Маринетт Мортем: Наследие магии и острие духа режиссера

– Мы бегаем, мы бегаем, мы бегаем!

Я повернулась посмотреть, что за идиот сел слева рядом со мной. Меня пронзило. Это был олли. В моем сознании мелькнула мысль о еще двух таких же придурках, похожих на него, с которыми он «бегает» вместе. Это был парень лет 23, в черной вязаной шапке, и в синей старой Аляске с белой синтетической опушкой. У него были короткие, неаккуратно постриженные русые волосы, прямой нос, вывернутые губы, кошмарные желтые зубы и абсолютно безумные серые глаза. Он не был пьян, и не был слабоумным. Это был олли, и он не притворялся. У него была взрывная манера поведения, он был весь как бы навыверт, к тому же он повторял каждое свое утверждение по три раза. Я оценила ситуацию: бороться с ним, чтобы получить его, при таком скоплении народа было бы невозможно, к тому же он со мной разговаривал. Я заполняла конверты, мое внимание было сосредоточено на письме, и это создавало некоторый буфер, я бы действительно не вынесла его прямого взгляда.

– Как это вы бегаете? – я боялась смотреть на него прямо, и продолжила заполнять адреса.

– За тобой бегаем! За тобой бегаем! За тобой бегаем!

– За мной бегаете!!! Почему!

– Ты бегаешь, ты бегаешь, ты бегаешь!

– Я бегаю? Как я бегаю?

– От нас бегаешь. Почему ты от нас бегаешь?

Вопрос был в лоб. У меня все упало. Я поняла, что, имея в наличии такую гнилую личность мне никогда не выстоять лицом к лицу с ними, они неизбежно раздавят меня, как клопа. Ради своей жизни я должна была выкинуть из себя все лишнее. Я собралась с духом, коротко взглянула на него (для меня невозможно было смотреть ему прямо в лицо), быстро отвела глаза и ответила:

– Я сейчас не готова. Но я знаю, что убегать бесполезно.

– Правильно знаешь, убегать нельзя! – за весь разговор он импульсивно выбрасывал невероятные эмоции, на этот раз он взорвался смехом. Через секунду он застал меня врасплох взрывом непостижимой радости:

– Я не исчезаю! Я не исчезаю! Я не исчезаю!

Я растерялась от такой наглой его прямоты и на той же волне, чтобы продолжить как-то разговор спросила его:

– Круто?

– Круто!!!

– Прикольно?

– Прикольно!!!

– Нравиться тебе?

Он закивал, скаля зубы. Я решила идти напролом.

– Ты кто? – я в упор уставилась ему в глаза.

– Я? Сергей!!!

Я поняла издевку, и опустила глаза. Серые глаза затягивали меня в свое безумие, я чувствовала, что схожу с ума.

– А ты кто? – с насмешкой спросил он меня.

– Ты знаешь, кто я! – с вызовом ответила я. Что я могла ему ответить?

– Да. Я знаю, кто ты… – и он начал смеяться этому, будто бы он действительно все про меня знал.

Следующей фразой его было:

– Ты бегаешь, ты бегаешь, ты бегаешь! Ты за нами бегаешь! Зачем ты за нами бегаешь?

Он буквально припер меня к стенке, я вообще не ожидала такого честного и откровенного разговора. Тем более я не могла внятно сказать ему, что мне действительно от них нужно. Я хотела какого-то могущества, о котором не имела ни малейшего представления. Я даже отдаленно не могла предположить, в чем оно будет проявляться. Я не знала, как ответить, и поэтому я грубо наехала на него:

– Ну а что вы мне можете дать?

– Дать! – он начал хохотать, как идиот, – Что я могу тебе дать!!!

Он начал выворачивать свои карманы.

– Смотри, у меня ничего нет! Что я могу тебе дать!!!

Я чувствовала себя дурой. У меня мелькнула мысль дать ему ириски, которые были у меня в кармане, и от этой мысли я почувствовала себя еще более глупо. Я отвернулась и стала заполнять адреса.

– Что ты делаешь сейчас?

– Адрес пишу, письма потом отправлю.

– Я полечу с твоим письмом! Я полечу с твоим письмом! Я полечу с твоим письмом!

Я не стала уточнять, что это значит. Мне надо было заполучить его, я не знала, что сделать. Взять его с собой домой? А дальше? Засунуть в бутылку? Я спросила:

– Ты будешь мне помогать?

