Сухоцветы

Ася посмотрела на Женю. Ее лицо было бледным, а губы пересохли от тяжелого дыхания. Асе показалось, что сейчас она похожа на живого мертвеца, который вылез прямиком из ада. От неожиданности она подхватила Женю под руку и отвела на ближайшую лавку, чтобы та могла перевести дух и прийти в себя. Ася испуганно всматривалась в лицо подруги, но Женя опустила голову и вцепилась пальцами в колени. Около минуты она ничего не говорила, а лишь тяжело дышала, будто бы пробежала целый марафон.

– Иди отдыхай. Я в себя приду и найду вас, – совсем тихо сказала Женя.

– Может, тебя в домик отвести? Ты плохо выглядишь.

– Все в порядке. Мне просто нужно отдышаться. В ногу вступило. – Женя рассмеялась, но это скорее напоминала жалостливые всхлипы, чем смех. – Представь? Молодая совсем, а уже и пробежаться не могу. Иди к девочкам. А я позже присоединюсь.

Ася еще мгновение постояла рядом с Женей, а потом ушла. Она тогда решила, что ей и правда будет проще прийти в себя, если она останется одна. Женя не была похожа на человека, который будет плакаться в чужую жилетку, когда ему плохо. Она всем своим видом показывала, что справится сама, и Ася в этом не сомневалась. Она еще несколько раз обернулась на Женю, но та так и продолжала сидеть, согнувшись на скамейке. Ася для себя решила, что вернется к девочкам, но будет периодически поглядывать на Женю, чтобы знать, что она в порядке. Асе было проще придерживаться этой иллюзии. Разумом она верила Жениным словам, но сердцем чувствовала, что все это слишком далеко от порядка.

– Женя сказала, что позже нас догонит. Ей чуть-чуть плохо стало.

– Уверена, что с ней не нужно посидеть? – Сима заглянула в глаза Асе.

– Она так сказала.

Языки пламени плясали и поднимались на уровне головы. Яркий свет отражался на стенах здания и вырисовывал причудливые тени. На крыльце сидела одна из наставниц и разливала в бумажные стаканчики чай, чтобы девушки могли согреться не только от костра. Силуэты мелькали перед глазами, и Ася боялась потеряться среди других девушек. Они тоже уже успели собраться в группы и найти общий язык. Наблюдая за остальными, как они держатся за руки, разговаривают, сидя на ступеньках главного здания, смеются и плачут, Асе захотелось того же. Той же эмоциональной близости и привязанности. Ася поняла, что всегда этого желала. Просто было страшно. До ужаса страшно вот так сделать шаг, доверившись неправильному человеку, и не оступиться. Ася смотрела на других и чувствовала, как внутри становится горячо. У них, несомненно, есть проблемы, с которыми они приехали. Они отличаются от Асиных, и никто не сможет понять их так, как они сами понимают себя. У них своя роль в Ахиллее и свой путь. А может, Асин путь – это смотреть на других и пропускать их через себя. Учиться на чужих ошибках и перенимать опыт, которого у нее еще недостаточно.

– Асюта! Ты почему грустишь? – Василиса протянула Асе стаканчик с чаем. – Ты посмотри, какая красота вокруг.

– Я не грущу. Просто задумалась.

– О чем? Думаешь, что нас ждет впереди?

– Это тоже.

Василиса понимающе кивнула, а после вцепилась в руки Аси и потянула ее в самую толпу. Вдалеке было слышно, что кто-то играет на гитаре и поет. Василиса тянула именно туда. Ася не сопротивлялась. Асе было хорошо и спокойно. За гитарой сидела взрослая женщина. Она играла какую-то знакомую песню, слова которой Ася не знала, но точно слышала по радио у отца в машине. Это было так давно, что она уже даже не вспомнит, сколько ей было. Будто бы сон, который ускользал с каждой минутой утра. В Ахиллее для Аси начинался новый день, который будет намного насыщеннее сна, как бы он ни был хорош. В новом дне надо постараться отпустить тот образ, который она воздвигла перед собой в мечтах. Костер, Василиса и прекрасные жительницы Ахиллеи направляли и по осколкам разбирали розовые очки.

Ася больше не хотела думать о себе и своих мизерных проблемах. За целый день она достаточно провела с ними времени, и теперь ей хотелось просто отдохнуть от самой себя. Отделиться от собственного тела и превратиться в невесомую ауру, которая не боится отстоять свои границы, заявить о себе. Эта аура не боится выслушать человека и посочувствовать ему от всей души. Только у телесной оболочки есть два отвратительных инстинкта, а душой Ася чиста и невинна. Это только телесная оболочка мелочная и обидчивая, а душой Ася прекрасна и открыта.

