Не тревожьте ведьму

Ярослава громко охнула и многозначительно посмотрела на Ладимира. Он насторожился и, продолжая вести с ней немой разговор, еле заметно покачал головой. Ярослава насупилась и открыла было рот, но он не дал ей высказаться, обратился к Ермолаю:

– Марфа должна вскоре вернуться. Ступай, мы все передадим ей.

– Потом может оказаться поздно, – Ермолай поник.

– Подожди нас снаружи, – тихо сказала Ярослава. – Я могу помочь вместо матушки.

Ладимир закрыл глаза, и с его губ сорвался тихий стон, а Ярослава почувствовала себя неуютно, зная, что разозлила мужа. Ермолай так и продолжал стоять в дверях, не шелохнувшись.

– Ступай, друг мой, – повторил Ладимир.

Едва за гостем закрылась дверь, Ладимир обрушился на жену:

– Ты что творишь?

– Княжич всего лишь ребенок. Я смогу… – убеждала его Ярослава.

– Кроме меня, ты никого не исцеляла. Ты могла бы жить спокойно и не быть в услужении у Ратибора, как Марфа. А если дочь родится? Такую судьбу ей желаешь? Ратибор ведь не глуп – смекнет, что сила от матери к дочери передается. Зачем? Не посоветовавшись со мной! – Ладимира словно прорвало. – И то, что Марфа рассказывала, неужто запамятовала? Когда она была на сносях, сил ей не хватало в полной мере. А ежели что не так выйдет?

Любой бы на месте Ярославы испугался выражения его лица.

– Ермолай прав, нужно поторапливаться, – она гнула свое. – Княжич всего лишь ребенок.

Ярослава, не сводя молящих глаз с Ладимира, подошла к нему и провела рукой по его бородатой щеке:

– Прошу.

Еще немного поколебавшись и сам себя ругая за неспособность отказать жене, он нехотя кивнул. Возле крыльца их поджидал Ермолай с совсем молодым дружинником, скорее всего, еще отроком. Ожидая жену, Ладимир отдал приказ мальцу дождаться Марфы и все ей изложить, чтобы та не задерживалась и поспешила к князю.

Ермолай вел их по переходам в хоромах от одной клети к другой, прежде чем они пришли в нужные покои. Хотя Ладимир знал дорогу, сейчас просто шел за другом и с беспокойством посматривал на жену, которая старалась незаметно от него скрыть боль внизу живота и каждый раз останавливалась, якобы чтобы отдышаться. Он сжал челюсть и ругал себя еще сильней, но деваться было уже некуда. Достигнув нужной опочивальни, Ермолай остановился и попросил их подождать в переходе, а сам зашел внутрь. Обмолвиться словечком супругам не удалось, так быстро вернулся Ермолай, уже с Ратибором. Ярослава и раньше видела князя, но столь близко не приходилось. Широкоплечий и коренастый, не уступающий по росту мужу, он был красив. Тонкий венец, украшенный деревом посередине, лежал на каштановых волосах, которые спадали чуть ниже плеч, нос с небольшой горбинкой. Но красота Ратибора напугала ее, голубые глаза показались холодными.

Ладимир поклонился князю, она следом. Только тогда Ратибор обратил на нее внимание – от его взгляда с прищуром Ярославе захотелось стать невидимой.

– Кого ты привел? – взревел он.

Он обращался к Ермолаю и указывал пальцем на нее, отчего Ярослава вздрогнула. Ладимир поспешил взять ее за руку и слегка заслонил собой от князя.

– Это дочь Марфы, – оправдывался Ермолай. – У нее та же сила исцеления, что и у матери.

По пути сюда Ярослава успела поведать ему об этом.

– Позвольте, государь, помочь, – вмешалась Ярослава.

Хотя она старалась говорить твердо, но голос предательски дрожал. То, как он смерил ее взглядом, Ладимиру не понравилось. Единственным объяснением столь неприкрытой неприязни он посчитал недоверие со стороны князя к ведьмам. Ладимиру показалось, что у того внутри кипела борьба, но жесткое выражение лица быстро сменилось озабоченностью, после того как из опочивальни послышался женский кашель и стон. Ратибор, наконец, сказал:

– Ступай и спаси мою Раду.