– Помогать? – он не проявил никакого интереса. Видимо он понял, что я имела в виду манипуляции над людьми. Потом он безразлично пожал плечами и кивнул в строну кассы, где бабушки получали пенсию.

– Не знаю, если мама мне разрешит.

Вокруг нас толпились люди, им было некогда, но все-таки они внимательно слушали наш разговор, я ловила на себе совершенно изумленные взгляды. Я повернулась к кассе, чтобы разглядеть, на кого он показывал. В это время кто-то мелькнул из-за людей, которые стояли вокруг стола, за которым мы с ним сидели. Сергей увидел его, поднялся, и пошел прочь.

– Пока! – крикнул он мне, обернувшись через правое плечо.

– Пока, Сереж! – со всем сердцем попрощалась я с ним, так, как если бы он был моим самым дорогим другом. Я вскочила за ним, чтобы посмотреть, с кем он уходит. Люди как по команде набежали к столу с той стороны, и полностью закрыли их от меня. Я поняла, что пока я буду выбираться из-за стола, собирать свою сумку, пакет и письма, он уже будет далеко. Я села. Я была взбудоражена, но поняла, что я не слишком уж перепугалась. Напротив, я испытывала глубокую симпатию к нему, пусть даже с оттенком ужаса.

Этот разговор многое прояснил относительно характера вероятного взаимодействия. Могущество, сила, знания – это всего лишь слова, неорганические существа могут дать нам не больше, чем мы им. Единственное, для чего стоит искать встречи с ними, только для путешествий в невообразимое.

Позднее, я еще раз встретилась с олли. Я уже не ждала их, но имела стойкую заинтересованность в неорганических существах. Однажды вечером он пришел, как ощущение присутствия. Я испугалась, к тому же было не время, я укладывала дочь спать. Я хотела пригласить его в свое сновидение, и пока пыталась сформулировать мысль, он понял меня, и внезапно ушел. В ту же ночь я увидела во сне его в виде вибрирующего столба, и первая бросилась на него. Было ощущение, как будто я попала в гигантскую волну, меня кружило, и я не знала, где я нахожусь. Мое намерение было непреклонно, я знала, что если отпущу его, то умру. У меня еще были силы, чтобы держать его, но случилось нечто неожиданное. Какой-то человек в моем сне включил свет, и подошел ко мне посмотреть, что происходит. Похоже, он только что проснулся, он понимал смысл происходившего, и явно настроен был это прекратить. Я лежала на полу, и этот человек через прозрачное тело олли заглядывал мне в лицо. В тот же момент проснулся мой муж и начал толкать меня. Я проснулась, муж мой тут же заснул. Я лежала в своей постели и готовилась умереть – я знала, что я выпустила олли до того, как он потерял свою силу. Через минуту до меня дошло, что я не умру, а утром муж мой вообще не помнил, что он меня будил. Позже я узнала, что этот человек – мой отец, и что он существует, и все обо мне знает и беспокоиться обо мне, потому что он любил меня больше, чем всех остальных. Он знал, что пристальный интерес убивает силу, и пытался оградить меня от близкого контакта с этим страшным созданием. Мой папа существует до сих пор, так же, как существовала гусеница, которая прокляла меня в детстве, хотя мне хотелось бы, чтобы даже самые лучшие его чувства ко мне, его нереализованная забота и желание защищать меня изгладились из моей судьбы навсегда.

7

Моей напарницей была вожатая, 19 летняя ученица педагогического училища Наташа. Она была светловолосая, низенькая девушка крепкого телосложения. У нее были короткие кривоватые ноги и крупное овальное лицо. Карие, чуть раскосые глаза, прямой нос и выдвинутый подбородок, прямые светлые волосы до плеч. На слегка сплющенном лице отличительной чертой была выпирающая нижняя губа, вследствие неправильного прикуса. Уже перед отъездом, мальчишки из моего отряда по секрету сказали мне ее кличку – «челюсть». Я посмеялась и спросила, как они называли меня. Они тут же кинулись меня обнимать и говорить, что я их красатулечка, потому что я добро-злая, и что я всегда за пацанов, а Наташа злая и всегда за девчонок.

