Не тревожьте ведьму

Не дожидаясь участи Ведагора, ведьмы и колдуны целыми семьями спешили покинуть Красногорье.

Глава 4

Ярослава много раз слышала от матери об этом тереме и думала, что та преувеличивает как его размеры, так и состояние. В мыслях представляла ветхую избушку, сплошь окутанную паутиной. Паутина оказалась на месте, но ненадолго, а в остальном ожидания Ярославы не оправдались.

К вечеру седьмого дня выйдя на поляну, Ярослава и Ладимир охнули от удивления. Величественный терем стоял у лесной кромки. Таких построек Ярослава еще не видела. К входной двери вело высокое крыльцо, перила которого так же, как и множество окон и крышу, украшала резьба. В орнаментах встречались не только изображения животных, но и странные знаки. Высота терема тоже впечатляла. Рядом с ним росла огромная ель, которая была чуть выше крыши.

Пока двое, забыв обо всем, рассматривали это диво, Марфа как ни в чем не бывало прошествовала мимо них с Марой на руках и зашла внутрь.

Ярослава встряхнула головой, будто хотела проснуться, и посмотрела на мужа.

– Должно быть, он под сильным оберегом, даже дерево не прогнило, – изумился Ладимир.

Времени погрустить ни у кого из обитателей лесного терема, особенно на первых порах, не оказалось – одна забота сменяла другую. В первую ночь все заночевали в просторной светлице и только на следующий день стали исследовать новое жилище. Только Марфа знала его наизусть и суетливо носилась из одной клети в другую. Сразу над светлицей было что-то вроде опочивальни, Ярослава поняла это по двум деревянным настилам, напоминающим княжеские ложа, на которых лежали шкуры, солома и какое-то старое тряпье. В самом верху терема располагалась маленькая клеть, заваленная всяким хламом: несколько старинных сундуков по углам, разнообразная утварь, какие-то вещи неизвестного происхождения. Ярослава чуть не запрыгала от радости, когда обнаружила колыбельку. Радость быстро улетучилась, поскольку все было в пыли и паутине, но Марфа уже спешила с ведрами и коромыслом, которые где-то раздобыла.

– Так вот куда ты подолгу пропадала, не так ли? – спросил Ладимир.

– И не раз. Как только Ратибор княжить начал и принялся настаивать на нашем с Ярославой переселении в город, я поняла, что нужно быть ко всему готовой. Приходилось иногда оставлять Ярославу на попечение Купавы, а порой и вовсе одну, чтобы принести сюда запасы всего необходимого.

Ладимир укоризненно посмотрел на Ярославу, но та даже не подумала смутиться и обратилась к матери:

– Значит, и река должна быть неподалеку?

– Совсем рядом.

Марфа, в задумчивости что-то бормоча себе под нос, ушла за печку, за которой скрывалась дверь, ведущая в подклеть. Ярослава уже успела туда заглянуть и выяснила, что внутри был погребок и ледник, сохраняющий свежими мясо и рыбу. Такое открытие обрадовало и Ладимира.

Сейчас Ярослава качала на руках Мару и избегала сверлящего взгляда мужа. Поняв, что объясниться все же придется, и сделав наигранно невинные глаза, повернулась к нему:

– Ну да. Матушка запрещала мне болтать об этом, особенно когда мы только повстречались. А потом забывчивость на меня напала, что с девицами порой случается, когда им в душу молодец западет.

Ярослава подошла поближе к Ладимиру, и он впервые за последние дни улыбнулся:

– Лиса.

Марфа знала, о чем говорила, река действительно была рядышком. Ладимир перекинул через плечо коромысло с ведрами, Ярослава шла следом за ним, а Мару оставили с бабушкой.

По пути к реке среди деревьев они встретили пару странных невысоких холмов. Ярослава решила изучить один из них.

– Должно быть, это жилище. Или когда-то было таковым, – предположил Ладимир.

Ярослава обошла холм и вернулась к нему. Она поняла, что Ладимир прав. Вершиной холма было не что иное, как крыша, только давно поросшая травой и деревьями.

– Матушка сказывала, что раньше здесь жили люди, но в основном на той стороне реки. Когда она была девчонкой, то приходила сюда с моими бабушкой и дедушкой. С ее слов, здесь уже все так было и терем стоял у кромки леса, а дальше шли равнины.

