Туда, где светлячки

В этот миг я растворилась в нём – моё тело растеклось у него на руках, а душа парила где-то в облаках. Все заботы, все страхи, все сомнения остались позади. Я просто была – только он и я, и никакие слова не могли передать ту магию, что мы создали вдвоём. Это был мой первый поцелуй, и он стал началом чего-то, что обещало быть гораздо большим, чем я могла себе представить. Так мне хотелось верить, сомнения стали меньше, но не пропали совсем, шепча, что Джон просто не знает, кто перед ним.

– Я буду скучать и очень ждать тебя, – нежно прошептал Джон, когда поцелуй закончился.

Я хотела ему ответить, но в кустах что-то зашевелилось. Я спрыгнула с перекладины и спряталась за спину Джона.

– Эй, мышка, трусишка, это должно быть просто кошка, – посмеялся Джон, взял мою руку в свою и чмокнул в макушку.

Мы пошли в сторону дома, держась за руки, как настоящая пара. Как Минди и Марк, мне всегда хотелось идти вот так же. И это случилось! Я была на седьмом небе от счастья. Хотелось петь, прыгать и летать… Но у садовой калитки пришлось расстаться.

Джон подарил мне ещё один поцелуй и, нежно взяв за подбородок пальцами, прошептал заветные слова: – Я влюблён в тебя, Джоан Бредли.

И растворился в темноте прежде, чем я успела что-то ответить. Он влюблён в меня!!! Не верится!

Я развернулась и, ватными от счастья ногами, зашагала в сторону дома, ускорив шаг проходя мимо подвала. Всё-таки, рассказ друзей сильно напугал меня, мне показалось что из подвала действительно слышны шумы и там кто, то есть, я попыталась отогнать страх, заскочив в дом и заперев дверь.

Меня встретила тишина. Не горела ни одна лампочка. Сердце ёкнуло от страха. Где же все? Друзья нагнали невесть откуда пришедшего ужаса, и теперь дом пугал, эйфория от поцелуя быстро улетучивалась.

– К-к-кристин? – крикнула я в пустоту.

Когда сильно боишься, привычные вещи выполнять становится сложнее. Я никак не могла нащупать выключатель. От этого паниковала ещё больше и уже истерично шарила по стене пальцами.

– Тётушка Нэтали! – едва не плача, кричала я.

Выключатель нашёлся. Я была рада свету на кухне и готова была сидеть здесь до утра, но нужно было найти семью – вдруг они в беде. Я уже видела бездыханное тело тётушки и привязанную Кристин в крови. Я решительно взяла нож и осторожно направилась в темноту.

– Кто-нибудь есть? – что-то гулко стукнуло в темноте. На глазах выступили слёзы от ужаса. Я направила нож в сторону шума.

– СЮРПРИЗ!!!! – хор голосов. Свет резко включили, заставив сощуриться. Мои друзья с тётушкой и Кристин стояли в разных позах и таращились на меня во все глаза. Вместо улыбок – непонимание.

А я так и стояла, сильно сжимая нож в руках.

– Можно я это заберу? – Джон аккуратно забрал нож.

Первая взорвала смехом Мо, но вскоре волна истеричного хохота накрыла и всех остальных.

Парадная была украшена шарами, а по бокам находились столы с угощениями: индейка, тарталетки, канапе, салаты, пирожные всех форм и расцветок украшали столы. Неудивительно, что друзья согласились занять весь день позированием. Даже Мо не сильно возмущалась потерянным временем, ведь тётушке пришлось попотеть не мало часов, чтобы наготовить такие яства. А я могла бы заметить что-то неладное, не увлекись так сильно рисованием.

Я всё ещё находилась в шоке, стояла, как истукан. В дверь постучали, и Кристин, весело прыгая, пошла открывать.

– Ой, ну ты и заставила нас подождать. Сидеть так долго в одной позе – не для меня, – пожаловалась тётушка Нэталин. Судя по слегка сдувшимся шарикам, они ждали действительно долго. Мы с Джоном потеряли счёт времени.

