Маринетт Мортем: Наследие магии и острие духа режиссера

8

В моем отряде была воспитательница, 23 летняя страшненькая женщина, которая сразу же рекомендовала называть себя по имени-отчеству (Наталья Юрьевна), что меня удивило, ввиду незначительной разницы в возрасте. Я предложила, что между собой было бы уместнее называть друг друга просто по именам, а уж при детях соблюдать необходимую субординацию. Но она отказалась. Она жила в одной комнате вместе с физруком, с которым она находилась в гражданском браке, и с ними была ее трехлетняя дочка. Она называла его Сережа, а он ее Наталья Юрьевна. Наталья Юрьевна заканчивала педучилище заочно, была глупой и, как оказалось, очень жадной и мелочной женщиной. В конце смены в качестве сухого пайка на каждого ребенка выдали по коробке конфет. Вожатым и воспитателям конфет не полагалось. Но некоторых детей родители забрали домой раньше, и 11 коробок осталось у Натальи Юрьевны невостребованными. Мы с Наташей поняли, что она собирается все взять себе, и нам это не понравилось. Мы думали, что, поскольку мы всю смену были вместе, и не разу с ней не поругались, она вполне могла бы дать нам по коробке, или хотя бы одну коробку открыть и угостить всех перед отъездом. Я решила, что если обращу внимание на кучу коробок, стоящих в ее комнате на подоконнике, то она смутиться, сделает вид, что забыла про них и поделиться с нами. Зайдя к ней, я спросила, что она собирается делать с этими коробками. Она не краснея, сказала: «Это нам с Сережей». Против такого откровенного жлобства мне не чего было возразить.

Наталья Юрьевна – это еще одна ипостась моего «я». Моими самыми худшими и глубоко укоренившимися качествами являлись жадность и тщеславие. Когда я стала расшифровывать карту, то обнаружила в своем фотоальбоме еще одну страницу, незаметно приклеенную к обложке. Я была очень удивлена находкой, потому что я напрочь забыла про нее. Я отклеила страницу и нашла аллегоричную картинку, которую рисовала, когда мне было 18 лет. На ней был изображено симпатичное чудо-юдо с тремя головами, на месте которых были приклеены мои фотографии. Рядом был синий силуэт человека на красном игрушечном коне, который тыкал в чудо-юдо копьем, и выпускал ему кровь. Конь ему помогал орудовать копьем. На месте головы этого человека тоже было мое лицо. Над всем этим парила жар-птица с короной и мячом в лапах, опять же с моей физиономией. Я вспомнила, что эта аллегория тогда обозначала, что я даю обет то ли уничтожать себя ради свободы, то ли выдавливать из себя по капле раба. Я решила, что когда-нибудь смогу найти эту картинку и понять, что обозначают детали, которые тогда мне самой были не ясны, я просто нарисовала так, и все. Я очень любила оставлять послания самой себе, чтобы прочесть их в 30, в 40 лет, но всегда про них забывала, и они куда-то терялись. Это было единственное послание, которое дошло до меня. И сейчас эта картинка меня просто поразила – на ней был воин, безжалостно уничтожающий чувство собственной важности. Фигура человека не имела ничего лишнего, и выглядела как нечто безличное и безжалостное. Конь на колесиках обозначал контролируемую глупость, поскольку для воина в мире людей ничего уже не может быть настоящим. Птица свободы была очень хороша, и корона и шар в лапах горели равномерным огнем, казалось, что эта композиция вполне гармонична. Однако корона должна явно принадлежать чуду-юду, поскольку это было тщеславием. А что же за мяч тащит в лапах с собой эта птица? Человека, за которого она продолжает цепляться? Черт возьми, да это же жадность. Жадность и тщеславие – мои самые худшие, и самые живучие качества, с которыми мне было расстаться труднее всего.

