Люцифер. Время Вечности

– Вышел на замену Ахиллу? Произошла замена в команде «Спартака», на лёд вышел новый форвард!

– Вот я и стала отбивать все твои шайбы, встав на воротах нашей судьбы! – засмеялась Медея. – К тому же, – потупилась она и отодвинула фенечки, показав запястье левой руки, – я уже боюсь покончить с собой, если ты меня тоже бросишь.

– Что это?

– А не видно?

– Ты пыталась… Что за глупости?

– Это всё из-за Ахилла.

– Он тебя избил?

– Если бы! Ахилл пригласил меня покататься на тётиной яхте по заливу. Напоил самым дорогим шампанским, а потом прямо посреди бухты аккуратно снял с меня всё подаренное им золото и бриллианты, заявив, что хочет сам надеть на меня новый комплект украшений с изумрудами. И швырнул их в море! Представляешь? Только из-за того, что приревновал к Пифону!

– Взбредёт же такое в голову! Лучше бы он просто тебя избил. Или утопил. Как все.

– Да! Чтобы я уже не мучилась, ощущая себя «голым королём»! Или думаешь, почему девчонки стали надо мной смеяться? Вот поэтому-то я и не хотела бы больше ни в кого из вас влюбляться. Я же говорю, я едва оправилась.

– А я после очередного расставания с «любовью всей жизни» в рейсе постоянно пытаюсь прыгнуть за борт. И Богу каждый раз приходится меня спасать.

– Так ты серьёзно в это веришь?

– Знаешь, когда ночью стоишь на открытой палубе, размышляя о том, как покончить со всем этим бытовым хаосом, вдруг матрос выходит и говорит: «Что, прыгать надумал? Пошли, накатим!» Ты вдруг понимаешь, что Бог реально живой, как и говорил Христос. И Он действует через людей. Бог – это Бытие!

– Ну и как, помогло?

– Да. Я и сам был в шоке! Матрос, который предложил мне выпить, сказал, что он только поэтому и берёт в рейс водку, что однажды тоже захотел прыгнуть за борт, но выпил всего одну рюмку, как сам же над собой начал во весь голос смеяться, не понимая уже, что за бред ему лез в голову? Думаю, что в церкви только для этого и продают кагор, что всего лишь один глоток полностью развеивает чары злых духов! Ведь демоны – это тоже духовно продвинутые сущности, но в силу того, что они на своем духовном Пути не практиковали раскаяние, пошли по Пути Зла, как Сита. Только благодаря сердечному раскаянию христианство и является самой прогрессивной религией!

– Ну и как, раскаяние помогает? – усмехнулась Медея.

– Да. Оно полностью заменило мне алкоголь! А ты сколько раз пыталась вскрыть вены?

– А ты посчитай шрамы! – злобно вывернула она запястье.

– Всего-то три раза? Да ты, по сравнению со мной, жалкая любительница. Острых ощущений!

– Очень острых! – усмехнулась Медея. И передёрнулась. – Вот я и опасаюсь, что наш роман будет для кого-то из нас последним.

– Поэтому я и хотел бы, если честно, чтобы мы встречались без обязательств! – улыбнулся Аполлон и включил песню «Обещания».19

– Но боюсь, что Ганимед, Дез, Дум, Братки и все прочие музыканты в этом городе тут же станут считать меня твоей девушкой! – отстранилась Медея, сделав музыку тише. – Свободные отношения просто не укладываются в их головах. Они если видят знакомую им девушку рядом с парнем, тут же пытаются их поженить. А я уже устала быть чьим-то прилагательным, пойми. Дело не в тебе, дело в нашем городе. Если я начинаю с кем-то просто шутить, все вокруг тут же думают, что я с ним заигрываю. Только потому, что они тоже хотели бы со мной переспать, чтобы встать в один ряд с Ахиллом!

– Ты просто не поняла сути рассматриваемого вопроса! – усмехнулся он, включив «щит Аполлона». – Ахилл – яркая индивидуальность среди панков, которые трутся об него, как коты, ощущая в нём своего лидера. Дез уже сто лет как играет дез-метал с Думом, а Ганимед поёт, со сцены внушая то, какой он умный! Если помнишь, то это именно Дез организовал всю нашу неформальную тусовку, предложив музыкантам и их фанатам собираться по субботам около Дворца Культуры. Братки тоже уже давно на сцене, их знает весь город! Где они – безусловные божества, грозно взирающие сверху-вниз на простых смертных с этого «Олимпа». Я хоть и не пою, но пишу стихи, на которые ребята поют песни. А ты… да, ты красивая! Но не столь яркая индивидуальность, как любой из нас. И единственное, чем ты можешь быть, чтобы стать хоть кем-то в глазах других, это прилепиться к одному из тех, чья слава уже давно гремит по всему городу! Благо, что он не такой уж большой и вся продвинутая молодёжь давно знает друг друга в лицо, покупая билеты на концерты. Или по их текстам, как меня. Как ты тут же узнала меня по словосочетанию «секс-юрити».

