Военкомат

Военкомат

Владимир Семенов

Дизайнер обложки Ольга Третьякова

© Владимир Семенов, 2025

© Ольга Третьякова, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0065-7316-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стажировка

1993 год. Я прибыл для прохождения службы в Тейковский объединенный городской военный комиссариат из воинской части, которая дислоцировалась в этом же городе. Этому предшествовала эпопея с переводом длиной в год или около того. Правда, ветераны говорили, что это не много. Перевод даже из части в часть внутри соединения бывает, тянется, как резина. А тут вообще разные структуры. Общим была только военная форма и министр обороны генерал армии Грачев. Воинская часть относилась к РВСН (ракетные войска стратегического назначения), военкомат к МВО (московский военный округ). Такой перевод необходимо было согласовывать с командованием и ракетчиков, и округа. По ходу перевода у меня сложилось впечатление, что разрешение на него дает лично министр, и то только по согласованию с политбюро.

Эпопея перевода в структуру МВО началась с поездки в штаб округа для получения отношения в адрес моего командования. Отношение в данном случае – это бумага за подписью уж не помню какого должностного лица штаба округа (кажется, начальника организационно-мобилизационного управления) о том, что МВО ходатайствует о моем переводе в распоряжение командующего МВО. Понятно, что просто так зашедшему с улицы офицеру такое отношение не дадут. Это случилось только благодаря помощи тогдашнего военного комиссара города полковника Киселева. Он сам ранее служил в штабе округа, знал там все входы и, главное, выходы…

Ездил я тогда в Москву раза три-четыре, не меньше. Ну, конечно, не пустыми руками. В руках были пакеты с коньяком и приличной закуской. Закуска считалась обязательным приложением к коньяку. Сейчас это выглядит смешно и наивно, но тогда вопросы решались так. Ну, скажем, решались в том числе и так. Может, как-то и по-другому решались, не знаю.

С ракетчиками, думал, будет проще. Дивизионных кадровиков знал лично, да и главного кадровика штаба ракетной армии, когда-то служившего в нашей дивизии, тоже знал. Оказалось, не проще. Вроде, никто не против, командование препятствий не чинит, даже наоборот, уже присматривает кандидатов на мою должность, но идет время, месяц за месяцем, и ничего не происходит. Где-то ходят мои документы по штабам, видно, привязанные к панцирю черепахи. Когда я начинал теребить кадровиков, те сначала принимали загадочный вид, потом пожимали плечами, что, мол, ты от нас хочешь. Мы все сделали, осталось только ждать. Сколько ждать? По-разному бывает… Может, вообще ничего не будет…

Эти кадровики – хорошие ребята все, но таинственные… Вроде ордена тамплиеров.

Был временной период, когда я перестал ждать перевода и считал, что моя карьера продолжится в управлении дивизии, куда я был переведен из полка годом ранее. Почему бы нет? Служба в управлении дивизии мне была по душе. Служить можно. После полка – это вообще рай. На этот счет даже поговорка есть: « В армии хорошо, в полку плохо»…

Офицеры, служившие в полку, не заезжавшие с проверкой, которые там не кончались никогда, а служившие там, знают, какой это сахар. От этого сахара полковые офицеры бежали из полка при первой возможности, на любую должность вне полка.

Говорю только за себя, но мне до сих пор кажется, что самое трудное в полковой службе не бесконечные построения, не постоянные учебные тревоги и даже не рабочий день, не ограниченный по времени. Везде надо вкалывать, если хочешь расти вверх.

Самое трудное – это личный состав, за который ты отвечаешь, и с которым всегда что-то происходит. Редко что-то приятное. Хуже, когда это неуставщина, самоволки, утеря оружия, вывод из строя оборудования. И еще десять тысяч бед помельче, но каждый день.

Полк – это постоянно действующий генератор неприятностей и проблем.

Когда мой командир группы майор Хлынин перевелся в управление дивизии, пил неделю, отмечая уход от непосредственно подчиненного личного состава. Потом Хлынин перетащил в управление и меня. Неделю я пить не смог, но разок отметили это событие хорошо.

Так что военкомат военкоматом, а я и в дивизии был вполне счастлив.