– Мы к вам идем! – Сима махнула рукой Асе и Василисе. – Столько людей… я такого не ожидала.

– Да, мне тоже казалось, что в автобусе нас меньше. – Женя спрятала нос под шарф и нахмурилась.

– Это же хорошо, что Ахиллея может предоставить места такому количеству людей? – Сима посмотрела на Женю. – Все мы собрались в одном месте, чтобы помочь себе.

– Разве это… хорошо, когда у такого количества людей есть что-то, от чего они бегут? И вообще слово это отвратительное. – Женя схватила Симу за рукав и потянула дальше в толпу к Асе и Василисе. – Да и посмотрим еще, как Ахиллея нам поможет. Может, только хуже станет.

– Знаешь, а это интересная демо-версия женского сообщества. Может, когда-нибудь в будущем у нас будет возможность выбирать жизнь только среди женщин.

– Зачем это?

– Это безопаснее.

– Держись рядом и будет безопасно.

Сима волочилась за Женей, как на веревочке. Из-за невысокого роста ей было проще потеряться в толпе, и поэтому Женя взяла все в свои руки. Издалека казалось, что они были знакомы несколько лет, а не какие-то пару часов. Будто бы Женя уже давно закрывала собой Симу от мнимых недоброжелателей, а Сима позволяла ей это делать. Женя раньше и сама не подозревала, как ей было важно чье-то присутствие рядом в тяжелые моменты. Она всегда уверяла остальных и саму себя, что справится сама и пусть просто дадут ей побыть одной. Но сколько бы Женя ни была одна, лучше ей не становилось. До момента, пока за ней не пришла Сима. Словно маленькая девочка она наткнулась на брошенного щенка под дождем и укрыла его своими неумелыми ладонями. Сима улыбнулась лучиком солнца маленькому щенку, а он в свою очередь пообещал себе всегда беречь свою хозяйку.

– Ну, наконец-то! – Василиса радостно вскрикнула. – Я думала, вы никогда не пробьетесь через эту толпу.

– Мы к вам, как мотыльки на огонек.

– Кому-нибудь еще принести чай? – спросила Ася, прежде чем уйти за стаканчиками.

– Мне и Симе. – Кивнула Женя. – Тебе помочь принести?

– Не нужно.

Пока Ася заново пробивалась через толпу, ей захотелось проявить капельку тепла в сторону тех, кто так вовремя оказался рядом. Пусть это только первый день, и завтра, возможно, она пожалеет о том, что вообще пошла на этот костер с новыми соседками. Все эти удивительные девушки были Асе в новинку, и ей только предстояло учиться жить с ними рядом, делить их мировоззрение и не пытаться его изменить. Но сегодня ей искренне хотелось принести им горячего чая, чтобы они смогли согреть свои руки так же, как согрели Асе сердце. Женщина разлила остатки чая Асе в стаканчики и улыбнулась на прощание. Приняв эту доброжелательность, Ася хотела уйти, но кое-что заставило ее задержаться. Затылком она почувствовала, что надо остановиться, посмотреть в сторону.

Ася увидела девушку, на которую обратила внимание еще в автобусе. У нее были светлые волосы, аккуратные черты лица и длинные пальцы, которые содрогались от холода. На голову она повязала черный платок и стояла у самого огня. Несмотря на то, что девушка была одна, она не выглядела одиноко. Она улыбалась, глядя на костер, но улыбка эта была болезнена и тосклива. Асино сердце начало биться чаще, и она почти перестала дышать, когда к этой девушке подошла Инна. Она так и была одета в темную накидку, наплевав на холод. Инна около минуты просто стояла за девушкой. Асины руки задрожали, ей захотелось подбежать и закрыть эту девушку от Инны собой. Инна опустила ладонь на плечо девушки, но она никак на это не отреагировала. Ася снова не могла увидеть лица Инны, словно его и не существовало. Словно у нее была лишь бесплотная масса и черная накидка, чтобы не пугать остальных. Но Ася все равно боялась. Инна наклонилась почти к самому лицу незнакомой девушки и что-то зашептала ей на ухо. Ася четко видела, как на красивом лице отразилась болезненная гримаса, и девушка прикрыла глаза. Инна продолжала говорить, а костер подсвечивал слезы, которые ручьем текли по щекам незнакомки. Асе показалось, что Инна подначивает ее прыгнуть в огонь, раствориться и забыться в костре. В секундном порыве она хотела подбежать и оттолкнуть прочь Инну, эту странную женщину, которая напоминает ведьму, но чья-то рука сжала плечо Аси.

