Военкомат

– Месяц, товарищ генерал, – твердо объявил я. Зная, что этот срок уже «забит» в акт проверки.

– Зайцев, он справится? – генерал повернулся к Валерию Павловичу.

– Думаю, да, – ответил Зайцев. – Во-всяком случае, он получил первую практику работы на этой должности, понял, с чего надо начинать и куда двигаться. Через месяц проверим.

Комиссия уехала, а мы остались. Настроение было так себе. Но работа не будет ждать, когда у нас улучшится настроение, поэтому я со своим деклассированным отделением принялся вылезать из руин. Лично меня вдохновляло излишне богатое воображение. Мне казалось, что облвоенком каждые полчаса, сидя в своем кабинете, рычит, вспоминая меня, и каждые два часа звонит Киселеву узнать, какие еще из дел я завалил. Я тогда не понимал, что генерал Коноплев забыл о моем существовании через минуту после отъезда из нашего военкомата, а если и не забыл, то уж точно обо мне не скучал. Но это заблуждение было хорошим стимулом для работы. А я уже стимулировал своих сотрудников. Кроме Сергеича, в отделении был Евгений Алексеевич Филимонов, подполковник запаса, в прошлом заместитель командира полка, и две женщины, ефрейтор Вера Сергеевна Щукина, которая «привезла» нам наиболее болезненные недостатки, выявленные у нас «группой Зайцева», и Ирина Дмитриевна Гаврилова, которая трудилась в отделении около 30-ти лет. Дольше здесь работал только Сергеич, который пришел в военкомат сразу после войны.

Через неделю, утром 30-го января в обычное время я пришел в отделение, прошел мимо Бурмистрова, который еще издали стал мне махать какими-то бумагами, вроде матроса-сигнальщика с проходящего корабля. Когда он попробовал сунуть свой нос в кабинет, я предложил ему закрыть дверь. Он дверь закрыл, причем сам остался в кабинете.

– Выйдите и закройте дверь с той стороны! – свирепо сказал ему я.

В ответ он пообещал, что опять будет жаловаться на мою грубость. Я заверил его, что в этом не сомневаюсь, но сейчас очень занят и прошу отложить его визит на некоторое время. Препирались мы с ним минут десять, после чего он ушел, оставив мне очередную стопку бумаг из своей бесконечной переписки со всеми государственными и местными структурами для «изучения и принятия мер».

В справке, которую он теперь всегда носил с собой, как амулет, было подтверждение его службы в частях Красной Армии, сначала в учебном подразделении, а с 1942-го года в действующей армии. О реабилитации не было ни слова, и быть не могло, поскольку лица, перешедшие во время войны на сторону врага, реабилитации не подлежали. Ну, разве что он был разведчиком, вроде Штирлица, и выполнял задания советского командования. Но Бурмистров при всей своей наглости на статус Штирлица не претендовал.

День, который из-за налета Бурмистрова начался неважно, потом выправился. В 9 часов комиссар провел совещание, в принципе, обычное для понедельника, на которое созвал весь личный состав и на котором объявил приказ командующего войсками округа о назначении меня на должность начальника 4-го отделения. Потом вручил мне майорские погоны. Когда народ, кроме начальников отделений, ушел, комиссар сказал, что погоны собирался вручить мне облвоенком на подведении итогов проверки 25-го января, но потом в воспитательных целях решил отложить этот приятный для любого офицера эпизод на несколько дней.

Обмывали мои майорские звезды у меня на квартире. А где еще? Кафе тогда офицеру были не по зубам. Денежное довольствие, и без того сиротское, выдавали раз в 2—3 месяца. Да и оно в первую очередь шло на возврат долгов. На природе в январе тоже не очень заманчиво. Так что собрались у меня на квартире. Жена приготовила по тогдашним стандартам приличный, хотя и довольно скромный по сегодняшним меркам стол, и голодным никто не ушел. И трезвым никто не ушел.

Офицерские традиции по обмыванию очередного воинского звания (или награды) везде примерно одинаковы. Какими-то штрихами если и разнились, в зависимости от вида (рода) войск или места службы, то немного.