– Такие уже не встречаются. – Ладимира заинтересовали жилища. – Видишь, половина стены уходит в землю? Полуземлянки, так их когда-то называли. Лучше не ступать на крыши, скорее всего, они прогнили. – Он оглядел растительность: – Этим деревьям уже лет сто, не меньше.

Возвращаясь обратно, они разглядели среди зарослей вкопанное бревно с вырезанным мужским лицом: рот его был широко открыт и глаза смотрели сурово из-под кустистых бровей. Ярослава при виде него поежилась. Позже подобные идолы им больше не встречались, в отличие от полуземлянок.

После того как расправились с остатками еды, что Марфа брала в дорогу, пришла пора браться за работу. Для Мары соорудили из прихваченной с собой одежды что-то вроде гнезда и положили на пол. На Ладимира возложили ответственность за добычу пропитания. Не пожалев, что захватил с собой лук со стрелами, он уже был у двери, как его окликнула Марфа. Все с той же клети, что за печкой, она принесла ему рыбацкие сети. Спорить с тещей Ладимир не стал, как и допытываться, откуда взялось снаряжение. Он перекинул сети через плечо и вышел наружу, но лук все же незаметно прихватил с собой. Женщинам же предстояла большая уборка.

К вечеру гридница сияла чистотой: горшки для еды были вымыты и расставлены по полкам, паутина сметена вместе с пауками, а печь основательно почищена. Ярослава смотрела на нее с тоской, жалея, что Марфа не додумалась прихватить с собой краски. Остальные дела оставили на последующие дни, которых им предстояло еще много.

В разожженной печи в чугунке тушился подстреленный Ладимиром тетерев. Рыбу он так и не поймал, поскольку сети оказались дырявыми. Покормив сначала Мару, Ярослава села к остальным за стол. Перед ними стояла свеча, которую Марфа раздобыла где-то наверху. Вопросов ей задавать никто не стал, всех сморила усталость, поэтому ели сначала молча.

– Рядом должна быть земля Доброслава, – первым нарушил молчание Ладимир.

– Да, так и есть, но это не его владенья. И Красногорью это место не принадлежит, – ответила Марфа.

Упоминание о Красногорье на время развеяло сонливость.

– Любопытно, нас еще ищут? – озвучила Ярослава то, о чем все подумали.

– Да. Ратибор просто так не угомонится, – ответил Ладимир. – Прежде чем пойти на мировую с Бориславом, он казнил его братьев и отца в отместку за Святогора и Радмира. На тот момент это было лишним, они готовы были сдаться. Но даже тогда Ратибор не успокоился и решил еще больше унизить Борислава… Я не оправдываю Всеволода, нет. То, что они сотворили с князем и Радмиром… – Ладимир глубоко вздохнул. – Но этим он решил силу показать, дабы другие не раз подумали, прежде… Да и во власти Ратибор тем самым утвердился. Как воевода, я всегда служил беспрекословно, хотя не всегда с ним был согласен. Порой он наказывал слишком жестоко за мелкие провинности.

Ярослава впервые слышала от мужа его мнение о князе, подобного Ладимир раньше не допускал и никогда не жаловался. Всегда собранный, он четко излагал свои суждения, а сейчас говорил сбивчиво.

– Он и ребенком своенравным был, – в задумчивости сказала Марфа. – Но мне не дает покоя другое – внезапная хворь, что одолела княгиню с сыном. Ярослава, подробно расскажи, что ты видела в тот вечер и как они себя вели.

Ярослава задумалась:

– Оба сильно задыхались, помню хриплый голос княгини. Когда я коснулась княжича, он словно полыхал, и весь пятнами красными был покрыт, и княгиня тоже.

Ладимир не сводил глаз с Марфы:

– Колдовство?

Та убрала со лба русую с небольшой проседью прядь волос и стала рассеянно водить пальцем по столу.

– Красавка, – через некоторое время она озвучила догадку. – Возможно, было что-то еще.

Ярослава наморщила лоб:

– Но она поспевает в конце лета.

– Так и есть. Стало быть, ее заранее припасли. Скорее всего, использовали сушеную, и не одну. Толченую, да. – Марфа встала из-за стола и принялась убирать остатки еды. – Сама я в травах не так сильна, как Купава. Та их на нюх определять умеет. Так или иначе, все это уже не наши заботы.

Заночевать решили внизу и улеглись кто на полу, а кто на лавке. Чтобы не разбудить Мару, Ярослава шепотом спросила:

– А почему нам нельзя в другие княжества податься?

