Русская самодержица Елизавета

Характеризуя государственное управление при самодержице Елизавете, Н.И. Костомаров упоминал, что правительство того времени особенно «милостиво» относилось к малороссийскому народу. Он был уверен, что это следовало приписать влиянию Алексея Разумовского (Алеши Розума) – фаворита Елизаветы, малоросса по происхождению. Например, он писал, что в Запорожье с малороссийского народа «были сложены все недоимки» в «воинскую казну», отпущены по домам казаки, «наряжаемые на посты» по окраинной линии [тогдашняя граница с Польшей – Д.С.Л.], малороссиян из слободских полков не посылали на «соляные работы» «в Бахмут». Историк бытописатель сообщал, что все таможни, мосты и перевозы отдавались им на «откуп без перекупки», упразднялась бывшая канцелярия над слободскими полками, возвращался свободный суд «полковым канцеляриям». Он отмечал, что всем «малороссийским посполитым людям» разрешалось переселяться «куда хотят», поэтому переселенцы посполиты стали двигаться на восток; малороссиянам, желавшим получать образование за границей, было поручено Иностранной Коллегии «беспрепятственно» «выдавать паспорта». «В Малороссии правительство энергетически не допускало крепостного права и даже устраняло то, что могло вести к нему. Но в Великой России крепостничество укоренилось вполне, и правительственные распоряжения систематически клонились исключительно к пользам дворянского сословия. Так, допускались случаи, когда закон обращал в крепостного человека легально свободного: если вольноотпущенный поступал к кому-нибудь в услужение, то, по желанию последнего, мог быть обращен в его крепостные. У правительства была мысль, чтобы никто не уклонялся от взноса подушных денег, и крепостное право признавалось лучшим к тому способом; от этого у дворян, не имеющих никакой недвижимой собственности, оставляли поступавших к ним каким бы то ни было способом крепостных людей, лишь бы владельцы обязались платить за них подушное.»26 – писал Н.И. Кос томаров.

Он также сообщал, что в 1752 году православных сербов, бежавших от турецкого гнета и попросившихся в Россию, заселили в Южной Руси между польской границей и владениями Запорожской Сечи до границ «татарских и турецких». Историк бытописатель продолжал, что генерал-майору Ф.И. Глебову было поручено заселить сербов и построить в крае, который «с тех пор назывался Новой Сербией», крепость «Св. Елисаветы» – Елизаветград [до 2016 г. – Кировоград – Д.С.Л.]; «малороссиянам из Русского государства» селиться в Новой Сербии «не дозволялось». Позже Новая Сербия войдет в Новор оссию. Таким образом, начало Новороссии заложила самодержица Елизавета I, а Екатерина II лишь продолжила этот проект.

Кроме того известный российский историк отмечал, что, в связи с отягощением крестьянской доли, в 1749–1750 гг. по всей империи происходили крестьянские бунты; крестьяне не повиновались властям, «не шли на работы» по приказу помещиков, вмешивались в назначение «управителей» и приказчиков. Также он сообщал, что увеличилось число крестьянских побегов, беглые крестьяне пополняли шайки разбойников. Историк-позитивист, впрочем, утверждал, что разбойничьи шайки состояли не только из крестьян: известны случаи, когда в Брянской губернии атаманом шайки был помещик Зиновьев, а в Новгородском уезде – дворянка Дирина. Он акцентировал, что разбойники жгли помещичьи усадьбы, не щадили зажиточные крестьянские дворы, грабили даже церкви и «вымучивали» деньги у людей «всякого звания», подвергая свои жертвы истязаниям. Костомаров писал: «В делах, касающихся усмирение бунтующих крестьян, сенат предписывал не только не подвергать виновных пыткам, но и не пристращивать ими, местным властям вменялось обязанность доносить в сенат о каждом из виновных, подлежащих розыску и ожидать решения»27.

По мнению Костомарова, закрепощая крестьян, правительство Всероссийской самодержицы Елизаветы делало шаги, чтобы облегчить участь солдат. Например, солдатские дети до 10-ти лет оставались с матерью, затем отдавались в училища, помещику запрещалось обращать их в крепостных. С 1758 года раненных солдат, вместо «отсылки в монастыри», отправляли в инвалидный дом в Казани. А в 1760-м году для инвалидов – бывших военных были учреждены богадельни в Белгородской, Воронежской, Казанской и Нижегородской губерниях, потому что в них было «изобилие мяса и рыбы».