А когда я уже стал немного забывать о военкомате, в мае 1993-го года приполз долгожданный приказ об откомандировании меня в распоряжение командующего войсками московского военного округа. Окрыленный приказом, я несколько дней летал по дивизионным службам с тонной вещей и бумаг. Аттестаты, выписки, обходной лист, предписание. Успел еще даже в наряде дежурным по управлению от нашей службы отдежурить. Хоть и не моя очередь была и, вроде, мне это уже и не надо, но подполковник Русанов, мой начальник, сказал, что больше некому. И добавил, что, если я буду против, он попросит кадры придержать выдачу предписания. Некрасиво, конечно, с его стороны, но в армии делают и более некрасивые вещи. Предписание на убытие к новому месту службы – это последнее, что связывает военнослужащего с воинской частью. Поэтому угроза весомая. Хоть и не знаю, поступил бы Русанов, как угрожал, я в наряд заступил и без особых проблем его отбарабанил. Тем более, что дежурство пришлось на воскресенье, а значит, прошло спокойно, без вводных от командования. Командир дивизии заехал на полчаса и все. Кроме того, дежурный по управлению, при всем уважении, это вам не дежурный по полку, где дежурный сутки живет в движении, как акула, которая, как пишут, не может остановиться. Тоже, наверное, дежурит по морю-океану.

Дежурный по управлению дивизии – это в основном телефонные разговоры. Зато их столько, что и после дежурства, придя домой, в случае звонков на домашний телефон пару раз отвечаешь, «дежурный по управлению, слушаю».

…Итак, в мае 1993-го года я в сопровождении начальника отдела кадров облвоенкомата полковника Грачева вошел в кабинет военного комиссара области полковника Коноплева и доложил, что я, капитан Семенов, прибыл для дальнейшего прохождения службы. Облвоенком посмотрел на меня чугунным взглядом и цыкнул зубом. В моем представлении, так смотрят перед приказом «расстрелять». Потом я узнал, что это был его обычный взгляд, даже с оттенком теплоты, а тогда во рту пересохло. В дивизии тоже умели свирепо смотреть, но это даже не взгляд был, а рентген. Я был уверен, что он видит меня насквозь, уже понял, что я лентяй и тупица и завалю любое дело, которое мне поручат. Знает все мои «косяки» от рождения по эту минуту и знает все будущие «косяки», которые я накосячу, если он меня оставит. Поэтому выгнать меня немедленно и выдать мое фото оперативному дежурному, чтобы тот мог меня опознать и, в случае моего приближения на дистанцию 25 метров к зданию облвоенкомата, открывать огонь на поражение.

– Грачев, – угрюмо процедил облвоенком, прервав мои размышления о светлом будущем, – куда он планируется?

– В Тейковскийй военный комиссариат, помощником начальника второго отделения, – доложил полковник Грачев.

– Где служил? – спросил кого-то облвоенком. Наверное, меня, но, поди, знай точно, меня или Грачева, если он смотрит в окно.

Я посмотрел на Грачева, он на меня. Я доложил.

После этого военный комиссар утратил ко мне даже тот мизерный интерес, что и был. Если был. Он подозвал к себе Грачева, и они принялись обсуждать свои текущие дела. Кабинет был огромный, и те полчаса, которые Грачев шел к столу облвоенкома, я потратил на обдумывание возможных вопросов и моих ответов. Этого не потребовалось, потому что, дойдя до стола комиссара, Грачев обернулся и махнул мне рукой, мол, сматывайся.

– Разрешите идти! – рявкнул я.

Облвоенком вздрогнул, покосился на меня и кивнул.

Я вышел в приемную. Секретарь, молодая девица с наглыми глазами, одновременно делала столько дел, что куда там Цезарю! Печатала на пишущей машинке одним пальцем, разговаривала по телефону, пила кофе, переговаривалась с двумя офицерами, сидевшими на стульях у двери в кабинет облвоенкома. Ну, ладно, всего четыре дела. Пятым делом было, наверное, обдумывание, куда меня пристроить, ведь оба стула были заняты, но и стоять над душой мне не полагалось.

– Что вам сказал комиссар? – спросила она.

– Ничего, – подумав, ответил я.