Ярослава, переглянувшись с мужем, отпустила его руку и зашла в клеть, где на разных ложах с резными ножками лежали княгиня и княжич. По убранству можно было догадаться, что в клети жили княжичи, на полу лежали маленькие деревянные мечи, щиты и прочие деревянные фигурки зверей. Возле княгини сидела женщина в темной одежде и протирала той лоскутом материи лоб. Завидев Ярославу, она вскочила и с поклоном удалилась, и оставила ее в замешательстве. Последние слова Ратибора очень напугали Ярославу и не давали покоя. Она с жалостью посмотрела на маленького темноволосого мальчика лет четырех от роду.

– Не мешкай.

Ярослава вздрогнула и заметила, что княгиня не сводила с нее глаз. Даже в тяжелом состоянии та была красивой: миловидное лицо обрамляли длинные, очень светлые волосы, которые разметались по груди и подушкам. Даже будучи высокой, она показалась Ярославе хрупкой, особенно сейчас, когда в серых глазах застыла мольба. Из одежды на ней осталась только длинная рубаха, которая заметно пропиталась потом и липла к телу, а на руках виднелись красные пятна. И что по-настоящему напугало Ярославу, так это ее одышка: каждый вдох давался той с большим трудом. Девушка неуверенно сделала шаг в сторону княгини, но та жестом ее остановила и, сделав усилие над собой, задыхаясь, прошептала:

– Его… Спаси его.

Подойдя к княжичу, Ярослава присела на краешек ложа и откинула свою косу за спину. Ее сердце сжалось, а по лицу потекли слезы: перед ней лежал мальчик, и он, несомненно, умирал. Он казался уменьшенным двойником своего отца – с такими же каштановыми волосами и голубыми глазами. Ярослава видела, как он пытался храбриться, но вдруг застонал от боли и схватился за грудь. Она аккуратно отвела его руки в стороны и мягко положила на их место свои. Сосредоточившись, она думала только о том, чтобы все получилось, как внезапно ее саму пронзила внизу живота боль. Глубоко вздохнув и проигнорировав схватку, она продолжала держать руки на груди мальчика, пока от ее ладоней не заструилось неяркое свечение. Ярослава услышала, как княгиня с облегчением выдохнула. На бледном изнеможенном лице княжича стал проступать румянец, а его тело расслабилось. Он открыл глаза и улыбнулся ей – и в тот же миг забылся сном. Обрадованная Ярослава поднялась и направилась к княгине, но замерла: спасать было уже некого. Рука безвольно свесилась с кровати, открытые глаза смотрели в сторону сына. Ярослава осторожно подошла к ней и дотронулась до ее руки, та была еще теплой, затем коснулась ее груди, но ничего не произошло, свечения так и не появилось; мертвых она поднять не могла, как и Марфа. Не заметив, что по щекам все еще текут слезы, она в последний раз взглянула на спящего мальчика и вышла прочь.

Снаружи ее по-прежнему ожидали трое мужчин: взволнованные Ратибор с Ладимиром молча стояли возле двери, а Ермолай держался подальше, в сторонке, и нервно покусывал губу. Ладимиру не понадобились от нее никакие слова, чтобы понять, что случилось непоправимое. Он мягко притянул ее к себе и незаметно пытался загородить ее собой от князя.

Ратибор, не говоря ни слова, придержал за Ярославой дверь и зашел в опочивальню. Как только он скрылся из виду, Ладимир потянул жену за собой к выходу. Вдруг за закрытой дверью послышался страшный звук, который был больше похож на вопль раненого зверя. Князь без конца звал жену:

– Рада… Рада!

Ладимир взглянул перед выходом на друга, тот старался не показывать своей тревоги, но его выдавали стиснутые кулаки и плотно сжатая челюсть. Не совладав с собой, Ермолай закрыл лицо ладонями и попытался вернуть себе самообладание.

– Он это так не оставит. Пока он ее оплакивает – у вас есть время.

Ладимир кивнул, по-прежнему держась за дверь.

– Через городские ворота опасно, есть подкоп с восточной стороны, там, где старая кузня и темница, – продолжал Ермолай. – Бегите.

Ладимир знал, о каком подкопе шла речь, через него недавно сбежал ожидавший казни заключенный, поэтому снова кивнул и закрыл за собой дверь. Ярослава уже ждала его в переходе и выглядела еще более напуганной.

– Я без матушки никуда не пойду, – прошептала она.

Схватив ее за руку, Ладимир повел Ярославу за собой. Им снова предстояло пройти через клети и переходы, но в этот раз он выбрал короткий путь, тот, что вел в город через поварню. Внутри последней никого, на удивление, не оказалось. Вся она была завалена утварью – на полках ютились разнообразные горшки для приготовления еды, а в печи и в очагах потрескивал огонь. В другое время Ярослава непременно бы задержалась, чтобы внимательнее все осмотреть: в какой посудине готовят для княжеской семьи, а в какой подают. Но они лишь обогнули длинный стол, даже не заметив, что на нем лежало, и уже вдыхали вечерний воздух.

