Русская самодержица Елизавета

Главным фактором в управлении и политике эпохи Елизаветы Петровны С.Ф. Платонов считал перемены в положении сословий дворянства и крестьянства. Самодержица всероссийская закрепила указом 1758 года право дворян иметь крепостных крестьян и «недвижимые имения». Это право превратилось в сословную привилегию, и резко отделило дворян от низших классов, то есть, дворянство получало статус привилегированного сословия в Российской империи и наследовало эти привилегии. Историк-позитивист подчеркивал, что возвышение дворянства было связано с ухудшением быта и уменьшением прав крестьянства. Передача крестьян «исключительно» в дворянское владение крепче привязывала их к определенному кругу владельцев, закон увеличивал власть помещика над крестьянами. Платонов писал: «Право передачи крестьян было расширено: в 1760 г. помещику дано было право ссылать неисправных крестьян в Сибирь, причем правительство считало каждого сосланного как бы за рекрута, данного помещиком в казну; наконец, крестьяне были лишены права входить в денежные обязательства без позволения своих владельцев»45. Иными словами, по утверждению историка, правительство передавало дворянам часть своих функций и власти над крестьянами, и это создавало условия для дальнейшего усиления крепостного права. Справедливости ради, надо признать, что во времена царствования Елизаветы Романовой, ссылаемые «неисправные» крестьяне обустраивались в местах высылки на поселение за счет государственной казны. При Екатерине II «неисправных» крестьян, высылаемых в Сибирь, приравняли к ссылаемым на каторгу.

Известный отечественный историк, работавший на рубеже двух веков XIX и XX, также отмечал, что в елизаветинскую эпоху дворянство по-прежнему стремилось избегать государственной службы. Но, как и раньше «службу с дворян» «спрашивали строго»: за неявку на службу на них налагались «суровые кары». Правительство Елизаветы не решалось снять с дворян обязанность службы или облегчить ее, оно опасалось «остаться без людей».

Об управлении во времена дочери Петра I С.Ф. Платонов писал: «Хотя Елизавета не во всем была верна духу своего отца, хотя ее царствование не внесло полного благоустройства в жизнь народа (сама Елизавета в конце царствования сознавалась, что зло, с которым она боролась, «пресечения не имеет»), однако народ оценил и гуманность, и национальность ее правления. Отдохнувшее под властью русских людей, в течение мирных лет, народное чувство понимало, кому оно обязано долгим спокойствием, и Елизавета царствовала спокойно и стала весьма популярной государыней; можно сказать, что славой и популярностью своей в народе, она обязана много своему Сенату. В этом оправдание правивших в Сенате «случайных людей» Елизаветы, о которых так незаслуженно зло отозвалась Екатерина»46. Иными словами, если коротко характеризовать отношение Платонова к эпохе царствования самодержицы Елизаветы, то для него это была эпоха «немногих славных дел» и отсутствия «системы». Саму Елизавету Романову он считал энергичным правителем, которая при этом не всегда могла управлять своими «сотрудниками». Историк-монархист осуждал невозвращение к начинаниям Петра Первого в отличие от Соловьева, который считал, что движение вперед в елизаветинскую эпоху было гораздо дальше, чем в петровскую. Академик С.Ф. Платонов уделял большое внимание усилению в Российской Империи крепостного права в 40–50-е годы XVIII века, считал, что сословие дворян во времена правления самодержицы Елизаветы начало превращаться в класс общества, стремившийся освободиться от государственной службы. Платонов отмечал, что правление Елизаветы Петровны встречало в трудах историков различные оценки, но сам он все же признавал, что, несмотря на некоторые промахи, было много дел, которые могли охарактеризовать эпоху российской Елизаветы I благоприятной для подданных.

Подводя итоги вышесказанному, нужно подчеркнуть, что историк-государственник постарался дать объективные оценки самой Елизавете Романовой, экономике, внешней политике и межсословным отношениям ее эпохи. Одним словом, Платонов придерживался позитивистского направления в изучении елизаветинского царствования, кроме того расширил источниковедческую базу исследуемого периода. С.Ф. Платонов был убежден, что елизаветинская эпоха была самобытной; самодержицу Елизавету называл крупным законодателем, заложившей базу для последующих реформ в различных областях русской жизни. Автор этих строк считает, это утверждение историка-позитивиста, безусловно, характеризует царствующую Елизавету Романову как государственного деятеля.