– Сосу-рити! – показала Медея язык.

– Вот ты и ощущаешь себя духовно нищей по сравнению с нами, воплощёнными божествами!

– Поэтому-то я и хочу отсюда как можно скорее уехать! Я только для этого и стала президентом студенческого клуба в институте, чтобы у меня появился шанс улететь в Америку!

– По обмену студентами?

– Там меня хотя бы перестанут ассоциировать с Ахиллом. Или с тобой, если мы всё же решим быть вместе. К тому же, я не хочу всю жизнь работать учителем английского языка, как моя бабушка, подрабатывая репетиторством. Именно поэтому я и не хочу ни за кого выходить тут замуж и плодить нищету. Жить я хочу хорошо!

– Этот мир называют действительностью! А это предполагает, что здесь надо действовать, проявляя свой скрытый потенциал. Но если у тебя отсырел порох, что ты сможешь проявить там, куда улетишь? Как говорили в школе: «От перемены мест слагаемых сумма (счастья) не изменяется». Надо тренировать свой мозг, только это высушит твой порох, сделав тебя поджарой, так сказать, гнедой кобылицей!

– Воронцовой? – оторопела Медея, решив, что он намекает ей на свадьбу.

– А не розовой пони, как сейчас, – коснулся Аполлон её розовой рубашки, – в мечтах улететь «в прекрасное-далёко»,20 Именно этому я и учу в книге! И если ты начнёшь её переводить, то станешь воспринимать мои идеи как часть себя, став со-творцом книги. Ты читала «Блеск и нищета перевода»?21 Переводчик является даже ещё большим творцом, чем тот, кто написал исходник. Именно поэтому все так восторгаются Шекспиром! А он всего лишь переводил с ирландского и других языков более древних авторов. Привнося в их работы свой необыкновенный стиль и ярчайшую индивидуальность, которые и превращали исходники в подлинные шедевры на сцене. То есть – на глазах у всех!

– Хорошо, уговорил. Я подумаю над тем, чтобы стать твоим со-творцом.

– А для того чтобы ты понимала меня ещё глубже, я и хотел бы, если честно, чтобы мы обменивались не только ментальными, но и радужными энергиями.

– Исключительно для пользы дела?

– Чтобы понимать друг друга до глубины души! Или ты мне отказываешь, потому что разводишь на свадьбу?

– Да какая свадьба? Я уже одной ногой в Америке! Поэтому и не хотела бы, если честно, ни с кем тут связываться.

– Не желая запятнать себя таким позором, как я? Можешь не опасаться, благодаря Сите я наконец-то понял, что не приспособлен к семейной жизни. И единственное, что мне удалось вынести после неудачной попытки взять её в жены, это что адаптация к семейной жизни ведет к её десакрализации.

– Почему это?

– Ну, хотя бы потому, что если ты хочешь обладать как можно лучшей самкой, то ты должен из кожи вон лезть, доказывая ей, что ты самый лучший самец в этом стаде.

– Баранов?

– И обладать как можно лучшими вещами, наглядно доказывающими ей твою богоизбранность! – показал он жестом сверху-вниз на свой дорогой наряд, купленный им в Пусане.

– Средний имидж и средние вещи притягивают средних самок, – согласилась она.

– И отталкивают – лучших! А тот, кто пытается на всём сэкономить, притягивает вечером свою экономку. А чтобы сэкономить и на экономке, заводит себе жену.

– А я-то наивно думала, что скромность украшает человека.

– Рисуя его прекрасным евнухом в глазах самок! Поэтому семейная жизнь, сама по себе, ничему не учит. Кроме как набивает нам голову суевериями, которые в критических ситуациях «почему-то» не работают. И мы беспомощно смотрим на свои «познания» и, не найдя поддержки в себе, начинаем искать её у Бога, которого мы «убили» вместе с Ницше, чтобы с чистой совестью нарушать заповеди, и которого теперь вынуждены срочно реанимировать. В своём сердце. Откуда здесь твёрдая почва под ногами? Мы и в Бога не верим и не верить уже не можем. И не зная к чему стремиться, стоим и топчемся на месте, как лошадь, потерявшая наездника, не зная уже к кому пристать. Поэтому личный опыт – это собрание сочинений!