Тщеславие во имя тщеславия, что бы то ни стало, даже когда в этом нет никакой необходимости. Я очень много сил потратила, и на то, чтобы поступить в аспирантуру, и на то, чтобы там учиться, все лишь из-за того, что хотела иметь научную степень кандидата, а затем и доктора наук. На вопрос «зачем» я туманно отвечала себе, что возможно, это как-нибудь пригодилось бы для будущей карьеры. На самом деле мне хотелось иметь звание, которое отличало и возвышало бы меня над остальными. У меня было 45 научных публикаций и 11 зарегистрированных программ. Я действительно научилась писать очень востребованные научные статьи, и самостоятельно публиковалась (к ярости моего научного руководителя), в журналах, рекомендованных ВАК к защите докторских диссертаций. Я даже едва не вступила в Европейскую Академию Естествознания в Лондоне (EUROPEAN ACADEMY OF NATURAL HISTORY, LONDON), и мне даже прислали образец именного сертификата, но жадность не дала мне заплатить крупный вступительный взнос. В должности президента ассоциации я оказалась знакома с некоторыми очень влиятельными людьми, к тому же сумела как-то понравиться и заинтересовать их своей энергией, знаниями и интеллектом. Мы обсуждали их намерения баллотироваться на выборах мэра, и я всерьез надеялась, что, в случае их победы мне будет предложено какое-нибудь очень почетное место. Меня абсолютно не интересовал характер административно-хозяйственной работы, но мне очень хотелось иметь чин, должность заместителя мэра по стратегическому развитию казалась мне реальной и близкой перспективой. Я готова была приложить усилия, чтобы добиться этой должности, чтобы еще раз подмести шляпой пол перед высокочтимым и незабвенным моим Дмитрием Николаевичем.

Но сейчас, сделав перепросмотр своих повторяющихся снов, я оцениваю свою жизнь как компьютерную игру, на первом уровне целью было блестящее будущее и головокружительная карьера, и мне удалось, не имея практически никаких ресурсов в возрасте 27 лет достигнуть должности президента. Не случайно фанфары звучали не долго, ведь в этой игре важно перейти на второй уровень, а не сохранить результат. На втором уровне условия и цели другие: так же, не имея никаких ресурсов научиться сдвигать точку сборки и удерживать ее в новых положениях длительное время, итогом игры будет превращение из капельки света в бесконечную линию. И я снова выиграю! Вся моя страсть и азарт принадлежат теперь этой цели, я знаю, что это всего лишь игра, что шансы мои невелики, но я знаю правила, и у меня есть стратегия, которая позволит мне двигаться с минимальными потерями. Ведь у меня нет ничего, кроме этой игры. На первом уровне у меня было бессмертие, и множество возможностей выбора поведения, сейчас же все наоборот. Я не могу вести себя, как попало, я уже в игре. У меня нет времени, силы исчезают мгновенно, смерть караулит у меня за спиной, а собственная глупость, укоренившиеся привычки и укоренившиеся схемы поведения на каждом шагу расставляют ловушки! Чем дальше я смогу пройти, тем круче и интереснее будет игра, и кто может сказать, сколько уровней еще впереди. Я могу только с восхищением склонить голову перед той силой, что создала эту игру, и меня, и играть со всей страстью, осторожностью и вниманием.

Трансформация настолько изменила меня, что все мои прежние занятия, намерения и интересы разом испарились, у меня не осталось вообще ни одного стимула приобретать звания и чины. Раньше у меня было все, что я хотела: у меня было осознание своей красоты и обаяния, у меня был шлейф воздыхателей и поклонников. У меня были звания, чины и должности, которых я должна была добиваться, и поэтому у меня были ясные перспективы на будущее. У меня были мои обиды, чувства и привязанности, которые много значили для меня. И, наконец, у меня не осталось ничего: ни чувства собственной важности, ни мнительности, ни амбиций. Но тщеславие и здесь продолжало жить во мне. Избавившись от всех свих прежних притязаний, я страстно хотела стать величайшим магом, пока трансформация не лишила меня и этого последнего моего желания.

Я действительно приступила к магической практике из жадности, в надежде приобрести знания, силу, могущество и новые возможности. В результате и жадность, и тщеславие исчезли в неизвестном направлении, знания, сила и могущество оказались всего лишь словами, в лучшем случае аллегориями, одним из способов описания неизъяснимого.

Долгое время, осваивая искусство сновидения, я двигалась в двух встречных направлениях – я применяла технику обучения искусству сновидения так же и наяву, то есть я делала все, что необходимо делать в сновидении для контроля внимания в состоянии активного бодрствования, потому что поняла, что разница между этими реальностями условна. В результате для меня стало ясно, что настоящий момент – это все, что у меня есть, и когда нибудь будет. В этот момент я не могу мгновенно изменить время и окружение, зато я могу осознавать себя и использовать себя, место и время по максимуму ради своей свободы. Того, что у меня есть на настоящий момент – вполне достаточно для того, чтобы идти и бороться. Воин заранее знает, что цель его недостижима, и он непреклонно добивается ее, используя для этого все свои силы и все свое время, и не ждет результатов. И каким бы ни был результат его действий, воин принимает его с чувством полного беспристрастия.