Через пять минут вышел полковник Грачев, и мы пошли в его кабинет этажом выше.

– Негатива ты у него не вызвал, – сказал Грачев, – только не ори так. У нас это не принято, не в полку… Комиссар решил прикомандировать тебя ко второму отделу на две недели, – продолжал он, – вроде стажировки… Поработаешь у них, посмотришь, чем они тут дышат… В призыв. Ну а потом поедешь в свой военкомат.

Так началась моя служба в военном комиссариате. Как и сказал полковник Грачев, две недели я провел во втором отделе военного комиссариата области. Второй отдел занимался вопросами призыва граждан на военную службу. Ну и всем, что с этим связано. Отделом командовал в то время майор Зайцев, энергичный молодой офицер. К сожалению, через несколько лет, будучи уже подполковником, он утонет в местном водоеме. Кроме второго отдела, в структуру военного комиссариата области, естественно, входили и другие отделы, части и службы, но знакомство с ними было еще впереди.

Поговорили с полковником Грачевым за жизнь. Понятно, что он тоже составлял обо мне свое мнение, я старался и у него не вызвать негатива. Потом, переполненный впечатлениями, я отправился представляться майору Зайцеву. Порадовать его, что предстоящие две недели я проведу в его отделе, и, пока я с ним, за отдел он может не беспокоиться.

Не знаю, обрадовался ли он или расстроился, но мое появление стало для него сюрпризом. Он принялся звонить по телефону Грачеву, который уже куда-то ушел. Потом, попросив меня выйти из кабинета в коридор, Зайцев убежал сам. Я присел на стоявший у стены откидной, как в кинотеатре, стул. Все было ново, поэтому я вертел головой, как локатор, изучая обстановку. Вокруг меня носился народ.

Призывная кампания в области шла полным ходом. Еще до моего пришествия начались отправки призывников со сборного пункта области в войска. В общем, жизнь у них тут кипела.

За десять минут, что Зайцева не было, в его кабинет ломилось не менее двадцати человек. Поскольку все, подергав ручку двери, оборачивались ко мне и говорили только одну фразу: «Не знаешь, где он?» – я пересел подальше. Это не помогло, и спрос на Зайцева не уменьшился. Я уже подумывал, не вернуться ли мне к Грачеву, как прилетел Зайцев и, не меняя брезгливого выражения лица (он с таким и уходил), вбежал в свой кабинет. Меня не заметил, хотя я всем видом показывал, что я здесь. Еще через пять минут в его кабинет зашел майор с улыбчивым лицом. Это был майор Палицын, с которым, как выяснилось, мне и пришлось послужить две недели.

Палицын был достаточно важной фигурой в структуре второго отдела, он был начальником отделения комплектования команд и в дни отправок призывников в войска лично занимался формированием команд. Работа не простая, с подводными и надводными камнями и не обделенная вниманием командования. Да и не только командования.

Думаю, мне повезло, что я попал к Палицыну. И не только потому, что я на практике узнал финальную часть призывной работы. В первую очередь потому, что я попал к умному офицеру, и не просто умному, но и умеющему дуракопонимаемо (термин нашего городского военкома полковника Киселева, означающий качество доведения знаний до обучаемого) объяснить человеку, что от него требуется. Такая стажировка дает гораздо больше, нежели обычная стажировка.

Обычно стажировка – это что? Пришел на службу, взял действующую нормативку, приказы, директивы и, вроде как, изучаешь. На самом деле, думаешь о чем-нибудь своем. Или болтаешь с кем-нибудь. Или вообще ушел по своим делам… В библиотеку.

А тут все две недели я сидел с Палицыным на комплектовании, причем процесс этот часто затягивался настолько допоздна, что я почти с ностальгией вспоминал полковые времена.