Как только они оказались снаружи, Ярослава сразу же уперла руки в бока. Обычно Ладимира это смешило, потому что она напоминала ему пузатый горшок с ручками, о чем он сразу же ей сообщал. Но сейчас настроение было другое.

– Надо домой вернуться… – начала она.

– Я знаю, – перебил ее Ладимир.

Она явно готовилась к спору и еще какое-то время смотрела на него с открытым ртом, но его быстрое согласие взбодрило ее, и она чуть ли не бегом поторопилась в сторону дома.

Солнце уже садилось, отчего город казался опустевшим. По пути им встретилась только пара дружинников, которые, узнав воеводу, поздоровались и отправились дальше по своим делам. Ладимир попросил Ярославу поменьше оглядываться, дабы не привлекать к себе внимания, и окольными путями они благополучно добрались до дома.

В светлице их встретила встревоженная Марфа, она в суматохе металась по углам и собирала в узелки пожитки. Ее волосы, с небольшой проседью, растрепались и выбились из-под платка, серые глаза смотрели встревоженно. Ярослава обратила внимание, что мать поверх поневы зачем-то нацепила кушак, за который заткнула ножны со знакомым кинжалом. Времени на объяснения не было, но Ладимир и так понял, что Марфа знает о случившемся.

– Куда бежать, ума не приложу, – лишь вымолвил он.

Марфа тяжело вздохнула, громоздя приготовленные узелки на стол.

– Домой, – ответила она.

Глава 3

Последние лучи заката покрывали деревянные полы узорами, проникая сквозь слюдяную оконницу, расписанную красками. Обычно по вечерам здесь горело множество свечей, а за двумя длинными столами дружинники выслушивали указы либо делили трапезу вместе с князем, если был праздник. В холодное время здесь горели очаги, но сейчас они уныло стояли без дела. Всего таких очагов было три, они прилегали к стене и грели дружинникам спины. Некоторые еще помнили, как при правлении Святогора в них на вертелах зажаривали мясо. Стол, что находился с левой стороны от трона, предназначался для гостей и чаще использовался во время пира. Еду доставляли из поварни по переходу, попасть в который можно было через дверь в правом углу. На самом заметном месте торжественно стоял сам дубовый трон с резными ножками и такими же подлокотниками. Спинка его высилась над макушкой хозяина почти на две головы. Сзади ее украшала красная парча, осенью и зимой добавляли еще пушнину, которая представляла собой сшитые шкурки куниц. Во время трапезы перед Ратибором выставляли красивый массивный стол, который под стать трону тоже был дубовый. С обеих сторон от него приставляли скамейки для членов семьи, а также особых гостей, прибывших из других княжеств. Посреди гридницы из пола вырастали деревянные, замысловато украшенные столбы, которые тянулись в два ряда до самого входа. Врезаясь в высокий потолок, они служили опорой и одновременно придавали помещению величественный вид.

Сейчас в гриднице было так тихо, что человека, застывшего на троне, можно было принять за статую. Ратибор иногда поднимал глаза на вход, продолжая оставаться в остальном неподвижным. Всего за пару дней его лицо осунулось, а в межбровье навсегда залегла глубокая морщина.

Дверь со скрипом отворилась. Ратибор наблюдал, как Ермолай помедлил возле входа и только потом направился к нему. Рубаха его настолько пропиталась потом, что липла к телу, а сапоги покрылись слоем пыли. Пока тот шел, Ратибор не сводил с него взгляда.

– Государь, – Ермолай поклонился князю и склонил голову.

– Молчишь? Знать, нет вестей о Ладимире.

– Все прошерстили, государь. На север они бы не пошли, там владения Доброслава, к которому гонца я еще два дня тому назад отправил, да и не только к нему. Мы весь лес прошли, что до реки ведет, а дальше Гиблые болота…

– И что с того, что гиблые?

Ермолай напрягся, пытаясь подобрать слова:

– Немногие туда ходят после того, как люди стали там пропадать. А коли по ягоды – и то держатся подальше. Простым смертным не пройти топи. А ежели кто не сгинет там, то лихорадку точно подхватит…

– Верно говоришь, немногие, – Ратибор нарочито растягивал слова. – А скажи-ка мне, Ермолай, кто они, по-твоему, непростые смертные?