– С Ратибором портить отношения из-за нас никто не захочет. Зная, как он мыслит, я уверен, что оповестить он всех сумел, – также шепотом ответил Ладимир. – Лесть на рожон не вижу смысла, пусть пройдет хоть немного времени.

Женщины продолжали приводить в порядок терем, Ладимир заботился о пропитании. Марфа смогла сделать внушительные запасы провизии и необходимых вещей. Поскольку женщина она была хрупкая, то Ладимир дивился, как ей это удалось. В достатке было тканей и иголок, горшков, свеч, семян пшеницы, ржи и льна и всего прочего.

– Так я не единожды сюда наведалась, – как-то она ответила ему.

Когда колыбельку для Мары привели в порядок, Ладимир подвесил ее к металлическому кольцу, врезанному в потолок светлицы. Девочка хлопот не доставляла и плакала, только когда была голодной. Ярослава взяла за привычку класть ее в плетеную корзину и таскать с собой повсюду. Изучая окрестности, она брала Мару на поляну с земляникой, что ранее нашла, или ходила к Ладимиру, когда тот рыбачил. Сеть ему все же пришлось починить.

От многих вещей, что нашлись в тереме, они решили избавиться. В основном то были тряпки, изъеденные молью, или предметы, что от одного чиха рассыпались в руках. Все было собрано в кучу и сожжено в печи, а остальное бережно перенесено наверх к сундукам, с надеждой, что пригодится. Среди этих вещей оказались кросна, веретено и прялка. Ярослава порывалась их опробовать на деле, только прясть было не из чего. Она скучала по прялке, подаренной Ладимиром перед женитьбой. Марфа предложила использовать как сырье коноплю и посеять лен следующей весной, а Ладимир посоветовал общипать белок. Хотя он и шутил, но его совет оказался недалек от истины: Ярослава использовала пух с зайцев, которые попадались в расставленные им силки, и с него пряла, а потом вязала.

Осенью женщины ходили по грибы, а затем их сушили, нанизывая на веревочки. Больше всего они скучали по свежеиспеченному караваю и каше. Но пшеницу и остальные зерна решили беречь до весны, чтобы посеять на приглянувшейся им поляне. Однажды Марфа решила приготовить кушанье предков и наварила кашу из коры березы. Угощение то никто не заценил.

– Будто дерево жуешь, – поморщилась Ярослава, сплевывая еду обратно в миску, когда Марфа отвернулась.

Марфа решила больше не практиковать приготовление давно забытых блюд, и так всего хватало. «Лес прокормит» или «Лес не обидит» – частенько она повторяла.

Так один день сменял другой. С приходом зимы дел поубавилось. Женщины шили одежду из тех тканей, что Марфа с собой принесла, а также пряли и вязали. Ладимир по-прежнему охотился. В остальное время, чтобы не умереть со скуки, он учился плести корзины из прутьев, которые несколько дней вымачивал. Но знания в этом ремесле у него были скудные, поэтому прутья порой плохо гнулись, тогда он махнул на новое увлечение, решив вернуться к нему летом. А чтобы было чем занять руки, помимо рыбалки и охоты стал мастерить деревянных зверей для дочери.

Отрадой для всех была Мара. Голову вместо волос украшал пока белокурый пушок, серые глаза напоминали обоих родителей. Девочка росла смешливой – стоило отцу изобразить рев какого-нибудь животного, и она тут же заливалась смехом, и на щеках появлялись ямочки. Когда зимой она поползла, то ее ни на миг никто не оставлял. Два раза Мара залезала в подпечку. Всю чумазую, но довольную, ее отмывала перепуганная до смерти Ярослава и радовалась, что та пока не может залезть повыше. Вечерами Марфа взяла за обычай рассказывать ей сказки, под которые внучка сладко засыпала.

В конце весны девочка уже пошла. Ярослава по-прежнему брала ее везде с собой, боясь, что Ратибор отыщет терем. Надежда на переселение в другое княжество была отложена после визита к ним Купавы в середине весны.

– Боялась зимой приходить, – рассказывала Купава. – Следят за всеми, кто к вам близок был. Ратибор никак не уймется.

Купава сидела за столом и разворачивала гостинцы. В платке оказалось три каравая. Ярослава, сидевшая рядом и державшая Мару на руках, не смогла сдержать слез. Купава ободряюще погладила ее по плечу своей пухленькой рукой. Светлые глаза, нос немного крючковат и рост небольшой – всем своим видом старушка излучала доброжелательность.

