Маринетт Мортем: Наследие магии и острие духа режиссера

Для воина нет необходимости склоняться перед кем бы то ни было, и тем более требовать, чтобы кто бы то ни было признавал его заслуги. Для него достаточно одного неизменного спутника и соглядатая – собственной смерти. Воин каждую секунду отдает борьбе с собственной важностью, чтобы в итоге стать тем, кто он есть – всего лишь пылью на дороге.

12

Вернувшись в лагерь, я встретила там своего знакомого Вовку Смолягина. Он учился со мной на одном факультете, и был на курс младше меня. Мы знали друг друга по институту, как раз до отъезда в лагерь он вместе с моим сокурсником Сашей Лужиным приходил ко мне в гости. Мама моя отвела меня в сторонку и с недоверием спросила, кто это такие. «Не бойся мама, это хорошие ребята, они со мной вместе учатся». На пороге стоял Вовка – лысый, с хорошей выправкой, в галстуке и в строгом костюме. Рядом с ним был Саша – с длинными волосами, сосульками свисающими на глаза и уши, сутулившийся, в грязном растянутом свитере, и в драных джинсах.

В тот день я смеялась до упада над их выходками. Когда я поила их чаем, Вовка достал из морозильника мясо, начал строгать его, и есть, а Сашка рассказывал о том, как он лежал в психбольнице, чтобы закосить от армии. Потом Сашка незаметно отдал мне тетрадку со своими стихами, и они еще долго толкались в коридоре, прежде чем уйти. Каждый хотел вытолкнуть за дверь конкурента, чтобы сказать мне напоследок что-то важное, что не мог сказать в присутствии другого. Я уже не могла больше над ними смеяться, и вытолкала их обоих за дверь. Они не обиделись. Сашка потом пришел ко мне еще раз, злой, взбудораженный и забрал свои стихи. Он был явно зол, что дал их мне. В промежутках между стихами было что-то вроде дневника, в котором он писал о своем стремлении умереть, о том, что в Москву приехала культовая рок-группа «Deep Perple» (?), а он не может ничего сделать, чтобы попасть на концерт. Мне казалось, что в нем есть не просто злость, а скрыты какие-то неопределенные резервы, и однажды мне удалось разгадать эту загадку. В активах у Саши было то, что он просто изумительно целовался, у него была превосходная артикуляция, и он был прекрасным собеседником. В пассивах была его невероятная гордость и раздолбайство, которые никогда бы не позволили ему вырваться за пределы нищеты, в которой он жил. Вовка же раздолбаем не был, он был умным и интересным мальчишкой, но чтобы не казаться пай-мальчиком, он нарочно напускал на себя легкий флер оболтуса и разгильдяя. С Вовкой мы больше не виделись, потому что они приходили ко мне на каникулах, а потом я уехала в лагерь.

Это была наша следующая встреча. Волосы у него уже успели отрасти. Я была рада его видеть, поскольку глупость окружающих меня утомила. Сначала мы вместе с другими вожатыми сидели на скамейке, затем стало совсем темно, и все разошлись. Мне не хотелось уходить – я была рада поговорить хоть с одним нормальным человеком в этом лагере. К тому же, Вовка был хорошим рассказчиком, а я хорошей слушательницей. Мне было все равно, о чем с ним разговаривать, сначала он учил меня играть в покер, но у меня не хватало концентрации, к тому же я прекрасно знала, что никогда не буду в него играть. Он рассказал, что приехал в лагерь к своему двоюродному брату Алексею, тому самому, которому я задавала вопрос о величине ушей. Я отметила их сходство и сказала, что они похожи и не похожи одновременно, потому что каждый красив по-своему. У Вовки были очень правильные и красивые черты лица. Он был намного выше меня. Но у него были узкие плечи, что делало его похожим на мальчика-переростка. К тому же он много курил, что плохо отражалось на его зубах. Мы посидели еще немного, потом Вовка рассказал мне, как ходил к гадалке, и она сказала ему, что в его сердце находиться девушка, которая постоянно ходит в штанах. Я не могла себе представить такую девушку. Он посмотрел на меня и сказал, что думает, что это я. Я закрыла лицо руками и стала смеяться, так, как будто меня застукали за необычным занятием. Я купила себе джинсы, и они мне так понравились, что целый год я одевала их утром и снимала вечером. По необходимости я их стирала, гладила и одевала их снова. В этих джинсах я была в лагере, они уже начали у меня расползаться на коленях. Мне было так удобно, что я даже не замечала, что все время хожу в одном и том же, и не думала, что кто-нибудь может обращать на это внимание. Оказывается, некоторых парней моя одежда очень интересовала. Потом, после лагеря, вернувшись в институт, еще один мой назойливый ухажер передал мне свой дневник, чтоб я знала, как он страдал. Он надоел не только мне, но и всем, кто со мной учился, и я дала его дневник читать своим подругам. Половина моей группы вместо того, чтобы писать лекции, читали его дневник и ржали. Когда кто-нибудь на лекции начинал в одиночестве смеяться и сползать под стол, все спрашивали «что?», тот кое-как объяснял, какое место из дневника он читает, и вся группа начинала безудержно смеяться, так, что совершенно невозможно было продолжать лекцию, хотя некоторые не понимали о чем речь и смеялись просто так за компанию. Целая страница в том дневнике была посвящена рассуждениям, почему я все время хожу в штанах, и не кривые ли у меня ноги. После этого чтобы развеять все сомнения я намеренно стала носить коротенькие юбчонки.