Ратибор так сощурил глаза, что тому стало не по себе.

– Ведьмы, – тихо сказал Ермолай.

– Именно. Вовлеки как можно больше из их племени, пусть докажут свою верность. Отыщи мне Ладимира.

– Простите, государь. Но разве Ладимир повинен в том, что случилось? Да и все остальные? – как на духу выпалил Ермолай.

Повисла давящая тишина, но Ермолай пристально смотрел на Ратибора. Князь, склонив голову набок, сказал:

– Уж не защищаешь ли ты былого друга? Или ведьму пожалел? Кому ты служишь, Ермолай? – Потеряв самообладание, Ратибор повышал и повышал голос: – Вот и мой отец их холил и лелеял, особенно Марфу, и наказывал оберегать. Отец был добрый и к народу, и к соседям, как и брат мой старший, Радмир. И чем аукнулась им доброта? Где теперь они? Их прахом усеяны поля с пшеницей благодаря стараниям других князей, что позарились на наши земли. Лишь пойдя войной в отместку, спесь я сбил с них, чтобы доброту отныне не принимали за слабость, а уже потом мир заключил и Красногорье тем самым отстоял. Нет, подобного не допущу. Ежели сорняк с корнем вовремя не убрать, он семена оставит. И хоть любил отца и брата я, другой дорогою пойду. По-доброму уже не получается. Ладимир скрыл от меня, что женат на ведьме. Ведьма не исполнила мой прямой наказ. А Марфа не явилась, когда в ней больше всего я нуждался. И теперь мне предстоит предать костру любимую жену. Достаточно тебе причин? Еще раз: кому ты служишь?

Лицо Ермолая приобрело оттенок побелки, которой покрывали печку в избах.

– Вам, государь, – процедил он.

Ратибор еще какое-то время продолжал на него смотреть, потом откинулся на спинку трона.

– Вот на делах и покажи. Хочу понять, что случилось с Радой. Еще утром цветущая была, а к вечеру ее не стало.

Он снял свой венец и рассеянно стал его вертеть в руках. Погрузившись в свои мысли, Ратибор забыл, что находится не один. Ермолай стоял в нерешительности и мялся, явно не зная, закончен ли разговор. Чтобы хоть как напомнить о себе, он прочистил горло.

– Подозреваете, что замешано колдовство?

Ратибор помедлил с ответом, потом устало сказал:

– И оно тоже.

Снова погрузившись в молчание, Ратибор закрыл глаза. Ермолаю в этот раз все сразу стало ясно, и он спешно покинул гридницу.

На следующее утро он снарядил еще дружинников на поимку беглецов. Проблема возникла с поиском проводника через болота. Как оказалось, помогать князю никто не спешил, все боялись бесследно сгинуть. К тому же Марфа успела сыскать добрую славу своими делами как среди простого народа, так и среди себе подобных. А слухи, что воевода князя вместе с женой и тещей бежал, распространились быстро. Ермолай разослал гонцов по всем селеньям, чтобы привели к нему ведьм. Он даже вспомнил про старика, что жил на востоке Красногорья и прослыл сильным колдуном. Поскольку путь к нему был неблизкий, Ермолай не рассчитывал, что его доставят в этот же день. Вместо него к полудню прямиком в конюшню привели седовласую старуху.

Чуть сгорбленная, покрытая морщинами, она вызывала скорее жалость, чем страх. После просьбы Ермолая ведьма долго колебалась и говорила, что только заговорами сильна.

– Так заговори тропы к болоту, чтобы путь указали к беглецам.

Ермолай уже стал отчаиваться, насколько старуха оказалась несговорчивой, а доложить Ратибору хоть какую-то хорошую весть надо было. Он подошел к ней вплотную и прошептал, чтобы до двоих дружинников, ожидавших в стороне, не долетело ни слова:

– Ладимиру и Марфе нужно весть передать, чтобы бежали как можно дальше. Проведи меня к ним, мать…

– Пелагея. Хоть и ведьма я, но у меня есть имя. Говоришь, Марфе желаешь помочь? А с чего мне тебе верить?

Пелагея сощурила глаза и смотрела на Ермолая, не мигая и ловя каждое его движение.

– С того, что Ладимир мне как брат.

Она вновь замолчала, раздумывая над его словами. Ермолай внешне старался не показывать свое раздражение, боясь спугнуть старую ведьму.

