голос турка раздался снизу. Самого его уже не было видно, даже света от его фонаря не было.

– Иди. Тебе непременно стоит увидеть это водохранилище. Потом мне всё расскажешь, – её голос звучал ласково и настойчиво одновременно.

– Но как ты…

– Прекрасно обойдусь сама, поднимаясь к свету. Иди. И не упусти ни одной подробности.

– Эрика, – он окликнул её, когда она уже развернулась. – У тебя плечо запачкалось.

Ромеро стряхнул грязь с её одежды, покачал головой, но всё же послушался, и Эрика начала живо подниматься, инстинктивно придерживая юбку.

Когда она вновь оказалась в павильоне, то первым делом осмотрела себя на свету. Старик заметил её и начал что-то говорить, но, к счастью или сожалению, турецкий не входил в число языков, знакомых ей. Она помотала головой и поспешно вышла на улицу. Солнечный свет и шум городской жизни были насыщенными и радостными по сравнению с обволакивающей пустотой и тишиной при входе в подземелье. Это место, небольшой пережиток византийской истории, было полно безысходной печали по тем дням и людям, что ушли безвозвратно. Ныне здесь совершенно не то, что раньше. Упадок, не процветание, и это при том, что здешняя религия стремится занять господствующее положение в мире. Ничего похожего на цивилизацию, но каковы амбиции!

Красавица в сером заметила, что на неё уже стали обращать внимание. С пятнадцати лет она всегда имела при себе стилет, где бы ни находилась. Ромеро показал ей разные приёмы и подарил это оружие через несколько дней после их знакомства. Он уже тогда был уверен, что она сможет за себя постоять. Ей едва ли когда пришлось им воспользоваться, так что он стал для неё скорее неким талисманом, той её частью, которая дополняла её как личность, завершая полноту. В минуты гнева и обид на Ромеро ей приходила мысль избавиться от стилета, как от напоминания о нём, но она никак не могла превратить печальные страницы в абсолютно чистые. Нельзя просто так взять и перечеркнуть прошлое. От него не избавишься. С ним можно только примириться. Вдобавок со стилетом Эрика чувствовала себя надёжно и безопасно в любой ситуации.

А сейчас к этим туркам, в открытую заглядывающихся на неё, она испытывала лишь одно отвращение. Она презирала мужчин, которые ни во что не ставили женщин, как если бы они были им по каким-то качествам не равны. Но женщина всегда будет превосходить мужчину. И даже физическая сила не главное в тех действиях, в которых она важна: её недостаток можно восполнить умом и практическими знаниями.

Но прежде чем кто-либо из мусульман начал проявлять явный интерес к по-европейски одетой одинокой и крайне привлекательной молодой женщине, к дневному свету вернулся Ромеро, и за ним следом и местный экскурсовод. Старик тоже вышел на свет, глядя мужчинам вслед. Эрика постаралась ничем не выдавать, что хотела бы в этот момент сама устремиться Ромеро навстречу. Он не должен прочитать по её телодвижению или едва уловимому движению губ, что она обрадована его появлению. Вместо этого она застыла в позе неприступной статуи, чтобы его опытный глаз не мог прочитать её внутреннего состояния. Пусть думает, что она и в одиночестве бы прекрасно справилась в этой ненавистной стране.

– Как ты? – заговорил он первым, и его взгляд пробежался по всей её фигуре, как бы проверяя, в порядке ли она.

– Нормально. А как тебе понравилось внизу? – она прищурилась от ослепительных лучей солнца, так как мужчина встал как раз против него. Одна из любимых его поз, кстати. Естественно, чтобы дать собеседнику прочувствовать его приниженное положение.

– Там неплохо. Такой неповторимый мир, которого прежде мне видеть не доводилось. Но ты правильно сделала, что не пошла. Там всё в мелких лужах. Я и сам далеко не стал заходить. Сделал только поверхностный осмотр. Одна колонна заинтересовала меня больше других. На ней вырезаны изображения осьминогов, водорослей и раковин. Наверное, когда-то стояла в храме Посейдона.