Почти все вожатые, за исключением меня и еще одной девушки, в этом лагере были из педучилища. Познакомившись с ними, я просто была поражена их общему свойству: выпирающей по своим масштабам глупости. Глупость доминировала в лагере. Все люди, с которыми мне приходилось там общаться были в той или иной степени образцами человеческой глупости в том или ином роде. Такое количество глупых людей, собранных на одной небольшой площади пионерского лагеря меня просто шокировало. Я не встретила ни одного умного человека. Единственное, что их по настоящему занимало, это различные сплетни, бесконечные обсуждения взаимодействий по поводу бесконечных взаимоотношений, построенных на невероятной глупости и болезненно раздутом самомнении. Пошлость и рутина среди взрослого населения лагеря совершенно не распространялась на детей – они были нормальными и живыми. В них была энергия, которую они не научились еще полностью, без остатка, вбухивать в мелочную бессмысленную вражду, суету по поводу чувства собственной значимости и комплексов неполноценности.

Но самым глупым человеком в лагере, безусловно, была Наташа. Она была глупа настолько, что даже в таком коллективе сияла яркой звездой. В день заезда ее все уже обсуждали. И она сразу же объяснила мне причину. Дело было в том, что по приезду она зашла в соседний отряд к знакомым вожатым. Воспитательница попросила ее закрыть за собой дверь. Наташа почувствовала, что ее человеческое достоинство ущемлено, и взбесилась. Она взяла дверь за ручку и стала хлопать ею, с холодной улыбкой глядя на воспитательницу, с размахом открывая и закрывая дверь. Затем Наташа изобразила, какой походкой, подчеркнуто независимо, она прошла мимо воспитательницы к подругам, сделав при этом явно пренебрежительный жест рукой в сторону воспитательницы. С ядовитой улыбкой Наташа рассказывала, и буквально упивалась своими словами, о том каким при этом было лицо воспитательницы. Пообщавшись с вожатыми, Наташа снова гордо и независимо прошла мимо воспитательницы, находившейся в результате такого события в тяжелом трансе. Ни слова не говоря, она демонстративно развернулась у двери, постояла достаточно долго, убивая взглядом ставшую ненавистной ей воспитательницу, открыла дверь пинком, вышла, крикнула из-за двери ей «Ха!» и со всего маха так хлобыстнула дверью, что во всем отряде задрожали стекла на окнах. Услышав эту историю, я внутренне перевела дух, оттого, что в таком гнилом коллективе, где ядром всех интересов являются сплетни, уже было, кого обсуждать. Если бы не было Наташи, я рисковала оказаться в этом лагере местной дурочкой, поскольку я отличалась от них ценностями и интересами.

После встречи с поразительными существами, обладающими невероятной энергией, и неожиданным типом осознания, я снова вернулась в мир людей, и столкнулась с тем, что никогда раньше не замечала – с поголовной глупостью, с мелочностью, с неимоверным чувством собственной важности, с неувядающей потребностью суетиться. Я не была исключением. Наташа – это мое второе я. Но теперь, когда карта наглядно указала мне, персонифицировав, мою фатальную глупость, мне легче будет осознавать ее, и проще с ней расставаться. Единственная достойная битва длиною в жизнь – это безжалостная, искусная, кропотливая и мягкая борьба против собственной глупости.

Наташа стала моей неизменной компаньонкой на все время пребывания в лагере. Впечатления от моей первой прогулки по лунной дороге за воротами лагеря были такими сильными и неожиданными, что я стала постоянно ходить ночью на ту дорогу, и всегда брала Наташу с собой. Разумеется, ее присутствие изменяло картину, один раз мы проходили с ней мимо придорожных кустов. Вдруг в кустах, совсем близко о нас что-то хрюкнуло и зашевелилось. Мы одновременно завизжали и помчались со всех ног по дороге, а, пробежав достаточно далеко, отдышались и начали истерически смеяться над тем, как мы взвыли и побежали. Если бы я была одна, я ни за что бы не стала бы с визгом носиться по этой дороге. Имея в наличии свою личность, человек уже автоматически находится как бы в толпе, он уязвим, ему есть что защищать и чего бояться. И только отбросив навсегда своё «я», расквитавшись со своей личной историей, он сможет выстоять перед лицом неожиданности и ужаса бесконечности.