– Это она ещё не заставляла вас позировать, – отозвалась Минди. Подруга выглядела шикарно: белые кудри, розовое платье, блестки. Понятно, почему они ушли раньше всех.

– Это и правда было долго. Чем ты её отвлек, проказник Джон? – спросила Мо.

– А вот и выпивка подоспела, – не ответил улыбающийся во весь рот Джон, принимая пакетом со звенящими бутылками у только что вошедшего Марка.

Всё встало на свои места. Джон просто отвлекал меня и, конечно, просветил Марка на счет способов отвлечения. Стало обидно. Очень обидно.

Но я улыбнулась, старалась не подавать вида. Весь вечер мы смеялись и пили вино. Благоразумия тётушки Нэталин хватало только для того, чтобы не наливать Кристин, но та справлялась сама, сделав пару глотков из чьего-то стакана. Судя по сморщенной моське девочки, вино не произвело впечатления. «Ведь в доме тётушки Нэт запретов нет!»

Я решительно сторонилась Джона; в груди жгла обида и злость. Я не хотела вспылить и устроить скандал. В голове рисовались картины, как они с Марком придумывают план. Я так и слышала, как Марк даёт советы на счёт поцелуев, как Джон просил его успокоиться, ведь я легкая добыча. Моя больная фантазия не успокаивалась и наносила удары всё глубже и больнее. «Конечно, он ничего к тебе не испытывает», – заверял внутренний голос. – «Самая ярая фанатка Джона – Молли, в сто раз лучше тебя. Выше, стройнее, красивее, популярнее. А он даже на неё не обращает внимания, куда тебя, глупая…»

Я с грустью смотрела на ошметки лопнувшего шарика на полу и пила вино из большого фужера. Видимо, только этот жалкий кусок резины и мог понять моё состояние. Я ведь тоже только недавно парила в воздухе, а сейчас оказалась на самом дне.

«Наивная, глупая девчонка. Что ты о себе возомнила, Джоан?» – внутренний голос не унимался, заставляя давить слёзы.

Звучал заводной рок-н-ролл, все веселились. Мо травила анекдоты. Минди учила красить губы Кристин перед большим зеркалом. Тётушка предлагала мне что-нибудь съесть, рассказывая, как готовила индейку и тарталетки. Марк и Джон о чём-то шептались в углу. Они, должно быть, обсуждают, какая я идиотка. Струна лопнула.

– Я схожу… мне надо… – выпалила я и быстро ретировалась на кухню.

На кухне подрагивал свет лампочки. Я открыла кран и умыла лицо; слёзы предательски капали.

– Вот же дура. Надо было просто оттолкнуть его, свести всё к шутке, – безмолвно казнила я себя, склонившись над раковиной.

Кто-то тихонько взял меня за плечи и развернул. Обеспокоенное лицо Джона возникло из неоткуда; я спешно отвела глаза.

– Что случилось, мышка? – Джон взял меня за руку.

– Ничего, – я одёрнула руку и попыталась выйти. Джон не шелохнулся. Я оставалась зажатой между раковиной и ним.

– Я просто испугалась – это жестоко, Джон! Дай пройти! – я толкнула его в грудь. Джон устоял.

– Это просто вечеринка-сюрприз. Так все делают, – Джон попытался взять меня за подбородок. Я отбросила его руку.

– Пожалуйста, дай пройти. Я оценила ваш план и все ваши шутки, – я сделала акцент на слово «ваши». – Ты отлично меня отвлек.

– Аааа, – заулыбался Джон. – Вот в чём дело!

Я оказалась в ещё более глупом положении, и это придавало мне сил. Я сильно толкнула Джона и пошла к выходу. Он схватил меня за руку и притянул к себе.