Он обернулся к гиду.

– Я не знал, что в Стамбуле имеется такое необычное место. И рассказываешь ты очень интересно. Благодарю за хорошую экскурсию. Но откуда ты так хорошо знаешь наш язык и разговариваешь бегло? Да и историю в целом знаешь. Все эти даты, имена императоров. Учился где-нибудь в европейском университете?

– Вы слишком лестного мнения обо мне, господин, – улыбнулся одними губами турок. Глаза же говорили о другом. Эрика знала, что её спутник тоже в курсе этого. – Я нигде не учился. Только начальная школа. Улица и нужда дали мне больше всяких университетов, так и выучил язык. В городе-то каждый день бродят туристы. История мне нравится сама по себе. Я работаю чернорабочим при людях, которые сейчас формируют коллекции Топкапы из бывших султанских сокровищ. Вот они-то образованны по-настоящему, и из их разговоров узнаёшь много нового. И они не возражают против того, чтобы я задавал им вопросы. Я надеюсь, что меня тоже примут в музейные работники при бывших дворцах, но для этого надо много знать. На государственной службе мне будет легче помогать своей семье. А будь на то воля Аллаха, я и женой обзаведусь. Но до всего этого далеко. Так что я подрабатываю пока рассказами о Стамбуле на улицах, так и практикуюсь, – он вновь улыбнулся одними губами.

– Ты отличный рассказчик, молодой человек. Надеюсь, ты получишь работу при музее.

– Если вы не устали и имеете ещё немного времени, я могу показать вам ещё один объект. Он находится несколько в стороне, но не так далеко.

– Только если ты проведёшь нас не по солнцепёку, мы охотно посмотрим. Мы не ожидали, что у вас окажется так жарко.

– Обычно у нас в этом месяце несколько холоднее и ветренее.

И он повёл их по городу, шествуя чуть впереди. Эрика позволила себе снова прижаться к локтю Ромеро. Она видела, что у местных жителей не принято такое обращение между супругами. Мужчины здесь шествовали сами по себе, женщины отдельно, таща, как волы, и несметное количество детей, и необъятные баулы. Меж супругами не было единства, как у европейцев. Жена в магометанском мире была всего-то сродни полезной домашней скотине. И пусть женщины её родины лишь недавно получили уравнение в правах, они никогда не выглядели настолько покорными, тупыми и послушными животными, даже не имея права голоса и будучи приписанными к паспорту мужа, как его собственность. И даже в эпоху тёмного средневековья. Красавице в сером хотелось как можно скорее покинуть этот город и вернуться к цивилизации. В странах с подобными нравами у неё не было никакого желания пребывать.

Ей вспомнилось недавно проведённое в Венеции время. Как же там было хорошо! А этот праздник во дворце дожа… Она редко когда чувствовала себя такой счастливой, как в ту ночь…

Молодой турок подвёл их к ещё одной колонне, расположенной в начале какой-то другой площади, где торговали. В противоположность всем остальным, эта колонна была очень тёмная и вся засижена голубями. Перед глазами Эрики на миг предстала площадь Сан-Марко.

– Почему эта колонна такая тёмная и кажется грязной? – впервые напрямик обратилась она к самому гиду.

– В 1779 году в Константинополе случился большой пожар. Изрядно прокоптил он и этот древний столб, называемый по имени византийского императора колонной Константина. Здесь мы с вами уже стоим на площади Чемберлиташ. Тридцатидвухметровой высоты колонна установлена в день основания города 11 мая 330 года. Когда-то наверху стояла статуя императора, но её сорвало ураганом, и тогда верхушку увенчали крестом. Но сейчас вы не увидите и его. До недавнего времени эта колонна будоражила умы многих не только турок, но и иностранцев. Сюда даже приезжало несколько исследовательских групп. А всё дело в том, что как-то раз один турок обнаружил в книге семнадцатого века упоминание о том, что под колонной находятся остатки креста, привезённые Еленой, матерью Константина, и камень, из которого Мустафа добывал воду. Но, сколько бы изысканий ни проводилось, никто ничего не нашёл. Хотя, конечно, все эти ценные реликвии могут находиться на большей глубине, а вашим учёным просто не повезло. Вот такая вот история.