За два дня, проведенные в тереме, она рассказала все, что знала, начиная с того самого злополучного вечера: о смерти Ведагора, о Пелагее и Ермолае.

– Да какой из нее проводник? – возмущалась она. – Знать, канула с остальными на болотах.

– Святогор мертв, – смерть колдуна сильно огорчила Марфу. – Плохо дело. Да и Пелагею я знала.

Ладимиру показалось, что Марфа знает куда больше, чем говорит. Он помнил, как перед женитьбой она усадила его и посвятила в тайны своего рода, а после заставила поклясться об услышанном никому не рассказывать. То, что Марфа не всем делилась, Ладимир понял давно и старался лишнего не спрашивать, а то, что рассказала, вызывало у него иногда сомнения.

Но хуже были вести о бегстве колдунов и ведьм и о сожжении троих отказавших в помощи Ратибору. Среди них оказался простой человек, не обладающий силой.

– Нельзя вам назад никак. И к Доброславу я бы пока тоже не совалась, как и к сыну Всеволода, этому Бориславу. Ох, князья меняются каждый день. Слышала я, что люди расставлены вдоль границы с обеих сторон, никто не проскочит, даже заяц.

– А что Ермоха? – не смог сдержаться Ладимир и справился о друге.

– Служит Ратибору верой и правдой в качестве воеводы.

Ладимир после этих слов поник, хотя и пытался виду не подавать.

По прошествии двух дней Купава снарядилась обратно.

– Дабы не хватились, всем напела, что за травами пошла.

– Больше не приходи, – обняла на прощание подругу Марфа. – Не желаю, чтобы с тобой чего случилось.

После ухода гостьи все единодушно решили не испытывать судьбу и остаться здесь еще на полгода или на год.

Но за годом пошел другой, а за ним еще два. Купава все же ослушалась наказа Марфы и единожды их навестила. Мара подросла и вовсю уже болтала. Бесстрашная, она бегала по лесу и пыталась поиграть с лесными обитателями, но те, поджав хвосты, пускались от нее наутек. Меньше всего везло ежам, те не желали с ней водить дружбу, сворачивались клубком и фыркали. Чтобы дочь не скучала, родители мастерили ей различные игрушки: отец – маленький лук и стрелы, а мать – куклу. Но к ним интереса девочка особо не проявляла, ей нравилось слушать кваканье лягушек у реки или гонять бабочек на земляничной поляне. Марфа все так же сказки ей рассказывала, и, к большому недовольству Ярославы, они становились все страшней и все чаще повествовали о некоем жестоком князе. Впрочем, Мара не заостряла внимания на нем, а интересовалась другим.

– Няня, рассказы о людях, – этим вопросом она часто всех донимала.

Когда Мара выросла из колыбельки и просилась лечь с Марфой на теплую печку, бабушка сказывала ей истории о далеком княжестве.

Так однажды утром все принялись за свою работу: Ладимир ушел ловить рыбу, Ярослава наводила порядок и стряпала, а Мара с бабушкой собирались за ягодами, которые надо было постараться найти в эту пору. Лето подходило к концу, и запасы требовали пополнения.

Мара сидела на скамейке, напевала и то и дело вертелась, пока Ярослава пыталась заплести ей русую косу. Иногда приходилось заниматься этим по несколько раз в день – Мара любила, когда ее гладят по голове или заплетают волосы, поэтому нарочно лохматила себя. Вплетя ленточку и водрузив льняное очелье, украшенное бусинками, на голову девочке, Ярослава оглянулась на лестницу. Марфа спустилась сверху хмурая, она странно передвигалась, будто что-то пыталась спрятать за спиной. Но ее отвлекла Мара, которая вскочила со скамейки и вприпрыжку стала носиться по светлице. А когда Ярослава обернулась к матери, та уже держала в руках корзину.

– Матушка, что стряслось? – решила все-таки спросить Ярослава.

Марфа, посмотрев на дочь, подошла к окошку и тихо ответила:

– Сон плохой мне нынче привиделся. Вороны, их было так много. Они кружили, падали и разбивались.

Ярослава подошла к матери и обняла ее сзади:

– То был лишь сон.

Марфа судорожно выдохнула и смахнула непрошеную слезу. Развернулась к дочери и заключила ее в объятия.

– А я, а я? – подбежала Мара и прижалась к матери и бабке.