– Я влюблён в тебя, Джоан! – я пыталась вырваться, но Джон прижимал меня только сильнее. – Пожалуйста, послушай: никто не шутил. Я влюбился, когда впервые увидел тебя, ещё тогда, когда вы впервые проехали на машине. Ты, наверное, и не помнишь.

Помню. – не произнесла я.

Я недоверчиво хмыкнула и отвела глаза.

«Конечно, а тот табун девчонок во главе с Молли Хантер просто так за ним бегает. В этом списке ты будешь последней», – взбесился внутренний голос.

Джон слегка встряхнул меня, заставив посмотреть в глаза.

– Ты себе не представляешь, какая ты замечательная. Как светятся твои серые глаза. Я даже не думал, что серый может светиться. Какое чистое и доброе у тебя сердце. Если бы ты видела себя со стороны… Я знаю, я виноват… – Джон разволновался. – Я знаю, что ты обо мне думаешь…

«Конечно, мистер коллекционер. Решил попробовать кого-то похуже», – гулко заметил внутренний судья. Я предприняла последнюю попытку вырваться, но Джон вернул меня на место.

– Ты и только ты мне нужна. Я люблю тебя, Джоан, – парень наконец отпустил меня. Я не ушла. В голове был кавардак, мы все изрядно выпили, и я хотела было открыть рот, как за спиной раздался возглас умиления.

Это Минди не выдержала и охнула; из двери торчали головы Минди и Мо. Как же я сразу не заметила, что утих фон смеха девчонок. Мы с Джоном стояли красные с ног до головы. Нам пришлось выйти из кухни. Без лишних слов все догадались.

– Джон – хороший мальчик, – тётушка Нэт слегка толкнула меня в бок локтем.

Ближе к полуночи мы проводили ораву и разошлись по койкам, решив разобраться с посудой завтра. Я лежала в постели и задумчиво таращилась в потолок. И всё-таки не сходилось; они должны были договориться о поцелуях. Иначе бы Марк не успел нарисовать нас и подбросить бумагу. Даже если они и договорились, Джон говорил серьёзно. Внутренний голос ещё недоверчиво бубнил, но внятных сомнений не оставалось. Я уснула.

***

Утро последнего дня было солнечным. Я хотела встать пораньше и помочь с уборкой, но к 7 утра всё было уже прибрано. Тётушка привычно стояла у плиты. Банана не было. Кристин мучила скрипку в своей комнате.

– А где банан? – удивилась я. Пёс никогда не пропускал завтрак.

– Гуляет где-то. Может, хлебнул вчера винца и проснулась вторая молодость? Я сама чуть не уехала на танцы, – засмеялась милая тётушка.

Голова была тяжёлой после вчерашнего веселья. Я задумчиво начала рисовать Банана на бальных танцах с моноклем в глазу в реверансе перед напыщенной пудилихой. Кристин спустилась.

– А где банан? – повторила мой вопрос девочка.

– Он оставил тебе записку, – я протянула листочек с корректурой; Кристин засмеялась. – Мама, смотри!

– Я думаю, наш Банан лучше танцует кантри, – тётушка засмеялась.

После завтрака я поплелась собирать вещи и переодеваться, одев строгие платья от именитого дизайнера, начищая туфли и делая тугой хвост. Было грустно. Я мечтала, чтобы родители оставили меня здесь хотя бы ещё на один день, чтобы остаться с Джоном. Я не хотела возвращаться в большой город, в школу, где меня либо не замечают, либо издеваются. Красотка Стейси и её подружки наверняка наготовили много шуток про серость и тень. Это последний год в школе, но свободой не пахнет.

– Может, тебе пойти в бухгалтера или секретарши? – спросила мама. – Там не нужно… знаешь… выделяться.

У мамы был талант вроде предлагать помощь, но в то же время унижать человека.

Мы проезжали мимо дома Джима Миллера и его мамы. Женщина, скрюченная, суетилась по двору.

– Так ей и надо, – прыснула мама. – Будет знать, как разевать свой рот.