В лагере были юноши, которые держались обособленной стайкой. Как-то раз я проходила мимо одного из них, мы разговорились, потом подошли остальные. Один из них, ди-джей Алексей, совсем юный мальчик, красивый, и как следствие очень самоуверенный, сразу положил на меня глаз и начал в процессе беседы источать флюиды в мою сторону. Мы познакомились, и вкратце рассказывали о себе. Всем им было от 16 до 18 лет. Алексею было 16, и он видимо решил, что я его ровесница. Когда спросили меня, сколько лет мне, мне не зачем было им врать, и я назвала свой преклонный для этой компании возраст. Воцарилось молчание. Мне явно никто не поверил. Алексей почувствовал себя оскорбленным. После напряженной паузы он злобно зыркнул на меня, и угрожающе спросил: «Ты че врешь!». Это был откровенный наезд. Я улыбалась, потому что мне всегда нравилось то, что я выгляжу намного моложе, и эта ситуация мне понравилась тоже. Я объясняла ему, что мне незачем врать, и что мне, в самом деле, 20 лет, что я учусь в педагогическом институте, и что закончила уже третий курс. Алексей растерялся и не знал, что сказать. Зато после этого он при каждой встрече лез из кожи, чтобы сказать мне какую-нибудь грубость или дерзость. Если я проходила мимо, он непременно бросал на меня косые взгляды и цыкал какую-нибудь гадость. Все эти его возрастные, а может и клинические особенности не вызывали во мне никаких эмоций, я не чувствовала себя как-то задетой или затронутой его поведением. Мальчик занимался ерундой, ну и что, здесь вообще не было ни одного нормального человека.

Видя, что ничего из этого не производит на меня впечатления, Алексей начал распространять свои действия на детей из моего отряда. Мои дети придумали танцевальный номер художественной самодеятельности, и сами пошли к нему взять кассету с нужной песней. Он им сказал, что такой песни у него нет, хотя на каждой дискотеке он включал эту песню по несколько раз. Дети пришли жаловаться ко мне. Пришлось пойти и лично попросить у него кассету. Он держал напряженную паузу, намеренно долго и подчеркнуто небрежно рылся в разных ящиках стола. Меня это не впечатлило и не утомило, зато сам он чувствовал себя не в своей тарелке. Он дал мне кассету, я сказала спасибо и ушла. Перед выступлением дети вернули ему кассету. Во время концерта, когда дети мои вышли выступать, Алексей выключил музыку. Номер срывался, а они столько готовились, и очень хотели выступить и занять призовое место. Они в растерянности смотрели на меня, я сказала им: «Танцуйте!», и они продолжили танец уже без музыки. Когда зрители их поддержали, и начали хлопать в такт, Алексей врубил другую песню, дети сбились с ритма, и номер был провален. Все, кто болел за наших, были возбуждены и расстроены, всем было ясно, что Алексей сделал это нарочно, чтобы провалить выступление. Но я не чувствовала себя уязвленной, для меня это не было ни трагедией, ни печальным событием. Но все ж таки я решила, что вполне уместно было бы в легкой форме слегка щелкнуть его по носу, чтобы он не очень-то зарывался.

Особенностью этого лагеря было то, что каждый вечер проводился концерт, и вожатым каждый день приходилось выступать самим и готовить детей к выступлениям. Каждый вечер нужно было выходить на арену и показывать из себя что-нибудь новенькое и оригинальное. Компетентное жюри оценивало номера, победителей объявляли, и каждый вечер за звание победителей шла серьезная и напряженная борьба. Поскольку новизны и оригинальности не хватало, на сцене торжествовала пошлость и глупость. Старшая вожатая Светлана Владимировна изображала сценку про школу, в которой ученик никак не может правильно произнести слово Миссисипи, и говорил «сиси – писи». Наташа изображала эпизод с хлопаньем дверьми, чем вызвала вторую волну непонимания, и осуждения в лагере. Я участвовала в самодеятельности очень редко. По началу меня привлекали в коллективные постановки, но на репетициях я всегда улыбалась, глядя на то, насколько бездарными и претенциозными были идеи и их исполнение. Меня сначала пытались приструнить за выражение лица, говоря, что «мы здесь серьезными вещами занимаемся, а не улыбаться пришли», но потом поняли, что влиять на меня невозможно. Общаться с другими вожатыми у меня не было потребности: мне с лихвой хватало Наташи. Мне не нужна была характеристика, которую потом и кровью зарабатывали другие, мне не нужно было высунуться здесь перед всеми, чтобы показать свой ум и талант, или поддеть в форме аллегории кого-нибудь из врагов, которых у меня, ввиду отсутствия заинтересованности в людях, и не было. Меня просто перестали звать на репетиции. Но на этот раз я решила сама немного потешиться над Алексеем и прочла короткий стишок собственного сочинения.

Один наш знакомый ди-джей Алексей,

Сегодня получит от нас нагоняй,

Скажем ему мы: сынок, не дерзи,

А дискотеки получше веди.