– Если он не переосознан критически?

– А все твои воспоминания – утопия! И антиутопия – у тех, кто пытается со всем этим покончить, как ты. Вы всё никак не поймёте, что смерти уже давно не существует. И самоубийства бессмысленны, понимаешь? – с укором посмотрел он на её шрамы. – Сознание уже давным-давно отцифровывается на «облако» души, имеющей полевую структуру, носитель которой «меньше зёрнышка горчичного».22 Каждым своим подвигом или проступком нажимая на клавишу «ввод» и унося, добавляя это в «облачное хранилище». И то кем ты, в итоге, станешь, зависит только от того, как именно ты программируешь свою реальность уже сейчас, каждый день поступая так или иначе. А покончив с собой однажды, ты программируешь себя делать это снова и снова, каждую жизнь!

– Вовлекаясь в эту «дурную бесконечность»? – засмеялась Медея. Над собой. – Ладно, если не получится улететь в Америку, твоя книга станет для меня реальным шансом проявить «блеск перевода».

– Но какая разница – где? Страна – всего лишь сцена. Всё зависит от того, умеешь ли ты танцевать!

– У тебя на подтанцовках? Вот поэтому-то я и хотела бы сменить декорации, чтобы начать выступать соло. И попробовать развести в Америке какого-нибудь миллиардера. Я уже устала считать ваши жалкие гроши, которые, к тому же, могут снова в одночасье утонуть в море! – покрутила Медея пальцем у виска.

– Все знают, что Ахилл приревновал тебя к Пифону. Твоя проблема в том, что ты предпочитаешь обижаться не на свои ошибки, а на эти «дорожные указатели». Расстреливая их из бластера отрицательных эмоций только за то, что ты не смогла войти в крутой поворот судьбы, и тебя вынесло с трассы в кювет отчаяния. Вместо того чтобы очнуться, выбить ногой лобовое стекло стереотипных взглядов, вылезти из искорёженной ситуации, отряхнуться от осколков обид и начать ползти вверх, истекая кровью раскаяния. Полностью изменив за время подъема на шоссе судьбы свою мифологию поведения.

– На ту, которую ты мне предлагаешь?

– И готов тебе, как со-творцу, заплатить за пятьсот страниц тысячу долларов!

– Точно?

– Легко! – и он, для наглядности, швырнул в окно невесомую пачку из-под чипсов.

– Что ты делаешь?! Прости, Гринпис, – молитвенно сложила она руки. – Весь из себя такой умный, а ведёшь себя…

– Я не мусорю. Я создаю рабочие места!

– Как это?

– Если бы никто не мусорил, тысячи дворников остались бы без работы! Мы должны не только думать о том, как помочь ближним, но и реально помогать им сохранить рабочие места!

– Никогда об этом так не думала.

– Ты скованна стереотипами поведения, а потому и не видишь дальше собственного носа. И не делаешь ничего, чтобы улучшить этот мир!

– Лихо же ты умеешь оправдываться! Я же ещё и виновата!

– Это называется – ходить на ушах, ставя всё с ног на голову!

– Но, к сожалению, мне уже пора. Пока! – выпорхнула она из машины, засунула системный блок подмышку, невесомо хлопнула крылом двери и засеменила в сторону подъезда.

«Вот тебе и „нищета перевода“, – вздохнул Аполлон, проводив взглядом исчезающего в подъезде ангела. Хотя и видел, что Медея буквально машет крыльями… от восторга. – И чего она всё выделывается? Даже Сита уже увидела, что она моя. Заигралась в демона искушения? Профессиональная деформация, блин. Как там писал о них Марсович? „Но они не протягивали к вам руки. В жесте отталкивания протягивали они к вам руки!“ Чтоб тебя это заводило? Ах, это ж Геневера! Заранее внесла в это шоу дух интриги! – усмехнулся он и поднял взор к небесам. – Спасибо, ангелы, за сотрудничество».

Сотрудники агентства «Новая жизнь ангела» молча помахали ему в ответ. Прекрасно осознавая, что Творец их с такого громадного расстояния, разумеется, не видит. Но так хотелось в это верить… что одна юная особа послала ему воздушный поцелуй. Поклявшись мысленно, что как только Творец вернётся в Высший Мир и захочет поблагодарить коллектив лично, она с ним непременно встретится. Просто поговорить. И обсудить книгу. А дальше… как получится. Если получится, – тут же поправила себя она. Заметив, как все сотрудницы приосанились и непроизвольно стали прихорашиваться.