В дополнение ко всему изложенному выше, историк-сторонник славянской федерации утверждал, что во время царствования Всероссийской самодержицы Елизаветы I во внешней политике России было допущено немало ошибок. Например, Семилетняя война, которая не пользовалась популярностью даже в среде военных и которая погубила большое количество российского народонаселения. Иными словами, он считал, что участие Российской Империи в войне 1756– 1763 гг. ничего не принесло стране, кроме истощения казны и «неудовольствия», даже в «войске». Костомаров подчеркивал, что внешняя политика во многом зависела от личных качеств императрицы. Знавшие близко тогдашний двор и образ жизни государыни, писал историк, сообщали, что проходили целые месяцы, пока А.П. БестужевРюмин канцлер с 1743 по 1757 гг., отвечавший за внешнюю политику Российского государства, мог быть допущен к докладу. Также бытописатель уверял, что иногда, оставляя важные бумаги у себя, чтобы повнимательнее прочитать их, Елизавета Петрова дочь могла забыть про них. Правда, историк не называл имен, знавших близко тогдашний двор, поэтому подлинность этих утверждений сомнительна.

Н.И. Костомаров отмечал, что самодержицу не устраивал неряшливый вид Москвы. Много указов было посвящено перестройке и обновлению первопрестольной, из-за пожаров было запрещено строить деревянные строения возле Кремля. Он писал, что самодержица Елизавета, приезжая в Москву, подметила, что Покровский собор (собор Василия Блаженного) содержался крайне неопрятно, поэтому дала распоряжение следить за церквями, также снести здания, которые «безобразно» «выдавались на улицу».

Стремившийся быть исключительно внимательным к характерным деталям эпохи, историк бытописатель утверждал, что Елизавета Петровна, с самого вступления на престол «показывала» «большую набожность» и многие ее распоряжения были направлены на расширение православной веры и уменьшению числа иноверцев среди ее подданных. Костомаров обращал внимание на то, что строительство православных церквей «везде и всячески» поощрялось, подвергались гонению не православные христианские церкви и мечети в местах совместного проживания православных и «магометан»; православные же монастыри пользовались особым уважением самодержицы. Также историк акцентировал: «За монастырями признавалась правоспособность исправлять нравственность несовершеннолетних, впавших в преступление. Уголовного преступника, не достигшего семнадцатилетнего возраста, по наказанию батогами или плетьми отдавали на исправление в монастырь на 15 лет»28.

Подводя итоги исследований о царствовании русской Елизаветы I, Н.И. Костомаров отмечал важность распространения образования. Он писал: «Просвещение мало-помалу переставало быть тогда исключительной привилегией духовного класса и становилось из церковного светским. Это было важнейшим явлением русской жизни царствования Елизаветы Петровны, и этого нельзя приписывать ни деятельности тех или других лиц, ни тем или иным мероприятиям правительства, а главное – духу времени»29. Большое значение, по мнению историка, для распространения просвещения играло учреждение университета в Москве и гимназий. В дополнение к этому историк утверждал, что уничтожение внутренних таможен в стране значительно облегчило «русскую» торговлю. Учреждение университета и отмена внутренних таможен являлись новаторскими проектами для того времени. Эти новаторские проекты устраивались «представлениями» и трудами братьев Шуваловых, считал бытописатель Н.И. Костомаров.

В довершение, он ставил под сомнение некоторое смягчение в законодательстве относительно пыток, т.к. в рассматриваемую эпоху осталось битье кнутом, рванье ноздрей, урезание языка. «Народные массы не наслаждались довольством, спокойствием и безопасностью: несомненным свидетельством этому служат разбойничьи шайки, препятствовавшие не только торговле и промыслам, но даже мирному состоянию обывателей, а крестьянские возмущения, постоянно требовавшие укрощения воинскими командами, разразившимися народными волнениями в близкое этому царствованию время императрицы Екатерины Второй»30.