В начале ХХ века, кроме упомянутых выше В.О. Ключевского и С.Ф. Платонова о русской Елизавете и ее царствовании, писал К. Валишевский (1849–1935 гг.). Книга француза польского происхождения «Дочь Петра Великого» вышла в 1909 году, одновременно с «Сочинениями» В.О. Ключевского, посвященными елизаветинской эпохе. Для создания труда Казимир Валишевский использовал источниковедческую базу, созданную С.М. Соловьевым и личную переписку современников самодержицы Елизаветы. Также источниковедческая база его исследования была расширена архивами французского министерства иностранных дел и мемуарами иностранцев современников российской императрицы Елизаветы. Абсолютное доверие историка к последним, несколько снижает степень объективизма исследования К. Валишевского. В книге «Дочь Петра Великого» автор составил неоднозначный портрет всероссийской самодержицы Елизаветы и ее эпохи. Используя для создания книги воспоминания ее современников, он пытался порой анализировать эти источники, но чаще верил им безоговорочно.

Исследуя царствование самодержавицы Елизаветы, Валишевский не мог не остановиться на ее характере. Он подчеркивал: «Елизавета ни своим нравом, от природы безпечным и причудливым, ни небрежным воспитанием, полученным ею, не была подготовлена к занятию престола. Но в качестве дочери Полтавского героя, ей все же удалось вознести славу русскаго оружия, впервые боровшагося в сердце Западной Европы с грознейшим из противников, на высоту едвали превзойденную им с той поры»47. Француз, польского происхождения, отмечал невоспитанность и неопытность самодержицы, отсутствие у Елизаветы знаний и умений компенсировалось более мягким, в сравнении с Петром I, нравом, что способствовало смягчению правил поведения в российском обществе середины ХVIII века. Он считал, что кроме стремления смягчить нравы подданных, она старалась привить придворным художественный вкус. Впрочем, по мнению писателя Валишевского, осознание собственного величия и важности дел не переходило у российской Елизаветы I в стремление усердно трудиться и ответственно выполнять свои обязанности.

К. Валишевский указывал на необразованность Елизаветы Петровны: несмотря на знание французского и немецкого языков и умение одеваться, она умерла убежденная, что до Британии можно добраться, «не переезжая» моря. Впрочем, одновременно, он отмечал остроумие государыни Елизаветы, ее веселость и изящество. «Если прибавить ко всему этому основательное знакомство с французскими модами – с этой стороны она была безупречной, – она могла бы сойти за образованную женщину и не в одной России, сохраняя, однако, при этом и специфически русския черты. Хотя она и ценила беседы с маркизом Шетарди, наслаждаясь в них тонкостью французского ума, она все же предпочитала им болтовню старых сплетниц, окружавших ее, и более любила шутки своего истопника, чем мадригалы молодого дипломата. Была ли она умна? Да, до известной степени»48 – писал историк.

Автор книги «Дочь Петра Великого» порой слишком доверял негативным оценкам современников-дипломатов, в частности, прусского посла Акселя фон Мардефельда и французских дипломатов. Но при этом Валишевский отмечал гуманные наклонности императрицы, ее доброту, любовь к народу и то, что она считала «благо народа» «своим собственным». По его мнению, государыня Елизавета и ее соратники любили свою Родину до «фанатизма» и обладали «бешенной» энергией, что компенсировало некомпетентность, мотовство и подчас проявления жестокости, которые были свойственны всему народу и самодержице в том числе. Историк утверждал, что императрица Елизавета знала свой народ и любила его. «До фанатизма!… В этом слове я вижу источник энергии и силы сопротивления, которая, невзирая на видимый безпорядок, безтолочь, и ту бездну, куда, под управлением подобной государыни должна была бы провалиться страна и разстроиться все органы управления, не только сохранила нетронутым организм, пересозданный Петром Великим, и обезпечила его развитие, но и увеличила его мощь на столько, что сделала его способным наносить удары, колебавшие Европу.»49 – подчеркивал историк. По мнению автора данной работы, эти действия, несомненно, характеризуют Елизавету Романову, как великого государственного деятеля.