Понятное дело, что дружба с Ганимедом была выше отношений с девушками. С утра он ходил в «Метро», но арт-директор попросил его организовать выступление бесплатно.

– А почему бы вам тогда не начать отпускать бесплатно и спиртное?

– Спиртное? – не понял арт-директор. – При чём тут это?

– А то вы не знаете, как опьяняет музыка группы «Гагарин бит» всех и каждого в этом городе? Это же чистый спирт!

Но арт-директор так и не захотел делиться деньгами, которые хозяин клуба для этих целей регулярно ему выделял, желая отчитаться по документам за выступление во всём объёме и рассовать деньги по карманам.

И лишь использовал эту неудачу в конструктивных целях, чтобы Медея закусила удила и помчалась к нему во весь опор!

Но тут на дорогу выбежал Равана.

– Стой-стой-стой, Аполлон! – замахал он руками.

И так как Аполлон нажал на тормоз, чтоб Равана не решил, что он его испугался, тот запрыгнул на переднее сиденье.

– Ну, чего ты хотел?

– Сита сказала, что ты решил соскочить.

– Да, я решил уйти в завязку.

– Но ты должен вернуть нам деньги!

– Они у Мариче.

– То, что ты лоханул тему, ещё не означает, что ты нам ничего не должен. Это твои проблемы! Ты должен их отработать. К тому же, я не верю, что Мариче мог так запросто от тебя уйти. Мы не можем его нигде найти.

– И как же я его, по твоему мнению, убил?

– Сита сказала, что ты должен был убить его контрольным Словом в голову!

– Как ты думаешь, какое Слово она ввела тебе в подсознание, пока ты её у меня отбивал?

– Откуда я знаю? – переменился в лице Равана.

– А я знаю! Это я её этому научил. Это моё Слово. «Вначале было Слово. И Слово было у Бога».23 Хочешь, я его тебе скажу? – высокомерно усмехнулся Аполлон. – Но это будет последнее, что ты услышишь в этой жизни. Намёк понял?

– Но на Коня у тебя ничего нет, да и Кот не стал с ней спать. Хотя Сита и пыталась заманить его в постель, чтобы начать контролировать. Так что если я обнаружу, что ты тратишь тут наши деньги, они пришьют тебя по старинке.

– Да были бы у меня сто тысяч долларов, разве я пошел бы опять в моря? Я улетел бы в другую страну и валялся бы сейчас на пляже. Как наверняка сделал это Мариче.

– Я буду за тобой следить! – пригрозил кулаком Равана и вышел из машины. – Это я послал к тебе Ситу. Намёк понял?

Равану и его дружков Аполлон не боялся. А вот Ситу… до сих пор любил. Что было гораздо хуже.

Ты не в силах убить тех, кого ты любишь.

Глава4.Ариадна

И решил перебраться жить в Трою, от греха подальше. Прекрасно осознавая, что если он купит себе квартиру, то Равана об этом рано или поздно узнает. Конь и Кот убьют его в этой же квартире. Если это не сделает Сита раньше их. И решил снять скромную студию, чтобы не выделяться.

Тем более что своими ярко-красными шторами, обоями с тёмно-красными розами и ковром с восточными арабесками на полу предложенная агентством недвижимости студия сразу же ему понравилась. Навевая воспоминания о той самой «красной комнате», которую Аполлон с первого же рейса постоянно пытался воссоздать у себя в каюте, чтобы и в рейсе чувствовать себя, как дома. Хотя, заходившие в гости моряки и находили его дом слегка «публичным». И всё искали, с усмешками, глазами красные фонари, взахлёб махая воспоминаниями о «Розовых кварталах». И рассказывали свои забавные там (та-ра-рам!) истории. Так что их подолгу не удавалось прогнать спать, настолько сильно они проникались бодрившей его атмосферой.

Особенно, одну буфетчицу, которую привлёк постоянно включенный им на полную громкость музыкальный центр «Шарп» и вечный «День открытых дверей». Сквозь проём которой и донёсся до неё, отражаясь по лестничным пролётам на третий этаж в надстройку, пока она мирно шла из кают-компании, глубочайший вокал певицы Анни Муррей, включенный им, как всегда, «на всю катушку». Заставив буфетчицу невольно замедлить шаг, прислушаться, найти в её зычном голосе нечто общее со своим музыкальным прошлым и пойти по этой трепетной нити Ариадны вниз. Безусловно, рискуя наткнуться в этом полутёмном лабиринте коридоров на какого-нибудь Минотавра.

