Первый узбек: Канувшие в вечность

Он уже внимательнее разглядывал рисунки, пытаясь поставить ноги на землю, до которой они не дотягивались. Зачем он влез в это кресло? Из любопытства, точно! И тут парень, молчавший, словно дохлая рыба, подсунул ему под ноги маленькую скамеечку, такую же резную, как и это несуразное сооружение. Сидеть стало удобнее. Неужели они сами придумали? И сделали. Так какого иблиса* им нужно на стройке? А может это какие-то шпионы, они стремятся выведать секреты его мастерства? Чего выведывать – купи сочинение Витрувия из десяти книг, выучи и строй себе на здоровье. Если на покупку нет денег, пойди в библиотеку, она там есть. Сам он долго продирался сквозь все рассуждения древнего архитектора, поскольку рисунков и эскизов в книге не было. Растерялись во тьме веков при многократном переписывании. Пришлось поломать голову, но все прочитанное пригодилось. Хорошо, что эту книгу перевели с латыни на понятный с детства язык.

Братья переглянулись. Именно Ульмасу пришла в голову мысль сделать скамеечку под ноги. Они оба заметили, что все, сидящие в кресле, даже рослый Али не достают ногами до земли, а это неудобно. Но они не могли определить, какого роста Синан, вроде высокого. Хотя скамеечку сладили и припрятали.

– А ты чего молчишь? Немой или дурной? Если твой брат рисует, чем ты занимаешься? На его шее сидишь? – Ульмас не успел открыть рот, за него вступился Али.

– Эфенди, Ульмас не глупый и не немой. Он также хорошо слышит. Но я родился на три недели раньше него, а в нашей семье принято, что пока старшие разговаривают, младшие, даже такие умные, как мой брат, должны молчать. Он математик. Дайте ему любую задачу, и он решит её, не прибегая к бумаге и каламу*.

– Я задам простую задачку, и если твой молчаливый и почтительный брат решит её так, как ты сказал, я буду думать, взять вас к себе или нет. – Метин-эфенди облегчённо перевёл дух, перестав терзать все невидимые кочки. Помолчав, Синан заговорил: —«Тиран острова Самос Поликрат однажды спросил на пиру у Пифагора, сколько у того учеников. Охотно скажу тебе, о Поликрат, – отвечал Пифагор. Половина моих учеников изучает прекрасную математику, четверть исследует тайны вечной природы, седьмая часть молча упражняет силу духа, храня в сердце учение. Добавь еще к ним трех юношей, из которых Теон превосходит прочих своими способностями. Сколько учеников веду я к рождению вечной истины?». Эту задачку сам Синан в годы обучения решал полдня – пока вник в условия задачи, пока составил уравнение, пока решил, то да сё.

Он смотрел на маленького раскосого толстячка и думал, что высокого парня он точно возьмёт к себе, его рисунки и эскизы хороши, да и мазар является верным доказательством его возможностей. Но учиться надо будет, парню нужна теория. Лишь для того, чтобы выучить «Десять книг по архитектуре» парню понадобиться не меньше трёх лет. А потом применить на практике, это ещё года два.

–Двадцать восемь, ага, у Пифагора было двадцать восемь учеников. – Синан, приготовившись к долгому ожиданию ответа, чуть не подпрыгнул на мягком бархатном сидении.

– Что ты сказал? Откуда? Ты, наверное, знал ответ на эту задачку? Тогда я тебе другую задам. Нет, не одну. Несколько. «Одна женщина отправилась в сад собрать яблоки. Чтобы выйти из сада, ей нужно было пройти через четыре двери, у каждой из которых стоял стражник. Стражнику у первых дверей женщина отдала половину собранных ею яблок. Дойдя до второго стражника, женщина отдала ему половину оставшихся яблок. Так же она поступила и с третьим стражником; а когда она поделилась яблоками со стражником у четвертых дверей, то у нее осталось лишь 10 яблок». Вот теперь ответь мне, сколько яблок она сорвала в саду?