Мама была уже в курсе главной драмы лета. Мне стало жаль женщину: она, конечно, виновата, но не настолько, чтобы ломать ей жизнь. Около дома стоял Джим и внимательно провожал взглядом нашу машину. Я с ним даже не попрощалась; попросту забыла выйти с утра к изгороди, где мы условились встретиться. Стало стыдно.

Мы проезжали по аллее. Возле «нашего» дерева стопились друзья. Бо забавно махал своей шляпой, и ребята кричали в след: «Пока-пока!» Джон вышел на дорогу как тогда, когда в детстве мы впервые увиделись. В сердце защемила тоска.

– Этот сброд твои друзья? – якобы запамятовала мама.

Я молчала и уже начала отсчитывать дни до следующего приезда. Хотя следующее лето обещало быть без Минди – она воинственно собиралась в Нью-Йорк – и соответственно без Марка. Он наверняка поедет за своей девушкой

Глава 4 Я буду

Дни летели один за другим. Всё, что меня спасало в череде неприятностей дома, в школе и снова неприятностей дома, – это были письма. У нас, конечно, был телефон, и не один, но мама нервничала, когда я занимала его надолго, и так и норовила подслушать разговоры. Так что я подпрыгивала от счастья, как щенок, стоило заметить белый краешек конверта в почтовом ящике.

Из писем Кристин я узнала, что Банан вернулся, но с поломанными рёбрами. То ли какие-то хулиганы пинали несчастную собаку, то ли его сбила машина, но всё закончилось хорошо. Ветеринар вылечил беднягу, но Банан ещё долго будет ходить в собачьем корсете. В ответ я отправила рисунок Банана на светском балу в корсете и пушистом платье. Кристин, в свою очередь, отправила фотографию с её первого концерта. Юная скрипачка с гордой мамой держала какой-то сертификат.

Мо и Бо писали всегда вместе, причём на одном листе бумаги. Подписи сильно отличались. Бо старательно выводил каждую букву и старался простым, но культурным языком рассказать о случившемся. В неожиданных местах возникала его безумная сестра.

«Я не хочу хвастаться, но думаю, стоит сообщить, что еду на соревнования. Очень надеюсь победить», – аккуратно писал Бо. «Конечно, победит! У него уже морда похожа на кирпич от тренировок!» – размашисто добавляла следом Мо. Я смеялась, когда читала такие странные сообщения. Мне казалось, что они действительно рядом и я слышу голоса друзей.

Из писем сестры и брата я узнала, что Джон работает в автомобильной мастерской некоего Ларри после школы. Джим всё так же отлынивает от школы, а Минди и Марк без конца ссорятся.

Марк прислал открытки со скудными поздравлениями, а Минди писала, что Марк её ограничивает и давит мечты о большом городе. Его чопорные родители заносчиво вели себя на совместном ужине и рассмеялись, когда она сказала о своей мечте. Минди писала, что всё-таки решила стать дизайнером, а не актрисой и не танцовщицей, как уверяла меня в предыдущих письмах. Я посоветовала ей отослать свои эскизы в главные дома моды в ответном письме и добавила, что верю в неё.

Джим писал почти каждый день. Я удивлялась, как он находил темы. Ведь про школу он не рассказывал, про мать тоже, а про отца не было ни строчки. Поэтому словами виртуозно рисовал природу, осенний городок, которого я никогда не видела, в жёлтых и бордовых листьях. Старательно рассказывал, как всё «золото» осыпалось, и однажды утром всё покрылось белым пушистым снегом. Мы обсуждали книги, эссе и задания по всем предметам. После Нового года он рассказал, что ему подарили настоящий пистолет и гантели на Рождество, и Джим намерен удивить меня своей крутизной, когда я вернусь. Я подумала, что это отец приезжал и сделал широкий жест как компенсацию за его отсутствие в жизни мальчика. Если он хотя бы каплей похож на мою мать, то обязательно сопроводил свой презент словами «поддержки» – что-то типа «будь мужиком, сын, хоть тебе это и тяжело». По той же схеме моя мама подарила мне чемодан дорогой косметики и духов, новую сумочку. Но стоило мне предстать перед родителями с кривыми стрелками и новой сумочкой, не подходящей к туфлям, как папа снисходительно засмеялся, а мама наградила вздохом разочарования:

– А говорят у художников есть чувство стиля, не зря ты проиграла – комментировала она.