К. Валишевский писал о противоречивом характере российской Елизаветы I, в которой сочетались милосердие и жестокость, европейские и национальные вкусы. Она была, по его мнению, популярна в народе, имела тонкий вкус, много женского ума, была хитра, подозрительна и скрытна, до «фанатизма» любила свой народ, имела самое высокое мнение о своей персоне, так как считала себя представителем своего народа, который ценила «более всего». Писатель отмечал, что она стремилась смягчить нравы, но это смягчение происходило медленно, так как и государыня и весь народ находились еще под влиянием «варварских идеалов». Он, как и другие историки, писал о чрезмерной роскоши двора всевластной правительницы Елизаветы, о ее «непобедимой» лени.

По поводу присутствия иностранного элемента в русской жизни 40–50-х годов ХVIII века Валишевский утверждал, что, национализм, согласно мнению некоторых историков, воздвигнувший самодержицу Елизавету на престол, являлся мифом. Он считал, что иностранцы продолжали играть важную роль, особенно в офицерском корпусе и если они уходили, то заменить их было сложно. Что касается иностранного элемента в аппарате управления, то он (иностранный элемент), по мнению историка, играл «главную роль», хотя теперь иноземцы стояли за спинами русских вельмож. Он уверял, что в эпоху Елизаветы Петровны сочетались милосердие и жестокость, невежество и гений М.В. Ломоносова, религиозность и разврат. Экономика развивалась, по утверждению француза польского происхождения, но страдала от монополий в торговле, хотя смертная казнь и была отменена, но продолжались казни в провинции. К. Валишевский критиковал фаворитизм, страсть Елизаветы к роскоши и проблемы в экономике, существовавшие в ее эпоху, особенно это касалось монополий. Впрочем, одновременно отмечал, что определенные успехи были достигнуты в горнорудном деле, в создании текстильной промышленности и т.д.; к тому же правительство субсидировало и частные фабрики, и перспективные отрасли.

Характеризуя ближайших соратников дочери Петра Первого, историк называл Петра Шувалова энергичным человеком, сторонником прогресса и новшеств, проводником многих реформ: отмены внутренних таможен (1753г.), написания новых законов («Уложения»), реформирования армии и др. Валишевский писал: «Как законодатель, он связал свое имя с попыткой составления новаго Уложения, неудачной, как и многия до и после него, но тем не менее составлявшей значительный шаг вперед. Как администратор, он упразднением внутренних таможен, последовавшим по его настояниям, отвел себе почетное место в экономической истории своей страны»50. Главными недостатками Петра Шувалова писатель называл пристрастие к женщинам и роскоши, и мотовство, испортившее ему жизнь. Ивана Шувалова «по своим» «культурным наклонностям» К. Валишевский считал инициатором сближения с Францией. Также он отмечал взяточничество соратников самодержицы, в частности, А.П. Бестужева-Рюмина. Кроме того, у всех соратников Елизаветы Романовой, утверждал француз польского происхождения, были общие недостатки: страсть к роскоши и мотовство. Однако, это компенсировалось «бешеной» энергией, излучаемой самой государыней, ее окружением и их фанатичной любовью к родине; это позволяло им решать поставленные задачи и сокрушать врагов. Впрочем, деловые качества российской Елизаветы I Валишевский оценивал с негативной стороны. Порой он противоречил сам себе, сначала писал о ее патриотизме, а затем о том, что у нее было не больше патриотизма, чем у польских конфедератов, призывавших иноземцев. Многие оценки самодержице Елизавете, историк разделял с Екатериной ΙΙ, например необразованность, расточительность и т.п.

Оценивая политику управления дочери Петра I, К. Валишевский писал: «В царствование Елизаветы политика ея стремилась всеми средствами – в мирный период внутри страны, а в последние годы за ея пределами – к созданию престижа или иллюзии могущества и величия России. Это величие покупалось ценою жертв, с каждым годом все более мучительных и жестоких, от которых страдала материальная и духовная жизнь народа и даже его достоинство и честь: земледелие было запущено вследствие повальнаго бегства крестьян, не выносивших непосильнаго ига; зарождающаяся промышленность парализовалась фискальными требованиями, останавливающими ея развитие; умственный прогресс задерживался преобладанием милитаризма…»51. Исторически сложилось так, что поляк по происхождению, он не хотел написать о правительнице Российской Империи что-либо справедливое. Он утверждал, что правительство первоначально стремилось поддерживать равновесие и не вмешиваться в конфликты, но затем стало гоняться за внешним блеском и славой, несоизмеримой со скудными средствами народа, а благосостояние подданных приводилось в «жертву внешней славе».