Я догадывалась, что в 16 лет он должен остро ощущать себя уже взрослым, тем более, что между нами произошла комическая сцена по поводу несоответствия его взрослости, и ставшая, по видимому, причиной его паранойи. Поэтому я намеренно использовала насмешливое снисходительное обращение «сынок», и сделала это при всех, на вечернем концерте. Результатом стало то, что теперь уже все его товарищи стали открыто меня ненавидеть. Я не обсуждала это и никак не уделяла этому внимания, до тех пор, пока меня не определили на участие в шоу «любовь с первого взгляда». Для «Дружбы» это было традиционное шоу, которое проводилось каждую смену. В мероприятии всегда участвовали одни и те же люди, и в кульминации участники шоу, которые тайно или явно жили друг с другом, делали выбор, а затем был конкурс на лучшую пару. Я была игроком на выбывание и заранее решила выбрать Вову, полудохлого и перекошенного сколиозом сожителя старшей вожатой Светланы Владимировны. С ним я не была лично знакома, и выбрала его, чтобы не участвовать в конкурсе пар. Меня не выбрал никто. В шоу участвовал также 18 летний красавчик Леша, который был из компании, имевшей на меня зуб. Все должны были присутствовать в образе какого-нибудь сказочного персонажа. Я была Пеппи длинный Чулок, с веснушками и косичками, в которые я вплела проволоку, чтобы согнуть их в причудливую форму. Когда пришло время задавать вопросы участникам, я, в образе задиры и врушки, обратилась к Алексею: «У меня в Америке есть дядя, у него такие большие уши, что когда поднимается сильный ветер, он может на них летать. Скажите, Алексей, он вам не родственник?» Я не хотела, чтобы он меня выбрал. Вопрос был построен так, что независимо от того, скажет он да или нет, он автоматически должен был согласиться с тем, что у него тоже большие уши. Поскольку он был красив, (и у него были совершенно нормальные уши) то наверняка привык прислушиваться к тому, что говорят другие о его внешности с должным вниманием.

Я не испытывала негатива, мне просто нравилось потешаться над ними. Я не принимала не их, не себя всерьез. Действия или слова людей могут быть обидными только в том случае, если считать этих людей важными. Для меня реально никого не было в этом лагере, кто имел бы хоть какое-нибудь значение. Любое взаимодействие было одинаково лишено всякого смысла, я выбирала какое-нибудь действие из числа возможных, действие, которое не имело для меня никакой важности, и выполняла его так хорошо, как только могла, как будто оно на самом деле имеет значение для меня. Результат меня тоже не интересовал.

Мне был безразличен любой из моих поступков, я могла его предпринять или не предпринять, и ничего бы для меня не изменилось. Но, решив что-либо сделать, я уже полностью погружалась в процесс и работала с полной отдачей. Однажды вожатые на летучке начали излагать Светлане Владимировне свои идеи – им хотелось провести один из концертов как телепередачу. Светлане Владимировне затея не нравилась, у нее было четко все распланировано, все сценарии уже давно были отработаны и готовы, но прямо душить инициативу она не стала, она по всякому крутила ситуацию, но вожатые не сдавались. Им во что бы то ни стало, загорелось провести концерт в виде телепередачи, они считали свою идею как минимум достойной того, чтобы ее воплотить. Тогда в ход пошел последний аргумент: «Девочки, надо было заранее предупредить, что вы хотите, сейчас уже поздно». Но девочки хором закричали: «Когда заранее, мы за две недели к вам подходили!» Вожатые победили, подготовили и провели один из концертов. Я не могла понять, как можно всерьез быть озабоченным таким делом: тратить столько сил, чтобы разработать и реализовать такую бессмыслицу, от которой ничего не прибавилось и не убавилось в мире.