Я привычно подавила слёзы и вышла проверить почту. К моему счастью, в ящике был спасительный конверт, конечно от Джона. Я прижала к груди заветную бумагу и засела в своей ванной.

Он писал часто, но до рекордсмена Джима ему было далеко. Я трепетно вскрыла письмо, перевернула, чтобы достать лист, и в мою ладонь упало что-то твёрдое. Это было маленькое серебряное сердечко, подвеска с цепочкой. Джон был не из богатой семьи, и ему пришлось немало поработать, чтобы позволить себе такой подарок. Я сжала в ладони маленький кусочек серебра; металл потеплел. В коротком письме говорилось, что он очень скучает и думает обо мне каждый день. На душе стало мягко и спокойно. Я встала перед зеркалом и надела цепочку. Кулон поблескивал на свету. И ничего, что стрелки кривые – зато Джон меня любит такой.

***

Пришла весна, настал день моего семнадцатилетия. С самого утра я караулила ежегодную посылку от друзей. Как только желанный ящик оказался у меня в руках, я с немалым усилием воли заставила себя оставить его неоткрытым и бережно положила под кровать. Мы отпраздновали день рождения дома, ведь, как колко заметила мама, «друзей у меня нет». Я выслушала сухие поздравления от отца и ностальгирующую историю мамы о том, как она была популярна в свои 17. Приняла подарки: книги, духи, проспекты с информацией об университетах страны. Отец горделиво заверил, что я смогу учиться в любом из них, и мне нужно определиться с выбором до конца лета. Мама взбеленились, что я безответственно отношусь к будущему, и мне следует дать ответ уже сейчас. Как только каторжная вечеринка закончилась, я поспешила в свою комнату принимать «пилюлю» радости в виде деревянного ящичка из любимого городка.

В посылке оказался ворох открыток под слоем разноцветных бумажек. На каждом маленьком листочке были разные короткие послания. «Ты хорошая!», «И добрая!» – всем своим красноречием заверял аккуратным почерком Бо. «Спасибо, что веришь в меня!» – благодарила Минди, заканчивая предложение сердечком. «Будь всегда такой красивой!» – желала аристократичная надпись Марка. «НЕ БУДЬ ГРУСНОЙ КАКАШКОЙ, КРАСОТКА!» – весело кричала надпись Мо. «Я скучаю по тебе, моя мышка!» – говорил мне через красный листик Джон. В щеки ударил жар.

На дне ящика лежали подарки. Красивая свеча темно-синего цвета от Минди была завернута в крафтовую бумагу и пахла сиренью. Минди по своему обыкновению украсила свечку фиолетовыми бусинами, аккуратно впаянными в воск, что ещё больше укрепляло ассоциацию с сиренью. Я бережно поставила подарок на прикроватную тумбочку.

Розовое складное зеркальце с камнями от Марка. Тяжелая штука, – заметила я. Марк руководствовался тремя правилами при выборе презента для девочек: подарок непременно должен быть розовым, дорогим и связанным с красотой. Впрочем, и меня, и Минди всё устраивало. Только Мо не всегда могла оценить всю «фантазию», с которой подходил Марк к выбору, и заставляла его краснеть, уставившись на него с пудрой в руках. Дорогая вещь отправилась в дорогую сумочку.