– Что ж, спасибо, но на этом, думаю, мы закончим, – Ромеро полез в карман, где у него были специально заготовленные мелкие деньги для всяких там работников-помогаек, которым за услуги полагается бакшиш, не всегда, правда, честно заслуженный.

– Стамбул очень хороший город, с историей, – заметил местный экскурсовод, стараясь особо не цепляться взглядом за действиями иностранца. – Я мог бы вам ещё много чего рассказать.

– Достаточно, – мужчина, не повышая голоса, дал прочувствовать всей своей сутью власть и силу. – У нас скоро отправление поезда, а нам бы ещё хотелось немного погулять.

– Поедете на Восточном Экспрессе? Как придёте к вокзалу, непременно осмотрите бывший дворец великого визиря Османской империи. Он неподалёку расположен, на улице Хюкюмет. Вокруг вокзала разбиты сады, можете и там погулять. Женщинам очень нравится. К слову сказать, вокзал построен в 1890 году германцем Августом Яхмундом в псевдовосточном стиле.

Тут Ромеро протянул молодому турку бакшиш, который тот с поразительной ловкостью и просчитал одним глазом, и упрятал одномоментно в карман.

– Благодарствую, бей-эфенди, – отозвался тот, оценив, что получил больше, чем заслужил, но, как и полагается мусульманину, посетовав при этом, что меньше, чем предполагал. – Точно не хотите, чтобы я показал что-нибудь ещё?

Ромеро помотал головой, уже не глядя на него, и турок понял, что ему больше ничего не дадут, как бы он ни распинался. Он поспешил убраться восвояси, и тогда Эрика, проводив его взглядом, уточнила:

– Как он тебя назвал?

– Эфенди. Это у них нечто вроде вежливого обращения «господин, повелитель». Прежде этим словом обозначался военный чин, кажется, соответствующий нашему генералу, но после революции, с установлением светского государства, это уважительное обращение стало применяться и к иностранцам, и к высоким новым чинам. К тебе бы обратились, как к ханым-эфенди.

– Как неблагозвучно! – поморщилась спутница Ромеро. В этом языке не было ни одного приятного слова, связанного с женщиной. Более того, как она слышала, в среде мусульман часто женщину просто кличут женщиной, не называя по имени, не используя вежливого обращения. Это было ужасно! Эта страна вызывала у неё одну неприязнь, хотя византийское прошлое было ей интересно. – И откуда тебе это только известно?! – поинтересовалась она дальше.

Ромеро знал многое, поэтому ей с ним никогда не бывало скучно. С пятнадцати лет он рассказывал ей о разном, не делал ни из чего тайн, считая, что для его ученицы всякое знание окажется полезным. Подобная осведомлённость во многих вопросах помогла ей избавиться от всяческих предрассудков, сделала её всесторонне образованной и годной к выполнению любого задания.

– У меня были связи со многими людьми в Османской империи. Во время революции эти люди были либо убиты, либо сгинули. Обычно бывает так, что разъярённая чернь не щадит ни правых, ни виноватых, – он вздохнул, и Эрике послышалась в этом вздохе некоторая доля личностного сожаления.

Вообще её наставник всегда был крайне скуп в том, что касалось его работы. Когда в прошлом он поручал ей что-либо, то всегда говорил только о том, что непосредственно касалось её саму в выполнении задания. О своей собственной роли он никогда не ставил её в известность. Когда она интересовалась результатами, он непременно отвечал лаконично, и часто случалось так, что о многом ей приходилось догадываться, получая дополнительную информацию из третьих и даже четвёртых рук и газет. Когда же она спрашивала напрямую о его работе, он отзывался кратко, излагая основные позиции или свои надежды и удачи на будущее, и добавлял, что ей ни к чему забивать свою прелестную головку подобными скучными делами, так как сама она молода, и ей лучше изучать мир.