В качестве дополнительных бонусов я приобрела терпение, и способность без утомления и раздражения выполнять самую бессмысленную работу. Раньше мне не хватало аккуратности, я была настолько занята своим внутренним монологом, что повседневные манипуляции с объектами внешнего мира казались мне несущественными мелочами, не стоящими внимания. Что касается обещанных чудес, то единственным настоящим чудом для меня стало то, что я действительно изменилась. А так же наяву у меня все отчетливее стали появляться некоторые странные состояния сознания, сходные с ощущением движения по туннелям при помощи отростка, выходящего из середины тела. Эти состояния были у меня и раньше, но теперь уже я намеренно старалась продлить их, вместо того, чтобы отмахиваться от них, как прежде. Когда я рассказала об этом мужу, он со смехом указал мне на свой внушительный «отросток», выходящий почти что из середины тела, и сказал, что движение по туннелям с помощью этого отростка действительно довольно интригующее занятие. Что сказать: мой муж действительно во всех отношениях лучше меня!

Жадность проявлялась во мне разнообразно: я, не задумываясь, могла отдавать и дарить все, что у меня есть. В пионерских лагерях я дарила свои футболки, и разные мелкие вещи. Я с трудом собрала коллекцию монет и купюр, и просто так ее отдала. Иногда я делала неожиданные подарки, на которые уходили все мои деньги. Но, тем не менее, временами мне было очень жалко денег, жалко настолько, что я начинала жаловаться и сокрушаться. Жадность моя проявлялась в том, что я страстно хотела приобретать без всякого труда разнообразные способности, знания и возможности, в которых не было острой необходимости. Одно время меня обуревала жажда знаний, которые не имели ничего общего с практикой повседневной жизни, и я была настоящим книжным червем. В другое время я была одержима встречей с олли, неорганическими существами, способными дать силу и могущество. Хотя не отдавала себе отчета в том, какими именно должны быть эти самые сила и могущество. Я хотела научиться искусству осознанных сновидений экстерном, и, не имея ни опыта, ни трезвости, ни достаточной тренировки, и перескакивала через врата сновидений с необычайной легкостью. Пока не поняла, наконец, что моя чрезмерная заинтересованность в неорганических существах, легкость, с которой мне дается практика сновидений в сочетании с беспечностью делает меня червяком, собравшимся на рыбалку. Жадность – это стремление приобрести какие-либо блага или возможности в будущем, а в мире магии нет понятия будущего, есть только здесь и сейчас. Быть жадным в мире магии – значит быть уязвимым, что равносильно самоубийству. Неуязвимый воин отбрасывает все, что не является необходимым, он не хочет стать больше того, что он есть сейчас, ведь все, что ему нужно у него уже есть – у него есть жизнь, которою надо прожить.

Наталья Юрьевна была мнительной, однажды она пребывала в состоянии растерянности и обиды на весь мир. Пока я гладила в ее комнате свои вещи, она жаловалась мне на разные мелочные обстоятельства, затем в расстроенных чувствах взяла зеркало. «Ну и что, я сейчас зато накручусь, и стану красивой». Она накрутилась, сняла бигуди, и снова взялась за зеркало. Выражение разочарования на ее лице заставило меня отвернуться, чтобы посмеяться от нее незаметно. Она не стала красивой, она стала накрученной. Тем не менее, я сама была мнительной, и озабоченной своей красотой. Чувство собственной важности заставляет человека либо постоянно быть обиженным, либо совершать разные глупости для самоутверждения, так, что ни на что другое энергии уже не хватает. Оно очень живуче и постоянно маскируется подо что-то еще: под жалость к себе, под надежду на лучшую жизнь. Чтобы освободить энергию, которую чувство собственной важности заставляет тратить на то, чтобы искать и лелеять обиды, необходимо его уничтожить, и для этого достаточно иметь одно только непреклонное намерение. Карлос Кастанеда писал, что избавиться от него можно тремя путями: воин либо терпеливо выслеживает самого себя, и пресекает каждое его проявление. Либо он достигает состояния отсутствия жалости, и если он сохраняет его достаточно долго, то чувство собственной важности постепенно отмирает само по себе. Третий путь – это смерть собственной личности. Совершая детальный перепросмотр всей своей жизни, воин уничтожает свою личность и возвращает себе свою энергию, растраченную в процессе жизни. Иногда смерть происходит в буквальном смысле, но неизвестная сила возвращает мага назад.