Но увидев вместо него скромного Аполлона, расслабиться. И играючи постучав в и без того открытую дверь, с улыбкой напроситься в гости:

– Можно? Дослушать песню.

Затем, альбом. И – расцвести душой!

А затем и другие, не менее прекрасные композиции, добытые им в Корее.

И Аполлон, сидя рядом с Ариадной, прекрасно её понимал. Даже глубже, чем она хотела. Его самого. Ведь в море из-за постоянного давления сенсорного голода твоя психика постепенно становится буквально обнажена к прекрасному. Целиком и полностью! Готовая в глубине своей чуткой души всем сердцем обнажиться перед любым, кто тебе таковым хотя бы просто покажется. И только потом уже – и телом, если до этого дойдёт (до этого дурашки). Тут же получив от хозяина этого заведения (с ней беседы) бесплатный абонемент на его постоянное посещение.

– В качестве музы, разумеется! – подхватила Ариадна и гулко рассмеялась.

Но неожиданно для самой себя так завелась рассказами о своих музыкальных похождениях по ресторанам, за которые тебе ещё и платят! А затем ещё и приплачивают, если ты соглашаешься снизойти со сцены до одного из не самых простых смертных, чтобы забрать приготовленные им для тебя цветы и прочие знаки внимания на накрытой на столе поляне. Что тут же пожелала-ла-ла завести (себе) хозяина на высочайшую из вершин!

Который буквально отговаривал своих, столь же неожиданно зашедших к нему друзей, не покидать его. Выйдя с Ремом и Караваем в туалет и в трёх словах обсудив сложившуюся – у него на диване – ситуацию. Поджав ноги. В ожидании того, пока их наконец-то уже оставят. Вдвоём.

Пошла после этого принять душ, вернулась и очень удивилась тому, что этот олух их ещё не выгнал. «Идиот! Я же сказала им, что иду в душ. Неужели – непонятно?» – лишь подумала Ариадна. И снова рассмеялась.

Упрямо высиживая своё «золотое яйцо» женского счастья несколько долгих дней в его каюте за красными полупрозрачными шторами. Ровно до тех пор, пока её не покинут остальные матросы. Наконец-то оставив их в спальном отсеке наедине за красными плотными шторами из красного бархата. Бесконечно выслушивая, как он добыл их на берегу ещё во время работы грузчиком. Когда он и его напарник Орест проникли в соседний склад. И каждый взял там то, что ему понравилось. С разрешения завскладом, разумеется. Лаодике было плевать на такие мелочи (которые нельзя продать). Особенно после того, как его однажды пригласили в подсобку на импровизированный в рабочей обстановке юбилей, и он тут же спросил, сколько Лаодике лет:

– Неужели уже – сорок?

Та скромно улыбнулась:

– Больше!

– Пятьдесят? – откровенно удивился Аполлон, искренне вытаращив глаза.

Лаодика усмехнулась в сторону. Откуда её помощница Хрисофемида громко рассмеялась.

– Не может быть! – совершенно искренне отреагировал Аполлон. – Неужели – шестьдесят? Да ладно, вы меня разыгрываете! Где торт? Почему нет надписи?

И долго ещё не мог поверить, заставив Лаодику объясниться:

– Секрет моей «вечной молодости» в том, что я, как завскладом, всю свою жизнь занималась сугубо интеллектуальным трудом.

– Как и все богини?!

Прощая ему после этого всё на свете! Всегда и во всём с тех пор был виноват Орест. Даже если в тот злополучный день его и вовсе не было на работе.

– То есть – именно поэтому! – строго подчёркивала Лаодика. Пустой карман Ореста, лишая его премии.

А когда Аполлон уже увольнялся для того чтобы пойти в моря, Лаодика умудрилась отправить его «в отпуск с последующим увольнением». То есть насчитав ему каким-то чудесным образом чуть ли не четыре зарплаты за последние полтора месяца работы. Ох уж мне это женское сердце, как легко его подкупить! Особенно, если ты и не пытался это сделать. А просто наивный балбес, которому вечные «девушки» просто хотят помочь.

И пока Орест возился в соседнем складе с каким-то устаревшим оборудованием, Аполлон нашёл и жадно схватил там рулон красного бархата, из которого затем и сшил в море шторки. Таская их из рейса в рейс. Что просто завораживали матросов! Пока он буквально умолял их не покидать каюту. Раньше, чем уйдет буфетчица.