– Меня тоже она пугает, – почти шепотом сказала Женя. – Но давай не делать поспешных выводов, а просто будем наблюдать.

Грустная сказка для потерянных девочек. Силач

Существует легенда, что по миру путешествует маленький фургончик. У фургончика нет окон и дверей. Колеса его давно изломались от недоброй дороги. Он странствует по миру уже сотни лет, но ни одна живая душа ни разу не видела его в пути. Фургончик заезжает в город, а потом бесследно исчезает. У него нет карты и плана, и лишь попутный ветер определяет, куда поведут фургончик изломанные колеса. Скрипучим скрежетом он приветствует каждый город на своем пути, задерживается там на одно представление, а потом пропадает за дорожной пылью. У фургончика нет хозяина, и он сам себе хозяин. Но кто-то невидимый направляет его своей крепкой рукой. Очередной город встречает фургончик любопытными глазками, что смотрят из каждого встречного домика. Знают, детишки, знают, что сегодня будет представление. Слухи спешат быстрее изломанных колес и долетают до маленьких ушек до того, как скрипучий скрежет отразится от деревянных домиков.

Добро пожаловать, потерянные девочки и мальчики. Не бойтесь, вас никто не обидит, ведь сегодня на арене Силач – настоящий воин и боец. Не сосчитать, сколько шрамов осталось на его теле, и сколько битв он пережил, чтобы оказаться перед вами. Не бойтесь, потерянные девочки и мальчики.

Он выходит из фургончика, и колеса под его весом надламываются сильнее. Силач смотрит в толпу и вскидывает сильные руки. Детишки закрывают глаза руками, и силач старается еще сильнее, впирает грудь и шагает на арену, чтобы все и каждый в этом городке видели и знали – к ним приехал боец. Силач тянет руки к небу и почти достает до самого купола цирка. Он может накрыть своим телом всех потерянных мальчиков и девочек от самой злой грозы и бури. Путь молнии бьют ему в спину, а гром грохочет над затылком. Он сильный и все сможет выстоять. Ему радостно и приятно, если детки под его широкой грудью будут в целости и сохранности. Силач может усадить всех потерянных девочек и мальчиком на свои плечи и развести их по домам. Пусть детишки сидят, едят мороженое и смеются громко и заливисто. Ни к чему им ходить по пыльным дорожкам своими крохотными ножками, когда рядом с ними есть Силач.

Он проходит по арене и задирает голову все выше. Оркестр подыгрывает ему отрывистую и бодрую мелодию, под которую силач еще сильнее расправляет плечи. Пусть любуются им и видят его точеную фигуру во всей красе. Его рост превышает два метра, а мускулы как будто вылеплены из камня. Пусть знают, что сегодня детишкам нечего бояться, и они могут спать спокойно. Силач отыщет всех обидчиков и накажет их. Пусть его потерянные девочки и мальчики будут под его защитой, пока солнце высоко в небе. Силач ловко стоит на руках, перескакивает с одной руки на другую, когда на ноги они кладут тяжелую гирю. Не бойтесь, потерянные мальчики и девочки, силачу вовсе не тяжело. Как может быть тяжело такому сильному человеку? Силач перескакивает с рук на ноги и ловит в воздухе гирю. Он прогибается под ее весом и хмурится, но лишь, чтобы посмешить детишек, ведь на самом деле ему не бывает тяжело. Силач смеется и бросает ее высоко над головой. Пока тяжелая гиря снова летит к нему в руки, он снова красуется перед зрителями, а после ловит ее одним пальцем.

На широкой шее силача повязан красный платок, а руки изрисованы разными рисунками. Силач снова крутится во все стороны, красуется перед потерянными мальчиками и девочками и старается все сильнее под их заливистый смех. Оркестр играет все громче, но ему никак не удается перекричать счастливых детей. На прощание Силач подхватывает несколько детей и усаживает их на свои плечи. Пока они радуются рядом с Силачом он только и рад стараться, выкручиваться в неестественных позах и веселить детей своим каменным телом.