– А ежели обманешь? – наконец спросила она. – Да и почем вам знать, что они в лес подались?

– Следы обрываются возле реки, а дальше Гиблые болота – сама знаешь. Как и знаешь, что есть путь в обход, и там тоже…

– …болото, – закончила она за него.

Ермолаю показалось, что ведьма готова дать согласие, но та прищурила глаза, смотря в сторону, и тут же помотала головой.

– Ратибор отказа не потерпит, – Ермолай устал осторожничать с Пелагеей и повысил голос. – Скажи-ка, ведьма, у тебя есть родные? Коль ими дорожишь, то через болота путь покажешь.

Тяжело вздохнув, Пелагея обреченно кивнула. Ермолай, получив долгожданное согласие, сразу же распорядился отправить с ней десятерых дружинников.

Густой дым опускался с холма, подхватывался ветерком, долетал до самой реки и клубнями медленно плыл по водной глади. Жители Красногорья, как городские, так и деревенские, собрались внизу и наблюдали, как горит погребальный костер.

Ратибор не отводил глаз от того, как ладью с телом Рады охватывают языки пламени. Деревянные лестницы с двух сторон помоста, как и само сооружение, были построены из березовых и дубовых досок, которые пропитали достаточным количеством масла, чтобы дым виднелся с большого расстояния. Даже те жители, которые еще не знали о горе в княжеской семье, завидев его с Погребального холма, понимали, что случилось непоправимое. Так повелось в Красногорье, что с высокородными особами прощались именно на этом холме вблизи города.

Старый гусляр сидел на камне и перебирал пальцами струны; та же печальная мелодия последний раз звучала несколько лет назад, когда на этом же месте горели два костра со Святогором и Радмиром.

Ратибор, облаченный в светлую рубаху и темные портки, стоял долгое время неподвижно и вздрогнул, лишь когда опора костра рухнула, взметнув ввысь столп искр. Двухлетний Казимир заплакал и прижался к ногам отца. Ратибор это заметил и поднял сына на руки, прижав покрепче к себе.

Стоять им нужно было еще долго, пока весь костер не превратится в золу, которую Ратибор соберет и развеет над полями. Иван стоял рядом с Ермолаем позади отца. Плакать сил у него больше не осталось, и он блуждающим взглядом смотрел то на костер, то на спину отца с братом, то вниз, на реку Ленту.

Река получила свое название из-за изгибов: она то обходила земли широкой дугой, то изворачивалась круто и часто, шла через лес, возле болота разветвлялась и уходила в самую чащу – и так огибала почти все Красногорье. А Черной Лентой в народе прозвали всего лишь отрезок реки возле Погребального холма, где ее дно и берег казались черными от пепла. Здесь провожали в мир иной как княжеских особ, так и почтенных воинов. Большой холм переходил в маленький, где разводили костры для всех остальных.

Когда Ратибор собрал пепел в глиняный горшок и передал его Ермолаю, он снова поднял Казимира и устремился вниз с холма. Иван ожидал отца с протянутой рукой, но тот прошествовал мимо.

Вестей от дружинников и Пелагеи не было несколько дней, и Ермолай стал опасаться, что Ратибор снова впадет в ярость, а это стало для него частым явлением. На четвертый день наконец доставили провидца и по требованию Ратибора привели сразу в хоромы.

С длинной белой бородой и такими же длинными волосами, Ведагор был внушительного роста и, представ перед Ратибором, смотрел на него сверху вниз. Одетый лишь в льняную рубаху, подвязанную жгутом, он опирался на посох и с любопытством рассматривал гридницу, словно зашел сюда просто в гости.

– Тебе известно, где укрылась Марфа? – без предисловий начал Ратибор.

Ведагор оценивающе посмотрел на князя:

– Не тех ты ищешь, Ратибор.

– Так поведай мне, кого следует искать.

Старик тряхнул мохнатой головой, словно гривой, и печально улыбнулся:

– Чтобы пролить еще больше крови? Ты принял решение и слушать боле никого не желаешь. Не так ли? Даже если я истину тебе открою, ответь мне, ты прекратишь погоню? – Не дождавшись ответа, Ведагор продолжил. – То-то же! Красноречиво твое молчание.

– Могучим провидцем ты слывешь, но все ж ко мне явился. Мог укрыться, так отчего не последовал за дражайшей Марфой? Аль ты не знал, чем чревато неповиновенье?

Колдун с толикой жалости смотрел на Ратибора:

– Напоследок решил потолковать. Одумайся, Ратибор. Не наживай себе врага, с чьей силой не сможешь совладать.