Ярослава рассмеялась, взяла на руки дочку и расцеловала в щечки.

– А еще косичку заплетешь? – спросила Мара.

После заверения, что выполнит обещание, данное дочке, Марфа с корзиной и Мара с куклой под мышкой наконец ушли, а Ярослава принялась хлопотать у печки.

Время пролетело незаметно, о чем она вспомнила, ощутив усталость. Обнаружив, что дома закончилась вода, Ярослава взяла ведра с коромыслом и поспешила к выходу. Сразу за порогом ее внимание привлек крик испуганной птицы. Она долго всматривалась ввысь, как вдруг с крон деревьев взметнулась стая птах.

«Может, зверь», – подумала Ярослава и уже собралась идти к реке, как услышала лошадиное ржание. Коромысло с ведрами выпало из рук, а сердце понеслось галопом – из леса показалась лошадь вместе с всадником. Он был не один, из леса выехало еще человек двадцать, они наступали со всех сторон, взяв терем в окружение. Последним ехал Ратибор.

Глава 5

– Ну, давай же! Давай, родимая, – Иван сидел на лошади и пытался сдвинуть ее с места.

Весь перепачканный и потный, он несколько раз забирался на кобылу и столько же раз соскальзывал с нее. Та, упрямая, то пыталась его сбросить с себя, то словно в землю врастала. Наконец у него получилось удержаться, но она не желала двигаться, сколько бы он ни понукал ее.

Иван вспомнил, как недавно, желая показать свои верховые умения отцу, он забрался на первую попавшуюся кобылу, привязанную возле конюшни, и тут же с нее свалился. До этого он уже упражнялся и, как только получилось, поспешил похвастаться навыками. Ратибор тогда лишь мельком глянул на сына и ушел, не сказав ни слова, а раздосадованный Иван поплелся прочь под смешки других ребят и наблюдавших за ним дружинников. Долго он тогда прятался ото всех и решил во что бы то ни стало научиться верховой езде. И без седла – чтобы всем доказать свою удаль. Лошадей он не желал менять и остановил свой выбор именно на той гнедой, что выставила его перед отцом и другими дураком, а податливого коня, на котором раньше оттачивал навыки, Иван решил не брать. Обуздать именно эту кобылу, опозорившую его, княжич посчитал делом чести. Да и чем больше она сопротивлялась, тем увлекательнее было ее укрощение.

Какой уже день Иван пробирался тайком в конюшню и пытался надеть уздечку лошади на морду, но тут все веселье и начиналось. Та оказалась с характером. Поначалу она стояла и только надменно морду от княжича воротила, потом несколько раз пыталась укусить. Тогда Иван решил ее расположение купить и стал подкармливать овсом, и через несколько дней кобыла стала сговорчивей. Потратив еще несколько дней, чтобы напялить на нее уздечку, и добившись своего, Иван вышел с лошадью из конюшни и приуныл. Через городские ворота незамеченным, как обычно, с таким питомцем уже не пройдешь. Так он стоял некоторое время, как собака, которой хозяин даровал наконец свободу, а она сидит растерянная и не знает, куда податься. Блуждающий взгляд Ивана упал на подкову, висевшую над входом в конюшню, и его осенило: старая кузня на окраине города.

Он делал вид, что просто прогуливается, и, если на него бросали любопытные взгляды горожане, смотрел вперед и вел за поводья кобылу. Он отвернулся, когда мимо него прошли двое дружинников, надеясь, что в нем не признали княжича. Иван мысленно благодарил лошадь, что та спокойно следовала за ним.

Благополучно добравшись до места назначения, Иван осмотрелся. Неподалеку находилась темница, возле которой стояла стража. Чтобы его не заметили, он ее обошел через кузню и скрылся за деревьями. Убедившись, что наконец-то остался один, схватился за лошадиную гриву и с большим трудом забрался кобыле на спину. Но как только он залез на нее, та встала как вкопанная.

– Вот упрямая кобыла!

– Под стать наезднику.

Иван от неожиданности свалился с лошади, он был абсолютно уверен, что поблизости никого нет. Не вцепись он в гриву, падение было бы куда болезненней, а так только левую руку зашиб. Он с трудом поднялся и увидел мужчину, лениво облокотившегося о дерево. Иван знал его. Яробор натаскивал старейшую княжескую дружину, лучших воинов отца. Среднего роста, коренастый – незнающий человек счел бы его обычным мужиком, никак не воином. Но только не княжич, который видел его не раз в деле. Иван частенько сбегал от нянек и прочих соглядатаев, что за ним ходили по пятам, к полю, где оттачивали мастерство оружия дружинники. Он находил себе укромное место на небольшом холме, сплошь покрытом кустарниками, ложился на землю животом и из-за кустов, как завороженный, разинув рот, наблюдал за действием.