У нас такой штрих добавил военком полковник Киселев, когда потребовал от майора Даниленкова объявить о принятии меня в майорский состав. Даниленков долго не мог понять, что от него хотят, но с четвертой попытки произнес: «Принимаю в майоры этого офицера». После этого мне налили полстакана водки и бросили туда звезду. По неписаным правилам должны наливать полный стакан, но бывали случаи, когда после полного стакана подросший на одно звание офицер окаменевал и участия в мероприятии больше не принимал, и, хотя для остальных офицеров это не являлось препятствием для продолжения банкета, было как-то не очень здорово. Поэтому на моей памяти полный стакан наливали редко. Итак, я выпил водку, достал зубами звезду, передал ее своей руке, которая положила ее на погон. Потом, давясь, произнес:

– Товарищ полковник, товарищи офицеры! Майор Семенов. Представляюсь по случаю присвоения мне очередного воинского звания майор!

Все бодро чокнулись и тоже выпили…

…Перед окружной проверкой генерал Коноплев собрал офицеров области в актовом зале областного военного комиссариата и предупредил, что порвет в лоскуты всех, кто плохо сдаст проверку. И привел пример надлежащего отношения к предстоящей проверке одним из начальников отделений Ленинского военкомата областного центра. В книге приема-сдач под охрану служебных помещений у того в последние два месяца значилось: приход на службу в 5:00 утра, уход – в 23:00. Все были поражены такой преданностью любимому делу и работоспособностью. Я вообще чувствовал себя отъявленным лодырем. Хотя, вроде, работаю, дурака не валяю и подчиненным не даю валять. К вечеру устаю так, что приходится перечитывать одну строку по три раза, чтобы мозг что-нибудь понял. А этот парень, видно, или робот, или гений.

Несмотря на то, что мне тоже хотелось отличиться перед генералом работоспособностью титана (чтобы орден и полковника одним приказом), я так и не смог выйти на такой уровень…

Я сам знавал ребят-трудоголиков, способных сутками работать. И работать достаточно эффективно. Горы сворачивали, могли даже не спать. Но только до какого-то срока. Потом у них щелкал какой-то тумблер внутри, и все менялось. С таким же упорством многие (про всех не знаю) из таких трудяг уходили в многодневные запои…

Уже после проверки кто-то из их военкомата поведал нам, как было на самом деле.

Оказалось, что этот гений приходил, ложился в кабинете спать и спал до 8:30, день работал, как нормальные люди, а потом, после 18:00 шел в комнату отдыха дежурного и смотрел там телевизор. Сколько у него проверкой было выявлено недостатков, облвоенком нам так потом и не сказал.

Продолжая нас мотивировать, генерал-майор Коноплев сообщил, что комиссия (это было за пару дней до их приезда) проверила соседнюю Владимирскую область и уничтожила ее полностью. В фигуральном выражении. Но большинство личного состава Владимирских военкоматов уже занимают очередь на бирже труда. К таким аллегориям мы относились спокойно. Привыкли. Рассказывали, что, когда от нас комиссия округа собиралась в Ярославскую область, военный комиссар Ярославской губернии объявил своим, что Ивановские военкоматы срыты до основания, а личный состав развешан на осинах. Мотиваторы…

…В наш военкомат комиссия прибыла 17-го марта. В составе было 8 человек, считая председателя комиссии полковника Трунова. По мою душу приехал полковник Ручко, ну и по остальным направлениям по человеку, по два…

Конечно, мы были готовы. В кабинете ЛОРа на призывном пункте развернули пункт питания с кофе и чаем, а также с пивом, вином, водкой и коньяком. Женщины наделали гору бутербродов, тонну разных салатов и разложили всякого рода печево. Мне показалось, что десять таких комиссий не выпьют и не съедят это за месяц. Я угадал в той части, что они не смогут съесть все. Пара бутербродов и половинка печенья остались…

Пиво для прибывшей комиссии на первых порах оказалось самым востребованным напитком. День накануне, видно, сложился для них непросто. Особенно явно тяжелым был председатель комиссии полковник Трунов. Ну, это как раз понятно, ему ведь никто не скажет: «Тебе хватит», – ни свои, ни чужие. Чужие – это мы.

По приезду к нам этот председатель где-то часа два отсыпался, но потом, то ли кто-то проскакал возле него, гремя копытами, то ли громко чихнул не вовремя, и он проснулся. И развил такую деятельность, что наш комиссар пожалел, что не выставил около Трунова пост с целью воспрепятствования его пробуждения от внешних источников.