Мо и Бо подарили мне игрушку в зеленой шляпке. Я рассмеялась: кукла была сшита наспех, глаза на разной высоте, руки и ноги разного размера. Явно работа Мо. Но шляпа, шляпа была сшита с большой любовью и аккуратностью. Я так и видела, как огромный Бо держит своими ручищами маленькую иголочку и шьет каждый вечер. Шляпа была почти как у него, напоминала рыбацкую, но из новенькой темно-зеленой ткани и с красивым пером на боку.

Я в очередной раз запустила руку в коробку. Лаковый чехол лег в ладонь. Я нетерпеливо открыла подарок – часы. Маленькие серебряные часики едва слышно тикали. На обратной стороне циферблата красовалась выгравированная надпись: «Я считаю минуты до встречи с тобой. Твой Джон». Так трогательно! «Я тоже скучаю по тебе, прости, что не могу сказать, что люблю тебя. Это ведь так, я люблю, но я же просто трусливая мышка», – думала я, синхронно отсчитывая секунды с драгоценными часиками.

Я отчаянно пыталась писать слова любви на бумаге каждый день, но комкала и выбрасывала листы в урну. Вместо этого я часто высылала друзьям посылки. Бо получал новые перчатки и всякие непонятные для меня штуки для бокса. Мо вручались все новинки из магазина приколов. Минди доставались все новомодные шмотки – как мои, так и мамины. Маме быстро надоедали вещи, поэтому она и не замечала пропажи. А Джон и Марк получали рыболовные снасти, ножи и папин коллекционный алкоголь. Я не хотела их подкупать, просто не могла выразить любовь словами. Меня этому не учили. Меня учили выражаться «материально».

Заканчивалась весна. В карманах еще оставались непрочитанные записки, и я шла на экзамен. В почтовом ящике я нашла запоздалое поздравление от Джима и подарок – позолоченную ручку. Без труда заполнив тест раньше отведенного времени, я запустила руку в карман. «Я люблю тебя, Джоан!» – громом ударила надпись на розовом листочке. Я вылетела из класса, по пути кинув экзаменационный лист и позабыла осиротевшую ручку на столе. Быстрым, решительным шагом направилась вдоль улицы.

«Я должна! Я хочу ему это сказать!» Влетев на почтовую станцию, я выбрала самую яркую и самую романтичную открытку. На красном фоне сидела скромная мышка и протягивала сердечко читавшему.

«Я люблю тебя, Джон! И считаю минуты до нашей встречи. Мне невыносима мысль, что ты так далеко. Пожалуйста, не отпускай меня больше!» – подписала и решительно бросила в ящик.

Красная от решимости, но довольная собой, я шла домой.

«Да он поспорил: как только ты ему признаешься, он тебя бросит», – подло загудел голос. Каждый новый шаг становился всё более неуверенным: «Они дружат с тобой из-за подарков, сама по себе ты ничего не стоишь».

Я уже плелась до дома, понурив голову. Хотелось ограбить почту и забрать открытку обратно. Дома меня ждали новые неприятности. Мама сидела в кресле и держала в руке помятые листки. Её лицо было спокойным и внимательным. Она подняла на меня свои серые, почти прозрачные глаза.

– Как экзамены, Джоан? – протянула мама. Я узнала этот тон с первого слога. Отчаянно захотелось выпрыгнуть в окно.

– Я думаю, хорошо, – неуверенно объяснила я, перебирая ответы в голове. Может, я что-то не знаю, я перепутала ответы и позвонил директор.

– Кто такой Джон? – ледяным голосом поинтересовалась мама. Сердце упало в пятки. Мама держала мои черновики с признаниями в любви.

– Никто! – крикнула я и побежала в свою комнату. Я щелкнула замком и привалилась к двери спиной. Пол уходил из-под ног, в голове отчаянно скакали мысли.

– Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю! – кричала в закрытую дверь мать. Я запрыгнула в кровать прямо в одежде и накрылась одеялом.

– Ты никуда не поедешь этим летом! ЗАБУДЬ ОБ ЭТОМ! – Мама ударила кулаком о дверь, продолжая ругаться.