Отдельный раздел своей книги К. Валишевский посвятил внешней политике елизаветинской эпохи, он признавал успехи русских дипломатов, впрочем, считал, что основные успехи были достигнуты иностранцами на русской службе. Этим историк пытался доказать, что приоритет, отдаваемый русским во всем, был в значительной степени мифом. Также он превозносил успехи иностранцев и их уровень развития, в том числе над русской культурой той эпохи. Впрочем, последний вывод мог быть навеян автору его источниками: донесениями иностранных дипломатов и их воспоминаниями, которым он порой верил безапелляционно, ссылаясь на отсутствие русских источников личного происхождения или их бедностью и, якобы, необъективностью. Главным недостатком внешней политики елизаветинской эпохи Валишевский обозначил, возобладавшее с какого-то момента, пренебрежение внутренними интересами в пользу внешних успехов. Он утверждал: «Результатом была та двойственная, своеобразная физиономия, которую современная Россия еще долго, после Елизаветы, показывала миру: лицо, сияющее и в тоже время полное страдания, монументальный пышный фасад, скрывающий лачугу; армия, снаряженная и обученная на европейский лад, победоносно шествовавшая по Германии, а дома – люди в лохмотьях, похожие на зверей; блестящий двор, дворцы, казармы и отсутствие школ и больниц; серебряная монета, чеканенная в Кенигсберге, в завоеванной стране, и фальшивая медная монета, сфабрикованная в Петербурге для местного употребления; роскошь и нищета одинаково чрезмерныя, цивилизация и варварство идущия рука об руку везде…»52.

Иными словами, в начале XX века Всероссийская самодержица Елизавета получила от Казимира Валишевского ярлык правительницы России, которая гонялась за внешней славой и печатала серебряные монеты в завоеванной стране, ради славы среди иностранцев, оставляя свою страну в нищете. Однако, автор данной книги убежден, что эти обвинения не были справедливыми.

В целом, Валишевский пытался быть объективным, однако постепенно в его оценках начинал преобладать негативный толк, возможно, он слишком верил иностранцам современникам Елизаветы Петровны, возможно, писал так, чтобы принизить достижения елизаветинской эпохи. Все же, с одной стороны, он признавал эволюцию нравов и культуры, также положительную роль в этом процессе самой императрицы, которая стремилась привить подданным гуманность и художественный вкус. С другой стороны, отмечал доходящую до фанатизма любовь всероссийской самодержицы Елизаветы к своему народу, что, по его словам, с лихвой компенсировало недостатки ее характера: леность, фаворитизм, расточительность, а также вспыльчивость и самовлюбленность. Все это, в сочетании с взвешенностью принятия самодержицей решений, считал исследователь елизаветинской эпохи, работавший в начале XX-го века, позволяло России поступательно развиваться. Историк польского происхождения писал, что российская Елизавета I делами своими заслужила бы титул Великая, если бы не появилась женщина более великая, чем она. Впрочем, думается, о справедливости последней части этого утверждения можно и должно дискутировать.