Время Силача подходит к концу, и он удаляется за кулисы. В фургончике его ждет тишина и суровая правда, которую не скрыть даже платком на шее. Хромая на обе ноги, Силач втискивается в фургон, но колеса больше не трещат под его весом. Когда стенки фургона смыкаются и укрывают своего ребенка от чужих глаз, Силач выдыхает. Израненной мускулистой рукой он тянется к платку и зажмуривается перед тем, как дотронется до шелковой ткани. Силачу страшно и больно снимать лоснящуюся ткань с себя, но иначе он попросту не сможет. Мозолистыми пальцами Силач развязывает платок и тот струится по шее, срастается на конце с кожей, будто бы вросший намертво. Силач сгибается пополам под весом собственной боли и хрипло стонет. За спиной вырастает чужой силуэт, и холодная рука дотрагивается до платка. Она пришла помочь, а он позволит ей оказаться рядом.

Следом за платком с Силача лоскутами слетает все остальное. От Силача теперь не остается ни капли того мощного и величественного силуэта. Куски кожи, мышц летят на пол следом за платком. Будто бы бабочка из куколки Силач расправляет плечи и стонет тоненьким голоском. Силач остался под куполом цирка. В маленьком фургончике он не может долго оставаться в этом обличии, и она обязана сорвать с него все маски, все кожу и мышцы. Когда с тела опадают последние остатки прежнего обличия, Силач видит в зеркале тонкий силуэт хрустальной фигурки. Она покрыта трещинами и сколами. Она разбита чужими руками. Она не может даже передвигаться своими силами. Она сильна и величественна, но только под метрами чужой кожи и мышц.

Хрустальная фигурка смотрит на себя в зеркало и обливается холодными слезами. Ей противно видеть себя без мощи и силы, с которой она привыкла появляться перед маленькими мальчиками и девочками. Маленькие детки, удивленно распахнув большие глазки, так жадно смотрели на каменный силуэт и так уверенно сидели на широких плечах, веря в то, что Силач сможет защитить их. А теперь Силач не может даже повернутся без новой трещины на хрупком силуэте. Не осталось в ней былой силы и красоты, а слабость в себе она так и не научилась принимать. Она подошла со спины и коснулась горячими руками холодного хрусталя. Фигурка вздрогнула и пошатнулась. Детишки с удовольствием тянулись к Силачу, к здоровому горячему телу, но никто не хотел соприкасаться с разбитым хрусталем, рискуя порезаться или замерзнуть, а она все равно тянулась.

Только она и только маленький фургончик принимал без остатка любого побитого и поломанного. Только они на всем белом свете могли подарить тепло тому, кто забыл, что его сердце не хрусталь. Пока Силач купался в лучах славы при свете софит, хрустальная фигурка согревалась в чужих руках и знала, что завтра у нее все еще будет место под солнцем.

Женя

Хорошо. Все будет хорошо… хорошо. Хорошо перестало быть, как только стены больничной палаты заменили все остальное. Женя до сих пор видит этот белый потолок и слышит причитания матери под ухом, когда так сильно хотелось тишины. Хотелось кричать, бороться и громко ругаться на всех вокруг и на себя. Бороться мама не позволяла, а кричать и ругаться у Жени не было сил, ведь все в итоге будет хорошо. Женя снова услышала это слово, которое за количеством повторений потеряло свой смысл, и проснулась рывком, словно выныривая из ледяной проруби. Руки дрожали, а горло пересохло, что даже слово сказать тяжело. На соседней кровати спала Ася. Тихо сопела и ворочалась, заставляя натянуто скрипеть кровать. Хорошо ей… хорошо. А Женя больше не уснет. Она даже пытаться не будет, ведь знает, что не уснет. Если ляжет обратно, то снова будет перебирать по кусочкам тот день, когда ниточка оборвалась и мама сильно плакала. Все и так пережевано донельзя, нечего больше думать и вспоминать. Надо двигаться дальше. И все будет хорошо… хорошо.

Тихонько, на цыпочках Женя вышла из комнаты и направилась в зал. За окном еще темно, но где-то над лесом желтели солнечные лучи. Женя натянула на ноги кроссовки и выглянула на улицу. В одной футболке прохладно, и Женя съежилась, передернув плечами. Возвращаться в дом за курткой она не хотела, ведь тогда она непременно кого-то разбудит, и придется объяснять, почему она так рано проснулась и зачем пошла на улицу. Переборов холод, Женя распахнула руки и, подобно маленькому воробушку, побежала вверх по улице к главному зданию. Ноги тут же заныли, как и тогда, в середине апреля, когда Женя рискнула пробежаться до костра. Кости тогда будто бы сковало винтами, и каждый сустав вывернуло наизнанку. Женя тогда дотерпела и добежала. Нельзя так, а она все равно терпела. Женя не слабая и умела перебарывать себя. Этому еще с детства научили, когда забрали маленькими девочками с тонкими ручками и ножками в большой зал. Они все как куколки, как пластилин, (так выражалась тренер) и все очень способные. Вот и лепили из них фигурки, какие душе угодно. Кого-то в бездарность, кого-то в чемпиона, а кого-то случайно сломали. Это не страшно, когда под рукой еще много целых куколок. Страшно лишь куколке, для которой в восемнадцать лет вся жизнь закончилась.