– Сто шестьдесят яблок, ага. Эта задачка проще, чем та, которая была вначале. Эта задачка решается от обратного. Если у неё оставалось десять яблок, а половину она отдала последнему стражнику, то перед четвёртой дверью у неё было двадцать яблок, перед третьей сорок, перед второй восемьдесят, а перед первой сто шестьдесят. Я прав, ага? – «Только бы все задачки были такие же простые, как эта, лишь бы он не спросил у меня про Ахиллеса и черепаху, только бы не про них», пронеслось у Ульмаса в голове. – Эфенди, я могу долго отвечать на ваши загадки, но лучше, если я буду решать задачи, имеющие практическое значение для работы. Это будет полезнее. Я понимаю, что это вы решаете, что нам с братом делать. Но я хотел бы обратить ваше благосклонное внимание на рисунок, который вы держите в руке. Это наш дом, мы его построили с разрешения нашего отца, когда нам было по четырнадцать лет. Я проводил все расчёты, а Али, мой старший брат делал первоначальные и конечные эскизы. Этой работой руководил зодчий Уткир-ака, он учился в Истанбуле у Али Тебризи. – Ульмас старался сказать всё это побыстрее, чтобы сварливый мастер не успел опомниться, встать с кресла и уйти восвояси. Или вспомнить апории Зенона. Два взрослых помощника мастера уже попытались сунуть свои любопытные носы в рисунки, разбросанные в беспорядке на столе.

Синан так же внимательно смотрел на Ульмаса, как до этого смотрел на Али. Он уже расхотел задавать задачки и искоса смотрел на своих работников. Оба они лет пятнадцать с небольшими перерывами находились рядом с ним. Они полдня учились в медресе, и полдня работали на стройке, стараясь применить свои знания, но чаще всего, пытаясь угодить вечно недовольному старому мастеру. На это уходили все их силы.

Испытуемые молчали. Молчали, потому что добились своего—мастер их выслушал, а если они не смогли убедить его, в этом их вина, а не мастера. И не вредный он, только очень требовательный. Таким и должен быть настоящий зодчий. Если тот плохо сделает работу, то здание развалится и погребёнными под его обломками будут многие люди. Братья одновременно вздохнули, что не ускользнуло от внимательного Мимара Синана. Али попросил разрешения говорить.

– Учитель, мы понесли ужасную утрату из-за того, что стена, возводимая в Бухаре по приказу хана, была хлипкая и некачественная. Уткир-ака всем указывал на эти недостатки, даже пытался встретиться с ханом, чтобы убедить того в неверном решении, но его никто не слушал. К хану не пустили его приближённые, и они же заставили продолжить работу. Наш уважаемый учитель погиб под обломками развалившейся стены. Мы хотим хорошо строить, возьмите нас к себе в шагирды. – Оба встали на колени и просительно склонили головы.

– Вы когда-нибудь учили философию? – вдруг спросил мастер. Такого вопроса братья не ожидали: им нужна архитектура, а не философия, без любомудрия они как-нибудь обойдутся. Это Ульмас любил заковыристые философские загадки, не имеющие решения. – И ещё вопрос. Вы знаете латынь?

– Да учитель, латынь мы знаем. Мы знаем арабский, фарси, пенджаби, а наш родной язык это самаркандский диалект тюркского-кипчакского языка. Но философию мы никогда не учили и не знаем её.

– Я отправлю вас в медресе, учиться вы будете бесплатно, но ваше содержание будет за ваш счёт. И проживание. Иноземцы, даже мусульмане, у нас обучаются на таких условиях. После занятий в медресе вы будите приходить на строительство мечети Сулеймани, и если от вас будет толк, то казначей будет вам выдавать в конце недели по сорок акче. С голоду не помрёте, зато меньше будите бегать по продажным девкам. Чем лучше будите учиться, тем меньше времени проведёте в медресе. Мне нужны знающие помощники. – Здесь он с сомнением посмотрел на своих людей.– За подарок спасибо. Эй вы, заберите кресло, отвезите ко мне домой. Да предупредите мою жену, чтобы она не разрешала внукам прыгать по нему.

Поднявшись с колен и отряхивая штаны от тяжёлой осенней пыли, братья понуро смотрели друг на друга, пытаясь понять, для чего им философия, и всё остальные науки, изучаемые в медресе, когда им нужны приёмы возведения стен и куполов, зданий и сооружений. Они не хотели тратить время на ненужные в их понимании предметы. Но в то же время они боялись возражать человеку, от которого зависела их судьба. Ульмас с тоской думал о том, что в медресе начнётся изучение простых правил арифметики. Он же давно выучил наизусть «Китаб аль-джебр ва-ль-мукабала» великого учёного аль-Хорезми. Али с разрешения Синана сворачивал чертежи в рулоны.