Надо признать, оценки елизаветинской эпохи К. Валишевским были весьма противоречивы, восхваление сочеталось с презрением, воспевание – с порицанием. Однако, сам писатель считал, что лишь через подобные противоречия можно найти истину. Еще одной особенностью его книги было убеждение Валишевского в том, что главным фактором развития общества являлся цивилизационный уровень, а недостатки общества и отдельных лиц вызваны, прежде всего, уровнем развития общества, в плену у которого находятся все его (общества) представители. Впрочем, по его мнению, отдельные личности могли видеть дальше остальных, к последним, относилась и русская Елизавета. Таким образом, К. Валишевский являлся сторонником цивилизационного подхода к изучению истории. Главным фактором развития общества, он считал уровень развития цивилизации, которую некоторые деятели могли либо двигать вперед, либо просто подчиняться цивилизационному развитию. По мнению историка, Всероссийская самодержица Елизавета – энергичный правитель, до «фанатизма» любившая свой народ, двигала прогресс вперед; особенно, в части смягчения нравов, развития экономики, и внедрения новых для Российского государства культурных веяний. Фанатичная любовь дочери Петра I и ее соратников к народу и ее «бешеная» энергия, по убеждению историка, в какой-то степени компенсировали недостатки самодержавицы Елизаветы и ее соратников. Исследование Валишевского «Дочь Петра Великого», по мнению автора данной работы, замечательно тем, что это одно из немногих произведений начала XX столетия, которое было посвящено целиком Всероссийской самодержице Елизавете и ее эпохе, а не являлось трудом-обзором всех особ, царствовавших в Российской Империи в первой половине XVIII века.

Подводя итоги всего изложенного в данной главе, можно с определенностью отметить: для начала XX века являлось характерным существование различных концепций изучения исторического периода царствования Елизаветы Романовой. Один подход представляла позитивистская школа, сторонником концепции которой в начале века был ученик С.М. Соловьева, государственник В.О. Ключевский. Историк не внес почти ничего нового, кроме психологических характеристик русской Елизаветы, написав, что она была соткана из противоречий. Также к позитивистской школе принадлежал труд отечественного историка С.Ф. Платонова, посвященный эпохе царствования российской Елизаветы I, в труде впервые отмечалось усиление крепостного права в 40–50-е гг. XVIII века. В начале ХХ века объектом исследования историка-монархиста были не только личность правителя или деятельность государства, или жизнь людей, но и развитие экономики, и положение сословий. Кроме того, в данной главе представлен цивилизационный подход к исследованию рассматриваемой эпохи, которого придерживался К. Валишевский.

Глава 3

ИСТОРИКИ КОНЦА ХХ СТОЛЕТИЯ О РУССК

ОЙ ЕЛИЗАВЕТЕ И ЕЕ ПРАВЛЕНИИ

Т

ретий период историографических исследований, представленный в настоящей работе, можно условно очертить границами, начиная

с 80–90-х годов ХХ века. В советское время до 80-х годов отсутствовали труды, посвященные Всероссийской самодержице Елизавете и ее эпохе, а единственным объектом исследования была либо классовая борьба и развитие экономики, либо внешняя политика в 40–50-е гг. ХVIII века. Начиная с 20-х годов ХХ века, долгое время (до 40-х годов) елизаветинская эпоха упоминалась историками, исключая С.Ф. Платонова, в негативных тонах: как эпоха угнетения народа, классовой борьбы и т.п. Например, М.Н. Покровский представлял российскую историю, в том числе период правления самодержавицы Елизаветы Первой, как борьбу угнетенного народа против эксплуататоров и, естественно, писал о всех царствующих особах в негативном ключе. Историк, основатель и главный редактор журнала «Историк-марксист» уделял внимание в основном экономике и социальному протесту. В 40-е годы ХХ века вышло несколько трудов, посвященных участию России в Семилетней войне, например, коллективная монография «История русской армии с древнейших времен до середины XVIII века»; в этих трудах Елизавета Романова заслужила похвалу как борец с прусским милитаризмом. Иными словами, всплеск интереса к самодержице Елизавете, произошедший в 40-е годы XX века, был связан с историей Семилетней войны и русско-германских отношений в 40–50-е гг. XVIII столетия, историей русской армии и шуваловской военной реформы. Результаты этого периода подробно исследовал М.И. Семевский автор книг «Россия входит в Европу русско-австрийский союз» и «Россия в Семилетнюю войну», переизданных во второй половине XX века. После окончания Великой Отечественной войны объектом исследования исторического периода царствования Елизаветы снова стала экономика и классовая борьба. Единственным деятелем елизаветинской эпохи, которому авторы уделяли внимание в 50–70-е годы XX века, был М.В. Ломоносов, жизни и деятельности которого было посвящено большое количество работ. В этих трудах несколько строк было написано о российской Елизавете I и ее соратниках в связи с экономическими преобразованиями той эпохи, а именно, отмене внутренних таможен. Однако, реформа, инициируемая П.И. Шуваловым, представлялась как реформа в интересах дворянского класса.