Н.И. Костомаров был, пожалуй, первым отечественным историком в ХΙХ веке, который к обвинениям в лени и беспорядочности самодержавицы Елизаветы, прибавил обвинение в усилении крепостного права в эпоху ее царствования. Кроме того, он указывал на чрезмерное развитие бандитизма и разбоев в стране из-за разорения народа, а также на бездарное командование и жестокость войск в Пруссии в Семилетней войне. Но все же, историк отмечал при этом, покровительство императрицы науке, искусству, малороссам, также покровительство православной религии. «Самым благочестивым подвигом императрицы было печатное издание Библии, которое стоило многолетних трудов ученым духовным и поступило в продажу по пяти рублей за экземпляр»31 – подчеркивал известный российский историк.

Надо отметить, используя, одни и те же источники С.М. Соловьев и Н.И. Костомаров приходили в своих исследованиях к разным выво-

дам; различие выводов отечественных историков обусловлено различными подходами к первоисточникам. Для Соловьева важными вопросами исследования были государственная деятельность правителя (Елизаветы Романовой), освоение новых территорий, законодательная деятельность царствующей особы и ее окружения. Костомарову были важны: жизнь обычного народа отдельных областей, в частности, в широком смысле юга Российской Империи, традиции и обычаи народа; как правитель взаимодействовал с этими традициями, как российская Елизавета I, в нашем случае, их знала. Какие изменения и улучшения самодержица вносила в жизнь населения своими указами, как она относилась к народным традициям. Естественно, при таком подходе, для Костомарова самобытность областей – благо, а имперский унитаризм, подавляющий самобытность областей со славянским населением – вред. За критику имперских властей и критику действий военных в Пруссии этнограф, бытописатель получал запреты на издание своего труда. Справедливости ради, надо отметить, что Н.И. Костомаров считал самодержавицу Елизавету последним монархом Российской Империи, отлично знавшей русские традиции. Естественно, принципиально разным был подход у этих выдающихся историков к политике самодержицы Елизаветы на окраинах государства. Малороссия, Оренбуржье и Сибирь в XVIII веке считались окраинами Российского государства и назывались «украйнами». Если для Н.И. Костомарова унификация страны не допустима, то С.М. Соловьев считал унифицирование жизни народа центральной части страны и окраин (особенно Сибири) величайшим достижением царствующей особы государственного деятеля Елизаветы Романовой.

Отечественные историки этого периода отмечали покровительство Всероссийской самодержицы Елизаветы образованию, искусству, православной религии. Н.И. Костомаров называл это покровительство единственно достойным памяти Елизаветы Петровны, С.М. Соловьев считал, что славных дел было значительно больше, о них написано в соответствующей части настоящей главы.

Таким образом, в ХΙХ веке в трудах, посвященных российской Елизавете I и ее царствованию, отмеченных в данной главе, преобладала позитивистская школа, за исключением А.И. Вейдемейера, сформировалась основная источниковедческая база, сложились научные представления о елизаветинской эпохе, историки, представленные в данной главе, при создании своих трудов следовали принципу историзма.