– Учитель, мы благодарим вас от всей души за то участие, которое вы приняли в нашей судьбе и жизни. – Мимар Синан уже стоял на ногах, но рукой продолжал опираться на подлокотник кресла. – Мы никогда не забудем вашего благодеяния, но не знаем, что мы будем там изучать? И как долго? Мы хотим работать…

– Вы глупые, тупые и необразованные дети… – Раздражённо прошипел старый строитель – Мне нужны люди, знающие теорию. Я не могу каждому в отдельности объяснять синусы и косинусы, я не могу говорить об усечённых призмах, расчётах колосников и акустических резонаторах с людьми, которые не знают, что это такое. Если вы будите знать изучаемый предмет в соответствующем объёме, вы сдадите по нему экзамен и будите учиться дальше. Теперь поняли, тугодумы? И лишь после того, как вы пройдёте полный курс обучения или сдадите все испытания быстрее, чем остальные, вы станете моими учениками. Если для вас это долго дело ваше, но неучи мне не нужны.

Он постоял, потом опять сел в кресло, подогнул ноги и поставил их на скамеечку. Некоторое время он молча разглядывал парней, втянувших от страха свои головы в плечи. Потом сжалился.

– Сразу видно, что в вашей стране обучение и обязательное образование отсутствует или носит примитивный характер. Наверное, вы и читать научились дома, а не в школе. – Парни утвердительно затрясли головами. – Ясно. Я же вас не в школу посылаю, чтобы вы сидели на скамейках с маленькими детьми. А мог бы… Вы мне скажите, кем вы хотите стать? Подсобниками, каменщиками или архитекторами? Подсобниками и каменщиками вы уже стали. Но на архитектора надо учиться. Я не хочу и не могу взять вас к себе. Вы должны знать основы наук, связанных с архитектурой, и пока вы их не изучите, вы мне неинтересны. Или вы считаете себя талантливыми и особенными? Это там, где осёл считается скакуном, там вы архитекторы, а здесь вы то, что есть на самом деле, то есть ослы.

Пересиливая себя, и стараясь понять, почему Мимар Синан так настаивает на медресе, братья уже искренне и многословно благодарили его, но придя домой, долго вздыхали и ничего не отвечали на расспросы Дженгиз-амджа. Лишь после чая, заедая кажущуюся неудачу пахлавой, Али пересказал всю беседу с Мимаром Синаном. Каково же было удивление Ульмаса и Али, когда Дженгиз в неописуемом восторге вскочил и стал хлопать себя по ляжкам, благодаря Всевышнего за его несомненный и щедрый подарок.

– Сам Мимар Синан отправил вас в медресе! Сам! А вы не просили его об этом? Какая благодать на вас снизошла! Люди приезжают за тридевять земель, чтобы поступить в медресе Фатхи, платят сумасшедшие деньги, а вы не только будите учиться бесплатно, вы ещё и работать будете на той стройке, на которой хотели, рядом с гением. А как будет этим гордиться Метин-эфенди! – он с удивлением глядел на вытянувшиеся лица братьев и переспросил: – Вы так и не поняли, какой чести удостоились?

– Нет, амджа, не поняли. Он нас только ругал, и ни одного доброго слова не сказал. И отправил в медресе. Сказал, что мы глупые дети. – Дженгиз захохотал. Он смеялся так громко, долго и заливисто, что слёзы медленно потекли по его обветренным щекам. Еле-еле передохнув, он с трудом выдавил из себя:

– Да если бы вы ему не понравились, он бы и разговаривать не стал. И на подарок бы не посмотрел. А он и подарок принял, и рисунки посмотрел, и даже ругал! Ругал! Вот если бы он сказал, что вы всё знаете и учиться больше ничему не нужно, тогда на вас можно было бы поставить жирный крест! Всё время, что вы будите с ним находиться рядом, он будет вас ругать, такой уж у него характер. Он очень скуп на похвалы. Он, наверное и себя никогда в жизни не похвалил. Он же все свои постройки ругает и говорит, что это работа ученика. Он во всех них находит изъяны, настолько он совершенен и всегда в поиске.

– Дженгиз-амджа! Неужели и мечеть Шехзаде он считает ученической работой? Не может быть, это же само совершенство! Внутренняя отделка идеальна! Мы такого никогда не видели! – Али недоверчиво скосил глаза и с сомнением воззрился на дядюшку. Тот продолжал счастливо улыбаться…

У парней просветлели лица. Вон оно как! А они-то страдали.

Почти всю ночь они не спали, шептались и высчитывали, как долго они могут задержаться в Истанбуле. А может быть, остаться насовсем? И не нужны им закатные страны? Как трудно что-то решать. И уже под утро, когда осеннее солнце лениво выглянуло из-за горизонта и с минарета завопил азанчи, они наконец затихли.