Другой ошибкой нашего военкома стал стакан водки, который он налил полковнику Трунову (он предпочитал водку коньяку), рассчитывая, что тот свалится и снова заснет. Трунов выпил этот стакан, полный, как если бы обмывал очередную звезду, но вместо сна у него включились атомные двигатели.

Для начала он устроил военкому заслушивание по мобилизационной готовности у карты района, потом, послушав пару минут, объявил: «Комиссар, ты убит!». После этого вызвал и заслушал зама военкома подполковника Тимофеева. Потом «убил» и его. Следующей жертвой должен был стать начальник 3-го отделения подполковник Марчак, но ему повезло, поскольку пытливый ум полковника Трунова понес его на призывной пункт.

Он носился по военкомату, пугая личный состав багровым цветом лица и неожиданными вопросами. Например, сколько у нас на рынке стоит говядина. Или сколько составов поездов может одновременно находиться на нашей железнодорожной станции. Но это бы еще ладно. Хуже, что он устроил прием населения по личным вопросам. Но об этом чуть позже…

Я для своего проверяющего приготовил бутылку греческого коньяка Argo, а жена бутерброды со шпротами. Почти всю бутылку выпил полковник Ручко. Бутерброды он тоже ел, но как-то вяло.

Зайцев пригубливал, я не пил. Кроме Арго, наш Ручко «со товарищи» выхлестали весь коньяк и водку (пиво у них «ушло» еще в первый час пребывания в нашем военкомате), которую мы им приготовили на пункте питания.

Никогда не видел такого количества выпитых крепких спиртных напитков вперемешку с не очень крепкими на душу населения. Вернее, так. Видеть-то видел, но чтобы после этого кто-то оставался прямоходящим, нет. У нас в военкомате все были не дураки выпить, но, если принять на грудь бутылку водки «с прицепом», на ногах не удержимся.

Какую там бутылку! Эти ребята «высосали» к концу дня по две, заедая их пивом, и продолжали настойчиво откапывать наши недостатки, которые, казалось, нами были надежно закопаны.

Теперь о приеме полковником Труновым населения города по личным вопросам. У меня был шок, когда дежурный позвонил и сказал, что к Трунову прорвался Бурмистров, невесть как узнавший о прибытии высокой комиссии.

Очень хотелось обложить дежурного (это был прапорщик Никоненко) подходящими к обстановке словами, но присутствие Ручко и Зайцева меня сдержало.

Сдержавшись, я поинтересовался у Никоненко, почему тот не воспрепятствовал прорыву Бурмистрова. Виктор, обидевшись на мою интонацию, пояснил, что для воспрепятствования проникновению Бурмистрова куда-либо нужна рота спецназа, а он там один. И даже не то чтобы один, а в компании с полковником Труновым.

Оказалось, что полковник Трунов как раз сам находился в дежурке и допрашивал дежурного, как тот будет действовать при нападении на военкомат диверсионно-разведывательной группы. По закону подлости, в это самое время диверсионно-разведывательная группа в лице Бурмистрова появилась на пороге и попросила ее выслушать по очень важному вопросу, поскольку местные работники военкомата – все как один слепоглухие горгульи и людей никогда не видят и не слышат. Трунов обрадовался и, забыв, о диверсионно-разведывательной группе, увел Бурмистрова в кабинет комиссара, дружески обняв его за плечи.

– Что там случилось? – спросил подполковник Зайцев.

Я тяжело вздохнул и передал ему свежие новости о Бурмистрове. Что-то мне подсказывало, что полковник Трунов скоро захочет познакомиться со мной поближе. Через полчаса так и вышло. Мы с подполковником Зайцевым, сидя в моем кабинетике, убеждали полковника Ручко, что воинский учет в нашей стране вообще и в нашем районе в частности существует, а он доказывал, что нет. Известно, что проверяющий прав в любом случае, поэтому мы с Валерием Павловичем были готовы отказаться от части своих убеждений. От той, где речь шла о стране. В обмен на хорошую оценку.

Шум в общей комнате, где находилось собственно отделение, привлек наше внимание на стадии, когда полковник Ручко был готов пойти на компромисс. В стране воинского учета нет, но в нашем районе немножко есть. Ручко, услышав шум, распознал в нем голос Трунова и вывалился из кабинета. Мы с Зайцевым пошли за ним.