Процедура зачисления призывника в ту или иную команду тогда происходила так. Из районных военных комиссариатов в дни отправок прибывали призывники, призванные своими призывными комиссиями на военную службу. Со старшим от каждого военкомата. Как правило, это был офицер или прапорщик. После прибытия все это войско строилось и двигалось в медицинское отделение. Там ребята вновь проходили медицинское освидетельствование (первое было в районных военкоматах) и проходили профессиональный психологический отбор (его тоже сначала проходили у себя). Почему это надо делать дважды, никто не разъяснял. Потом прошедших все испытания призывников собирали в комнате формирования команд или в актовом зале, если команд было много. Когда формирование начиналось в актовом зале, я знал, что шансы вернуться сегодня домой у меня мизерные. В таких случаях я ночевал на стульях в одном из кабинетов сборного пункта, поскольку пригородный поезд в мой город уходил около 19-ти часов, и уехать домой было уже не на чем…

А дальше, по военно-учетным документам, по военным билетам, характеристикам мы с Палицыным комплектовали команду и передавали офицеру из войск, прибывшему за молодым пополнением. Ну конечно, «мы с Палицыным» – это у меня мания величия. Палицын, понятное дело, комплектовал. А я был вроде штабного писаря. Делал записи в военных билетах, составлял именные списки.

Палицын оказался классным мужиком. Был он не очень разговорчив и при этом часто улыбался, хотя считается, что это разнонаправленные признаки. Вроде как, если ты неразговорчив – хмурься. А уж если улыбаешься, будь говоруном. Вот тогда это признаки одного ряда. Лицо у него было стабильно утомленное, но там многие ходили с утомленными лицами. Вроде защитной маски. Выражение лиц всех офицеров 2-го отдела показывало постоянную готовность к неприятностям.

Ко мне Палицын относился вполне доброжелательно. И, хотя особенно мы с ним не сдружились, в дальнейшем при встречах всегда тепло общались. Потом я перешел на другую должность, он тоже ушел в районный военкомат за подполковником (в облвоенкомате у него была майорская должность), и если и встречались, то только на массовых мероприятиях.

Первый час стажировки был похож на стажировку в моем представлении. После знакомства Палицын посадил меня в свой кабинет, вытащил из забитого макулатурой (это его определение) шкафа пару книжечек.

– Почитай пока, – предложил он, – там все по призыву…

И ушел. Я стал читать. Через несколько минут понял, что постановление правительства о проведении призыва граждан на военную службу мозг не воспринимает. Не то чтобы я рассчитывал там прочесть триллер, а обнаружил учебник по химии за 9-й класс, просто мозг под завязку набит свежими впечатлениями, разбирается с ними и дополнительную информацию пока отвергает. Поэтому я отложил книжку и просто разглядывал хоромы Палицына. Мне, прибывшему из дивизии, где офицеры условно обитали в общей, на 4—5 человек, комнате, конечно, отдельный кабинет представлялся как нормальному человеку отдельная квартира после коммуналки. А условно, потому что в дивизии мы редко сидели в кабинетах – больше бегали…

Через час Палицын решил свернуть теоретическую подготовку стажера и придать моей стажировке практическую направленность. Он вернулся в кабинет с охапкой личных дел призывников. Я мгновенно схватил книжку и сделал одухотворенное лицо.

– Интересно? – бросив на меня взгляд, спросил Палицын и свалил охапку на стол. – Ладно, давай делом займемся.

Коротко пояснив, что надо делать с документами, он не ушел, а сел рядом и мы с ним принялись за дело: читали, писали, выискивали в документах нужные сведения.

После обеда Палицын спросил меня как художник художника, умею ли я рисовать. Узнав, что нет, спросил:

– А чертить?

Чертить я умел. Даже помнил, как чертить редуктор в разрезе, хотя после сопромата прошло к тому времени больше десяти лет. Оказалось, что редуктор не надо, а надо таблицу, но на ватмане и чтоб красиво. Я немного обсудил с ним критерии красоты таблиц, а то, может, ему с виньетками надо. Выяснилось, что красиво, по его мнению, значит ровно. В общем, начертил я ему таблицу профессионально, хотя у него нашелся только огрызок твердого карандаша и пластмассовая двадцатисантиметровая линейка. Ватман был бэушный и немного помятый. Он лежал сверху шкафа, в рулоне таких же бэушных ватманов. Там, на одной стороне, уже была таблица, начерченная чьей-то дрожащей рукой.

– Ничего, что он покоцаный? – спросил я.

– Ничего, – ответил Палицын, – они все такие.