– Ты смеешь…

– Я не боюсь тебя. Знаю, жить осталось мне недолго стараниями твоими. Послушай, Святогор не просто так оберегал род Марфы, да и дед твой, и те, кто были до него. Разве он не наказывал тебе?

От услышанного Ратибор пришел в ярость и сжал руки в кулаки, но колдун, будто не замечая этого, продолжал сыпать предостережениями:

– Одумайся и будь таким же, как твой отец, справедливым и милосердным. Оплачь свою любимую и живи дальше. Иначе… Мне не нужно заглядывать в будущее, чтобы знать, что тьма вернется в эти земли. Не проливай невинную кровь, не буди ты ведьму. Прошу…

О чем еще хотел просить старик, не суждено было узнать уже никому. Ратибор, выхватив меч у одного из стражников, что стояли поблизости, пронзил им старика.

– Князь здесь я!

Весть о том, что Ведагор мертв, разлетелась мгновенно, об этом не шептался только ленивый. Большая часть населения встала на сторону колдуна, но нашлись и осудившие его. Такие были за порядок и беспокоились, лишь бы их самих чего не коснулось.

Прошло достаточно дней, как Ермолай отправил дружинников с Пелагеей на болота, а вестей от них все не было. Впрочем, поиски шли не только в Красногорье, Ратибор посылал гонцов и в соседние княжества, но безуспешно.

Лишь когда пропала надежда получить от них весточку, к княжеским хоромам прибежала женщина, крича, что около болот лежит мертвец. Ермолай сразу же отправил двоих подручных проверить, и через день сбылись его худшие опасения. Вернувшиеся привезли тело дружинника, которого Ермолай отлично знал. На лице покойника застыла гримаса страха. О судьбе оставшихся девятерых дружинников, как и о судьбе самой Пелагеи, можно было только догадываться.

Набравшись мужества, Ермолай нес очередную дурную весть князю, но Ратибор, к его удивлению, спокойно выслушал и не проронил ни слова. Когда Ермолай покидал гридницу, то напоследок обернулся. Ратибор, никого не замечая, барабанил пальцами по подлокотнику трона и мрачно улыбался.

На следующее утро, едва свет забрезжил, с деревянного помоста перед княжескими хоромами что есть мочи глашатай глотку надрывал:

– Всем жителям Красногорья, кто силой колдовской обладает: женщина или мужчина, млад или стар, – незамедлительно явиться для оказания помощи князю Ратибору и его дружине в поимке виновных в гибели княгини. Кто сей приказ нарушит, будет обвинен в смуте и подвергнется наказанью…

Ермолай в новеньком красном плаще поверх рубахи с наборным поясом воеводы стоял с Ратибором возле окна и слушал глашатая.

– Сами участь себе избрали, – заглушил Ратибор доносившийся с улицы голос. – Слышал я, что в далеких землях и на ведьм есть управа.

– Государь, вы своим указом назначили Марфу и Ладимира с женой виновными. Значит, если их поймают, то казнят?

– Ты думаешь, Ермолай, я поверю, что молодая цветущая женщина мгновенно слегла просто так? Кажется, я тебе уже об этом говорил. – Ратибор оторвал взгляд от городской площади и пронизывающе посмотрел на новоиспеченного воеводу. – Время подумать у меня было, и немало. Ладимир частенько покидал Красногорье и вел от моего имени переговоры. Сговориться с кем угодно мог, хотя бы с Доброславом, или исполнять приказы Речной Заводи. Иначе зачем врать и бежать? Если есть другие догадки, то я готов послушать.

В спокойном тоне Ратибора Ермолай услышал угрозу.

– Нет, государь. Догадок нет.

– И сдается мне, что с нашим болотом не все чисто. – Ратибор посмотрел вниз на расходящуюся толпу. – Каждую ночь ее вижу, мою Раду. Снова и снова вижу, как она сгорает. Ума не приложу, зачем кому-то ее смерть? Так пусть всякий, кто причастен к ее гибели или против меня восстанет, будет наказан.

Княжеский указ остудил пыл тех, кто защищал Ведагора. После исчезновения Пелагеи и гибели дружинников, а в этом уже никто не сомневался, помогать ведьмам и колдунам никто не спешил. Семьям, что потеряли близких на болотах, сочувствовали, и вину за их гибель возложили на Пелагею. А после оглашения княжеского указа ведьм и колдунов вовсе стали сторониться. Лишь немногие их поддерживали, но молча.