В нашем отряде одна 7 летняя девочка взяла себе чью-то чужую вещь, Наталья Юрьевна завела ее к себе в комнату и прорабатывала ее 20 минут, за которые я успела уйти и вернуться. За это время ребенок совершенно обессилел от слез. В этом поступке моей воспитательницы раскрывается еще одна моя вредная склонность к индульгированию. Я понимаю, что человек индульгирует, если он наделяет значимостью свои ощущения, мысли, идеи, чувства, эмоции, слова и поступки, и как следствие весь, без остатка отдается своей глупости, которая полностью поглощает его внимание, и он уже не знает, как можно остановиться. Воин напротив, контролирует себя полностью, он никогда ничему не предается, даже собственной смерти, и он полностью отрешен. Ради своего выживания ему приходиться отказываться от индульгирования в пользу отрешенности.

Гражданский муж Натальи Юрьевны должен был оказаться на моей карте не случайно. Он работал тренером по дзюдо, был выше среднего роста, имел подтянутую фигуру, но был, мягко говоря, страшноват на лицо. Ему было где-то около тридцати, однако он не хотел, чтобы его мы называли по имени отчеству, поскольку из-за этого он чувствовал себя стариком. Каждое утро он бегал на пляж, и будил тех мальчишек, которые хотели бегать с ним вместе. Он был простым, хотя и не очень умным. У него даже было небольшое чувство юмора. Мы неплохо ладили, один раз он учил меня танцевать вальс, в целом его поведение было бы нормальным, если бы он открыто не мастурбировал Наталью Юрьевну в нашем с Наташей присутствии. В таких ситуациях Наталья Юрьевна смотрела на нас маслеными глазками и млела, а мы с Наташей отворачивались и выскакивали из их комнаты как ошпаренные. Нам с Наташей приходилось спать в коридоре, она со стороны девочек, я со стороны мальчиков и мы заходили к ним в комнату, чтобы переодеться. Сергей считал так же не лишним упомянуть, что Наталья Юрьевна, хоть и имела до него множество связей, но была абсолютно неграмотна в вопросах секса, а он, как ее великий учитель, сделал таки из бревна человека и научил ее кое-чему этакому. Наталья Юрьевна всегда признавала за ним такую заслугу.

Как и Сергей, я всегда была озабочена сексом и своим возрастом, а также имела потребность смеяться, шутить и заниматься спортом. Я начиталась разных книжек про сексуальное кун-фу, про таинства даосского и тантрического секса и любила интриговать собеседников своей осведомленностью в этом вопросе. Индульгирование по поводу своего возраста достигали у меня поистине невероятных масштабов, я даже написала и выпустила книгу об омоложении, которая хотя и принадлежала к серии «книга-сенсация», но все-таки продавалась с трудом. Воин, преуспевающий в искусстве сталкинга, наверное, может заниматься сексом, поскольку он в состоянии извлекать энергию из любого взаимодействия, но быть озабоченным чем-то это удел индульгирующих личностей. Точно так же силой намерения можно удерживать свою точку сборки жестко фиксированной в позиции молодости, или старости, но нет необходимости индульгировать себя в этом.

Чувство юмора, присущее Сергею, так же принадлежало и мне, однако зачастую оно переходило все допустимые границы. Я тратила очень много сил и энергии, чтобы создавать целые спектакли, в которых люди по настоящему пристрастно играли в ту ситуацию, которую я умышленно и абсолютно бесцельно создавала. Из чувства юмора я иногда доводила людей до крика, мне нравилось манипулировать бешенством орущего на меня человека, балансируя и контролируя его агрессию. Я была просто невыносима, но при этом непонятно почему я всегда выходила сухой из воды. По причине того же странного юмора у меня была склонность к неожиданному, вычурному и неадекватному поведению. Воин не обязан быть мрачным, но в его жизни не бывает вредных излишеств, у него нет времени для глупого поведения и бессмысленных манипуляций. Он обязан жить стратегически, экономить энергию и быть незаметным.

9

Однажды вечером, уложив детей спать, мы сидели все вместе за столом и говорили за жизнь. Наташа увлеченно, с пафосом рассказывала о том, что главное в ее жизни, это любовь. И что она остаток своей жизни посвятит тому, чтобы добиться любви и впоследствии выйти замуж за одного человека. Я спросила, кто он и чем он занимается, она ответила, что он наркоман. Здесь мы с Сергеем переглянулись. Я спросила у Сергея, почему он развелся со своей бывшей женой.

– Она была толстая.

– То есть? А до этого она была толстой?

– Нет, но потом она растолстела. Я когда начал встречаться с девушкой (он указал на Наталью Юрьевну), то очень удивился, что могу ее обнимать, и у меня еще остается свободное место между рук.

– А вы как расстались со своим бывшем парнем? В смысле, с отцом ребенка.

– Я не знаю, кто ее отец, у нее в свидетельстве о рождении стоит прочерк.

Тут в двери веранды начали стучать. Это пришли за мной Андрей, Денис и Юля, те самые, с которыми я приехала в лагерь. Еще днем, они разыскали меня на территории. Три темные пошатывающиеся фигуры были слишком необычным явлением в лагере, их было видно издалека. Они с утра уже приняли. Они все трое мне очень нравились своей непосредственностью, своей беззаботностью, удалью и энергией, тем, чего не было ни у одного обитателя лагеря. Конечно же, я была рада снова их увидеть, и весело приветствовала их, но куда-то идти с ними не было в моих планах. Я была сама по себе, и считала, что и они должны были быть сами по себе. Я сказала, что рада тому, что они меня нашли, но ко мне сюда нельзя приходить, поскольку у меня очень злая воспитательница, которая не разрешает мне их видеть, и что только если она узнает, то у меня будут очень серьезные неприятности. Они мне поверили, но вечером снова пришли за мной. Я не собиралась идти с ними и попросила Сергея объяснить им, что злая воспитательница меня не пускает. Сергей вышел, поговорил с ними несколько минут, и зашел обратно. Эти трое произвели на него впечатление: он был взбудоражен.

– Они серьезно там настроены. Один, тот, который не высокий, с этим мне вообще будет трудно сладить. А другой, который повыше, если его толкать, он будет падать, но все равно вставать и идти напролом.

Мы снова начали разговор, но в двери опять начали настойчиво тарабанить. Серега ходил по веранде, он силился что-либо предпринять, прикидывал разные варианты, вроде потушить свет, и сделать вид, что все легли спать, или забаррикадировать дверь изнутри. Я сказала, что если они поймут, что он это сделал, то разобьют окно. Выходить к ним снова он не решался. Я знала, что я одна – причина такого шума, но это меня не волновало, я сидела спокойно, и не собиралась ни выходить, ни разговаривать с ними через дверь. Я знала, что лучшее в этой ситуации не отвечать на запросы. Минут через двадцать стук прекратился и они ушли.

На следующий вечер они снова меня нашли. Уже заканчивалась дискотека, было темно, я взяла у мальчишек фонарик поиграть, и сидя в стороне на лавочке, освещала людей, стоящих в слабо освещенных местах. Луч фонаря осветил три знакомых фигуры, которые выходили из темноты. Я узнала их и подошла к ним сама, чтобы не светиться перед детьми и сотрудниками, потому что выглядели они как пьянчуги и бомжи, а я не хотела делать при всех нечто экстраординарное, и навлекать на себя тем самым поток сплетен и обсуждений. После нашей поездки по холмам у меня было какое-то неопределенное чувство родства с ними, меня неодолимо тянуло к ним.

– Привет, мы тебя искали вчера.

– Да, я знаю. Мне сильно попало от воспитательницы. Тут серьезно все, вплоть до увольнения.

– Мы сегодня уезжаем, пойдем, проводишь нас?

Я пошла. Мы все вместе прошли чуть дальше через кусты, на почти не освещенную лавочку. Там все стали в кружок, Денис достал водку, и разлил ее по стаканам на лавке. В темноте я не разглядела, сколько мне налили, и шарахнула разом полстакана. Вся компания долго смеялась надо мной, как я взвыла от неожиданности. Запивать и закусывать было нечем, Денис сжалился надо мной и нарыл семечек из кармана. Оказалось, с самого приезда они почти неделю пребывали где-то поблизости, так и не добравшись до дома, а сегодня ночью они поедут домой. Я знала, что это была абсолютная правда, они были просто не способны на вранье. Их поступки не показались мне нелепыми, такая компания не жила по законам человеческой логики. Постояв еще немного, мы все вчетвером пошли к воротам. Было темно, я была пьяная, я была в тот вечер на каблуках и спотыкалась, идя по траве. Андрей подхватил меня за руку.

– Держись, ноги сломаешь.

– Ага.

Мы пошли парами. Юля и Денис прошли вперед, к воротам. Мы проходили мимо кустов, в следующий момент я стояла уже спиной к ангару, в котором во время дождя проводились мероприятия. И сама не знаю, как и почему целовалась с Андреем. Это был разрыв непрерывности восприятия, и хотя я и удивилась самой себе, я не чувствовала неприятия к нему. У обычных людей глаза направлены вовнутрь, на самого себя, у него же глаза были развернуты на мир вовне, он вообще не был сфокусирован на самом себе и как следствие начисто лишен саморефлексии. Поэтому ни он сам, и никто другой абсолютно ничего не мог сказать о нем, как о человеке. У него не было распорядка, ни он и никто другой не знал о нем что-то наверняка, и это было свободой. Он не имел никаких представлений о себе самом, и я тоже не воспринимала его ни как мужчину, ни как объект вожделения, но это меня не пугало и не отталкивало, и даже не интриговало. Я принимала все, как есть. Я поняла, что я пьяная настолько, что уже не помню, как очутилась у ангара. Но я с самого начала безоговорочно доверяла этим созданиям и не о чем не волновалась. Я чувствовала себя с ними защищенной. Юля с Денисом начали кричать нас, мы пробрались обратно через кусты, я удивилась, как я могу этого не помнить, ведь тропинки там не было никакой. У ворот мы расстались, они пошли по дороге по направлению к пляжу, я осталась стоять у ворот. Пройдя немного, они все трое повернулись, и замахали мне руками. Я тоже махала им. Потом они скрылись из виду, и я пошла к себе в отряд. Даже на ровном асфальте я то и дело спотыкалась. Я всю дорогу соображала и поражалась тому, что я пьяная, и что я напилась. Эпизод с поцелуями у ангара как-то сразу вылетел из головы, памяти абсолютно не за что было зацепиться.

10

Наташа, не смотря на натянутые отношения с ненавистной воспитательницей, продолжала ходить к подругам в другой отряд. Однажды вечером она взяла меня с собой. В то вечер у них там, на веранде была импровизированная вечеринка. Там уже была воспитательница, которая вскоре ушла спать, две девчонки – вожатые из этого же отряда и двое мужчин лет 35. Один был понурый и скучный, второй напротив извергал фонтаны остроумия и всячески выделывался перед аудиторией. Понурого звали Игорь, а арлекина Андрей. Андрей сидел слева от меня, и он почему-то решил, что вправе делать со мной все, что ему заблагорассудиться. Рисуясь перед всеми, он открывал охотничьим ножом консервную банку со шпротами. Затем он схватил меня за левую руку, прижал ее к столу, на котором была газетка, и начал последовательно втыкать нож у меня между пальцами. Я ощущала страх в животе, мне не хотелось получить увечье, но я не шевелила руку, и не возражала, боясь нарушить его концентрацию, ведь когда мы подошли, все в этой компании уже были слегка навеселе. Затем он сделал то же самое со своими руками, сначала с левой, а затем с правой. Его бесцеремонное поведение мне не понравилось, но уходить из-за этого я не собиралась. Мне всегда нравилось адаптироваться к совершенно разным компаниям, и в некоторых случаях я иногда даже задавала тон. Тогда Андрей развернулся ко мне, и начал что-то оживленно рассказывать, он бесконечно скалил передо мной свои зубы, выставлял вперед грудь и размахивал руками у меня перед носом. Я слегка отвернулась, и стала смотреть на стол. Тогда, чтобы привлечь мое внимание он начал с каждым своим утверждением втыкать мне свой указательный палец в левое колено. Это было уже чересчур.