Я плакала навзрыд, прижимая к себе куклу от Мо и Бо. Это конец. Лучше бы друзья подарили мне верёвку и мыло. Позже я услышала крики уже из кухни. Мама разговаривала с тётушкой Нэт.

Пожалуйста, Нэталин, справься с ней – умоляла я.

– Что за Джон, Нэталин? – орала мама.

– Это какой-то деревенский нищий быдло! Что значит «успокойся»? Ты понимаешь, сколько сил я вкладываю… мне не нужно, чтобы она нагуляла выродка!

– Да иди ты, Нэталин! – мама громко бросила трубку.

– Ах ты дрянь! – мама барабанила в дверь кулаками. – Неблагодарная дрянь без способностей и желаний. Зачем мы тянем тебя, чертова амёба?!

Я зажала уши руками и поняла, что этот жест для меня до боли привычен. Из груди вырвался протяжный стон и плач – даже не плач, а бесшумная истерика. Я скатилась с кровати и обняла себя за колени. Крики удалялись на кухню, и наступила долгожданная темнота. Я так и не разобралась, потеряла ли сознание или уснула. Но когда открыла глаза, стояла уже ночь. Правая часть тела сильно затекла и замёрзла от холодного, твёрдого пола. Я присела и привалилась к кровати. Когда слух пришёл в норму, я услышала новую порцию криков. В этот раз ругались оба родителя.

– Либо оставляй её здесь, и сама оставайся, либо вези в деревню! – орал отец.

Я приложила ухо к двери, чтобы слышать лучше.

– Я не уверена, что этот Джон не из её школы! Ты меня вообще слышишь? – кричала мама.

– Тогда отвези её в эту чертову деревню! – отрезал отец и зашагал по коридору мимо моей комнаты.

– А если это деревенский увалень? Ты об этом подумал? – не унималась мать, стук каблуков пронесся в сторону отца.

– Слушай, не смей портить наш отпуск! Либо деревня, либо пусть остаётся здесь с тобой, – дверь хлопнула, ознаменовав конец разговора. Отец поехал ужинать с кем-то другим.

На кухне что-то разбилось. Наверняка, кружка полетела в закрытую за отцом дверь. Я подбежала к окну. Отец сел в такси. Сегодня он не придёт, он никогда не возвращается домой, когда едет на такси. Я не могла сказать, счастливая ли они пара; в газетных заголовках и общественных местах они, безусловно, пытались такими казаться.

Мама отчаянно ударила в дверь моей комнаты.

– Это всё из-за тебя, Джоан! – крикнула она в гневе. – Это всё твоя вина! Слышишь?

«Ты разваливаешь семью, ничтожество», – подытожил внутренний голос. Я не спала всю ночь. Всё писала и писала на бумаге уже другие фразы. Не про любовь, а то, что диктовал мне внутренний голос: «Ты ничтожество, Джоан. Ты плохо выглядишь, ты глупая, ты никому не нужна, ты во всём виновата». Ручка протыкала и рвала бумагу; я обводила буквы, пытаясь сбросить их на бумагу. Пусть прекратят!

***

В дверь постучали.

– Джоан, вставай. Последний экзамен! – напомнила мама, как ни в чём не бывало.

Я опомнилась за столом: в лицо бил солнечный свет. Передо мной лежала изуродованная страшными чернильными словами бумага. Я скомкала листы и, научившись на своих ошибках, засунула страшные послания в глубину шкафа, на самую верхнюю полку.

Дальше всё было как во сне. Я еле добралась до зеркала: черные круги под глазами, измождённая бледная кожа, красные от слёз глаза. Мама извинилась и обняла меня, выбрала для меня одежду.

Мы доехали до школы. Мама зашла в класс и обсудила мой болезненный вид с учителем. Я выслушала все насмешки и села за стол. Раздали тесты с каким-то непонятным мне языком. Буквы прыгали и петляли. Я наугад проставила ответы и уставилась в стену. Мне уже было без разницы. Это не имеет значения.