Глава 2

САМОДЕРЖИЦА ЕЛИЗАВЕТА И ЕЕ ЭПОХА В ТРУДАХ ИСТОРИКОВ НАЧАЛА XX ВЕКА

П

эпохи царствования Елизаветы Романовой, родолжая историографические исследования

переходим к началу XX века. Этот период в на-

стоящей работе представлен тремя трудами. Думается, что начать нужно с исследований ученика С.М. Соловьева, репрезентанта позитивистской школы В.О. Ключевского (1841–1911 гг.), написавшего о елизаветинской эпохе очень коротко. Впервые опубликованная в 1909 году четвертая часть труда «Курса русской истории» В.О. Ключевского, посвященная ХVIII веку, считается исследованием отечественной истории позитивистской направленности. Автор данной работы считает: утверждение Василий Осипович Ключевский – историк-позитивист весьма субъективным, он скорее пытался соединить позитивизм с релятивизмом. Иными словами, Ключевский изложение исторических событий на основе выявленных фактов пытался соединить с относительностью познания этих же событий. В «Курсе русской истории» он использовал источниковедческую базу своего учителя, создав психологический портрет русской самодержицы Елизаветы. Историк-государственник Ключевский считал Елизавету Романову натурой противоречивой, стремился проанализировать, что стало причиной этих противоречий; к ее деятельности относился гораздо сдержаннее, чем Соловьев. Изучив множество источников и исследований, российский историк писал в начале XX века, что царствование самодержицы Елизаветы было «не без славы» и также «не без пользы». Он отмечал, что ее молодость прошла «не назидательно». «Ни строгих правил, ни приятных воспоминаний не могла царевна вынести из беспризорной второй семьи Петра,.... Подрастая, Елизавета казалась барышней, получившей воспитание в девичьей. Всю жизнь она не хотела знать, когда нужно вставать, одеваться, обедать, ложиться спать.... В общении она была то чересчур проста и ласкова, то из пустяков выходила из себя и бранилась, кто бы не попадался, лакей или царедворец, самыми неудачными словами.»32 – утверждал В.О. Ключевский.

Профессор Московского университета считал, что противоречивость дочери Петра I отчасти объяснялась тем, что она жила между встречными культурными течениями, воспитывалась среди новых «европейских веяний» и старинных отечественных благоче-

стивых традиций. По мнению российского историка, оба эти влияния оставили в ее характере свой отпечаток: «она умела совместить в себе понятие и вкусы обоих: от вечерни она шла на бал, а с бала поспевала к заутрене, благоговейно чтила святыни и обряды русской церкви, выписывала из Парижа описания придворных версальских банкетов и фестивалей, до страсти любила французские спектакли и до тонкости знала все гастрономические секреты русской кухни»33. Реальностью воспитательных влияний объяснялись и неожиданные, и приятные «противоречия в характере» и «образе жизни» государыни Елизаветы. Историк писал: «Живая и веселая, но не спускавшая глаз с самой себя, при этом крупная и стройная, с красивым круглым и вечно цветущим лицом, она любила производить впечатление…»34.

В.О. Ключевский отмечал, что российская Елизавета I самая законная из всех преемников и преемниц Петра Первого, но «восшедшая на престол» с помощью мятежных гвардейских штыков, унаследовала энергию великого отца. Историк утверждал, что она строила дворцы и церкви, за сорок восемь часов проезжала путь от Москвы до С-Петербурга, при этом исправно платила «за каждую» «загнанную лошадь». По его мнению, «беззаботная и мирная», самодержица Елизавета почти половину эпохи своего царствования была вынуждена воевать: брала Берлин, побеждала «первого стратега» того времени Фридриха II, «уложила» огромное количество солдат на «полях Цорндорфа и Кунерсдорфа». Одновременно Ключевский признавал, что со времен правления царевны Софьи «на Руси» «не жилось так легко»; и до 1762 года ни одно царствование не оставило таких приятных воспоминаний о себе. Он подчеркивал: «При двух больших коалиционных войнах, изнурявших Западную Европу, казалось, Елизавета со своей 300-тысячной армией могла стать вершительницей европейских судеб; карта Европы лежала перед ней в ее распоряжении, но она так редко на нее заглядывала, что до конца жизни была уверена в возможности проехать в Англию сухим путем, – и она же основала первый настоящий университет в России – Московский»35.

Историк, работавший на стыке XIX и XX столетий, считал, что «капризная и ленивая», пугавшаяся любой серьезной мысли, испытывавшая отвращение «ко всякому» «деловому занятию», всевластная правительница Российской Империи Елизавета не могла понять сложные международные отношения в тогдашней Европе и разобраться в «дипломатических хитросплетениях» канцлера А.П. Бестужева-Рюмина. «Смолоду Елизавета была мечтательна…. Вступив на престол, она хотела осуществить свои девические мечты в волшебную действительность; нескончаемой вереницей потянулись спектакли, увеселительные поездки, куртаги, балы, маскарады, поражавшие ослепительным блеском и роскошью до тошноты»36. Известный историк писал: «Елизавета жила и царствовала в золоченой нищете; она оставила после себя в гардеробе слишком 15 тысяч платьев, два сундука шелковых чулок, кучу неоплаченных счетов и недостроенный громадный Зимний дворец, уже поглотивший с 1755 по 1761 гг. более 10 миллионов рублей на наши деньги»37.