Полковник Трунов от Бурмистрова уже уяснил, что отделение состоит из питекантропов. Начальник (я) здесь такой, что, если бы меня не было, дела шли бы намного лучше. Потому что к чаяниям людей я отношусь безразлично, посетителей бью палкой и травлю собаками еще на входе в военкомат. А когда собак под рукой нет, то Сергеичем. Поэтому, не тратя своего драгоценного времени, Трунов приказал представить ему документы по Бурмистрову. Ирина Дмитриевна Гаврилова принесла отдельную папку с перепиской по власовцам, которую я, как чувствовал, завел перед самой проверкой. Трунов взял папку, уселся за мой стол и надел очки. Потом велел всем замолчать и углубился в чтение. Он, видно, все время забывал, о ком надо читать, и периодически спрашивал, как фамилия Бурмистрова.

– Почему у него нет никаких льгот как пенсионера, если он отбыл наказание и судимость снята? —прочитав часть бумаг, спросил Трунов.

– Судимость у него не снята, – возразил я.

– А льготы по коммунальным платежам по линии собеса он получает, – сказал Сергеич, вынырнув из-за плеч Зайцева и Ручко.

– Ладно, разберемся! – громко сказал Трунов, захлопывая папку.

Потом, обращаясь к Бурмистрову, он пообещал, что детально изучит его дело и все, что Бурмистрову положено, он получит. А нас, питекантропов, если подтвердится наша подрывная деятельность, он лично беспощадно накажет. Он думал, что этого хватит. Но не таков был Бурмистров, чтобы можно было так легко от него отделаться. Он, видно, спинным мозгом чуял, что вживую такого крупного начальника, как полковник Трунов, он долго не увидит, поэтому приклеился к нему, как скотч. Трунову не помогла даже визитка со служебными телефонами, которую он вручил Бурмистрову со словами: «Позвоните, как у вас тут складывается». Визитку власовец спрятал, но Трунова не отпускал. Мне было интересно, как председатель комиссии штаба округа будет отделываться от власовца. Может, рявкнет на него, может, скажет нам «подержать» Бурмистрова, пока он не отбежит подальше…

Полковник Трунов отделался от него вполне корректно. Он вспомнил, что в этом военкомате идет проверка, которая требует его присутствия не только здесь, но и в других службах. С этим, скрепя сердце, Бурмистров согласился и покинул отделение.

После этого, у полковника Трунова творческий порыв начал иссякать, тем более что время подходило к обеду.

Пока члены комиссии курили у входа в военкомат перед табличкой «Курить запрещено», военком собрал начальников отделений к себе в кабинет на короткое совещание. Он сообщил, что боеприпасы спиртного в пункте питания уничтожены противником, и отстреливаться больше нечем. Обед, не говоря уж об ужине, может пройти суховато, что подорвет наши позиции при подведении итогов. Все угрюмо молчали. Никто не ожидал, что люди могут пить спиртное, как верблюды воду после недельного перехода через Сахару.

– Поскребите по сусекам, – попросил комиссар.

Потом напомнил каждому начальнику его задачу на ближайшие часы. Кому что, а мне он поручил выехать в столовую, где комиссия собиралась обедать и убедиться в ее готовности принять гостей.

– Постарайся попасть туда раньше нас, пока я буду тут их упаковывать, – устало попросил военком.

Я не только успел раньше них, но даже пришлось их довольно долго ждать. Видно, паковать комиссию дело хлопотное…

Обедали в столовой предприятия на въезде в город. Вполне приличная столовая, по тем, конечно, 1995 временам. Зал по тогдашней моде был обшит резным деревом и украшен латунной чеканкой. Приглушенный свет, тихая музыка. Но главным украшением являлся стол, который был набит вкусностями. Пока ждал, задумчиво съел пару бутербродов с красной икрой, не обращая внимания на недовольные взгляды официантки, сервировавшей этот самый стол.

Комиссия вкатилась в зал, как цыганская свадьба, шумно и весело. Расселись за столом. Полковник Трунов сразу задремал. Я хотел было уйти, мол не по чину мне сидеть на таком конклаве.

– Пообедаешь и поедешь, – остановил меня Киселев.

Я присел у края стола и набросился на еду. Первый тост на правах хозяина произнес наш военком полковник Киселев. Он говорил что-то правильное, благодарил членов комиссии за их доброе отношение, за то, что, проверяя, они делятся опытом с проверяемыми. Ну и дальше в таком духе.