Вчера Синан велел им прийти к строящейся мечети Сулеймани после утренней молитвы. От дома Дженгиза-эфенди, как они по привычке его называли, добираться было не дольше, чем шла сама молитва. Невыспавшиеся, не выпив даже пиалы чая, они почти бежали до вожделенного места. У входа в мечеть они в растерянности уставились на Синана, который сидел на почти готовом минбаре и потягивал кальян. Тот махнул братьям рукой и приказал:

– Стойте тихо. – Ошалевшие братья и без окрика мастера притихли и боялись не только говорить, страшились шумно выдохнуть. – Что слышите?

Мастер опять подул в мундштук кальяна. Несмотря на то, что они стояли довольно далеко, они услышали бульканье воды, но не увидели дыма, и даже не почувствовали его запаха.

– Учитель, кроме бульканья воды ничего не слышно… И мы не чувствуем никакого запаха…

– Тупицы! Кто же курит кальян в мечети, даже недостроенной? Я проверяю акустику. И если вы от входа услышали бульканье воды, то и голос муллы все прихожане услышат обязательно. – Братья облегчённо вздохнули и подошли поближе. Они решили, что будут во всём слушаться мастера, а там Всевышний защитит и направит их в нужную сторону. – Вот для того, чтобы вы не задавали мне ненужных вопросов, а я лишний раз не объяснял вам простейших вещей, вы идёте учиться в медресе.

С этими словами он протянул им свиток, перевязанный шёлковым шнурком и запечатанный зелёным воском с красивой подписью. Оба брата согнулись в низком поклоне.

– Устод, ваша милость не знает границ! Мы ни на маковое зёрнышко не отступим от ваших приказов. Мы будем приходить сюда каждый день, мы будем делать всё, что нам велят. – Взяв фирман в руки, Али опять поклонился, и пятясь, оба потихоньку двинулись к выходу.

– Фирман* отдадите главному мударрису Танриверди-ага, я вчера вечером говорил ему о двух назойливых изготовителях кресел. Постарайтесь сделать так, чтобы ему захотелось с вами разговаривать. Он вас направит куда надо. Всё. Если я забуду ваши рожи, вы скажите слово «кресло» и я вспомню, кто вы такие.

Наступила весна, прихода которой братья не заметили. Истанбульские сады исходили пряными запахами цветущих плодовых деревьев, пронеслись над городом весенние грозы с омывающими дождями – братья ничего не видели. Они не обращали внимания не то, что по вечерам на дастархане появилась свежая зелень, долма* и слоёные бореки* со свежей травяной начинкой. Братья ничего вокруг не замечали, и лишь иногда слышали прекрасный голос Садхира, поющего грустные песни, да сетование Дженгиза-эфенди, что на лицах братьев остались одни лишь глаза.

Почему-то до того, как Али с Ульмасом попали в медресе, они думали, что уже давным-давно всё знают, и что там кроме изучения Корана ничем не занимаются. Но они ошибались и поняли, что до прихода в Истанбул не знали ничего. Они не знали, что есть такая наука, как химия, они не имели никакого представления о механике, тем более, они с недоверием относились к философии, являющейся основой всех наук.

Всё время с утра до вечера они сидели на лекциях, участвовали в диспутах, читали, учили, спорили, старались запомнить и понять всё вокруг. Все деньги, которые они зарабатывали, они тратили на книги, бумагу, чернила. Оставив на «чёрный день» сто акче, все остальные деньги они употребляли на чертежи, сочинения древних философов и учёных. Аристотель, имени которого они раньше не знали, как главный среди всех учёных, вырос в их понимании выше самого высокого минарета. Они даже иногда забывали побрить голову и совершить полное омовение, и что было самым смешным.– Ульмас намного реже стал бегать к своей вдовушке.

– Али, у меня и так нет времени, а ты намекаешь мне на ненужный блуд! Им я занимаюсь от безделья. Я лучше лишнее мгновение посплю, во сне мне приходят удивительные мысли о конструкции свода и расчёты по нему.

Наконец-то они поняли, какими самоуверенными, но безумно наивными они предстали перед учителем. Стыд жёг их мозг, но даже для стыда не было времени. Именно этой весной они научились делить время на часы и минуты, они не могли понять, как раньше обходились без точного определения времени, которого всегда не хватало. Знания о часах и минутах помогло им экономить то, чего им катастрофически не хватало – времени.