В лагере проводился день почты, можно было писать друг другу письма, и передавать их через почтальонов. Писать было некому и нечего. Но мне всегда нравились разные писульки, я выбрала старшую воспитательницу и написала ей такое письмо. «Уважаемая Светлана Владимировна. Вы мне симпатичны, особенно мне нравиться Ваша неиссякаемая энергия. Каждый день Вы не только организуете концерт, задействуете большое количество людей, но и сами активно принимаете участие в постановках. Ваш энтузиазм, и Ваша поглощенность работой заставляют Вас не думать о себе: чего стоит только то, что Вы сорвали голос, когда сломалась аппаратура, и Вам пришлось работать без микрофона. Желаю Вам дальнейших успехов и творческих побед». После этого письма она стала меня избегать, вероятно, нашла в письме какую-то не предусмотренную мной скрытую обиду. Она и вправду была очень энергичной женщиной, и все описанное в письме было правдой, за исключением того, что она была мне симпатична, просто я не знала как по другому можно вежливо отметить и похвалить ее энергию. Но вся ее деятельность была бессмысленной суетой. В этом лагере не было ни одного живого взрослого человека, все они были поглощены только одним занятием, которому они отдавали всю свою силу, жизнь и заботу – выделываться друг перед другом на арене, и биться каждый день за бессмысленные призовые места.

Единственное, что для меня в то время имело смысл – это моя прошлая жизнь. Все то, что было дорого мне, находилось рядом, в соседнем лагере, но я не могла туда вернуться. В том, прежнем мире осталось все, вся моя жизнь, все мои надежды и чувства, моя любовь и страсть. Здесь, в новом мире я была одна в центре человеческой глупости, я повседневно сталкивалась лишь с махровым идиотизмом окружающих. С ними я вела себя не менее глупо, с тем только отличием, что я осознавала свою глупость, и все взаимодействие с людьми сводилось к контролируемой глупости с моей стороны.

Как же я жадно хотела снова хотя бы на миг вернуться назад. Однажды, я собралась и направилась в «Лесные поляны». Еще раньше, я случайно узнала, что Дима живет не с мамой и не с невестой, а в одном из отрядов со своим другом Ромкой, которого я тоже хорошо знала. Поэтому я подумала, что могла бы к ним зайти, и пришла к ним. Они оба вышли на крыльцо, хмурые и неприветливые. Рома буркнул привет, Дима вообще не посмотрел в мою сторону. Я старалась разговорить их, но было бесполезно. Они присели на разные лавочки, обменивались между собой какими-то незначительными фразами, и вообще не смотрели в мою сторону. На веранду заходить я не решилась, и без того мое присутствие было здесь тягостно. Это было не понятно, поскольку мы совсем недавно расстались в хороших отношениях. Я попрощалась, но мне не ответили. Я шла к себе в отряд, с каждым шагом глубже и глубже впечатывая в сердце, что нет пути назад. И совершенно одержимо я снова и снова рвалась в этот лагерь, и снова и снова шла, прекрасно зная, что никогда туда не дойду. Я проходила через соседний лагерь, который находился между «Дружбой» и «Лесными полянами», останавливалась у последнего отряда, того самого, где мне предложили ночлег, и подолгу разговаривала с Серегой Гладковым, вожатым, с которым я вместе училась, и шла обратно. Я знала, что нет ни одного способа вернуться к тому, что должно было навсегда остаться позади. Не было жалости к себе, не было мучительных вопросов «почему», была только пустота и ясность. Ясность, четкая как приговор, и окончательная, как смерть: нет пути назад.

Если я буду безупречной, то, скорее всего, сила, которая ведет все человеческие судьбы, позволит тем, кого я люблю, снова прийти ко мне. Но что я смогу сказать им тогда? Что я не могу вернуться обратно, потому что маги не могут вернуться в мир людей, который стал для них миром торжества человеческой глупости на арене тщеславия и чувства собственной важности. Что существует призрачный мост из тумана, по которому только люди могут пройти к магам, но никак не наоборот. Но, чтобы увидеть этот мост, люди слишком заняты собой, своими заботами и переживаниями, кроме того, в мире людей нет ни одной весомой причины, чтобы пойти по этому мосту. Ни один нормальный человек в своем уме никогда добровольно не пойдет на это, ведь там, на другой стороне нет ничего, что имело какую-нибудь практическую ценность в человеческом мире: ни любви, ни дружбы, ни могущества, ни власти над другими людьми, ни денег, ни славы, ни уважения. Есть только бесконечная борьба, и есть смерть, которая на каждом шагу дышит в затылок, есть печаль и дрожь, идущая из глубины вселенной, бесконечный ужас, и небывалое восхищение от осознания своей принадлежности к устрашающему и прекрасному миру, в котором ты всего лишь человек. Только любовь к свободе, к авантюре и тайне может заставить человека найти этот мост, и только воин способен пройти по нему, и не обрушиться в пропасть. А ненормальных людей в мир магии не требуются, поэтому я никого не стала бы обманом и хитростью толкать на этот мост, каким бы жгучим не было мое одиночество.