– Комиссар, ты убит, – вдруг, проснувшись, вспомнил полковник Трунов.

– Я из могилы, – невозмутимо ответил Киселев и все, включая Трунова, засмеялись. Окончания обеда я не дождался. С разрешения военкома наш уазик отвез меня в военкомат.

Часа через два вернулась и комиссия. После обильного обеда они еще час-полтора рылись в наших бумагах, но без прежнего азарта. Даже полковник Трунов, перестал бороздить военкомат, и тихо сидел в кабинете военкома.

В 17 часов нас собрали в классе на призывном пункте (единственное наше помещение, куда вмещался весь личный состав военкомата) для подведения итогов проверки. Каждому проверяющему полковник Трунов дал по две минуты на озвучку замечаний по проверке. Сам говорил не более 5 минут. Удивительно, но все члены комиссии выглядели свежими, как на отчетном собрании общества трезвости. Говорил Трунов как-то уклончиво, и я так и не понял, хорошо у нас или плохо.

После этого военком увез их куда-то в баню.

А мы, питекантропы, собрались в своем отделении и доели бутерброды со шпротами. Ни коньяка, ни водки у нас не было, поэтому запивали их чудом спасенной минералкой.

Перебрали памятные моменты проверки. Сергеич сказал, что убьет Бурмистрова уже завтра, раз Красная Армия не смогла сделать это раньше. Я ответил, что убивать никого не будем. Евгений Алексеевич Филимонов вспомнил, как проверяющий полковник Ручко нашел в картотеке «афганцев» сержанта запаса Ручко и названивал ему часа два на домашний телефон. Узнать, откуда его корни, а то может родственник.

Сержант так и не ответил, и Ручко не стал включать его в состав родни.

Веру Сергеевну Щукину насмешил эпизод, когда Ручко уронил ручку, которая, как нарочно, закатилась как раз туда, где у нас был оторван кусок плинтуса. И, конечно, же свалилась куда-то под пол, в перекрытия.

– Ручко без ручки, – пошутил проверяющий. Пришлось отдать ему свою.

А Ирина Дмитриевна, сопровождавшая вместе со мной полковника Ручко в ЦРБ для проверки воинского учета, рассказала, как наш проверяющий вместо каких-либо проверочных действий попросил смерить ему давление. После коньяка, водки и пива. Давление оказалось, хоть и в пределах градации шкалы тонометра, но несколько выше, чем медицина допускает у живого человека. Ручко расстроился и сказал, что курить пора бросать…

Я ничего смешного не припомнил. Просто поблагодарил их за работу, и они ушли…

Сергеич умрет через год, в 1996 году, в возрасте 72 лет, проболев перед этим полгода. Филимонов Евгений Алексеевич ненамного его переживет. Сердце откажет ему в 1998 году, в 52 года. Гаврилова Ирина Дмитриевна и Щукина Вера Сергеевна живы. Щукина уволилась еще в этом 1995 году и работала, кажется, где-то в военторге. Ирина Дмитриевна работала в военкомате до 2014 года, сейчас на пенсии…

По итогам проверки нам поставили «удовлетворительно». Военком полковник Киселев был этим сильно разозлен. В приватной беседе Трунов ему обещал четверку. Но лимит на четверки был жестким, и, кому что поставить, решали чуть не по жребию. Разницы в оценках, кроме эмоциональной, не было никакой…

Бурмистров. С него начал, им придется, видно, и завершать. Я его больше не видел. Потом случайно узнал, что он переехал в другую область к детям. Звонил ли он когда-либо полковнику Трунову, навсегда осталось неизвестным. Остальные власовцы после смерти Сергеича активизировались, но без ощутимых для них результатов. Законодательство по отношению к этой категории людей не изменилось, хотя ходили разговоры о всеобщей реабилитации. Я не собираюсь ни винить, ни оправдывать этих людей, наверное, так они рассчитывали выжить в то время. Хотя один наш ветеран, проведший в плену около года, рассказывал мне, что, когда РОА ходило по лагерям, вербуя в свои ряды пленных красноармейцев, вербовалась одна сволочь…

Нет, власовцами заканчивать нельзя. Поэтому вспомнил, что через год, в 1996 году, полковника Киселева назначили начальником 2-го отдела облвоенкомата, а военкомом стал Анатолий Петрович Марчак…

Медальон сержанта Мальгина

В субботу 1 июня 1996 года я был дежурным по военкомату, поэтому звонок, раздавшийся в дежурке часов в 10 утра, принял я. Сторож, на которого я переложил бы эту почетную обязанность – отвечать на звонки в военкомат, придет только к 20 часам, так что трубку снимать пришлось мне.