Чтобы получить новый ватман, нужно было подать заявку-обоснование начальнику отдела. Далее цепочка терялась в дымке. Но новых ватманов, равно как и других канцелярских принадлежностей, в отделе не видели год.

Ластика тоже не было. Я собрался пройти по отделу в его поисках, но, когда Палицын в шутку спросил, что это такое, передумал.

Начертил, конечно, и без ластика. Потом до конца дня заполнял эту таблицу…

…Когда на следующий день я пришел с вокзала в облвоенкомат (там ходу минут двадцать, если быстро), майор Палицын уже сидел у себя. Он всегда приходил на службу минут за 30—40 до начала рабочего дня.

– Так, сегодня комплектуем две команды, двадцать пять и тридцать штыков каждая, – объявил Палицын.

Это было немного. Правда, я тогда еще не знал, много это или немного. Комплектовали и по 150 человек. Но это уже был аврал.

Времени до начала формирования команд было достаточно, и Палицын подробно объяснил мне мою задачу. Конечно, на слух все это выглядело несложно. А на деле… Посмотрим…

Делать мне пока было нечего, и я отправился бродить по сборному пункту. Людей посмотреть, себя показать.

Для начала нашел команду из моего города Тейково под предводительством прапорщика Никоненко. Познакомился с ним, немного расспросил о службе, узнал, что меня там ждут, но прапорщику и без меня было чем заняться, поэтому он потоптался со мной пару минут и убежал. Потом я совал нос везде и всюду, пока меня не нашел тот же Никоненко и не сообщил, что Палицын объявил меня в розыск. За два часа я в целом, без деталей, конечно, узнал общий порядок пребывания призывников на сборном пункте до отправки в войска. Этот порядок не менялся потом все годы, что я провел в призывном отделении военного комиссариата.

К 16:00 Палицын сформировал обе команды, отобрал для них необходимый резерв и на этом закончил.

Уже через час после старта я вполне втянулся в эту несложную работу, и мы отработали довольно слаженно.

Даже не знаю, как он раньше без меня обходился.

Особых проблем в этот день не было, и даже майор Зайцев, начальник отдела, ни разу не зашел узнать, как дела. Это ведь основной вклад любого начальника в работу. Зайти и спросить, «как дела?». Потом Зайцев заходил каждый день, а в дни формирования большого количества команд и по нескольку раз…

…Третий день украсил наши серые будни прибытием команды из Гаврилово-Посадского районного военкомата в невменяемом состоянии. Вся команда из пяти человек была пьяна в стельку. Трезвым был только старший команды прапорщик Касаткин. Неясно было, как он эту пятерку доставил от. вокзала в облвоенкомат, поскольку никто из них на ногах не держался. Я думал, что всех пьяных призывников транспортируют в медвытрезвитель, а прапорщика уволят уже сегодня. Если не вчера…

Оказалось, все не так. Сам был свидетелем, как на утреннем совещании у майора Зайцева (я на них тоже теперь присутствовал), когда ему доложили о прибытии пьяной команды, он не удивился, только уточнил,

– Из Гавпосада?

Видимо, трезвых призывников оттуда и не бывает.

Поскольку город Гаврилов Посад стоит на одной железнодорожной ветке с городом Тейково, призывники из наших городов доставлялись на сборный пункт одним поездом. Основная задача старших от Тейковского военкомата при сопровождении команд заключалась в изоляции наших призывников от Гавпосадских.

Если в поезде ехало больше одного призывника из Гаврилово-Посадского района к прибытию на вокзал за час они успевали споить полвагона. Если один – всего треть вагона. Мы боялись их, как проказу.

Бедолагу военкома из Гаврилово-Посадского района за этих призывников ругали ругмя, на каждом совещании у облвоенкома с него снимали скальп, а что военком сделает, если и отцы, и деды, и прадеды этих ребят уходили в армию исключительно на бровях. Традиция такая.

Основой традиции был спиртзавод, расположенный на территории Гаврилово-Посадского района, на котором в лучшие времена трудилось чуть не полрайона. В 2000-е спиртзавод закрыли, и местные призывники стали прибывать на сборный пункт, как все, трезвые.