Конечно, самым главным их открытием была архитектура. Всё, что они знали о строительстве, архитектуре и зодчестве до медресе, могло уложиться в несколько строчек, написанных от руки. Они поняли, но не до конца осознали, что посвятили свою жизнь сложному и многогранному предмету. Возведение зданий и сооружений подчиняется строгим законам и установкам, отход от которых чреват страшными последствиями. Красота окружающих построек зиждется не на блеске отделки и сверкающих переливах порталов и куполов, а на симметрии и соразмерности деталей возведённой конструкции. Как-то беседуя в перерывах между занятиями, Ульмас вспомнил:

– Брат, а ты помнишь, как нам Карим-ака рассказывал о сопоставлении и противопоставлении. И старшая матушка, мир праху её, тоже говорила об этом! Это значит, что всё, что они знают о своём ремесле, выучили сами, без медресе и мударрисов? – Явное недоумение и скрытое недоверие угнездилось в тихом голосе парня.

– Ульмас, я сам не всё понимаю, но думаю, что в нашей семье есть гении. Да не смейся ты! Ты сейчас похож на кобылу, потерявшую новорождённого жеребёнка и случайно нашедшую его. Я тебе правду говорю. Жаль, что в нашей стране нет таких медресе, в которых обучают не только наукам, но и ремёслам. Мы с тобой о многом и не подозревали. Ты вспомни, как мы с тобой таращили глаза на печатные книги и думали, что есть такой искусный переписчик, а у него куча учеников. – Братья дружно засмеялись.

Теперь они знали и о том, что существует специальный станок, который печатает книги. Печатные книги удивили, очаровали, поразили их воображение, и заставили ещё больше денег тратить на разные нужные сочинения.

– О Всевышний, если бы не Мимар Синан, мы бы никогда не попали в медресе! Дай Аллах нашему учителю долгих лет счастливой жизни! Какими же слепцами мы были, когда не хотели идти учиться! – Али частенько возносил благодарственные слова Всевышнему, и не только в мечети, но при каждом удобном случае.

Христиане говорят о грехе гордыни, братья после знакомства с Мимаром Синаном навсегда от него избавились.

За всё это время мастер с ними разговаривал не больше десятка раз, да и о чём говорить со студентами, которые только-только прошли двухгодичный курс. Да, им удалось за зиму пройти двухгодичное обучение. Они проходили испытания по химии, механике, по описанию и изготовлению различных инструментов. Но всё это было в ущерб сну, здоровью, еде. О развлечениях они даже и думать забыли. И вечерние посиделки за чаем заканчивались тем, что они оба мирно засыпали за дастарханом, посапывая, а иногда и всхрапывая.

«Десять книг по архитектуре» Витрувия разорвали их мозг. Они проглотили первую книгу за полдня, а потом написали работу о том, какие постройки они видели в своей стране, на территории Пенджаба и в Хиндустане. Они не понимали, что это безумно самонадеянно с их стороны. Помня, как играючи они построили простой глинобитный дом и крохотный мазар, они напрочь забыли о тех людях, которые им помогали в этом. Их мударрис, Беркер-эфенди, прочитав работу и разглядывая рисунки, лишь хмыкнул и спросил:

– Ну и что? Для чего вы это всё накарябали? Вы ждёте похвалы или платы?

– Уважаемый эфенди! Мы не ждём ни похвалы, ни награды. Мы надеемся, что вы укажете нам на наши ошибки при анализе состояния строительства в этих странах. – Оба брата дерзко надеялись, что их первая теоретическая работа будет высоко оценена.

– А где вы увидели анализ? Я увидел унылое перечисление и неумелые рисунки с непонятного ракурса, показывающие невзрачные халупы. Не перечисление, а расчёты, не эскиз, а чертёж – вот что нужно архитектору. Мне жаль кучи испорченной бумаги. И красок, которые вы затратили на эту ерунду. Если ваши головы так слабо работают, то вам нужно идти на факультет словесности. Вы помните, что Витрувий сказал об архитекторе? «Он должен быть человеком грамотным, умелым рисовальщиком, изучить геометрию, всесторонне знать историю, внимательно слушать философов, быть знакомым с музыкой, иметь понятие о медицине, знать решения юристов и обладать сведениями в астрономии и в небесных законах».4 Вы знаете историю своей страны? Или играете на каком-то музыкальном инструменте? А может быть вы юристы или астрономы? Нет и ещё раз нет. Ваше место на факультете словесности: там не нужно чертить или думать. Там не нужно делать расчёты, там нужно лишь болтать. О, вы можете заняться стихами. – Мударрис отдал им их неудачное сочинение, весело засмеялся и отпустил их взмахом руки.