– Иначе она надо мной надругается. А я не хочу, чтобы Кронос «сожрал» меня за моё непристойное поведение.

Буквально заставляя друзей играть в игру «кто кого пересидит» рядом с Ариадной.

Даже не пытаясь им объяснить через пару дней в курилке, что у женщины за тридцать грудь вроде бы всё ещё столь же красивой формы. Исполненной всё того же изящества и обещания захватить тебя новизной переживаний и непередаваемых твоим товарищам ощущений. Сколько бы ни старался ты на следующий же день живописать им эти волнующие их очертания. Но что когда ты хватаешь за хвост удачу, словно ускользающую в небо жар-птицу, обдавая тебя румянцем на щеках. Проникаешь-таки в её «святая святых». И, целуя её, слегка касаешься одного из округлых приложений к твоему счастью. То вдруг обнаруживаешь, что оно уже слегка дрябловато. Как воздушный шарик, что провёл под потолком пару дней после дня рождения твоего племянника. Запоздало понимая, когда твои эмоции предвкушения начинают медленно оседать (как и тот шарик), что ты слегка опоздал на праздник её жизни. Её грудь теряет ту волнующую в юности упругость, как у всё ещё полной жизненных сил и самых светлых надежд девушки после раннего аборта, переломившего чужим «жизненным порывом» веточку её цветущей юности, сделав женщиной. Раз и навсегда. Буквально выпнув из «юношеской сборной»! Слегка расширив этим «пинком» её тазовые кости. Убивая её внутреннюю суть, а через это и её красоту – очаровательной нимфетки. Что становится ещё более обидно, когда ты пытаешься её коснуться. Ощутив её нежность на своих губах. И столь вероломно разочаровываешься в юношеских ошибках своей избранницы, невольно начиная относиться к ней уже более поверхностно. Тем более что если после этого пережитого в юности стресса она то внезапно полнела, то опять хваталась за голову и худела, вновь «сдуваясь». То опять расслаблялась, заедая несчастье и полнела, ещё сильнее растягивая кожу. Начиная, с годами, «играть» на своём теле, как на гармошке. То расправляя «меха», то вновь сжи-маясь своей мятежной душой. Не желая признаться даже самой себе в том, как печально эти гормональные «игры» отражаются на твоей более нежной, чем у мужчин (которые сразу же это ощущают губами) коже.

– Да нормальная баба! – восхищённо возмутился Рем, выслушав в курилке эту «поэзию» в прозе жизни.

– Это зависит от того, что у тебя за нормы, – спокойно ответил Аполлон.

– Да я бы на твоём месте… – мечтательно добавил Каравай. Щепотку соли в беседу.

– Конечно, вы бы все её… будь у вас место в ложе её сердца.

Ведь буфетчице было уже за тридцать. И по всему её столь непринуждённому поведению было видно, что эта бывшая джазовая бэк-вокалистка по молодости в ресторанах пользовалась бешеной популярностью как исполнитель. Если верить её многочисленным «фанатским байкам» о не менее фанатичных байкерах. Особенно, после концертов, где она так «отжигала» с подругами, не менее талантливыми певичками из своего музыкального коллектива. Что вскружила столько голов своими вокальными данными, меняя микрофон за микрофоном… уже не более чем старая беговая лошадь, давно уже проигравшая свой заезд. А потому-то Ариадна и чувствовала себя в «красном уголке» столь раскованно и свободно, что впереди её уже не ожидало ничего хорошего. Кроме объятий капитана, для которого Ариадна, увы, как буфетчица, согласно судовому обычаю должна была стать «походной женой».

Но она отказывалась соблюдать обряды! И пыталась, в знак протеста, завести себе «походного любовника». Но Аполлон ей так и не дал тогда положить себя в рюкзак заплечного опыта и отправиться в поход за счастьем. Тут же сплавив её, по перекату, своему другу Тесею. Чуть более молодому матросу, стоявшему за штурвалом судна, который более подходил ей тогда и по чуть более одутловатой комплекции и по тому, что у Тесея из двух ящиков, взятых в море, оставались ещё две (или даже три, как выяснилось из дальнейшего разговора) недопитых «на отходе» литровых бутылок водки, припрятанных Тесеем на день рождения. Куда Аполлон, наконец-то сообразив, что Ариадна от него так и не отстанет, через неделю её и пригласил.