На тот момент я только-только завершил утренние боевые действия против бабки Полины, жившей в соседнем с военкоматом доме. У нас номер здания был 17-й, а в доме, где жила баба Полина, маленькая, сухощавая особа лет примерно семидесяти, номер 19. Разделял враждебные территории деревянный забор, высотой два метра, который для этого самурая в сарафане препятствием не являлся. Она вела священную войну против военкомата последние 30 лет, причины которой никто из действующих сотрудников военкомата не знал, в военкоматовских летописях об этом ни слова не было, да и бабка Полина хоть и зловеще утверждала, что знает, наверняка и сама забыла, во всяком случае, никому об этих причинах не рассказывала. Даже тем из военкоматовцев, кого она пыталась завербовать под свои знамена. Сегодня специально для меня она перекинула через забор во двор военкомата ком птичьих перьев (подушку что-ли пожертвовала ради такой диверсии?). Ветер весело разнес перья по территории, создавая во внутреннем дворе военкомата эдакий сюрреалистический пейзаж. Я не сразу заметил, что асфальт под окном вместо обычного серого цвета вдруг сильно посветлел, не всегда же смотришь в окно, да если бы и заметил сразу, что бы это изменило? Я вышел во двор, посмотрел на небо, потом вправо-влево, подумал, что, если тут у птиц Куликовская битва случилась, то почему так тихо, а потом осененный мыслью о бабке Полине, поднял голову и посмотрел на ее окно. Окно было открыто, и бабка Полина жизнерадостно улыбалась мне оттуда. Понятно. Полчаса я собирал этот пух в ведро, не собрал и половины, конечно, но собранного для ответного удара хватило. Я перешел во двор дома бабки Полины (там четырехквартирный дом был), поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. Бабка Полина сразу открыла, поскольку наблюдала мой вояж неотрывно.

– Доброго утра, Полина Васильевна, – поприветствовал я ее, – нехорошо поступаете.

– Нехорошо дежурному оставлять дежурку, – парировала она, – я уже дежурному по облвоенкомату позвонила, как ты несешь дежурство.

– Часть 1, статьи 20.1 кодекса об административных правонарушениях. Мелкое хулиганство, – монотонно проговорил я.

– Иди-иди, вундеркинд, – почти добродушно сказала бабка Полина и захлопнула дверь. Слово вундеркинд у нее было почему-то ругательным. И я ушел. Говорить ей, что часть перьев теперь находятся в ее почтовом ящике, я не стал…

Вернувшись в военкомат, я счел перемирие временно заключенным, там видно будет, до вечера или до возникновения свежих причин для эскалации конфликта, ведь обнаружение бабкой птичьих перьев в своем почтовом ящике, ясное дело, будет как раз свежей причиной. Но немного времени у меня все же было, поэтому я решил немного передохнуть от войн и конфликтов, устроившись в комнате отдыха дежурного, и открыв дверь в дежурку пошире, чтобы не пропустить каплю (сигнал штаба округа), которая сегодня была еле слышна.

Дежурному запрещено делать две вещи – отвлекаться от несения дежурства и снимать с себя снаряжение. Поскольку первую заповедь я в войне с бабкой Полиной уже нарушил, не стал цепляться и за вторую. Снял с себя ремень с тяжелой кобурой, которую отягощал пистолет и положил на топчан. Включил телевизор и стал смотреть новости по ОРТ. Наш черно-белый телевизор «Садко» кроме ОРТ больше ничего показывать не умел…

Звонок. Судя по равным промежуткам времени между трелями телефона, звонок междугородний. Скорей всего дежурный по облвоенкомату по доносу бабки Полины, подумал я и снял трубку.

– Дежурный по военкомату майор Семенов, – представился я.

– Добрый день, товарищ майор, – сказала трубка, – беспокоит начальник военно-поискового отряда «Память» Басов Игорь Андреевич. Мы работаем в Ленинградской области, недалеко от поселка Мга. Предположительно нашли вашего солдата.