Женя закрыла глаза, подняла руки к небу и замахнулась ногой, чтобы сделать колесо. Ей, пятилетней куколке, это легко давалось. Как заведенная, она кружила по коридору квартиры, а родители снимали ее на видеокамеру и громко хлопали, как на настоящем выступлении. Женя раньше и не такое могла. Гнулась, будто бы и не было в ней костей никогда. Бабушка, у которой кошка злая, все охала и ахала, какая Женя талантливая. А она и рада стараться, пока на нее смотрят и ей восхищаются. Медалями увешала себе всю комнату, а когда под награды больше полок не хватало, пришлось к бабушке старые увезти. Она их выставила напоказ, гордилась. Была пластилиновая Женя без костей, а теперь каждая косточка плачет, дает о себе знать и так и норовит снова изломаться. Ноги подкосились, а позвоночник будто снова прошило раскаленной проволокой. Женя рухнула на грязную и пыльную дорожку, так и не закончив колесо. Рассыпалась в один день, будто фигурка, которую кропотливо собирали несколько лет, а потом разбили молотком. Безжалостно и внезапно.

Женя прильнула мокрой щекой к дороге и закрыла глаза. Ей казалось, что не хватит больше сил подняться на ноги. Она вспомнила, как очнулась в больнице после одной из тренировок. Белый потолок, мама в слезах и ноги, которые она больше не чувствует. Не может пошевелить ни пальчиком. Женя замерла тогда и не смогла произнести ни звука. Распахнула глаза, как старая мамина советская кукла Наташа, а голове лишь мысли о том, что скажет Анастасия Игоревна. Она ж ее, дуру, заставит отрабатывать вдвое больше или еще хуже – на соревнования не пустит. Только когда врач пришел, мама по новому кругу плакать начала, Женя и сама разревелась. Будто совсем маленькая. Как настоящая дура. Вот и сейчас, глядя на розовеющее небо, она тихо плакала в асфальт от того, как было больно. Она научилась за пять лет, что надо так полежать, не шевелиться, и все пройдет. Ноги отпустит, а спина перестанет болеть. Вот Женя лежала и ждала, когда же ее отпустит.

***

15.12.2006

Женя лежала на кровати и смотрела в потолок. Она уже не помнила, сколько времени она так провела и какое сейчас время суток. День, наверное. Она сама попросила зашторить окно, чтобы солнце не слепило глаза. Не хотелось смотреть в окно, когда там снег валил. Раньше Женя любила зиму всей душой. Любила с друзьями на коньках, лыжах или ледянках покататься. А потом рухнуть в сугроб и прийти домой так, что штаны все в снегу. Снег кусками висел на мокрых штанах и сыпался на пол, а мама все ругалась, что потом придется лужи собирать. Жене эти лужи были нипочём. Ей в детстве бы только согреться, штаны переодеть и снова на улицу бежать. Теперь с ее травмой Женя едва ли сможет по скользким дорожкам идти, как старушка. Будет перебирать своими ножками и опираться на костыли. Выйти бы ей из больницы хотя бы к весне. Она уже не надеялась отпраздновать дома Новый год. Но пусть хотя бы весной она уже будет за стенами этой больницы.

Женя сжала челюсть до скрипа зубов. Хотелось громко закричать, пнуть что-нибудь в этой тошнотворной и белоснежно палате. Разломать кровать на кусочки и сорвать персиковые шторы, от которых ком в горле. Чтобы оно все сгорело. Но Женя едва могла пошевелить пальцами ноги. Это выходило совсем плохо, но врачи хвалили ее и за это. Хвалили совсем как маленького ребенка, который сказал первое слово. Если бы Женя сейчас была маленьким ребенком, то ее первым словом будет «к черту». К черту больницу, врачей, мерзкую зиму и пресную кашу, которую она уже не переваривает. Женя хотела перерезать эту хлипкую ниточку, которая все еще держит ее наплаву. Были бы у нее ножницы. Если бы у Жени были ножницы, она бы сразу же воткнула их себе в ногу. Если они не могут нормально двигаться, то пусть вообще их не будет. Ей ни к чему эту бесполезные огрызки.