Мы еще поболтали с Вовкой, стало холодно, он вытащил руку из рукава своего пиджака, я прижалась к нему, и он заботливо укрыл меня своим пиджаком. Я держалась легко и независимо, даже то, что мы почти обнимались, не могло обозначать ничего, кроме дружбы, и он это понимал. Потом мы встали, и он пошел меня проводить к отряду. Проклятье! Все двери и окна были закрыты, мы громко стучали, и кричали, но было бесполезно. За верандой был коридор, в котором спала Наташа, в центре коридора была комната воспитателей, и они нас не слышали. С другой стороны корпуса были окна в палаты, но будить 12 детей среди ночи было немыслимо. Было около 2 часов ночи, я сказала, что просто подожду на лавке до рассвета. Вовка ненадолго оставил меня, а потом вернулся и повел меня с собой. Мы пришли в домик, где жил ди-джей Алексей с товарищами и потихоньку зашли в темную комнату. Там было 5 кроватей, все были заняты, кроме одной, и кто-то спал на полу, видимо он уступил свою кровать нам с Вовкой. Мы пробрались к кровати, разулись и забрались с ним под одеяло. Ну, разумеется, было не до сна. Мы с ним целовались, он обнаружил, что у меня маленькая грудь. Затем он начал расстегивать мне джинсы, я знала, что его намерения не зайдут слишком далеко, смеялась, целовалась с ним, и все-таки убирала его руки от застежки. Он ничего не понимал, а я не могла ему объяснить, что у меня первый день менструации, и что мы сейчас перепачкаем все в крови. Я не была тогда ни безудержной, ни страстной, максимум мне было весело и интересно. Я удивлялась его энергии. Мы целовались с ним до самого утра, пока мальчишки в комнате не начали шевелиться. Тогда я попрощалась с ним и ушла. Утром мы встретились снова, и сели на задней лавочке перед сценой, на которой шла танцевальная репетиция. Я хотела спать, и легла к нему на колени. Он начал со всей нежностью гладить меня по голове, расплетая каждую прядку волос. Было очень приятно, и я проваливалась в сон. Но тут неизвестно откуда холодное и острое чувство поднялось в моей груди. Это было отчаяние. Я лежу на коленях у парня, который еще вчера не мог быть мне больше, чем просто друг. Дима находится совсем близко, да я за 15 минут могу до него дойти. И вот сейчас, здесь, меня обнимает парень, который уже считает меня своей девушкой. И который со всей нежностью, преданностью и заботой готов выполнять любые мои прихоти. Вовка, в самом деле, с невероятным уважением относился ко мне, он прислушивался ко всему, что я скажу, и искренне выражал готовность быть таким, каким я захочу его видеть, это было очень трогательно, но совершенно мне не нужно. Я дернулась в отчаянной злобе. «Не надо меня трогать по голове! У меня нет блох!». Я ему хамила на ровном месте. А он не понимал, в чем дело. Я стиснула зубы и бессильно снова легла к нему на колени. Вовка совершенно растерялся и не знал, куда деть свои руки, и некоторое время он просто держал их в воздухе. Днем он уехал, и я про него забыла. Разумеется, мы потом встретились с ним в институте. Он подошел ко мне, и я видела, как его трясет. Он не знал, что ему сделать, он на пол готов был упасть передо мной, и был просто в отчаянии. Мы стояли друг перед другом, и обоим нам было ясно, что я не буду с ним никогда. Все, что я могла сделать, это разговаривать с ним так, как будто вообще ничего не происходит.

Воин одинок, и одиночество его абсолютно. Он знает, что любая попытка построить отношения в мире людей, найти друга или хотя бы собеседника разорвет ему, собеседнику, сердце. Поскольку он уже не может вернуться в мир человеческих страстей и иллюзий, который ему было суждено оставить навсегда. И поэтому воин не цепляется за людей, единственное, за что он может уцепиться, это бесконечность.

13

Моя кровать стояла в коридоре со стороны мальчишек, и я укладывала спать две палаты, которые выходили в коридор с моей стороны. Наташа укладывала девчонок. Каждый сонный час она на весь отряд орала: «Тихо! Я кому сказала! Быстро всем спать!», угрожала разными наказаниями и вела настоящую войну. В первый день я зашла к мальчишкам и велела всем лежать с закрытыми глазами. Кто не закрывал глаза, к тому я иногда словами, а иногда жестами обращалась персонально, и все они меня слушались. После этого дети каждый сонный час уже знали, что нужно делать, и я просто тихо появлялась и тихо уходила. Один маленький шустрый сивый мальчишка, восьми лет, его звали Дима, а кличка была «мышонок», потому что он был и вправду похож на мышонка, решил покривляться. Все уже засыпали, и он лежал с закрытыми глазами и строил самые невероятные рожи. Я знала, что он всегда это делает, поскольку Наталья Юрьевна на него уже жаловалась, ее это просто выводило из себя. Она давала ему тычок, а он начинал орать благим матом «чего вы меня бьете!», и вся палата была на ушах. Я видела, как он старается, но меня это не задело нисколько. Обращать на это внимание других детей, которые честно лежали с закрытыми глазами, я не хотела. Не обращать внимания я тоже не могла, потому что он придумал бы другой способ привлечь внимание. Я подошла к нему, и погладила его по голове. Он этого не ожидал, с закрытыми глазами он ласково мне улыбнулся, сладко вздохнул и действительно начал засыпать. Больше он никогда не корчил мне рожи. В другой раз мальчишки никак не хотели засыпать, только я выходила, они начинали шушукаться. Я стала ходить по палате, чтобы они знали, что я здесь, и лежали тихо. Мальчики лежали смирно, но обстановка всеобщего веселья как-то повлияла и на меня, и я стала ходить все быстрее и быстрее, и когда я начала ходить уже слишком быстро для нормального шага, вся палата вместе со мной начала гоготать. Я сказала им, что сегодня можно не спать, и можно разговаривать, но шепотом, и ушла. Они мне были благодарны до смерти.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.