Братья переглянулись. А если Мимар Синан узнает об их первой неудаче? Хорошо, что братья не стали изнывать и мучиться, вновь засели за лаух* и через семь дней принесли исправленную работу. Беркер-эфенди внимательно посмотрел.

– Почти удовлетворительно. Но я пока не стану её анализировать, через три луны вы сами поймёте все её недостатки. Их великое множество, вы сами это увидите. В следующий раз вы должны получать тему работы у своего учителя. Или у меня. Со второй книгой ознакомились? Даю вам времени три недели, чтобы вы подробно описали, какие материалы используются в вашей стране при строительстве и дали полный анализ. Попутно сделали описание достоинств и недостатков сырья, а также изложили процесс подготовки материалов. Вам всё понятно?

– Да, эфенди! Спасибо, эфенди! Мы будем стараться, эфенди! Вам больше не придётся стыдиться нас. – Кланяясь до земли, братья отправились на очередную лекцию по архитектуре.

Вторую книгу Витрувия они не только прочитали несколько раз, они выучили её наизусть, и всё пытались найти какие-то скрытые в ней намёки. Но Витрувий был настолько понятен и предельно ясен, что братья не могли понять, неужели никто в Мавераннахре не знает, что сушить сырцовые кирпичи надо не две-три недели, как делали они сами по традиции, а не меньше двух лет? Теперь им стало понятно, по какой причине дома приходят в негодность через двадцать-тридцать лет.

Ещё им было интересно, знает ли их отец, как надо валить дерево для заготовки сырья? Что его нужно сначала высушить на корню, просверлив отверстие до самой сердцевины, и лишь год спустя валить. Нет, не знает. Если бы отец или братья так делали, то Али с Ульмасом тоже об этом знали. В следующем письме домой об этом следует написать и послать одну из печатных книг Витрувия в подарок брату Кариму. Отец сейчас совсем не видит, всё равно читать не сможет.

Их второе сочинение было удостоено одобрительного хмыканья со стороны Беркер-эфенди. Он держал у себя их работу три дня и вернул всю исчёрканную красной киноварной краской.

– Я потратил несколько часов своего драгоценного времени, чтобы сделать соответствующие замечания. На каждом листе я нашёл не менее пяти неточностей: небрежных расчётов или непонятных мест, которые вы не смогли вразумительно объяснить. Если вы станете строителями и у вас будут ученики, то как вы сможете объяснить им секреты мастерства строителей? Чем вас так удивила пуццола́на*? В вашей дикой стране строители ничего не знают о ней? Это поистине удивительно! Из вашего первого опуса я понял, что ваши строения стоят совсем недолго, а видя ваши рисунки полуразвалившихся так называемых грандиозных сооружений, я понимаю, что строили их криворукие бездельники. Что касается песка, глины и извести, то не очистив и не подготовив материал соответствующим образом, вы никогда не сможете построить долговечное сооружение. – Беркер-эфенди устало вздохнул и продолжил: – Хорошо, что вы додумались добраться до великой державы, в которой не только понимают толк в строительстве, не только строят, но и могут научить строить.

Несмотря на обидные слова, в них была не крупица истины, а все хлёсткие, колкие слова были истиной. И сейчас, спустя значительное время после их появления в Истанбуле, братья поняли, что даже их любимый Уткир-устод был недоучкой, многого не знал и не умел. Что касается их первого учителя, то о нём и говорить не стоило. Его надо было забыть, как они забыли все синяки и шишки, получаемые от Санджара.

Их упорство в конце концов заметил и оценил мастер, к которому Синан их определил. Хвалить Кудрет-эфенди не хвалил, но иногда, скорее редко, чем часто, одобрительно кривил губы. Это изображало улыбку. Он, как и Мимар Синан был когда-то янычаром и получил ранение от скользящего удара саблей по голове. Голову спас бёрк с воткнутой в него металлической ложкой, выкрашенной под дерево. Но часть уха и щеки пострадали, с тех пор Кудрет-эфенди улыбался лишь половиной лица. В своё время он воевал вместе с главным архитектором, а после ранения пришёл к нему, как к бывшему члену одного оджака*. Не помочь своему соратнику для Мимара было бы страшным грехом.