Отечественный мыслитель был уверен, что в самодержице Елизавете, где-то глубоко под слоем предрассудков и дурных привычек жил человек, порой прорывавшийся наружу: в обете перед захватом престола «никого не казнить смертью» и осуществившим это обещание в указе 17 мая 1744 г., по сути отменившем смертную казнь в Российской Империи, или в не утверждении «свирепой уголовной» части «Уложения» с изощренными видами смертной казни, составленной комиссией 1754 г. и одобренной Сенатом. Она не допустила, по утверждению историка, ходатайств Синода о необходимости отказаться от данного ей обета и плакала от несправедливого решения, «вырванного происками» Синода. Ключевский отмечал: «Елизавета была умная и добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня XVIII в., которую по русскому обычаю многие бранили при жизни и тоже по русскому обычаю все оплакали по смерти»38.

Основным недостатком царствования Елизаветы Романовой В.О. Ключевский считал не полное возвращение к делам Петра Ι. «Случилось так, что именно Елизаветой, так часто заявлявшей о священных заветах отца, подготовлены были обстоятельства, содействовавшие тому, что в сословии, бывшем доселе привычным орудием правительства в управлении обществом, зародилось стремление самому править обществом посредством правительства»39 – писал историк. О самой императрице, как о человеке переходной эпохи, В.О. Ключевский сообщал, что в целом положительных качеств у Елизаветы было больше, чем отрицательных, ее беспорядочность сочеталась с умом и добротой. В довершении ко всему вышесказанному, он считал, что правительница Российской Империи Елизавета знала высокую цену своей подписи.

По мнению автора данного исследования, В.О. Ключевский в своих сочинениях в основном уделил внимание личности Всероссийской самодержицы Елизаветы, что касается ее правления, то о нем речь шла лишь тогда, когда он рассуждал о судьбе петровских преобразований. Все написанное отечественным историком о дочери Петра I, по мнению историка Е.В. Анисимова, изложено с «поразительной меткостью», удивляло «метафоричностью» и «глубиной». Но, автор этой работы уверен, все же это был не реальный образ исторической личности, а «портрет», созданный мыслителем, не всегда углублявшимся в источниковедение документов послепетровской эпохи, т.е. по существу написанный на основе умозаключений автора лекций по русской истории. В.О. Ключевский, которого С.М. Соловьев учил, что факты, прежде всего, в случае с Елизаветой Романовой выступал как собиратель слухов, сплетен и анекдотов; из нового – у него только создание психологического портрета Елизаветы.

Следуя системному подходу в историографических исследованиях, безусловно, необходимо выделить труд С.Ф. Платонова (1860–1933 гг.), одного из крупнейших отечественных историков начала ХХ столетия. В «Лекциях по русской истории» в разделах, посвященных российской Елизавете I, Платонов ссылался на многие исследования, в том числе, на знаменитый труд С.М. Соловьева «История России с древнейших времен». Кроме этого, «Лекции по русской истории», написанные в начале XX века С.Ф. Платоновым, примечательны тем, что являлись одной из первых попыток проанализировать историографию елизаветинской эпохи. Историк дал высокую оценку выдающимся исследованиям С.М. Соловьева. Историк-государственник, историк-монархист Сергей Федорович Платонов, в основе историко-философских воззрений которого лежала скрупулезная проверка первоисточников, утверждал, что значение времени русской самодержицы Елизаветы оценивалось и «до сих пор» «оценивается различно». У одних она пользовалась «большой популярностью», но были современники, которые с осуждением вспоминали время и порядки императрицы Елизаветы, таковыми были, например, Екатерина II и Н.И. Панин. Платонов подчеркивал, что смотреть на эпоху дочери Петра I со снисходительной улыбкой было модно во второй половине XVIII века, естественно, тон этому задавала Екатерина II. В качестве доказательства историк-государственник цитировал С.В. Ешевского: «С тех пор (с Петра Великого) до самой Екатерины Великой русская история сводится к истории частных лиц, отважных или хитрых временщиков, и истории борьбы известных партий, придворных интриг и трагических катастроф»40. Эта оценка была не справедлива, утверждал Платонов, поскольку не признавала за царствованием российской самодержицы Елизаветы никакого значения. В противовес он приводил мнение С.М. Соловьева, отмечал, что классик отечественной исторической науки глубоко изучил эту эпоху, и писал о ней с уважением. С.Ф. Платонов считал точку зрения выдающегося историка более справедливой, чем враждебные самодержице всероссийской Елизавете взгляды, и соглашался с мнением Соловьева, что ее царствование подготовило русское общество к переменам екатерининского времени. «Но, признавая такое историческое значение за временем Елизаветы, мы, однако, не должны преувеличивать его. Мы увидим, что при Елизавете, как и раньше, много значили «припадочные люди», т.е. фавориты: делами управляла «сила персон», к порядкам Петра Великого вернулись далеко не вполне; в управлении государством не было определенной программы, а программа Петра Великого не всегда соблюдалась и не развивалась. Идеи Елизаветы (национальные и гуманные) вообще выше ее деятельности (несистематической и малосодержательной), и историческое значение времени Елизаветы основывается именно на этих идеях. Причины всех особенностей правления Елизаветы заключались, во-первых, в той обстановке, какую Елизавета получила от своих предшественников, вступая на престол (эту обстановку мы уже знаем), а во-вторых, в свойствах самой Елизаветы и ее сотрудников»41 – писал ученый, сторонник строгой законности.