А пока Гаврилово-Посадского призывники начинали пить еще дня за три до отправки на сборный пункт. От родимого порога до ворот облвоенкомата они неотрывно сосали разбавленный спирт, как младенцы соску.

В остальном день прошел без приключений. Палицын сформировал несколько мелких команд, которые в тот же день на московском поезде убыли к месту службы. А Гаврилово-Посадских ребят поместили в отдельный класс, где они отоспались и наутро стали похожи на призывников…

…На следующий день из новостей курилки узнал, что старший команды из крупного волжского города Кинешма забыл в поезде воинские документы на свою команду. Понял это он, только когда привел свой отряд в облвоенкомат. Оставив своих людей у дверей военкомата, прапорщик бросился на вокзал, к вокзальному отделению милиции, верно рассудив, что поезд уже не догнать, а проводник мог передать оставленные вещи в комнату милиции вокзала. И точно, там его уже ждали и сумку с военными билетами отдали. Реактивный прапорщик тут же улетел в облвоенкомат. Всего-то минут за сорок обернулся, для призыва некритично, но уж если не везет, то не везет.

Призывники из Кинешмы несмотря на завет прапорщика «стоять здесь и никуда», потихоньку стали разбредаться, кто-то пивка принял, кто-то ушел «тут рядом» к знакомым. Но все же костяк команды, а было их 12 человек, стоял на месте. В это время облвоенком полковник Коноплев решил проведать призывной отдел и, конечно же, наткнулся на этих беспризорников. А дальше как в армии. Почему Кинешемская команда стоит у дверей, «как стадо баранов», никто объяснить не смог, дежурный по сборному пункту о них ничего не знал, оперативный дежурный облвоенкомата контроль за несением службы подчиненным нарядом не осуществлял. Это я уже почти цитирую приказ военного комиссара области о наказании виновных.

Что там было дальше… Ну, вызвали Кинешемского военкома, дабы он лично… А прапорщик, мордованный больше всех, мне понравился. Не раскис, собрал своих «баранов» и дальше действовал грамотно. А документы… Бывает. Чего только не бывает…

Формировали в этот день несколько команд, но больших, по 40—45 человек. Одна была настолько серьезная, что представитель воинской части, прибывший за молодым пополнением, сам сидел с нами и участвовал в комплектовании. Вообще-то, им и положено – участвовать в комплектовании, но офицерам, прибывшим из войск, неохота тратить время на такую ерунду.

А этот капитан сидел с нами, и не просто сидел, а активно мешал Палицыну комплектовать команду. Палицын вежливо указывал капитану, что внешность будущего солдата не имеет решающего значения при зачислении в формируемую команду, если это не кремлевский полк. Туда и правда требовали предназначать ребят с благообразной внешностью. Но формировался не кремлевский полк. И довод капитана «У меня такое чувство» тоже не является основанием для замены зачисленного в команду призывника на «вон того пацана».

А капитан и, правда, обнаглел. Вообще-то я уже с позиций военного комиссариата на это смотрел, а когда был в войсках, знал, как командование прессует офицеров, привозивших молодое пополнение. И тоже удивлялся, где они таких имбецилов находят.

– Все отребье тебе скинули! – орал, помню, начальник штаба дивизии на офицера оргмоботделения, который привез призывников с 9-классным образованием.

Этот капитан, наверное, тоже представлял себе подобную сцену и изо всех сил старался отобрать ребят с хорошими данными. Но такое добросовестное отношение к своим обязанностям со стороны представителей войск, скорей, было редкостью. Нечасто они так себя вели. Обычно старшие из войск безразлично принимали сформированные для них команды и убывали к себе. Надо сказать, что и Палицын формировал команды достаточно принципиально. Команды укомплектовывались строго по тем требованиям, которые необходимы для данных видов и родов войск. Этого же, кстати, требовали и от районных военкоматов при отправке призванных ребят на сборный пункт. Правда, в районах, на земле, все было немного по-другому. Не то чтобы мы не стремились предназначать призывников строго в соответствии с требованиями к комплектуемым командам, просто не всегда тот призывной ресурс, который у нас был, соответствовал тому, что требовалось. Но об этом потом. В общем, с капитаном Палицын сражался долго, допоздна. По очкам победил Палицын. Основной его козырь был: