Исповедь. Роман в двух томах. Том 1

Тим предполагал, что раз налетчикам удалось так хорошо подобрать место для столь рискованного нападения: с парой револьверов против четырех вооруженных винтовками солдат, значит, они или их наводчики живут где-то рядом по этой же улице. Но не арестовывать же всех жильцов ближайших трех кварталов: чем больше невинно пострадавших от рук немцев – тем больше помощников у партизан. Вычислять же налетчиков или их подельников долгими и кропотливыми стандартными криминалистическими методами не было времени: недалеко проходил фронт, не сегодня – завтра будут еще другие нападения, которые тоже надо будет расследовать, и еще бороться с большевистскими агентами, ведущими тайную агитацию, помогать коллегам, занимающимся внутренней безопасностью в войсках. Тим напряженно думал, можно ли попытаться найти неизвестных, перебивших сопровождение румынской полевой кухни, какими-нибудь другими средствами.

Что-то было странноватым в общей картине происшествия. Оно не было похожим на стандартное нападение партизан: больше отдавало почерком каких-то бандитов-уголовников. Факт, что нападавшие организовали такой слаженный налет в максимально удобном месте, орудовали стремительно револьверами и ножами, а не расстреляли кухню откуда-нибудь из развалин с безопасного для них расстояния, говорил о том, что у них просто не было другого оружия, кроме пары Наганов и ножей. Значит, это были не военные люди и вряд ли связанные с организованным партизанским подпольем: либо начинающие партизаны-дилетанты, либо, действительно, обыкновенные уголовники. Да, они называли румын «фашистами», но это слово давно уже употреблял по отношению к немцам и немецким союзникам любой русский. И наконец, почему они взяли у работника кухни пистолет, но не взяли винтовки у солдат? Почему забрали с собой колбасу? Просто чтобы было, что поесть, чем отпраздновать успех налета? Но тогда почему не забрали хлеб?

– Кто-нибудь из вас знает, едят ли советские партизаны колбасу без хлеба? – мрачно пошутил Тим, обращаясь к Веделю и Шрайберу.

– Может быть, и едят, – пожал плечами Ведель. – колбаса без хлеба тоже съедобна, я думаю.

– Вот, почему они не забрали хлеб? Почему взяли только колбасу? Или хлеба у них предостаточно?

– Хлеб просто не смогли унести, – предположил Шрайбер.

– Почему тогда именно колбасу выбрали? На войне хлеб обычно ценится больше. Из него можно сухари насушить. А колбаса без работающего холодильника испортится. Если только у этих бандитов ледника нет.

– Но хлеб быстро черствеет, – возразил Шрайбер. – Может быть, у партизан нет времени на изготовление сухарей. А колбаса с неделю будет храниться. Особенно, – подчеркнул он. – если есть ледник.

– Значит, для них дороже колбаса… – проговорил Тим. И тут его осенило. – А они же забрали всю колбасу, так ведь? Ничего не оставили.

– Всю, – ответил Ведель.

– Вот как… – произнес Тим. Конечно! Если бы он работал сейчас, как раньше, в уголовной полиции Генерал-губернаторства, то догадался бы сразу, в чем дело. Но, уже привыкнув в прифронтовой полосе разыскивать партизан, теперь по стандартной схеме стал думать, как именно партизан и вычислить. Между тем, в первую очередь надо было обратить внимание как раз на эту злосчастную пропажу колбасы. Колбаса и была целью нападения на румынскую кухню. Налетчики забрали ее, но не тронули хлеб, потому что в прифронтовом городе колбасу можно было продать за приличную сумму, тогда как хлеб, быстро черствеющий, для продажи из-под полы не годился. Конечно, нападавшими были не партизаны, а обыкновенные уголовники, которых водилось в этом городе немало. Теперь им, привыкшим к разгульной жизни, в разоренном городе при военном режиме стало неуютно, и они отважились на такую дерзость как нападение на румынских солдат. По сегодняшним меркам их риск того стоил, если бы им удалось выгодно пустить захваченный продукт в оборот. Поэтому они не забрали у убитых солдат винтовки, но забрали пистолет: винтовка, в отличие от пистолета, неудобна для разбойного промысла.

– Ведель, – спросил Тим. – где здесь сбывают продукты?

– Всё на рынке в Нахичевани продают… ну, и в других местах тоже, конечно, но там больше… – Ведель понял, куда клонит шеф. – Вы думаете, что эту колбасу будут продавать?

– Скорее всего, так, – кивнул Тим. – Иначе зачем, вообще, нападать на полевую кухню? Еще и выслеживать для этого ее маршрут… румынский батальон не перемрет от голода, если ему завтрак не вовремя подвезти. Поэтому и хлеб не взяли: хлеб надо в течение суток, самое большее – двух реализовать, иначе он зачерствеет… Герр майор!

– Да? – рассматривавший чуть в стороне стреляные гильзы на асфальте майор Крету шагнул к немецким офицерам.

– Вам известно, откуда была колбаса, которую похитили бандиты?

– Конечно. С нашего продовольственного склада. Дивизионного.

– А на склад она откуда поступает?

– Из запасов Третьей армии, а туда – из Украины, по указанию рейхскомиссариата. Там же она и производится… на какой фабрике, я сейчас сказать не могу, но наши снабженцы знают.

– А на ней какая-нибудь марка есть? Значок с названием или с указанием производителя?

– Есть, – сказал майор Крету. – но я не могу вам сказать сейчас, что именно на этой наклейке написано, поскольку я не из отдела снабжения. Я сейчас же поеду и распоряжусь, чтобы вам выдали всю информацию…

– Мы будем вам очень признательны, – кивнул Тим. – А сейчас, пожалуйста, может быть, вы вспомните хотя бы что-нибудь из того, что написано на марке?

– Все, что могу вспомнить: «рейхскомиссариат Украина», – майор развел руками.

– Очень хорошо! – проговорил Тим. – Ведель, – обратился он к старшему секретарю. – давай-ка бери Динберга, а то он уже заждался нас, наверное, тоже спать хочет, и езжай в управление. Организуй тайную полицейскую проверку всех мест, где могут стихийно сбывать продукты. Никакого шума, никаких облав – сам понимаешь, пусть ходят хипо без оружия и повязок и прицениваются к колбасам, которые увидят. Пусть до самого вечера ходят – пока все торгаши не разойдутся. Если найдут колбасу с маркой «рейхскомиссариат Украина» – пусть спокойно отойдут в сторону, не привлекая внимания, и вызывают наряд. Всех торгашей, у кого найдется украинская колбаса с маркой – хватать и к нам под замок. Мы разберемся, откуда у них такой товар в голодном городе. Все понял?

– Так точно, комиссар! – кивнул Ведель.

– Давай, не теряй времени, езжай. Мы со Шрайбером позже приедем… с жандармами, наверное.

– Есть! – Ведель, развернувшись, зашагал в ту сторону, где их дожидался у «Фольксвагена» шофер Динберг.

Быстрый рассвет южного лета разогнал ночную темноту. Взору открылась пыльная улица с рядом низких беленых домиков с высокими пирамидальными крышами, выгоревшая на солнце трава, плодовые деревья. При солнечном свете место нападения уже не выглядело таким зловещим, как среди предутреннего мрака в свете автомобильных фар. Тим объявил, что осмотр места закончен и сам приказал русским санитарам из хиви забирать трупы. Санитары в белых халатах стали перекладывать тела румын на носилки и тащить в немецкий госпитальный автомобиль. Майор Крету среди собравшихся румынских солдат отобрал нескольких, в том числе парня, умеющего править лошадьми, и отправил их везти полевую кухню с продуктами дальше за Дон, чтобы дислоцировавшийся там батальон смог, хотя запоздало, но позавтракать. Повозка укатила по асфальту, на котором на месте происшествия остались лишь несколько небольших пятен крови (к ним уже начали слетаться чуткие мухи) и рассыпанные гильзы.

В мотоциклах фельджандармерии двух лишних мест, чтобы доставить Тима и Шрайбера в управление, не нашлось, и Тим попросил подбросить их к месту службы офицеров румынского штаба, но позже. Те охотно согласились, а пока Тим, Шрайбер, майор Крету и второй румынский офицер капитан Станеску решили осмотреть узкий проезд между двумя пустыми зданиями неизвестного назначения, через который, как сообщил допрошенный Райфшнайдером и Брандштеттером выживший повар, налетчики скрылись с места нападения. Теперь, когда стало светло, проезд прекрасно просматривался с улицы: он уходил куда-то вглубь, за ним виднелись еще какие-то большие здания, явно сильно поврежденные бомбардировками или артобстрелами. На крашеной белым кирпичной стене здания рядом с проездом чернели выведенные углем оставленные, вероятно, озорными подростками рисунки и русские надписи. Пятиконечная звезда, человеческий череп, еще что-то непонятное и слова: «БОНЯ БИРЮК», «АЛЕКСАНДРОВСКАЯ», «КТО НЕ БЫЛ ПАБУДЕТ КТО БЫЛ НИЗАБУДЕТ».

Офицеры осторожно вошли в проезд. У здания слева не было торцевых окон вообще, однако справа на втором этаже чернели оконные проемы без стекол: оттуда кто-нибудь мог и пальнуть. Проезд был длинный и пустой, стук сапог и хруст мусора под подошвами раздавались в нем хорошо. Но офицеры благополучно дошли до конца, вышли с другой стороны проезда и все почти разом замерли, остолбенев: такая жуткая панорама открылась перед ними. Раньше здесь явно находился заводской комплекс, который во время боев как стратегический объект особенно усиленно бомбила немецкая авиация. Теперь тут громоздились руины: похожие на торчащие обломки гнилых зубов полуразрушенные массивные здания цехов и служебных корпусов с пустыми чернеющими или насквозь просвечивающими окнами, осыпавшимися кирпичными кладками, обнажившимися бетонными перекрытиями и лестницами, стальными монтировками. Сохранившиеся куски стен, перекрытия и все остальное были темны от покрывших их слоев гари. Различались и щербатые выбоины от осколков. Между зданиями находилось то, что когда-то было заводским двором, теперь же двор был всюду завален такими высокими кучами битого кирпича, обломков бетона, горелых балок, шифера, что мало отличался от застроенного массива. Под ногами хрустело крошево из кирпича, бетона, штукатурки, золы и стекла, шуршал всяческий раскиданный взрывными волнами мусор, и пыль вилась клубами из-под ног. Деревянный столб, сшибленный взрывом авиабомбы и присыпанный обвалившимся сверху строительными ломом, валялся возле воронки, окруженной неровным серо-желтым валом вывороченной земли. Из скрывшей его верхний конец кучи обломков расходились неровно вьющиеся, запыленные обесточенные провода. Куда ни падал взор – всюду резко кидались в глаза наглядные свидетельства колоссальной разрушительной мощи современного оружия: обломки, трещины, гарь, выбросы грунта и прочее.

Вид бывшего завода напоминал теперь картину какого-нибудь средневекового художника, изобразившего вымерший от чумы город. Не было видно ни души, не звучало ни одного человеческого голоса, и вообще, трудно было представить, что еще недавно здесь кипела жизнь, суетились занятые своим делом рабочие, что-то: продукция или отходы, вывозилось по этому проезду, а может быть, наоборот, завозились производственное сырье или пища для персонала. Только пара зеленевших, несмотря ни на что, и не переломившихся во время бомбардировок деревьев да не смущавшиеся ничем птицы, с чириканьем порхавшие среди завалов, хоть как-то оживляли этот зловещий вид.

– Да здесь укрыться немудрено! – воскликнул Шрайбер, оглядывая развалины и завалы обломков.

– Все равно вряд ли они тут надолго оставались, – заметил Тим. – Я думаю, при свете дня эти руины прочесать ничего не стоит. Достаточно роты солдат, – взгляд его упал на опрокинутую деревянную телегу без одного колеса, с зияющей в опаленном днище крупной осколочной пробоиной.

– Как бы сейчас из какого-нибудь окошка в нас не пальнули, герр комиссар! – с мрачной усмешкой произнес Шрайбер, запрокинув голову и глядя на зиявшие вокруг окна и дыры в стенах полуразрушенных зданий.

– Такова солдатская служба, – Тим сделал несколько шагов по рельсовой колее, видневшейся из-под слоя пыли, комков земли и строительного крошева. – убивать и умирать, – добавил он после паузы. – рельсы скрылись под грудой обломков. Но Тим уже понял, что они шли в бывшее здание заводского цеха, от которого остались теперь три неполные кирпичные стены и провалившаяся между ними шиферная крыша: все покрытые черной копотью. Тим, хрустя сапогами по пыльному крошеву, обошел завал; за ним последовали остальные офицеры. Дальше открылась еще одна желтая воронка от авиабомбы, а также рухнувшие блоки бетонного забора, который, как видно, до бомбардировки отделял от двора цеховое здание. В нос вдруг ударил отвратительный трупный смрад. От неожиданности поморщившись, Тим остановился перед воронкой у кучи вывороченного взрывом грунта и окинул взглядом покрывавшие землю завалы впереди, пытаясь найти источник запаха. Сначала ничего не увидел, но затем его взгляд упал на что-то синее, хотя и покрытое слоем серой пыли, видневшееся у груды кирпича, образовавшейся в результате обрушения передней стены здания. Этот синий оттенок непонятного предмета что-то ему напомнил. Тим напряг зрение, и тут, хотя его уже было не удивить этим, по спине от внезапности открытия прошли мурашки. Синим был рабочий халат, надетый на лежавшее на земле и полузасыпанное кирпичом и бетоном человеческое тело. Тим заметил, что труп лежал на боку, завалившись на грудь и живот, выкинув вперед полусогнутую руку. Затем различились сползшая с головы, поверх которой торчал погнутый арматурный прут, серая косынка, обнажившиеся из-под нее светло-русые волосы, на которых тоже виднелись – даже с такого расстояния, частицы мусора. Стало понятно, что это – тело погибшей при бомбардировке работницы завода, которую, вероятно, завалило рухнувшей стеной. Оно и источало тошнотворный запах. С момента последней бомбардировки города прошло уже несколько недель, значит, от самого трупа при такой жаре уже мало что должно было остаться, просто мешковатая рабочая одежда издалека скрывала результаты разложения. Тим предположил, что после той бомбардировки рабочие окончательно покинули завод, а тело погибшей коллеги не сумели или не пожелали отыскать. Наверное, она жила в Ростове без родственников, а может быть, приехала сюда из другой части огромной России: Тиму уже хорошо было известно, что работать на советские заводы направляют большое количество людей из районов со слабой индустрией. Приближаться к разлагающемуся трупу вовсе не было желания и особой необходимости тоже. Тим развернулся и сказал своим спутникам:

– Едем в управление.

Все пошли по хрустящему под ногами крошеву обратно. Перед входом в проезд внимание Тима привлекла валявшаяся среди прочего сора придавленная какой-то обломанной дощечкой газета – некое количество мятых и пожелтевших листов, сложенных в несколько раз. Тим приостановился и взглянул сверху на ее передовицу с крупным титульным заголовком: «Молот», напечатанным строгими квадратными буквами. О чем там было? О том, как надо уничтожать подлого фашистского врага? Хмуро ухмыльнувшись, Тим прошел дальше.

Выйдя из проезда на улицу, офицеры разместились в открытом румынском автомобиле. Пока шофер-румын заводил его, Тим сказал Шрайберу:

– Я сейчас пойду к директору и попрошу разрешения на организацию прочесывания этих развалин: даже если бандиты ушли сразу, кто-нибудь из них или их… как это назвать… коллег, может там сейчас затаиться где-нибудь. Например, чтобы припрятать что-то или увильнуть от работы. Хотя больше надежды я возлагаю на эту долбаную украинскую колбасу. Если директор разрешит – проинспектируешь дело, а мне надо поговорить со вчерашним нашим клиентом.

– Вас понял, герр комиссар! – с готовностью кивнул Шрайбер. Автомобиль тронулся и стал выруливать на середину улицы…

Поскольку машина румынского штаба не была приписана к гаражу немецкого полицейского управления, а заезжать в полицейский двор румынам не было смысла, шофер затормозил перед контрольно-пропускным пунктом на въезде. Тим со Шрайбером, поблагодарив штабистов дружественной армии и попрощавшись, вышли, после чего пешком направились на уже ставшую как бы родной служебную территорию. Автомобиль же с офицерами-союзниками, взревев мотором, укатил по улице.

Под приветственные голоса вскидывавших ладони фельджандармов на посту Тим и Шрайбер прошли во двор, затем, не обращая внимания на суетливо ходивших тут и там полицейских вспомогательных служащих и русских хозяйственной обслуги, проследовали ко входу в здание. Там несколько жандармских офицеров оживленно беседовали с несколькими хипо. Один из старших хипо, фамилии которого Тим все не мог запомнить, разговаривал с фельджандармами по-немецки – с сильным русским акцентом, но вполне понятно, а затем переводил своим коллегам на русский то, что ему говорили немцы. Тим сразу сообразил, что они обсуждают еще какое-то происшествие, случившееся только что.

– Хайль Гитлер! – поздоровался Тим, подойдя вместе со Шрайбером к ним.

– Хайль Гитлер! – отвечали жандармы.

– Здравия желаем, господа офицеры! – поприветствовали Тима и Шрайбера хипо.

– Что случилось? – поинтересовался Тим.

– А вы еще не в курсе, герр комиссар? – удивился обер-лейтенант фельджандармерии Юлиус Шлитте.

– Мы были на выезде. Так что случилось?

– Возле Ясной Поляны нападение на мотоцикл с инженерами, которые возвращались из Александровской, – сообщил Шлитте. – Открыли огонь из пистолет-пулемета и обычного пистолета. Оба убиты, водитель тяжело ранен. Больше пока ничего не известно.

– А вы откуда узнали?

– Водитель смог добраться до ближайшего поста пешком, оттуда позвонили дежурному. Сейчас там работает команда Хунке.

– Когда это было? – спросил Шрайбер.

– Около часа назад.

– В это время мы работали с румынской кухней, – проговорил Тим. – Ладно, Шрайбер, пойдем!

Пока они поднимались по лестнице на свой этаж, Тим прикинул, не могла ли нападение на румын и нападение на немецких военных инженеров совершить одна и та же банда. И пришел к выводу, что нет: при покушении на румынскую полевую кухню пистолет-пулемет не использовался, и само оно выглядело скорее как корыстное, чем как партизанское. У инженеров в мотоцикле вряд ли можно было взять что-либо ценное. Скорее всего, на инженеров действительно напали партизаны.

– Я сейчас к директору, – сказал Тим Шрайберу, когда они мимо приветствовавшего их у лестницы дежурного поднялись в коридор к своему кабинету. – а ты меня в кабинете подожди. Если директор даст добро – возглавишь прочесывание.

– Есть, герр комиссар! – ответил Шрайбер.

Поскольку еще было раннее утро, других посетителей в данный момент у директора не было. Тот, когда Тим вошел, прежде всего пригласил его присесть и, зная, что Тим только что приехал с места происшествия, по телефону распорядился принести кофе и бутерброд. Директор выслушал донесение Тима и признал логичными выводы о том, что нападение на румын совершили, вероятнее всего, обыкновенные грабители. А также согласился с тем, что стоит организовать прочесывание развалин завода рядом. Он снова сняв трубку телефона, отдал команду о немедленном подъеме по тревоге взвода фельджандармерии и взвода вспомогательной полиции, приказав тем поступить в распоряжение секретаря полевой полиции Шрайбера. Затем, пока Тим завтракал принесенным молодым русским разносчиком из кухни кофе с бутербродом, директор рассказал ему о нападении на инженеров и о том, что коллегам из абвера поступает информация о планируемой координации деятельности партизанского подполья в Ростове-на-Дону. Она подтверждается данными о погрузке взрывчатки на советские самолеты, вылетающими за линию фронта в соответствующем направлении. Тим пообещал приложить все усилия к эффективной ликвидации подполья, заметив также, что в координации действий партизанских групп есть и свой плюс для полиции: большую организованную подпольную структуру, умело «расколов» в ней слабое звено, можно разгромить, выходя от одного ее участника на других. Когда же подполье состоит из многих мелких самостоятельных групп, никак не связанных между собой, его деятельность, хотя она хаотична и не способна принести слишком крупный ущерб, нельзя подавить двумя – тремя ударами: каждую группу приходится ловить по отдельности.

Закончив запоздалый завтрак и попрощавшись с директором, Тим, наконец, добрался до своего кабинета, где был радостно встречен Веделем и Зибахом. Шрайбер уже уехал с фельджандармами и хипо на облаву к развалинам завода, где скрылись напавшие на румын. Ведель тут же доложил Тиму, что отдал все необходимые распоряжения, и похищенную у союзников украинскую колбасу уже ищут на всех рынках. А Зибах передал ему рапорт дежурной команды.

– Отлично! – произнес Тим, проходя к своему рабочему столу.

– А вы уже знаете, герр комиссар, о том, что произошло у Ясной Поляны? – поинтересовался Зибах.

– Да, – кивнул Тим, усаживаясь за стол. Быстро, но внимательно он просмотрел содержание отчета, затем спросил Веделя:

– Ведель, ты забрал сообщения у дежурных?

– Я сейчас как раз их читаю, – ответил Ведель, шурша распечатанными бумагами, которые держал в руках.

– А, хорошо! Есть что-то интересное?

– Пока нет.

– Ну, ладно, – Тим снял трубку телефона. Связавшись с дежурным, он распорядился привести к нему сторожа водопровода, задержанного вчера за смелые речи о Гитлере.

Вскоре раздался стук в дверь, и двое хипо ввели в кабинет держащего руки за спиной лысоватого мужичка в возрасте, с полуседой-полурыжей бородкой. Поздоровавшись, один из вспомогательных полицейских шагнул вперед и, обратившись к Тиму, доложил по-русски:

– Господин офицер! Вот… доставили…

– Hier! – Тим указал на стул сбоку своего стола. Хипо, подтолкнув арестованного мужичка, уже хотели посадить того на стул, но Тим жестом остановил их и указал на место перед столом.

– Вас понял! – произнес старший хипо и, переставив стул, надавил мужичку ладонью на плечо, принуждая его сесть. Тот покорно опустился на стул и с тревогой стал глядеть на Тима. Хипо же положил перед Тимом распечатанный лист бумаги: это был переведенный на немецкий язык протокол допроса. В нем сторож уверял, что любит Гитлера и ненавидит Сталина, а сказал, что не боится Гитлера именно потому, что Гитлер – его любимый вождь и защитник от большевизма, разве же своих защитников боятся?

– Ви Воро-бйоф Степан Род-йонович? – Тим сурово посмотрел на сторожа – в его исходящие страхом светло-голубые глаза.

– Они самые, господин! – ответил мужичок, нервно шевеля челюстью.

– Ви сторош с водопровот?

– Да, господин!

– Ви казау плёхóй реч о Führer? Да?

– Ей Богу, господин, не это я хотел сказать! – залепетал мужичок торопливо. Так, что Тим еле стал понимать, о чем он говорит. – Баба сказала: «Сталин тебе покажет, лысый черт», а я сказал: «Не боюсь я Сталина, у меня теперь Гитлер вождь». Она сказала: «Гитлера боишься, лысый черт», а я сказал: «Не боюсь: Гитлер мой заступник нынче, кто ж своих заступников боится? Гитлера пусть боятся злодеи всякие, а я честный человек»…

– Ви говорит, што любиш unser Führer? – Тим откинулся на спинку своего кресла, заложив руки за голову и продолжая недоверчивым взглядом сверлить сжавшегося на стуле по ту сторону стола просидевшего ночь в камере сторожа водопровода.

– Ей-богу, свой он мне человек! Вот тебе крест, господин! – подняв дрожащую руку, тот осенил себя крестным знамением – справа налево, не так, как делают католики. Ведель и Зибах сидели за своими столами над бумагами и делали вид, что происходящее у стола шефа их не касается. Хипо стояли чуть позади стула с мужичком, опустив руки и с высоты своего роста глядя на арестованного холодным взглядом.

– Ви казау так… – проговорил Тим. – э-э… ви бойаца тюрма. Ви… Э! – он, не сумев подобрать достаточно выразительных слов на русском языке, ткнул пальцем в сторону старшего хипо и спросил:

– Sprechen Sie Deutsch?

– Виноват, господин офицер! – ответил тот. – Зэр шлехт.

«Тупые славянские рожи!» – в сердцах подумал Тим. Положив руки на стол и подавшись корпусом в сторону испуганного сторожа, который инстинктивно дернулся, чтобы отстраниться, но затем, видимо, боясь вызвать гнев немца, замер в прежнем положении. Тим проговорил, отчеканивая слова:

– Ви говори прáуда! Ви глупо казау што не бойаца Hietler ни Сталин поневаш шауэм сердит шеншина. Ми не russische Polizisten, ми немецки войенни полицийа… особенни войенни полицийа… нам не говорит прáуда очен плёхо. Это опасни.

– Ей-богу! Правду я говорю! – испуганно моргал глазами мужичок. – Не губите меня, ваше благородие!..

– Хм… – снова откинувшись на спинку кресла, Тим смерил сторожа пристальным взглядом. Затем спросил:

– Вас беспокойт эти russische Polizisten? – и небрежно указал рукой на стоявших позади арестованного хипо.

– Что? – сторож оглянулся, затем неуверенно проговорил: – Да нет… ничего…

– Види! – взглянув на вспомогательных, Тим указал рукой на дверь.

– Слушаемся, господин офицер! – ответил старший хипо. Оба, загрохотав сапогами по полу, направились к выходу и покинули кабинет.

– Всйо! – сказал Тим уже с более доверительной интонацией и снова, облокотившись на стол, подался к бледному от страха сторожу. – Это нэмци, – сказал он, махнув рукой в сторону работавших за своими столами Веделя и Зибаха. – они свой… Ви говорит, што люби́т unser Führer, да?