Кроме того С.Ф. Платонов, как и некоторые вышеупомянутые отечественные историки, отмечал неподготовленность Елизаветы Петровны к делам управления страной. А медлительность, с которой она осуществляла дела, объяснял сдержанностью и осторожностью, благодаря которым государыня отыскивала наилучшее решение при «разноречивых» советах и всевозможных «влияниях». Однако, историк признавал, что когда решение созревало, самодержица Елизавета не ленилась его осуществить. Он утверждал: «Во всяком случае, в государственных делах императрица, давая общий тон правительству, не вмешивалась деятельно в частности управления и предоставляла их своим сотрудникам. В частном быту Елизавета была чисто русским человеком, любила повеселиться, хорошо покушать и распустила придворных настолько, что хроника ее дворца была не беднее анекдотами, интригами и сплетнями, чем предыдущее время, несмотря на большую крутость Елизаветы, способной сильно вспыхнуть и строго взыскать»42.

В дополнение ко всему, классик отечественной истории начала XX-го столетия отмечал значительную роль в замечательных и не очень делах той эпохи людей, окружавших самодержавицу Елизавету I. Платонов писал: «Бестужев был образованный практик, Иван Иванович Шувалов – образованный теоретик, Петр Иванович Шувалов – малообразованный и себялюбивый корыстный делец, Алексей Разумовский – необразованный бескорыстный человек. Нет ни одной внутренней черты, которая бы позволила характеризовать их всех одинаково с какой бы то ни было стороны»43. То есть он признавал, что жили они очень «не согласно», поэтому при государыне Елизавете было много интриг. Кроме личных характеристик историк отмечал деловые качества деятелей времени Елизаветы Романовой: А.Г. Разумовский был замечательным человеком, а в истории государства – совсем «незаметным деятелем»; П.И. Шувалов считался человеком без принципов, без морали, он представлял собой «темное лицо» царствования самодержицы Елизаветы. Совершенной противоположностью ему, по мнению известного российского историка, был И.И. Шувалов, заметная личность в истории «русской образованности». С.Ф. Платонов акцентировал: «Лаской и гневом она умела тушить ссоры и устранять столкновения, но объединить не могла никого, несмотря на то, что не была лишена ума и хорошо понимала людей. Она могла иногда подгонять лиц, ее окружавших, но управлять ими не могла. Не было объединителя и среди ее помощников. Понятно, что такая среда не могла внести в управление государством руководящей программы и единства действий; не могла подняться выше, быть может, прекрасных, но, по существу, частных государственных мер. Так и было. Историк может отметить при Елизавете только национальность общего направления и гуманность правительственных мер (черты, внесенные самой Елизаветой), а затем ему приходится изучать любопытные, но отдельные факты»44.