Но Эрика давно научилась определять внутреннее состояние Ромеро по тем признакам, о которых он сам, должно быть, не подозревал, иначе ни за что не стал бы их демонстрировать. А может быть, и стал бы, если бы это входило в его планы. Он всегда казался ей таким, каким сам хотел выглядеть в её глазах. И потому её страшило то, что он и ныне мог таить намерение продолжать использовать её. Но всё-таки вздох его был полон тоски по дням былым, это несомненно.

Ей бы тоже хотелось вернуться в некоторые моменты своего прошлого. Например, чего стоит один тот вечер маскарада…

– Вам подсказать дорогу, бей-эфенди? – голос всё того же неутомимого экскурсовода вывел их из задумчивости.

Они даже не заметили, что он сделал круг, увидел, что они не торопятся идти в каком-то конкретном направлении, и вновь оказался поблизости от них. Ромеро более не собирался давать что-либо этому человеку, а турок не осознавал своей навязчивости сродни нахальству, одно из отличительных черт своей нации, которая кажется такой противной приезжим из других европейских стран.

– Как кратчайшим путём добраться до моря? – всё же спросил он после секундного замешательства.

– Я покажу, – юнец махнул им рукой.

Парочка иностранцев в серых дорожных костюмах двинулась следом.

– Ты что же, хочешь дать ему ещё? – тихонько вопросила Эрика.

– Нет, но я хочу вывести тебя обратно к морю. Босфор удивительно красив, и мне хочется, чтобы ты запомнила его со множеством курсирующих кораблей и судёнышек. И у моря тебе вряд ли что будет напоминать о чуждом мире.

– Мы не опоздаем на поезд?

– Времени предостаточно, – отозвался мужчина, сверившись с карманными часами.

Гид остановился на углу и начал объяснять дорогу. Затем они с ним окончательно распрощались. Экскурсию он провёл занимательную, чего стоит одна Цистерна Базилика, но теперь они хотели побыть исключительно вдвоём. И хотя основное уже было сказано, многое ещё оставалось недосказанным между ними. Один из них наделся устранить эту неловкость, но всё откладывал возможность объясниться на неопределённое будущее, которое с каждой минутой настоящего всё отодвигалось. Суета города, пока они шли к морю, немного отвлекала их от мыслей, которые всё-таки должны были быть рано или поздно озвучены.

Эрике претила местная жизнь, и она была поглощена своими мыслями. Ромеро же находил эту шумную хаотичную толпу занимательной. Для него в отдых было наблюдать за простыми прохожими, что оправдывало его характеристику знатока человеческой натуры. Жара допекала обоих, хотя они, как достаточно выдержанные люди, старались попросту игнорировать её.

– Хочешь чего-нибудь? – спросил Ромеро, когда они, должно быть, уже преодолели половину пути до моря.

– Может, лучше поедим в поезде? – предложила в свою очередь Эрика. Питание в местных кафе или у лотков, стоящих на самом солнцепёке, не внушало ей доверия.

– Как будет угодно. Я сам не голоден, но подумал о тебе. Ты едва ли позавтракала.

– Не хотелось, – она чуть сморщила нос, что при её мордашке вышло прелестно. – Да и сейчас из-за жары мне вряд ли чего-то хочется. Лучше в поезде. Там безопаснее.

В дальнейшем молчании они таки добрались до моря. Прошли к обустроенной набережной и пирсу, не слишком далеко от того места, с которого ступили с корабля на землю. Правда, вернулись-то сюда уже другим путём. И, несмотря на палящее солнце, ветерок здесь обдувал хорошо и давал желанную прохладу. Мимо прошествовал горланящий торговец с коробом, на котором лежали всяческие товары местного производства, включая и сладости. Он, видимо, призывал покупателей, озвучивая хорошие цены и перечень прекрасного товара, но Эрика не понимала ни слова. Корабли бесконечно курсировали, как если бы это был не узкий водной пролив, а широкая дорога, проложенная меж холмами и ослепительно блистающая на солнце. Как в Венеции, чьи улицы состоят из водной глади.