Таким образом, в советское время приоритетом исследователей была социальная история; в 40-е годы ХХ столетия она частично вытеснилась интересом к внешней политике, особенно в исследованиях, написанных об армии и русско-прусских отношениях в эпоху Семилетней войны. В 50–70-е годы ХХ века елизаветинская эпоха упоминалась в основном в трудах, посвященных биографии М.В. Ломоносова. В большинстве работ о Ломоносове, сообщалось об окружении российской Елизаветы I; как правило, это были баре, мешавшие великому помору реализовывать его идеи, например, Шуваловы. Личность самодержицы Елизаветы, как объект исследования в трудах отечественных историков того времени была под запретом. «Советская же историография попросту игнорировала Елизавету. Из многочисленных книг о Ломоносове следовало лишь, что императрица в основном путалась в ногах у великого ученогогуманиста России.»53 – отмечает Е.В. Анисимов. Иными словами, царствующая личность Елизавета в советской историографии почти отсутствовала. Труды, посвященные дочери Петра Первого и ее царствованию, появились только в 80–90-е годы ХХ века.

В данной главе предлагается анализ трудов, написанных в конце XX века, посвященных самодержавице Елизавете І и ее царствованию: Н.И. Павленко «Елизавета Петровна» и Е.В. Анисимова «Елизавета Петровна» и «Императорская Россия». Отличительной чертой исследований этого периода стало стремление написать объективную картину елизаветинской эпохи, поскольку советские стереотипы начинали меняться. Например, Е.В. Анисимов сравнивает Елизавету с «не привитым дичком», который под воздействием обстоятельств «растет», «как ему вздумается». Елизавета Петровна была значительно грамотнее не только своих предшественниц на троне, но даже своего великого отца, «самовлюбленность», «страх ночного переворота», была скорее доброй, чем злой – характеристики данные самодержице Е.В. Анисимовым. Н.И. Павленко писал о русской Елизавете более сдержанно, он, в отличие от Анисимова, утверждал, что императрица не участвовала в делах управления, а лишь развлекалась. Автор советских учебников по отечественной истории считал, что ее интересовали только власть и развлечения. Объединяют мнения этих историков взгляды на роль личности в истории: оба считают, что личность в истории играет значительную роль.

Николай Иванович Павленко (1916–2016 гг.) отечественный историк, так или иначе обращавшийся к образу всероссийской самодержицы Елизаветы в конце ХХ века, создавая свой труд, опирался на источники и исследования, которые использовали предыдущие авторы, писавшие об этом историческом периоде. В книге «Елизавета Петровна» Павленко сообщал: «О Елизавете Петровне сложилось впечатление, навеянное известным четверостишием А.К. Толстого, в котором основную нагрузку несут первые две строки: «Веселая царица была Елизавет». Не оспаривая ее ветрености, постоянной заботы о своей внешности, страсти к нарядам и удовольствиям, предоставляемым троном, попытаемся несколько усложнить этот стереотип, объяснив побудительные мотивы ее поступков и дополнив ее портрет штрихами, на которые историки, а иногда и современники обращали мало внимания»54. Автор советских учебников по истории России считал, что два обстоятельства больше других влияли на поведение русской Елизаветы: необыкновенная красота и страх. Хотя он стремился внести в «портрет» Елизаветы Петровны какие-то новые штрихи, но в целом продолжал ту линию, по которой ее царствование представлялось лишь очередным незначительным этапом в перечне правителей от Петра Ι до Екатерины ΙΙ. Советский историк вторил бывшей принцессе А́нгальт-Це́рбстской (Екатерине II): критиковал российскую императрицу Елизавету за нежелание учиться, за постоянную праздность, из-за которой у нее не оставалось времени на серьезные дела; утверждал, что она была завистливой и слишком много времени проводила в развлечениях. По его мнению, министры гонялись за правительницей империи Елизаветой, чтобы подписать бумаги. В доказательство праздности самодержицы Елизаветы Павленко приводил выдержки из Камерфурьерских журналов за ноябрь 1744 года: «1 ноября – смотрели французскую комедию