– Гешенька, привет, дочурка. – Мама постучалась в дверь, которую уже открыла. – Не скучаешь тут?

Смешно. Ну, конечно же, ей тут весело. Целыми днями Женя тут только развлекается и радуется жизни, а вовсе не смотрит в белый потолок, рисуя там узоры. На тумбочке лежали книги, тетради, наушники и плеер, принесенные родителями еще с прошлой недели. Они так и оставались лежать там нетронутыми и останутся до самой выписки.

– Я тебе тут принесла фруктов. Витамины тебе сейчас не помешают.

Прошлую партию витаминов медсестра унесла три часа назад, потому что они уже размякли и начали протухать. Хурма стала совсем темной, а апельсины затвердели. Мошки или мушки целый день кружили над тумбочкой, а Женя только смотрела на них и думала, как круто им с крылышками. Им не страшно, если с лапками что-то случится. Они это переживут. Распахнут тоненькие крылья и полетят доедать тухлую хурму. А потом хурму выбросили и мушки улетели следом за ней.

– Ты лежи, лежи. Я ненадолго. Я к тебе забежала в перерыве на обед. Сейчас уже обратно на работу побегу.

– Даже чуть-чуть не посидишь со мной? – Женя лишь слегка улыбнулась маме и приподнялась на лопатках.

– Зайчик, мне работать надо. – Мама погладила Женю по волосам и поцеловала в лоб. – У меня, как только будет выходной, так я сразу к тебе, обещаю.

Выходных у нее не было уже давно. Вместе с травмой у Жени забрали не только быстрые ноги, тренировки по гимнастике, но еще и маму. Теперь они с отцом работали без выходных, чтобы оплачивать Женино лечение, реабилитацию и еще кучу всего. Мама забегала к ней на обеде, приносила какие-то вещи, а потом так же быстро убегала. Жене хотелось расплакаться, что никакая реабилитация ей не нужна и пусть она лучше будет инвалидом, чем мама будет так изводить себя и мучиться наравне с ней. Если Женя переломалась, как куколка, то необязательно было ломаться еще и родителям. Но плакать Женя больше не могла. Она улыбнулась маме на прощание и снова уставилась в потолок.

– Зайчонок, ты набери бабушке. Она очень хочет с тобой поболтать, но все боится, что ты спать будешь, когда она позвонит. – Мама окинула взглядом палату. – Давай я тебе хоть телевизор включу, а то ты тут вообще как в психушке с мягкими стенами.

– Давай.

Мама всегда, когда уходила, включала телевизор или раздвигала шторы. А Женя потом все равно просила медсестру вернуть все так, как было. Чтобы все было как в психушке с мягкими стенами. Женя не должна тут развлекаться. Не должна получать хоть какое-то удовольствие в больнице. Целыми днями она должна была лежать и грызть себе оставшиеся конечности. Она так наказывала себя, что из-за своей травмы лишила обоих родителей радости и свободы. Теперь они по ее вине зашиваются на работе и переживают о том, как бы Жене помогло лечение. И страшнее всего были мысли о том, что лечение не поможет и все это попросту зря. Что если все усилия и деньги уйдут впустую и Женя все равно окажется прикованной к больничной койке? Она боялась думать об этом и пыталась всячески избегать таких мыслей, только вот они сильнее кружили по голове и беспокоили Женю сильнее состояния здоровья.

– Сильный пожар на окраине города унес жизнь молодой школьницы. По предварительным данным возгорание произошло по неосторожности жильцов. Ведется разбирательство.

Женя поморщилась от кадров по телевизору и потянулась к пульту, чтобы самой поскорее выключить телевизор. На то, что бы достать пульт с тумбочки, ушли почти все силы, и Женя откинулась обратно на кровать. Она тяжело вздохнула, нажала на красную кнопку, и палата снова окунулась в вязкую тишину. Жени посмотрела на свои ноги и снова начала злится на эти бесполезные отростки, которые теперь не имели абсолютно никакого смысла. Даже если реабилитация пройдет удачно, то теперь ей всю жизнь придется быть поломанной, неполноценной и разбитой Женей-куколкой. Ее уберут на дальнюю полку, словно треснутый фарфор, а потом через пару лет отыщут при генеральной уборке и выкинут на мусорку.