Яробор владел мечом и луком так, как никто другой, казалось, что оружие служит его продолжением. Во время боя он всегда хитрил и тем самым запутывал противника. Яробор мог внезапно нанести упреждающий удар, а порой двигался вокруг дружинника так ловко, словно кошка, выматывал его и вынуждал сдаться.

Иван был смущен, что опять выставил себя в невыгодном свете. Он-то мечтал, что въедет на городскую площадь, будучи умелым наездником.

– Я не упрямец, – сказал Иван сквозь зубы, ощупывая плечо. – И я тебя сюда не звал! Нечего подглядывать.

Яробор рассмеялся и подошел поближе. Он покопался в мешочке, висевшем у него на поясе, протянул на развернутой ладони что-то кобыле, и та без колебаний приняла угощение.

– Тогда и тебе нечего подсматривать за дружиной.

Иван густо покраснел и отвернулся, чем еще больше развеселил Яробора. Тот продолжал гладить лошадь, а сам беззастенчиво смотрел на княжича. Повисшее молчание не особо раздражало Ивана, он к этому уже привык. Пару раз он поднимал на него глаза и снова опускал. Внутри кипела борьба – уйти отсюда обиженным или остаться. Наконец любопытство взяло вверх. Еще ни один человек в Красногорье не позволял себе разговаривать с ним в подобном тоне.

– Почему она меня не слушается?

– А что ты сделал, чтобы завоевать ее доверие? – Яробор провел рукой по крупу животного.

Иван задумался.

– Вот то-то же! Поди, подошел и сразу решил пустить лошадь во весь опор. Только вот ей все равно, княжич ты или нет, вот твои приказы и не стала выполнять.

– Учить надумал?

– Ах, простите, ваша милость! – нарочито наигранно произнес Яробор. – Я уж подумал, что вы желаете обучиться. Виноват, ошибся.

Яробор развернулся и засобирался уйти, но Иван окликнул его:

– Нет, постой. – Оббежав лошадь, Иван встал напротив него, забыв о смущении. – Научи. Научи езде, научи сражаться. Хочу стрелять из лука так же, как ты. – Немного подумав, Иван добавил: – Только не хочу к себе особого отношения. Надоело.

В этот раз Яробор уже не смеялся, а с интересом смотрел на него. Иван замер, ожидая ответа. Он обратил внимание на его мускулистые руки, которые покрывали шрамы. Старые не так выделялись на загорелой коже, а вот свежие, как тот, что рассекал бровь над левым глазом, немного пугали. По Яробору было заметно, что большую часть времени он проводил на свежем воздухе: русые волосы выгорели и отдавали желтизной, губы обветрились и лицо покрывали веснушки.

– Лады, но только мне нужно выкроить время. Для младшей дружины ты тоже не годишься по возрасту. Сколько тебе?

– Почти семь.

– Мой старший сын чуть тебя постарше будет. Ну что ж.

Яробор вернулся к лошади и снова полез в мешочек, только в этот раз содержимое, которое оказалось яблоком, он передал Ивану.

– Искру надобно задобрить.

– Искру? – непонимающе посмотрел Иван на Яробора.

– Ты что ж, полез на кобылу, не выяснив, как ту зовут?

Иван с недопониманием уставился на ухмыляющегося Яробора, но тот ничего не сказал, лишь покачал головой. Княжич решил не отвлекаться и молча последовал совету, протянул руку к морде Искры. Кобыла нос воротить не стала, на манер собаки принюхалась и съела угощение. Обрадованный Иван посмотрел на Яробора, ожидая дальнейших указаний.

– Чего ждешь? Погладь ее.

Иван с опаской протянул руку и погладил Искру. Испытывая восторг, что та не отпрянула, он осмелел и потрепал ее по челке. Несмотря на юный возраст, Иван был высоким и перерос всех своих сверстников, поэтому дотянуться до лошадиной гривы мог без особого труда. Ему часто твердили, что он похож на своего отца, несмотря даже на то, что у Ивана прямой нос и ямочка на подбородке. И он никак не мог решить, лестно ли ему такое сравнение.